Увы, ласточки в лес не залетали, зеленых деревьев избегали, потому и гномов отыскать не могли. Но слух о несчастьях Хромуши передавался от одной птицы к другой, быстро перемахнул озеро и долетел до ушей самого древнего жителя леса – черного Ворона.
Столетний Ворон столько перевидал и наслышался на своем веку, что давно ничему не удивлялся. Он был вдов, не осталось у него ни врагов, ни друзей, ни близких. Понуро сидел он на верхушке такой же старой, седой от серебристого лишайника ели, изо дня в день, из года в год пытаясь решить вопрос: «Почему это я зажился на белом свете?!»
Ворон сам в жизни мухи не убил, но пищи ему всегда хватало. То тут, то там в лесу происходили яростные схватки, гремели выстрелы, стучали рога самцов, дрались из-за добычи волки, умирал раненый кабан, задыхался в силках зайчонок, а Ворон сидел на вершине ели и ждал, пока затихнут стоны и околеет жертва.
Так он и протянул сто двенадцать зим и весен, испробовал мясо всех живых тварей, изучил язык зверей, птиц и деревьев, но уже много лет ни с кем не разговаривал. А тут, что-то надумав, а то и просто поглупев на старости лет, Ворон взял да и опустился на пень, у которого гномы кололи орехи.
– Не бойтесь, не бойтесь! – каркнул он и коротко изложил все беды Хромуши и горести лисы, про которую рассказали ему вороны. А потом спросил и сам себе ответил:
– А почему это я вам все рассказываю? Меня же давно ничем не удивишь! Разве что, думаю, возьму-ка и сам себя удивлю… Поступлю-ка я так, как еще никогда не поступал. Я могу еще чем-нибудь помочь вам?
– Ну конечно! У нас просто нет слов, чтоб выразить вам нашу… – за всех гномов ответил Мудрик. – Ваш опыт и ваше умение летать очень бы нам…
От волнения ученый не находил нужных слов, но Ворон понял его, по-стариковски одышливо крякнул и предупредил гномов:
– Принято считать, что Ворон приносит несчастье…
– «Ворон каркает не к добру»… – вспомнил Оюшка. – Хоть я лично и не суеверен, но… Может, знаете, откуда эта поговорка?
– Тот, кто говорит: «Где несчастье, там и черный ворон», тот, возможно, и не ошибается, – ответил Ворон. – Но ошибается тот, кто утверждает обратное, что «Где черный ворон, там и несчастье».
– Ну, конечно! – согласился Дилидон.
«А в чем тут разница? – наморщив лоб, раздумывал Бульбук. – Если можно сказать: „Где пень, там и гриб“, то ведь не соврет и тот, кто скажет наоборот: „Где гриб, там и пень“? И про себя: „Я бы с этим Вороном не связывался. Осторожность не повредит“.

Расяле вернулась из больницы в тот же день – говорливая, веселая, она то и дело с гордостью поглядывала на свою тяжелую, загипсованную ступню и на два новехоньких костыля. В больнице доктор Альсейка сразу узнал ее и даже удивленно воскликнул:
– Ого! Скажи на милость, Расяле, как это ты так быстро выросла?!
Потом спросил о братике (имени Гедрюса он, наверное, не запомнил), поинтересовался, как его глаза, и передал привет.
Гедрюс немного завидовал сестре, ее поездке в город, но костыли ему ни капельки не понравились. «Тоже мне велосипед… Еще придерживай ее, пока ходить не научится…»
Когда мама, велев ему ухаживать за «этой бедняжкой Расяле», ушла на работу, Гедрюс взял да и уколол ее:
– Хочешь, Расяле, я тебе секрет открою?
– Ну? – вытаращила глаза сестра и огляделась, чтобы никто не подслушивал.
– Заруби себе на носу, – сказал ей Гедрюс шепотом в самое ухо, – что ты еще очень и очень глупенькая!
И довольный растянулся под яблоней.
Расяле не знала, что лучше – зареветь или сказать брату что-нибудь обидное.
– А тебя завидки берут. Вот! – как только могла, спокойно заявила она и гордо повисла на своих костылях.
– Было бы чему завидовать, – зевнул Гедрюс, глядя на румяные яблоки. – Была здоровая, а теперь – инвалидка. И еще радуешься.
И тут – бывает же такое – подточенное червем яблоко – бац! – стукнуло Гедрюсу по носу.
– Вот тебе! – обрадовалась Расяле и поискала взглядом, не спрятался ли в листве гном.
– Ну и что ты там видишь?
– А вот и вижу! – сказала она. – Гнома. Сейчас он еще одно яблоко сорвет и в тебя запустит… Только попробуй сказать какую-нибудь гадость!..
– Да будет тебе! – пробормотал Гедрюс. – Я уже сплю.
Гедрюс и впрямь в тот день встал спозаранку и, оставив Расяле спящей, ушел по грибы… По правде, его занимали не столько грибы, сколько гномы, – ведь Расяле вчера слышала их пение в лесу. Гедрюс нахлобучил отцовскую фуражку и прихватил с собой ведро. Сачок у Януте взять он еще не успел и собирался, если случится гном, накрыть его шапкой. Из корзины гном, чего доброго, выкарабкается, так что Гедрюс прихватил ведро.
Пока искал гномов, проглядел боровики. С полным ведром подберезовиков, сыроежек и подозрительных маслят вернулся он домой и узнал, что Расяле увезли на скорой помощи в больницу.
Теперь, когда несчастье оказалось не таким уж страшным (треснула кость, только и всего), Гедрюс снова стал думать, как он поймает и куда денет гномов. Возьмет дырявый аквариум, который пылится на чердаке, почистит, положит туда всяких игрушек, накроет досочкой или стеклом, и пускай они там живут. Ни дождь, ни мороз не страшен… Еще поставит мисочку с медом, орехов набросает, семечек…
«Курорт! – вспомнил Гедрюс. – Вот как называется такая жизнь. Курорт…»
Так он и заснул в мечтах, как покажет все это Януте, учительнице и еще некоторым. А может, даже всей школе и всей республике…
Для Расяле мама постелила под кленом клетчатое покрывало, которое своими яркими красками, словно цветник, манило бабочек и всяких букашек. Расяле легла и тут же забыла ссору с Гедрюсом. Затаив дыхание она следила, какого цвета клетки больше нравятся бабочкам.
Когда бабочка с огромными вишневыми расписными крыльями неожиданно села Расяле на щеку, девочка осторожно закрыла глаза, чтоб не вспугнуть ее, и сама не почувствовала, как заснула.
Спал Гедрюс, тихонько посапывала Расяле, даже Кудлатик, пуская слюну, дремал у конуры, и никто, кроме кур, которые чуть не умерли со страху, не увидел, как во двор опустился Ворон. По его растопыренным иссиня-черным крыльям на землю сползли два пассажира: Дилидон и Мудрик с толстой книгой под мышкой.
– Ух! – перевел дух Мудрик. – Признаюсь, мне было страшновато…
– Надо было обеими руками держаться! – наставительно сказал Дилидон.
– Спасибо за совет! Я обеими руками держал свою книгу.
В последние дни ученый не расставался с толстой книгой, полной всяких тайн, которая называлась научно: «Метаморфозы», что примерно значит «превращения». Пока не улетели в теплые края певчие птицы, Мудрик спешил прочесть ее и узнать, может ли гном, превратившийся в соловья, снова обернуться гномом. Иначе говоря, есть ли надежда вернуть в отряд Живилька.
Мудрик, конечно, не терял бы времени на полеты, но он знал, что вот-вот начнутся дожди, и искал удобный уголок, где бы можно было засесть за книгу.
– Вот, – показал Дилидон улей. – Пустой. Наскребешь воска, сделаешь свечу – чем не читальня?
– Посмотрим! – сказал Мудрик, направляясь к улью.
А Ворон потопал пешком к Гедрюсу, встал в тени яблони и, склонив голову набок, уставился на спящего мальчика. Ворон сразу почуял, что именно снится Гедрюсу, но по своей неразговорчивости только вздохнул и улетел в лес.
Дилидон сорвал травинку, подошел к Гедрюсу и пощекотал ему ухо. Гедрюс, не просыпаясь, хлопнул по щеке рукой, отпугивая муху, и тут же подумал: «Уж, верно, Расялины шутки!..» И, не открывая глаз, сказал:
– Чеши отсюда… Знаю, кто это!
– Гедрюкас! – негромко позвал его Дилидон. Гедрюс вскочил. «Вот удача и вот незадача! Есть гном, но нету шапки!»
– Что с тобой? – спросил гном. Он понял, что Гедрюс задумал неладное.
– Приснилось что-то, – ответил тот. – Я и сейчас не верю, неужели это ты?
– Я… – ответил гном. – И Мудрик здесь, только он занят. Послушай, – Дилидон подошел к нему еще поближе, – ты не можешь сегодня, когда стемнеет, незаметно выйти из дому?
– Могу, – ответил Гедрюс. – Через окно чулана. Как только Расяле заснет – могу уйти и вернуться, когда захочу.
Узнав, что ему придется вечером делать, Гедрюс собрался с духом и спросил: может, гномы могли бы, если не все, то хоть некоторые – показаться Януте, двоюродной сестре Микаса-Разбойника? Она очень красивая, добрая и вообще совсем другая…
– Не знаю, – поморщившись, ответил Дилидон. – Мы сейчас очень заняты, и пока не посоветуемся… Просто не знаю, – повторил он.
Тут из улья вылез пропахший воском Мудрик и весело воскликнул:
– Чудесно! Даже окошко есть. Я там и свою книгу оставил.
И сдержанно кивнул – поздоровался с Гедрюсом. Тот тоже кивнул и потупился: побоялся, как бы гномы не поняли по глазам, что он задумал…

Расяле днем выспалась и вечером так развеселилась, что стала рассказывать, как ее доктора просвечивали, как гипсовали ногу да как медсестра хвалила ее за терпение… Гедрюс рассердился и строго потребовал, чтобы Расяле спала. Она притихла и только шепотом разговаривала сама с собой да напевала песни гномов. Было ясно, что скоро она не заснет. Гедрюс, испугавшись, что сам может ненароком задремать, отбросил подушку и свесил с кровати ногу.
Через час, когда Расяле затихла, он осторожно спустил вторую ногу, встал… А тут, как на грех, завизжали половицы, настланные после пожара… Замирая на месте от каждого звука, Гедрюс тихонько оделся, на коленях переполз через скрипучую кровать и, даже вспотев от напряжения, выскочил в окно – прямо в палисадник, где уже играл на все голоса ночной оркестр кузнечиков.
У хлева приветливо тявкнул Кудлатик, Гедрюс цыкнул на него и пустился бегом в сторону хутора Микаса-Разбойника.
«Хорошо, что у них собаки нет!» – запыхавшись, подумал полуночник. Светила полная луна, и было хорошо идти мимо дымящегося теплого озера. А дорога упорно сворачивала в черный лес, и Гедрюсу стало жутковато. Он вытащил фонарик, но батарейки уже почти сели, и лампочка едва мерцала, словно сигарета на ветру. Гедрюс пожалел, что не взял сестрин костыль. В темноте его не отличишь от ружья.
«Ладно, – успокаивал он себя. – Лес скоро кончится. Надо поберечь батарейку». И сунул фонарик за пазуху – говорят, от тепла он подзаряжается…
И вот Гедрюс уже на хуторе Микаса. В избе еще светится окно. Слышна музыка. Родители Микаса, видно, еще смотрят телевизор. Надо спешить – перед тем как лечь, им еще вздумается обойти хутор. Услышат крики утят, прибегут в сарай и вместо лисы застанут Гедрюса… Что он им тогда скажет?
Прислонившись к стене хлева, Гедрюс минуту колебался, закончить всю операцию сейчас или обождать, пока в избе не погасят свет и не пойдут спать. Но перед сном они, конечно, выключат телевизор. Значит, пока слышна музыка, Гедрюс может смело действовать. А если она замолкнет, придется где-то спрятаться и переждать.
Двери сарая были приперты палками, а внизу лежали тяжелые поленья – через такие заграждения не проник бы даже хорек…
Гедрюс осторожно отодвинул поленья и открыл малую дверцу. Остро пахло лисой, а Хромуша по-индюшачьи крикнула:
– Кто тут бродит? Кому тут чего надо?
– Свои, свои, – успокоил ее Гедрюс и посветил фонариком.
Утятам этой ночью опасность не грозила: их посадили в ящик, которым Джим недавно поймал голубя. На ящик положили доски, а поверх досок устроилась Хромуша. Кот Черныш, думали люди, ее не осилит.
Ночной гость направил луч на клетку с лисятами. Здесь все было по-прежнему, оставалось лишь выдернуть деревянную затычку и распахнуть дверцу. Об этом его и просил Дилидон.
И тут Гедрюс услышал треск. Кто-то задел за доску, которой была приперта большая дверь сеновала. Гедрюс присел в углу, нашарил охапку сена, набросил ее себе на голову и замер.
На сеновал бесшумно проник кто-то.
– Это еще кто?! – снова громко закулдыкала индюшка.
– Тише, глупышка… – услышал Гедрюс голос Януте. Он по-прежнему сидел на корточках и не шевелился.
Януте ощупью добралась до клетки, выдернула затычку и негромко сказала лисятам:
– Бегите, вонючки, бегите!..
– Януте! – вполголоса позвал ее Гедрюс и зажег свой фонарик.
Девочка вздрогнула и затихла.
– Не бойся. Это я, Гедрюс…
– А ты что тут делаешь?
– То, что и ты…
– Гаси свой фонарик и бежим!..
Гедрюс догнал ее за сеновалом и поймал за руку.
– Подожди. Теперь уже можно не бояться.
– Мне домой надо, – беспокоилась Януте. – Пусти!
– Приходи завтра к колодцу! – шепнул ей Гедрюс.
– Ладно.
– Подожди… Ты же не знаешь, к какому.
– Знаю.
– Тогда давай договоримся, когда?
– А когда хочешь? В двенадцать, ладно?
– У меня часов нет. Я раньше приду.
– Ладно, – повторила Януте и убежала.
– Я гномов тебе покажу! – крикнул вдогонку Гедрюс, но ответа не услышал.
По пути домой мальчик спустился к озеру, где, как он знал, можно найти хорошую вязкую глину. Подсвечивая фонариком, он отковырнул кусок величиной с гусиное яйцо и всю дорогу до хутора мял глину в руках. Осторожно подошел к улью. Присел и, не услышав ни звука, поскреб ногтем о стенку.
– Ага! – тут же откликнулся Мудрик.
– Уже, – сказал Гедрюс, приставив губы к летку улья. – Все сделано…
– Вот и хорошо, – ответили ему оттуда. – Спасибо. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – ответил Гедрюс и, сжав коленями мигающий фонарик, засунул в леток припасенную деревяшку, проворно залепил щели глиной, заровнял и прислушался снова. Тишина. Чего доброго, гном в улье даже не заметил!
«Вот и попался!» – подумал Гедрюс и вытер запачканные руки о росистую траву.

ВРУН – ВРУНИШКА – ЗАВИРУШКА

Третье утро подряд Микас с Джимом, едва продрав, глаза, узнают сенсационные новости.
Позавчера: «НОЧЬЮ У КЛЕТКИ С ЛИСЯТАМИ ЗАДУШЕН УТЕНОК! ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ: ЛИСА ИЛИ ХОРЕК».
Вчера: «ЖЕСТОКО УБИТ ВТОРОЙ УТЕНОК! НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ЗАСТИГНУТ КОТ ЧЕРНЫШ. ТРУП УТЕНКА ОТДАН ЛИСЯТАМ».
И наконец сегодня: «НЕИЗВЕСТНЫЙ ЗЛОУМЫШЛЕННИК НОЧЬЮ ПРОНИК НА СЕНОВАЛ, ОТКРЫЛ КЛЕТКУ И ВЫПУСТИЛ ЛИСЯТ! СРЕДИ ПТИЦ ЖЕРТВ НЕТ».
Встав и торопливо позавтракав, Джим попросил посторонних уйти с сеновала и, призвав на помощь Микаса-Разбойника, принялся искать следы злоумышленника.
Все события, как нам уже известно, происходили в сарае, где по одну сторону прохода было свалено сено, а по другую находилась глухая стена хлева, за которой весело хрюкал поросенок, во всех злодеяниях, разумеется, участия не принимавший. В проходе были сложены дрова, между ними втиснута клетка с лисятами, там же стоял и ящик, где провели ночь утята.
Глиняный пол был загажен птицами, засорен сеном. Джим потребовал обшарить весь этот мусор, поскольку злоумышленник ночью мог потерять какую-нибудь «улику».
Микас-Разбойник, поморщившись, взялся за дело. И «улика» нашлась! Это была пуговица. Коричневая, далеко не новая, с четырьмя забитыми грязью дырочками.
Но эта находка и сбила с толку исследователей. Пуговица-то была от старой папиной сермяги, которую иногда надевает и мама! И когда именно она была утеряна, установить не удалось… Родители подозревали детей, а Джим с Микасом думали, что лисят все-таки выпустил кто-нибудь из взрослых.
Януте не участвовала во всем этом розыске. Сразу после завтрака она ушла по грибы. Вернулась через час с пустой корзинкой, без особого интереса осмотрела пуговицу, спросила, который час, и снова куда-то исчезла.
Не обнаружив других улик, мальчики закрылись в сарае и принялись искать кота. Суровый, но справедливый приговор остался в силе: Черныша поймать, сунуть в мешок и утопить! А кот словно чуял это и целые сутки не попадался никому на глаза.

Закупоренный улей согревало добродушное утреннее солнце, и глина, которой был залеплен леток, побелела, стала походить на штукатурку. Из улья не доносилось ни звука, – никто не гремел, не скребся и не звал на помощь. В тусклое окошко Гедрюс разглядел только залитые воском рамы и спящую ночную бабочку.
«Неужто ОНИ сумели удрать?!» – встревожился Гедрюс и, протерев очки, снял крышку улья.

Вместе с пылью взлетела испуганная моль, донесся слабый запах меда, и в уголке улья Гедрюс увидел сидящего на раме Мудрика. Ученый, по-видимому, нарочно углубился в чтение и не хотел даже смотреть на Гедрюса,
– Эй! – негромко окликнул тот. – Ты тут один?
– Нет, – ответил Мудрик. – Еще мышь есть. Любопытно, почему ты замуровал леток? Ночью нам было душновато.
– Ничего, сейчас проветрится! – ответил Гедрюс, поискав взглядом мышь.
Ах, вот она где! С одной стороны рамы высовывался длинный хвост, а с другой поблескивал крохотный, с каплю дегтя, глаз да испуганно дрожал ус.
– Мне хотелось вас Януте показать, – стал оправдываться Гедрюс. – Она хорошая девочка…
– Вот как, тебе хотелось… – горько усмехнулся Мудрик. – А если мне не хочется?
– С тобой же ничего не случится… Я тебе три ореха принес и меду на листке… Если чего хочешь – скажи, мигом сбегаю.
– Хочу, чтоб ты сейчас же открыл леток и выпустил нас!
Гедрюс все-таки положил на раму все принесенное с собой и еще раз попытался оправдаться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17