Настиных ребятишек в эту пору домой загонять приходилось ремнем или пряником. Убегут и дверь не закроют, кому не лень приходи и все собирай. Мать на работе, Василиса, как могла, следила - да разве за всем уследишь?
Как-то раз Василиса пошла посмотреть, есть ли кто у Насти дома, открыла незапертую дверь и вдруг замерла. В комнате кто-то плакал. Осторожно ступая, Василиса воровато заглянула в комнату - на кровати, зарывшись головой в подушки, лежала Александра и всхлипывала.
- Евон как,- удивилась Василиса.- Плачет.
Она подождала, но Александра все не успокаивалась. Василиса подумала и подошла к самой кровати.
- Слезами горе не зальешь,- негромко, чтобы только дать о себе знать, сказала Василиса.
Александра испуганно вскочила и села на край кровати.
- А может, горя-то и нету,- продолжала Василиса.- У бабы, как у курицы, глаза на мокрое место поставлены.
Александра, не переставая всхлипывать, по-прежнему смотрела на нее с испугом.
- Пойдем-ка, бабонька, ко мне,- вдруг предложила Василиса.- Я самовар поставлю, чай попьем.
Александра, отказываясь, замотала головой.
- Пойдем, пойдем, не ерепенься,- решительно сказала Василиса.- Я на тебя зла не имею, и ты на меня не имей. Нам с тобой делить нечего.
Она привела ее в дом и усадила у стола. Александра то всхлипывала, то начинала икать.
- Не могу, когда бабы плачут,- обращаясь к опешившей Тане, которая лежала в кровати, объяснила Василиса.- Для меня это нож острый по сердцу. Жисть как пятак - с одной стороны орел, с другой решка, все хотят на орла попасть, а того не знают, что и с той и с другой стороны он пять копеек стоит. Эх, бабоньки! - она вздохнула.- Много плакать будем - сырость пойдет, а от сырости гниль заводится. Да кто вам сказал, что ежели плохо, то плакать надо?
Она ушла на кухню и загремела там самоваром.
- Ну? - вернувшись, спросила она у Александры и показала в сторону амбара.- Он, ли чо ли?
- Нет,- замотала головой Александра.- Это из-за мальчика, из-за сына.
Она взглянула на Василису и умолкла.
- Ты расскажи,- попросила Василиса,- легче будет.
- Легче не будет. Я чай подожду, чтобы запивать. Так не могу.
Александра помолчала, но почти сразу же, не вытерпев, стала рассказывать:
- Ему было четыре годика, совсем маленький. Меня взяли в трудармию, а он остался с моей мамой. Их без меня эвакуировали, я долго не могла попасть в город, пришла, а их нету.
Она опять всхлипнула.
- Скоро чай будет,- напомнила Василиса.
- Маму дорогой ранило, ее сняли с поезда, а его повезли дальше. Говорили, что в вашу область.
- Скоро чай будет,- опять сказала Василиса.
- Теперь он мне снится. Когда ему исполнилось десять лет, снился десятилетним, когда исполнилось пятнадцать, и во сне столько же. А теперь он совсем взрослый. Приходит сегодня ночью и говорит: "Мама, дайте мне свое родительское благословение, жениться хочу".
- А ты? - вся подавшись вперед, спросила Василиса.
- А я ему отвечаю: "Подожди, сынок, вот найду тебя, тогда и женись"."А скоро ты меня найдешь?" - спрашивает он.
- Ой ты! - ахнула Василиса.
- "Скоро,- говорю,- сынок, очень скоро". Он и пошел от меня. "Ау! кричит.- Мама, ищи".- Василиса, замерев, ждет продолжения. Александра молчит.
- Так и ушел?
- Ушел.
- А не сказал, где искать-то?
- Нет.
- Спросить надо было, допытаться.
Александра бессильно пожала плечами.
Они пили чай и разговаривали, потом разговаривали уже после чая. А через несколько дней рано утром Александра зашла к Василисе прощаться.
- Собралась я,- грустно сказала она.- Пойду дальше.
- С богом,- благословила ее Василиса.- Иди, Александра, иди. Земля у нас одна, так и иди по ней. А я за тебя молиться буду.
Она вышла проводить ее за ворота и долго смотрела ей вслед, как когда-то в войну, когда провожала ребят.
В то утро Василий впервые пришел к самовару. Василиса налила ему стакан чаю и поставила на середину стола.
* * *
В последнее время Василий все чащо и чаще жалуется на поясницу. Он сидит на кровати и, раскачиваясь, пробует размять спину. При этом он морщится и кряхтит, на его измученном лице в рыжей щетине блестят капли пота.
- Ох,- стонет он,- подсидела, окаянная, скараулила, нечистая сила! Хошь бы на минутку отпустила.
Обессилев, Василий ложится и закрывает глаза. Спокойно лежать он тоже не может и опять приподнимается.
- Васька! - кричит он в открытую дверь.
Никто ему не отвечает.
- Васька!
Васьки нет.
После работы к Василию приходит Петр.
- Ты накажи Ваське, чтоб заглядывал ко мне,- говорит Василий.- А то круглый день один. Умру, и никто глаза не закроет.
- Как у тебя? - спрашивает Петр.
- Чего как? Сам видишь как. Вся спина книзу опускается. Хошь караул кричи.
- Врача надо.
- Врача, врача,- злится Василий.- Была вчера фельдшерица, а толку сколько? Я ей говорю, поясница болит, а она глазами хлопает. Она до меня знать не знала, что у человека поясница есть.
- У них это по-другому называется.
- Они понос тоже по-другому зовут, а лечить обязаны, на то учились.
- Что она тебе сказала-то?
- А ничего. Постукала и ушла, как на экскурсию сходила. "Завтра,говорит,- приду", и все идет.
Он откидывается к стене и стонет. Через минуту опять выпрямляется.
- Ты сбегай в магазин, а,- просит Василий.- От нее мне легчает. Хошь ненадолго, а отпустит, чтоб оглядеться. Деньги над дверью. И сам со мной с устатку выпьешь.
Петр поднимается, молча отыскивает деньги и уходит.
На следующий день за водкой бежит Васька.
- На сдачу конфет взял,- хвастает он Василисе.
- Хорошее лекарство придумали,- с удовольствием язвит Василиса.Стакан выпил, крякнул, и вся хворь из тебя, как от чумы, уходит.
После водки Василий и в самом деле успокаивается и засыпает. Но потом боль становится еще сильней, она словно злится за свое вынужденное отступление и свирепствует с новой силой.
Наконец-то опять пришла врачиха и сказала, что Василия надо везти в районный центр на рентген. Василий молча согласился, он устал. Ему хотелось скорее выпить и уснуть, а потом пусть везут его хоть в Москву, он все вытерпит и все будет делать так, как ему скажут. Он прожил немало, кто-то, видно, не может родиться, пока он здесь, или просто подошла его очередь, и он теперь задерживает движение.
Врачиха уходит, и Василий торопливо наливает себе полный стакан, Петру полстакана. Они выпивают, через минуту Василий оживляется.
- Скажи ты мне,- спрашивает он,- почему это люди все больше рождаются и умирают по ночам?
- Не знаю,- пожимает плечами Петр.
- Вот то-то и оно - никто не знает. А почему человек на белый свет приходит ночью и уходит ночью? Неправильно это. Я хочу днем умереть. Люди разговаривают, курицы крыльями хлопают, собаки лают. Ночью страшно, все спят. А тут ребенок кричит, из матери вышел. В другом месте старик кричит из него жизнь уходит. А люди, которые посередине, спят. Вот это и страшно, что спят. Проснутся, а уж кочевье произошло. Работу свою сделают, не сделают, опять ночь, опять спать, и опять все сдвинулось. О-хо-хо! Ночью никто тебе не поможет, не скажет: "Умирай, Василий, умирай, не бойся, ты всё сделал, а чего не сделал, другие доделают". Человека успокоить надо, и тогда ему не страшно в домовище ложиться.
- Ты чего это, отец? - испуганно спрашивает Петр.- Чего мелешь-то?
- Мелешь, говоришь? А мне страшно. Вот ты встал и ушел, а я один. Я привык один - жить, значит, привык один. Умирать одному страшно. Не привык.
Он тянется за бутылкой.
- Давай разольем, да я лягу.
Петр приходит домой и говорит Василисе:
- Плохо отцу.
Василиса не отвечает.
Опять день. Дверь в амбар снова открыта.
- Васька! - кричит Василий.
Васьки нет.
Василиса, придерживая в руках край платка, осторожно заглядывает в дверь.
- Нету Васьки, не кричи почем зря,- говорит она.
Василий приподнимается и смотрит на нее.
- Это ты, Василиса? - ослабевшим голосом спрашивает он.- А где Васька?
- Убежал.
- Ты зайди, Василиса, чего уж теперь.
Василиса перешагивает через порог и останавливается.
- Подойди, Василиса.
- Захворал, ли чо ли? - спрашивает Василиса от порога.
- Чую, смерть моя близко. Ты подойди, попрощаемся.
Она осторожно подходит и садится на край кровати.
- Плохо мы с тобой жили, Василиса,- шепчет Василий.- Это я во всем виноватый.
- Совсем не плохо,- качает головой Василиса.- Дети выросли, работают.
- Плохо, Василиса. Стыдно перед смертью.
Василиса подносит к губам край платка и наклоняется над Василием.
- Ты чего это выдумал-то, Василий? - шепчет она.- Чего это ты выдумал-то?
- На меня твои слезы капают,- обрадованно шепчет Василий.- Вот опять.
Он закрывает глаза и улыбается.
- Чего это ты выдумал-то, Василий? Боже мой, грех-то какой!
Она трясет его за плечи, он открывает глаза и говорит:
- Давай попрощаемся, Василиса.
Он подает ей руку, она пожимает ее и, всхлипывая, поднимается.
- Теперь иди,- говорит он.- Теперь мне легче стало.
Она делает шаг, второй, потом оборачивается. Василий улыбается. Она всхлипывает и выходит.
Он улыбается, лежит и улыбается.
Стоит тихий, словно перед дождем, день. В такой день хорошо пить простоквашу - не очень холодную и не очень теплую - и смотреть в окно, что происходит на улице.
1966

1 2 3