Сомкните стройные ряды,
Покрепче закупорьте уши.
Ушел один - в том нет беды,
Но я приду по ваши души!
В.С.Высоцкий

Ахиллес
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в обычные рамки не лез.
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня, изогнули,
К пьедесталу прибив - "Ахиллес".
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту.
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента,
Только судороги по хребту.
Я хвалился косою саженью -
нате - смерьте!
Я не знал, что подвергнусь суженью
после смерти,
Но в обычные рамки я всажен -
на спор вбили,
А косую неровную сажень -
распрямили.
И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи.
И не знаю, кто их надоумил,
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.
Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей.
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.
Я при жизни не клал тем, кто хищный,
в пасти палец.
Подойти ко мне с меркой обычной
опасались.
Но по снятии маски посмертной
тут же, в ванной,
Гробовщик подошел ко мне с меркой
деревянной.
А потом по прошествии года,
Как венец моего исправленья -
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленьи народа
Открывали под бодрое пенье,
Под мое, с намагниченных лент.


Тишина надо мной раскололась,
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет.
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.
Я немел, в покрывало упрятан,-
все там будем!
Я орал, в то же время, кастратом
в уши людям.
Саван сдернули - как я обужен! -
нате - смерьте!
Неужели такой я вам нужен
после смерти?
Командора шаги злы и гулки.
Я решил, как во времени оном,-
Не пройтись ли по плитам звеня?
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном,
И осыпались камни с меня.
Накренился я, гол, безобразен,
Но и падая, вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой,
И когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я: "Похоже, живой!"
И паденье меня и согнуло,
и сломало,
Но торчат мои острые скулы
из металла,
Не сумел я, как было угодно,-
шито-крыто,
Я напротив - упал всенародно
из гранита!
Март 1980г.



Я не люблю

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
(В которое болею или пью)
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще:
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Но, если надо, выстрелю в упор.
(Я также против выстрела в упор.)
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или когда все время против шерсти,
Или когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, коль слово "честь" забыто
И коль в чести наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль расяпятого Христа.
(И мне не жаль распятого Христа.)
Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.
Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю -
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.


Я все вопросы освещу сполна,
Дам любопытству
удовлетворенье.
Да! У мены француженка жена,
Но русского
она происхожденья.
Нет! У меня сейчас любовниц
нет.
А будут ли? Пока что
не намерен.
Не пью примерно
около двух лет.
Запью ли вновь?
Не знаю, не уверен.
Да нет! Живу не возле
"Сокола",
В Париж пока что не проник...
Да что вы все вокруг
да около?
Да спрашивайте напрямик!
Я все вопросы освещу
сполна,
Как на духу попу
в исповедальне.
В блокноты ваши капает слюна -
Вопросы будут, видимо,
о спальне?
Да, так и есть!
Вот густо покраснел
Интервьюер:
"Вы изменяли женам?"
Как будто за портьеру
посмотрел
Иль под кровать залег
с магнитофоном.
Да нет! Живу не возле
"Сокола",
В Париж пока что не проник...
Да что вы все вокруг
да около?
Да спрашивайте напрямик!
Теперь я к основному перейду.
Один, стоявший скромно
в уголочке,
Спросил:
"А что имели вы в виду
В такой-то песне и в такой-то
строчке?"
Ответ:
"Во мне Эзоп не воскресал.
В кармане фиги нет,
не суетитесь!
А что имел в виду -
то написал:
Вот, вывернул карманы -
убедитесь!"
Да нет! Живу не возле
"Сокола",
В Париж пока что не проник...
Да что вы все вокруг
да около?
Да спрашивайте напрямик!


И снизу лед, и сверху - маюсь между,
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежды,
А там за дело в ожиданье виз.
Лед надо мною - надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека - сорок с лишним,
Я жив,
Двенадцать лет тобой и господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед ним...


Случай
Мне в ресторане вечером вчера
Сказали с юморком и с этикетом,
Что киснет водка, выдохлась икра
И что у них - ученый по ракетам.
И, многих помня с водкой пополам,
Не разобрав, что плещется в бокале,
Я, улыбаясь, подходил к столам
И отзывался, если окликали.
Вот он, надменный, словно Ришелье,
Как благородный папа в старом скетче.
Но это был директор ателье
И не был засекреченный ракетчик.
Со мной гитара, струны к ней в запас,
Я с ней ходил сгорбясь, что тоже в моде.
К науке тяга сильная сейчас,
Но и к гитаре есть любовь в народе.
Я выпил залпом и разбил бокал.
Мгновенно мне гитару дали в руки.
Я три своих аккорда перебрал,
Запел и запил от любви к науке.
И, обнимая женщину в колье
И сделав вид, что хочет в песню вжиться,
Задумался директор ателье
О том, что завтра скажет сослуживцам.
Я пел и думал: вот икра стоит,
А говорят, кеты не стало в реках...
А мой ракетчик где-нибудь сидит
И мыслит в миллионах и в парсеках...
Он предложил мне позже на дому,
Успев включить магнитофон в портфеле:
"Давай дружить домами". Я ему
Сказал: "Давай, мой дом - твой Дом моделей".
И я нарочно разорвал струну,
И, утаив, что есть запас в кармане,
Сказал: "Привет, зайти не премину,
Но только если будет марсианин..."
Я шел домой под утро, как старик.
Мне под ноги катились дети с горки,
И аккуратный первый ученик
Шел в школу получать свои пятерки.
Ну что ж, мне поделом и по делам,
Лишь первые пятерки получают...
Не надо подходить к чужим столам
И отзываться, если окликают.


Баллада о детстве
Час зачатья я помню неточно,
Значит, память моя однобока,
Но зачат я был ночью порочно
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе.
Девять месяцев - это не лет...
Первый срок отбывал я в утробе,-
Ничего там хорошего нет!
Спасибо Вам, Святители,
Что дунули да плюнули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали
В те времена укромные,
Теперь почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих даже ранее,
Но вот живет же братия,
Моя честна компания!..
Ходу, думушки резвые, ходу!
Слово, строченьки милые, слово!
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил,
Отыгрался бы на подлеце,
Но родился и жил я. и выжил -
Дом на Первой Мещанской, в конце.
Там, за стеной, за стеночкой,
За перегородочкой,
Соседочка с соседочкой
Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так:
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток
Всего одна уборная;
Здесь зуб на зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она - копеечка!
Не боялась сирены соседка,
И привыкла к не мать понемногу,
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.
Да не все, то что сверху, от бога,
И народ зажигалки тушил,
И, как малая фронту подмога,
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три луча,
Сквозь дыры крыш просеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.
Она ему: "Как сыновья?"
"Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы - одна семья,
Вы тоже пострадавшие,
Вы тоже пострадавшие,
А значит, - обрусевшие.
Мои - без вести павшие,
Твои - безвинно севшие!"
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал - не забыт, не заброшен,
И дразнили меня - "Недоносок!",
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срыввать я.
Пленных гонят... Чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам по своим да чужим.
У тети Зины кофточка
С драконами да змеями,
Да у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями:
Трофейная Япония,
Трофейная Германия,
Пришла страна Лимония -
Сплошная Чемодания.
Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки я,
А их эвакуации
Толпой валили штатские...
Осмотрелись они, оклимались,
Похмелились, потом протрезвели,
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшие - отревели.
Стал метро рыть отец Витькин и Генкой.
Мы спросили: "Зачем?" Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет...
Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешом,
Из коридора нашего
В тюремной коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком,
Припрут к стене - откажется,
Прошел он коридорчиком,
А кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы,
А что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы
Уже самостроятельно.
Все, от нас до почти годовалых,
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули
Из напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие,
От никотина черные,
По рукоятки легкие,
Трехцветные, наборные.
Вели дела обменные
Сопливые острожники:
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики,
В пристенок с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.
Спекулянтка была номер перший,
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тетя Маруся.
У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила,
А упала она возле двери -
Некрасиво так, зло умерла.
Наживы, как наркотика,
Не выдержала этого
Богатенькая тетенька
Маруся Пересветова.
Но было все обыденно:
Заглянет кто - расстроится.
Особенно обидела
Богатством метростроевца.
Он дверь сломал, а нам сказал:
"У вас носы не вытерты.
А я?.. За что я воевал?"
И разные эпитеты.
Было время и были подвалы,
Было дело - и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Им казалось - сподручнее вниз!


Я рос, как вся дворовая шпана:
Мы пили водку, пели песни ночью,
И не любили мы Сережку Фомина
За то, что он всегда сосредоточен.
Сидим раз у Сережки Фомина,
Мы у него справляли наши встречи,
И вот о том, что началась война
Сказал нам Молотов в своей
известной речи.
В военкомате мне сказали: "Старина,
Тебе броню дает родной завод "Компрессор".
Я отказался, а Сережку Фомина
Спасал от армии отец его, профессор.
Кровь лью я за тебя, моя страна,
И все же мое сердце негодует.
Кровь лью я за Сережку Фомина,
А он сидит и в ус себе не дует.
Теперь, небось, он ходит по кинам:
Там хроника про нас перед сеансом.
Сюда б сейчас Сережку Фомина,
Чтоб побыл он на фронте на германском.
Но, наконец, закончилась война.
С плеч сбросили мы словно тонны груза.
Встречаю я Сережку Фомина,
А он - Герой Советского Союза!


На Большом Каретном
Где твои 17 лет?-
На Большом Каретном.
А где твои 17 бед?-
На Большом Каретном.
А где твой черный пистолет?-
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?-
На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал, еще бы!
Где твои 17 лет?-
На Большом Каретном.
А где твои 17 бед?-
На Большом Каретном.
А где твой черный пистолет?-
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?-
На Большом Каретном.
Переименован он теперь.
Стало все по-новой там, верь не верь.
И все же, где б ты ни был,
И где ты не бредешь,
Нет-нет, да по Каретному пройдешь, еще бы.
Где твои 17 лет?-
На Большом Каретном.
А где твои 17 бед?-
На Большом Каретном.
А где твой черный пистолет?-
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?-
На Большом Каретном.


Нет меня - я покинул Россию.
Мои девочки ходят в соплях.
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.
Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:
"Нет его, укатил, наконец!
Вот и пусть свои чуждые песни
Пишет там про Версальский дворец".
Слышу сзади обмен новостями:
"Да не тот, тот уехал - спроси!"
"Ах, не тот?" И толкают локтями,
И сидят на коленях в такси.

А тот, с которым сидел в Магадане,
Мой дружок по гражданской войне,
Говорит, что пишу ему:
1 2 3 4 5 6