Петь шаман не умел - так что получался скорее медленный речитатив. Одна за другой, вокруг приготовленного костра появлялись фигуры язычников. Они чуть покачивались в такт пению, но потом Вадим понял, что движения их не скоординированы и замедленны. Видимо они находились под воздействием того же зелья, что и шаман. Дым больше не поднимался от кострища, луна выглянула из-за кромки леса как раз над головами пленников, блеснула мертвым светом на полированном оленьем черепе. -Где я? - спросил Перевязин. Это были его последние осмысленные слова, потому как в этот момент словно возникнув из лесной тьмы, перед прикованными появилось четверо язычников, держащихся плотной группой. Они чуть приплясывали в такт бубна, диким образом напоминая тинэйджеров с ночной дискотеки, не могущих перестать пританцовывать из-за действия экстази. -Пришли?! - издевательски бросил им в лицо попутчик, - хотите сжечь меня во славу вашим грязным богам? На костре я постараюсь так вонять, чтобы их там всех наизнанку вывернуло! Язычники стояли, чуть покачиваясь, один расплылся в широкой ухмылке, и луна преобразила его рот в кривой черный провал: -Остынь, - сказал один из них, - твоя очередь будет на рассвете, ты пойдешь на жертву солнечному кругу. Это большая честь, слышишь! Солнце дарит свое тепло, но и заемное ему совсем не помешает. Твое. Попутчик замолчал, видимо обдумывал новую информацию. -Ну что? - сказал кто-то из палачей - берем этого? В группе кивнули и деловито стали отцеплять Перевязина. Тот взвыл, стал отбиваться, лопоча что-то невнятное. Вадима поразил этот почти мгновенный переход от немногословного, спокойного Виктора Сергеевича к этой бормочущей обезьяне, вяло отбивающейся от своих мучителей. -"Вот так" - подумалось племяннику Кононова - "Вот чего стоит хваленая рассудительность многих из нас, и целостность личности - хрупкий сосуд из горного хрусталя. Ударь покрепче - и не станет того человека, что ты столько лет знал". Было безумием думать о подобном с такой ситуации, но поражающие идиотской глубокомысленностью думы упорно лезли в Вадимову голову. -Да что же вы делаете то, а?! - плачуще воскликнул дядя Саша, рванувшись в своих цепочках на палачей. - Оставьте его, сволочи!! Цепочки звякнули, натянулись, частично протащив за собой попутчика. Тот скривился, когда браслеты врезались в кожу. Один из язычников коротко пнул Кононова в живот, того отбросило, и он приложился о березовый ствол. Воздух вылетел у него из груди со слабым "ааххх..." и он беспомощно завалился на бок. Попутчик потянул цепь на себя, так, чтобы Кононов принял вертикальное положение: -Вы не пытайтесь дергаться, - сказал их спутник, - ни к чему здесь геройствовать. -Слушай старик, - поддержал крайний справа палач - он дело говорит. И они ушли, ведя перед собой на цепочке Перевязина, как какого то ученого циркового медведя. Сломленного и ничего не понимающего. Шаман уже горланил вовсю, народ у костра пошатывался в такт, взмахивал нелепо руками. Яркая монетка луны гипнотически сверкала над головами. Александр Кононов тихо плакал, закрыв лицо руками. Попутчик был спокоен, на эшафот не смотрел, выводил на земле руками какие то фигуры. Перевязина подвели к костру, дернули за цепь. Он попытался отшатнуться, закрыл голову руками, но его бесцеремонно потащили прямо на эшафот. Палачи действовали слаженно, подгадывая движения под ритм бубна. Со стороны это выглядело как гротескный противоестественный балет - красиво и до невозможности страшно. -Ныыыыы!! - закричал Виктор Сергеевич, и был вздернут на покрытую окалиной площадку. Прямо под ним исходила бензиновыми парами куча сухого хвороста. Перевязин сучил ногами, бил по металлу, пока его привязывали к центральному столбу, шаман ходил кругом, подпрыгивал, сверкал пустыми глазницами на черепе. Бубен гулко отдавался в лесу сотнями перестуков, вспугивал ночных птах и будил дневных. Вопли Перевязина он надежно глушил. Возле машин вспыхнула яркая огненная искра, пронеслась к костру. Это был факел, который передавали из рук в руки как зловещую эстафетную палочку. Вадим во все глаза смотрел на разворачивающееся действо. Было страшно, но еще страшнее было оторваться. Он понимал, что на его глазах сейчас сгорит живой человек, сгорит в сознании и, скорее всего, будет кричать до последнего - ветки высушены как надо, плюс бензин, дыма почти не будет, только огонь. Попутчик тоже не выдержал, уставился на прикованную к столбу фигуру. Виктор же Сергеевич Перевязин выл, дергался, и посылал какие то ему одному ведомые проклятья. И все же было в его силуэте что-то героическое, и порой казалось, что посреди поляны возвышается некий памятник человеческой стойкости или еще чему ни будь такому же эпическому. Гордо вскинутая голова, напряженные мышцы рук - не хватало только огненного несгибаемого, не покорившегося взгляда, хотя глаза у Перевязина были как раз мутные и шальные. Впрочем, с того расстояния, с которого смотрели творящиеся остальные пленники, их все равно не было видно. Дядя Саша тоже смотрел теперь на рвущегося к свободе одноклассника, неожиданным образом обратившегося в статую самого себя, и слезы капали у него из глаз. Несмотря на общее потрясение, Вадиму стало стыдно за дядьку, тот был совершенно раздавлен. Факел перекочевал в руки последнего эстафетчика, ярко озарил ему лицо - все в охряной росписи. Жертва на костре, не подозревающая о своем одномоментном величии, подалась назад, туго натянув свои цепи. Знал ли скромный труженик станка, что грандиозней всего в своей жизни он будет выглядеть на дичайшем средневековом костре? Не знал, потому, как занимали в тот момент последние секунды уходящей жизни. Да и были ли какие ни будь мысли у него в голове, после серьезного по ней удара? Как бы то ни было, пылающий факел влетел в пролитый горючим хворост и мгновенный огненный взрыв охватил, похожую на Прометея работы античных мастеров, фигуру Перевязина. Пламя взвилось высоко, почти до верхушки столба, и яркие звезды задрожали в огненном мареве. Потом опало, выделив пылающего корчившегося человека. Улетая легким дымком в летнее, звездное небо, Виктор Сергеевич Перевязин попрощался со всеми длинным протяжным ревом с легкостью перекрывшим визги и возбужденный гвалт своих палачей. Вадим больше не смотрел, он, как и дядя Саша закрыл лицо руками. Руки у него дрожали, ровно, как и все тело. Холодный пот выступил на лбу, хотя костер на поляне подогревал и без того душную ночь. -Гори огнем!!! - в диком исступлении орали язычники, как бешенные мотая туда сюда головами - гори огнем! Гориогнемгори огнем!!! Шаман грузно рухнул на землю, чуть не закатившись в костре. Его били судороги, он скручивался и дергал руками как эпилептик. Пылающий силуэт на костре завершил вой совершенно свиным, сорванным визгом и умолк. Вокруг распространялся неприятный запах, от которого свербило в носу. Головной убор свалился с шамана и отлетел в сторону. Его паства изрядно проредилась, большая часть уже без чувств валялась на земле, странствуя в неведомых наркотических далях. На поляне царил натуральный кумар, острые запахи возносились в небеса, в нос бил запах бензина и еще какой то химии. Бубен замолк и валялся среди травы, но кто-то из сидящих все еще ритмично вскрикивал, но таких становилось все меньше и меньше. Некоторые падали лицом вниз и застывали. Успокоился шаман, замер, раскинув руки. Пожранного огнем Перевязина разглядеть было уже нельзя, только что-то с шумом ухнуло с площадке, когда кольцам нечего стало удерживать. Взвился сноп искр, треснули ветки. Последний сектант-язычник, уперся руками в землю, его рвало. Затем он упал в траву и затих. Настала тишина, прозрачная и безумная как тихий час в сумасшедшем доме. Пахнущее химией напряжение витало в воздухе. Но теперь Вадим понимал, что все завершилось. Последние судороги заката покинули этот мир, а в месте с ним закончилось и Вечернее жертвоприношение. Из-за спин лежащих появилось трое. Голые до пояса стражи, - все в затейливых росписях. Этих сильно шатало, но не от последствий зрелища, сивушные ароматы говорили сами за себя - стражи были мертвецки пьяны. Однако у двоих были в руках ружья, третий же без церемоний снял цепь с дерева. Предупредил невнятно: -Шоб не дергались... Пинками подняли Кононова, Вадим и путник встали сами. -Куда нас? - спросил попутчик нетвердо. В одном их стражи оказались правы шоу с сожжением Перевязина оказывало ударное воздействие на нервную систему. -Пшли! - ответили ему, - пшли к костру, будете сидеть до утра, и нюхать, как пахнет ваш друган. Заодно подготовитесь к восходу. Их приковали к старому пню - одним концом цепи, так что Вадим оказался у самого пня, попутчик метрах в полутора справа, а впавший в ступор Кононов на таком же расстоянии слева. Тела поучавствовавших в торжестве сектантов лежали чуть дальше от костра. Шаман, напротив совсем рядом. Вадим подумал, что если убрать прибывавших в нирване язычников, а также обгоревший в очередной раз эшафот с цепями, то трое оставшихся в живых пленников будет выглядеть как раз как на известной картине "охотники на привале". Стражи удалились во тьму и, скорее всего, там отрубились. Огонь без подпитки быстро прогорал и терял свою силу. Скоро останутся лишь пылающие угли. Становилось все тише, и лес потревоженный действом, почти перестал шуметь. Смрад бывшего Перевязина мощно шибал в нос, а потом вдруг был унесен в сторону налетевшим ветерком. Ветер пах травами - куда приятнее, чем горелое мясо. -Я помню, - сказал в полутьме, чей-то сиплый дрожащий голос, и Вадим не сразу узнал Кононова, - я помню у нас в деревне резали свинью. Да, Вадик, ты этого не помнишь. Тебя, кажется, и на свете то не было. Да, визжала она громко, прямо как... он запнулся, с трудом сглотнул... как сирена. И вот потом ее обрабатывали паяльными лампами... чтобы сжечь щетину, ведь с щетиной мясо не пригодно, ты понимаешь Вадим... И вот пахло там, как сейчас, когда... когда... - дядя Саша всхлипнул, утерся рукой, звякнул цепями. Костер окончательно утратил буйную мощь и потрескивал теперь почти умиротворенно. Ветерок налетел еще раз, и море луговых трав закачалось, заходило волнами. Крупными с налитыми зернами головки злаком постукивали о металл автомобилей, щекотали лежавших людей. Звездное небо над головой казалось, еще больше придвинулось к земле - летнее небо не страшное, не грозное, оно предпочитает казаться черной бархатной тканью, а не той безжалостной ледяной бездной, каким является на самом деле. Луна проползла, до середины небосвода, стала совсем маленькой, теперь уж точно как монетка и лица спутников Вадима были освещены странным двойственным светом - темно-красным, колеблющимся от костра, и мертвенно-бледным от луны в зените. Тени так причудливо искажали их лица, что невозможно было догадаться об их истинных выражениях. У самой кромки поляны робко запел сверчок - простая мелодия, но выводил он ее с усердием. Сидящие молчали, каждый думал о своем и только когда кто-то из них шевелился, тихонько бренчала сталь. Ветер утих - затаился в кронах высоких елей, гудел там еле слышно. Ели были совсем черные - почти не выделялись на фоне неба. Только глухой шум несся из тьмы. Вокруг разливалось летнее ночное спокойствие - благодать, пронизанная умиротворяющим шумом. И ее не нарушал даже нещадно воняющий костер. Вадиму вдруг показалось, что он здесь один, у этого костра и рядом не присутствует два десятка невменяемых подобий человека. Захотелось, откинуться назад, улечься на траву, заложив руки за спину и смотреть на звезды. -Ну, вот так, - сказал из мерцающей полутьмы попутчик - Они все спят. Все до единого. Бодрствовать остались только мы, и у нас впереди вся ночь. А на рассвете нас сожгут... как его - и он кивнул на костер. - Это только первая жертва, не главная. Они любят сжигать молодых, считают, что в них больше жизненной силы. -Откуда ты это все знаешь? - спросил Вадим. -Я не соврал, говоря, что добывать подобное знание это одно из моих увлечений. Про эти культы я знаю почти все. Не меньше чем, например, он - попутчик указал на бездыханного шамана - думаю я и сам бы смог быть шаманом, если бы... - он замялся - если бы не знал реальных истоков его веры. Вадим качнул цепью, произнес: -Если ты знаешь так много, почему попался им? Зачем вообще сел в нашу машину? -То, что ты сказал, это вариант вопроса: "Если ты такой умный, от чего такой бедный?". К сожалению, Вадим, обстоятельства зачастую ломают планы, в составлении которых было задействовано по настоящему большое знание. -Ты бежал? - догадался племянник Кононова - от кого? -Я смог от них оторваться к тому моменту, когда выбрался на шоссе. А кто это был? Знаешь, в любой другой ситуации я бы не за что ни рассказал тебе этого. Я всю жизнь прятал и скрывал свое основное занятие. Мои родственники... они до сих пор ничего не знают, и, наверное, уже не узнают. Но сегодня ночью обо всем узнаешь ты. По крайней мере мне будет приятней гореть, зная, что я не один покидаю этот мир со знанием. -Это такая страшная тайна? -Страшная, - вдруг ухмыльнулся попутчик - может быть такие же рассказывают друг другу свиньи на бойне, или гуси накануне Рождества. Хочешь послушать? -А у меня есть выбор? -Ну, я не думаю, что ты будешь спать в эту ночь, - произнес попутчик почти весело, вот только это было нездоровое веселье, а лицо в свете костра казалось гротескным черепом. - так что, выбора у тебя, наверное, нет. -Тогда я слушаю. Дядь Саш, ты будешь слушать? Фатальная игра, апокалиптичная. Игра последняя. Словно дети собрались вокруг костра, чтобы послушать страшную сказку. А какие еще сказки можно рассказывать в полночь? -Да, я буду, - сказал Кононов все тем же, не своим голосом, однако теперь он лучился интересом, - я внимательно слушаю. Слушать! Что угодно, кого угодно, но не думать о приближающемся конце, не чувствовать как утекают неподвластные тебе минуты. Как все меньше их у тебя остается. Летние ночи коротки. Но не для всех. -Ну что ж, - мягко произнес попутчик голосом доброго сказочника - перед смертью принято вспоминать всю свою прошедшую жизнь. А у меня она была сильно интересная. Такая интересная, что вспоминать ее в одиночестве как-то не правильно, не справедливо. Поэтому я расскажу ее вам, моим последним слушателям. Я только надеюсь, что у нас хватит на это времени, - и попутчик подняв голову, посмотрел на луну, лицо его было задумчивым, а вот щеки мокрыми от, до сели невидимых, слез. Луна смотрела вниз - третий слушающий, и единственный, кто понесет эту тайну дальше, сквозь века, как делала годы и годы до этого. Небо стало часами - черный с серебряным циферблат, а лунный круг - единственная стрелка. Когда достигнет верхушек леса, придет время нового дня и сработает будильник для лежащих недвижимо жестоких палачей. А вместо звона колоколов, рассвет поприветствуют крики сгорающих заживо. Время - нематериально? Кто сказал эту глупость?
* * *
-Сколько себя помню, я всегда верил в чудеса. - Начал попутчик - да, с юных лет. Я верил в деда мороза, верил в прекрасных фей, ну и, разумеется, верил во всех этих ночных монстров. Я был очень впечатлительным ребенком. И любопытным. Уже в четыре года я облазил весь большой деревенский дом - в то далекое время я с родителями жил у бабушки, в большом селе на берегу Волги. Сверху до низу - это было очень хорошее для меня время. Потому, что тогда воспринимал попадающиеся мне на глаза чудеса как само собой разумеющееся. Вас это удивит, но все события того времени я помню очень четко, помню всех, с кем общался тогда. Да, и первую неприятность причинил мне домовой, который жил в нашем домике. Маленькая мохнатая тварь с умными круглыми глазенками. Я его обнаружил на чердаке, и тогда посчитал за какого то зверька. Он на меня не кидался, охотно позволял с собой играть, гладить по шерсти. Великолепная у него шерсть была, как сейчас помню, гладенькая. Я к нему приходил каждый день. Тайно, чтобы родичи не засекли. Даже назвал его как-то, вроде как щенка или котенка. Потом наш кот Барс пришел с ночной гулянки с распоротым наполовину брюхом. Его шерсть была вся в слипшейся крови, свалялась кровавыми космами. Одна лапа у кота не двигалась, ковылял, чуть не падал. Родные мои грешили на свору одичавших псов, что завелась с недавнего времени в селе, ходили в райком. Просили их отстрелять. Что, впрочем, так и не сделали. Барса отвезли к ветеринару, и он выжил, только хромать стал сильно и на улицу почти не выходил. Ну и характер у него переменился. В худшую сторону. Раньше то он спокойный был, позволял себя и гладить и тискать, ну как все кошки позволяют это маленьким детям. А теперь шипел на меня, царапался. Стали у нас вещи пропадать. Исчезали бесследно и так и не находились. Особенно с посудой не везло - почти каждую ночь не досчитывались одного предмета. А иногда и хуже было, с утра находим мы на полу осколки, что еще вчера были дорогой ценной вазой, что сохранялась в семье еще с давних времен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11