Рассказы – 0

Дональд Уэстлейк
Исповедь на электрическом стуле
Не могу с полной уверенностью сказать, когда у меня созрело решение убить Дженис. О, конечно, я с тоской подумывал об этом не один месяц, но вряд ли мне удастся вспомнить, в какой именно момент мои праздные мечтания оформились в четкий и продуманный план.
Возможно, это случилось в тот день, когда посыльный принес счет за норковую шубу, которую Дженис купила, даже не удосужившись поставить меня в известность. А когда я осведомился, нельзя ли мне по крайней мере взглянуть на обновку, за которую предстояло выложить почти две тысячи долларов — пятую часть моего годового дохода, — она едва не убила меня известием о том, что, возвращаясь в расстроенных чувствах домой после изнурительного похода по магазинам Пятой Авеню, забыла вожделенную вещь в вагоне.
Или, может быть, это случилось немного раньше, когда, изрядно утомившись от праведных трудов на ниве рекламной деятельности, я вернулся в свою шикарную квартиру в центре города и узнал, что в мое отсутствие Дженис ухитрилась приобрести дом в Коннектикуте. Нам больше не придется чахнуть в каменных застенках Манхеттена. Бодрящий сельский воздух придаст нам новые силы. Кроме того, для моего здоровья будет весьма полезно подниматься каждое утро на час раньше и сломя голову мчаться на утренний экспресс.
А, может быть, все началось в тот самый день, когда в тиши и уединении вновь приобретенного загородного имения я решил просмотреть финансовый баланс нашего семейства и обнаружил, что за последние полгода мы заплатили больше штрафов за превышение банковского кредита, чем потратились на еду. Когда же я с умеренным негодованием сообщил ей эту новость, Дженис преспокойно переложила всю вину на меня — и действительно, разве можно было винить ее в том, что я не успеваю вовремя положить в банк деньги, которые в тот или иной момент могут понадобиться ей на карманные расходы?
А, может быть, дело было вовсе не в ней. Может быть, причиной всему была Карен.
Карен, ах Карен! Я наконец получил повышение, которое давало мне возможность хоть как-то поспевать за расходами Дженис, а вместе с повышением у меня появился личный кабинет и личная секретарша. И этой секретаршей оказалась Карен.
Это была, в общем-то, довольно банальная история. Дома ждет жена — постоянный источник ссор и раздражения. На работе — элегантная и сметлива — если не сказать смазливая — секретарша, с которой всегда можно поговорить по душам, с которой так легко забываются гнетущие заботы повседневной жизни. Все чаще я стал задерживаться допоздна в городе, оправдываясь перед Дженис завалом работы, — и неизбежное случилось. Мы с Карен полюбили друг друга.
Наши отношения могли бы выродиться в обыкновенную интрижку между боссом и секретаршей, как это часто бывает, но это был не тот случай.
Карен была слишком чиста, нежна, слишком положительна для этого. Я понял, что должен расстаться с Дженис и жениться на Карен. Когда я буду свободен, Карен станет моей.
Сначала я подумал о разводе. Я не сомневался в согласии Дженис, потому что в то время разводы как раз вошли в моду среди людей нашего круга, а Дженис постоянно стремилась идти в ногу со временем. Но затем я вспомнил об алиментах. Какими бы ни были причины развода, юридически я в любом случае оказываюсь ответчиком, а Дженис — истицей. А это означает алименты. Я слишком хорошо знал ненасытность Дженис в отношении денег. Мне и раньше-то с трудом удавалось обеспечивать нас двоих. Прибавьте сюда еще и Карен — и через полгода я наверняка окажусь в долговой тюрьме.
Нет, развод исключался, и какое-то время ситуация представлялась мне абсолютно безысходной. Затем Дженис купила себе одну из этих игрушечных, но совершенно неуправляемых иностранных машин, и я стал молить бога, чтобы они обе — Дженис и машина — размазались по асфальту где-нибудь в районе Мэрит Паркуэй, но время шло, и ничего существенного не происходило. Эти современные машины не только безнадежно уродливы, но еще и до нелепого надежны.
Стены нашего дома кирпичные, внутри — штукатурка, линолеум, пластик, значит, вероятность пожара была невелика. Пассажирские поезда, конечно, время от времени сходили с рельсов, но надежды на то, что Дженис может угодить в число и без того немногочисленных жертв, не было никакой — даже под Рождество!
В итоге я вынужден был взять все на себя. Если Дженис являла собою помеху на пути к моему счастью с Карен, значит эту помеху нужно было устранить.
Со временем это убеждение все более крепло, оно становилось все сильнее и сильнее, и наконец я рискнул открыться Карен. Вначале она была сильно испугана и шокирована моим предложением. Но после долгих уговоров поняла наконец, что, пока Дженис жива, мы никогда не сможем пожениться, и постепенно приняла мой план как печальную необходимость.
Теперь оставалось только решить «когда» и «как». В моем распоряжении было четыре различных способа убийства: убийство, представленное как несчастный случай, убийство, представленное как самоубийство, убийство, представленное как естественная смерть, и убийство, представленное как убийство.
Несчастный случай я исключил сразу. Месяцами я измышлял всевозможные несчастные случаи для Дженис и в конце концов понял, что все они кажутся мне весьма маловероятными. А если уж я, который больше всего на свете желал, чтобы с Дженис произошел какой-нибудь очень несчастный случай, сам мало верил в возможность этого, то как же в это могла поверить полиция?
Что же касается самоубийства, то я сомневался в том, что многочисленные приятельницы Дженис все как один присягнут на Библии, что они не встречали человека более счастливого и довольного своей жизнью, чем моя жена, и что у нее абсолютно не было поводов покончить с собой.
Что до естественной смерти, то я слишком мало понимаю в медицине, чтобы переиграть коронера на его поле.
Оставалось убийство. Убийство, представленное как убийство. И я занялся разработкой соответствующего плана. Возможность представилась в последнюю среду мая. На четверг и пятницу этой недели было запланировано важное совещание в Чикаго. Оно было посвящено началу новой рекламной кампании в пользу одного из наших самых крупных клиентов, и мое присутствие там было необходимо. Оставалось только устроить так, чтобы Карен могла поехать вместе со мной, что, в общем-то, было очень просто сделать, так как ее обязанности секретаря предполагали подобные поездки. Мой план начал приобретать реальные очертания.
Он был таков: Я покупаю два билета на трехчасовой поезд до Чикаго, прибывающий в пункт назначения в 8.40 следующего утра. Карен возьмет оба билета и сядет в поезд. Мы вдвоем выходим из агентства ровно в полдень и на глазах у всех направляемся на Центральный Вокзал, где, предположительно, ужинаем и садимся в поезд. На самом деле, пока Карен добирается до Центрального Вокзала, я со всех ног мчусь на станцию на 125-ой улице, чтобы поспеть на поезд, отправляющийся в 12.55 в сторону моего коннектикутского поместья и прибываю туда в 2.10. К тому времени на мне уже фальшивые усы, очки в роговой оправе, а также пальто и шляпа из тех, что я бы в жизни не надел. Наш тысячу раз перезаложенный семейный очаг расположен в добрых двадцати кварталах от станции. Все это расстояние я преодолеваю пешком, всаживаю в Дженис пулю из револьвера тридцать второго калибра, который приобрел две недели назад у подозрительного старьевщика в Ист-Сайде, устраиваю небольшой погром в доме, затем пятичасовым поездом возвращаюсь в город, сижу весь вечер в какой-нибудь кинушке, в 00.45 сажусь в чикагский самолет, в 3.40 уже приземляюсь в аэропорту, а в 8.40 встречаю Карен на железнодорожном вокзале. Мы тотчас же сдаем наши обратные билеты под предлогом того, что мы решили вернуться в Нью-Йорк самолетом. В результате у меня на руках окажется официальный бланк железнодорожной компании, заполненный и подписанный по всей форме.
Абсолютное алиби. Затем, после подобающего периода траура, я женюсь на Карен, и мы будем жить в мире и согласии отныне и навсегда.
И вот решающий день настал. Я сказал Дженис, что мы уезжаем в следующий понедельник, и отправился в контору, прихватив с собою чемодан.
В полдень мы расстались с Карен, и я поспешил на 125-ую улицу, по пути купив пальто и шляпу. Оставив чемодан в камере хранения, я сел в поезд и, уединившись в туалете одного из вагонов, нацепил очки в роговой оправе и фальшивые усы.
В 2.15 я сошел с поезда. Станция, как всегда в это время дня, была пустынна. По дороге я не встретил никого из знакомых. Стараясь не шуметь, я открыл входную дверь ключом, все время ощущая непривычную тяжесть пистолета в кармане.
Дженис была в гостиной. Она сидела на новехоньком, еще не до конца оплаченном диване и читала очередной дурацкий журнал для женщин, в котором, без сомнения, содержалась информация о том, как быстро и эффективно можно потратить мои нажитые непосильным трудом денежки.
Сначала она не узнала меня. Только когда я снял очки и шляпу, она воскликнула:
— Вот тебе и на, Фреди! А я-то думала, что ты уже в Чикаго.
— А я и так в Чикаго, — ответил я, пригладил усы и подошел к окну, чтобы задернуть расписные занавески.
— А для чего тебе усы? — спросила она. — Они тебе ужасно не идут.
Я повернулся к ней и вытащил пистолет из кармана.
— Пройди на кухню, Дженис.
Согласно моему плану гипотетический грабитель пробрался на кухню через черный ход, а Дженис услышала какие-то шорохи, и пошла взглянуть в чем дело, и тут-то он и пристрелил ее.
Она сощурилась на пистолет, потом, округлив глаза, уставилась мне в лицо:
— Фредди, что, черт побери, происходит?..
— Иди на кухню, Дженис, — повторил я.
— Фредди, — начала она раздраженно, — если это опять одна из твоих шуток...
— Я не шучу, Дженис, — прорычал я.
Вдруг глаза ее радостно вспыхнули и она по-детски хлопнула в ладоши, как всегда поступала в тех случаях, когда нацеливалась на очередную покупку, которую мы не могли себе позволить.
— Фредди, дорогой! — закричала она. — Ты все-таки купил мне новую посудомоечную машину!
Она вскочила и стремглав бросилась в кухню, цокая каблучками по линолеуму. Даже в последние минуты своей жизни она думала только о том, что к той куче барахла, которую она выжала из меня со времени нашей свадьбы, может добавиться еще один очень дорогостоящий предмет.
На кухне она с озадаченным видом повернулась ко мне и произнесла:
— Но здесь нет никакой посудомоечной машины...
Я выстрелил с бедра, естественно, промахнулся, и пуля продырявила грязную кастрюлю на плите. Оставив ковбойские штучки до лучших времен, я прицелился более тщательно и вторым выстрелом уложил ее как раз в тот момент, когда она собиралась издать один из своих ужасных визгов.
На целые три секунды воцарилась тишина. Четвертая взорвалась оглушительной тр-р-р-релью дверного колокольчика, висевшего на стене в трех футах у меня над головой. Я окаменел от ужаса. Я не знал, что мне делать. Первой моей мыслью было оставаться окаменевшим до тех пор, пока назойливому посетителю не наскучит звонить в дверь, и он не уйдет по своим делам. Но затем я вспомнил о припаркованной на подъездной аллее игрушечной иностранной машине Дженис, наличие которой лучше всякого плаката говорило о том, что хозяйка находится дома. Если не открыть дверь, посетитель может заподозрить неладное и позвать на помощь соседей или полицию, и тогда мне не удастся смыться отсюда.
Поэтому я решил открыть дверь. В этих роговых очках, с фальшивыми усами и измененным голосом, меня не узнает и родная мать. Я могу представиться домашним доктором и заявить, что Дженис больна и никого не принимает.
Пока я размышлял обо всем этом, раздался второй звонок, столь громкий, что мог бы вывести из оцепенения настоящую каменную статую, а не только окаменевшего от ужаса человека. Засунув пистолет в карман, я поспешно проследовал через гостиную и остановился у входной двери. Глубоко вздохнув и кое-как уняв нервную дрожь, я слегка приоткрыл дверь. То, что я разглядел в образовавшуюся щель, оказалось всего-навсего торговым агентом с коричневым портфелем в руках. При нем был потертый серый костюм, белая рубашка, голубой галстук и ослепительная улыбка, открывающая по крайней мере шестьдесят четыре огромных зуба.
— Добрый день, сэр. Могу я видеть хозяйку дома?
— Она больна, — ответил я, не забыв придать своему голосу хриплую чужеродность.
— В таком случае, сэр, — затараторил он, — может быть, вы уделите мне пару минут, если, конечно, вы не слишком заняты?
— Мне не до того. Прошу прощения.
— Но я уверен, что это заинтересует вас, сэр. Компания, которую я представляю, представляет интерес для каждого, у которого есть дети.
— У меня нет детей.
— О! — Его улыбка померкла было, но тут же расцвела с удвоенной силой. — Но моя компания служит интересам не только родителей. В двух словах — я представляю издательство «Универсальнейшая Энциклопедия». Я, в сущности, не торговый агент. Дело в том, что мы занимаемся предварительным изучением спроса на местном рынке и...
— Прошу прощения. Меня это не интересует, — прервал я его.
— Но вы еще не знаете самого главного! — настаивал он.
— Ну и черт с вами! — Я захлопнул дверь у него перед носом, размышляя о том, что Дженис наверняка купила бы эту самую «Универсальную Энциклопедию», не застрели я ее две минуты назад.
Но мне еще предстояло покончить со своим делом. Нужно было перевернуть вверх дном весь дом, вывалить на пол содержимое комода, перерыть все бельевые шкафы и т.д. и т.п. Затем, когда подойдет время, я побегу на свой поезд.
Я как раз направлялся в спальню, когда зазвонил телефон.
Я снова замер в нерешительности. Отвечать или нет? И вновь, как в первый раз, и примерно по тем же соображениям, решил ответить. И вновь представился семейным врачом.
После того как я поднял трубку и поздоровался, приторно-слащавый женский голос на другом конце провода запел мне в ухо:
— Говорит статистическое бюро компании «Маджилл». Вы в данный момент смотрите телевизор, сэр?
Я застыл, прижав трубку к уху.
— Сэр?
— Нет. — Я бросил трубку и продолжил путь к спальне. На этот раз мне удалось туда добраться. Один за другим я вытаскивал ящики комода и вываливал их содержимое на пол. Мне было наплевать на отпечатки пальцев. В моем собственном доме должно быть полным-полно моих отпечатков пальцев.
Полиция же просто предположит, что грабитель был профессионалом и работал в перчатках.
Я успел покончить с третьим ящиком, прикарманив для правдоподобия три пары серег и старые наручные часы, когда в дверь снова позвонили.
Вздохнув, я устало поплелся в гостиную открывать дверь.
На этот раз это была какая-то маленькая толстушка с идиотской улыбкой на лице. Увидев меня, она произнесла:
— Пр-р-риветик! А я — миссис Тернер с Мэригольд Лэйн, и продаю билеты новой автомобильной лотереи в пользу протестантской церкви штата.
— Знать не знаю никаких лотерей, — ответил я.
— Но это же автомобильная лотерея, — сказала она.
— Не нужно мне никаких автомобилей, — сказал я и захлопнул дверь.
Затем вдруг снова открыл ее, выпалил:
— У меня есть машина, — и снова захлопнул.
Возвращаясь в спальню, я прокрутил в голове этот разговор. Кажется, я отвечал не очень связно. Может быть, я нервничаю сильнее, чем мне это казалось?
Неважно. Менее чем через час я уйду отсюда и буду преспокойно ехать в нью-йоркском поезде.
От волнения я закурил сразу две сигареты, и злобно раздавив один окурок ногой, вернулся к делу. Потом, покончив с комодом и туалетным столиком, собирался было уже приняться за шкафы, как вдруг снова зазвонил телефон.
Раньше я даже не представлял себе, какими пронзительными и резкими, какими режущими слух бывают телефонные звонки. И какими длинными И как ничтожно малы промежутки между ними! Господи, этот проклятый телефон успел прозвенеть трижды, прежде чем мне удалось сдвинуться с места, пока я бежал через спальню в гостиную.
Я снял трубку, и незнакомый мужской голос бодро прокричал мне в ухо:
— Привет, Энди!
— Энди?
Ему показалось мало и он повторил:
— Привет, Энди!
Все шло не так. Все шло не так, как надо. Я спросил:
— Кого нужно?
Он, конечно, ответил:
— Энди.
— Вы ошиблись номером, — сказал я и повесил трубку.
И тут позвонили в дверь.
Я подпрыгнул на месте, обрушив телефон вместе с подставкой на пол.
Пока я возился с ненавистным аппаратом, пытаясь установить его на место, в дверь позвонили еще раз.
Я бросился к двери и, позабыв всякую осторожность, одним быстрым движением распахнул ее настежь.
Человек, представившийся моему взору, имел благородные седины, не менее благородную осанку и очень самоуверенное выражение лица. Он был облачен в строгую пиджачную пару, а в руках сжимал черный портфель.
1 2