Джулия сама ему рассказала, и ему, кажется, совершенно все это безразлично!
– Нет, не безразлично, – решительно возразила Дженни. – Просто я не думаю, что он верит, будто сердце ее разбито из-за Адама. И он не переживает, потому что понимает ее, а когда она начинает выкидывать свои номера, не придает этому никакого значения. Можете не сомневаться, он найдет способ, как сделать ее счастливой!
– Именно это он и сказал Оверсли. Не знаю, но мне, право, не может нравиться, что он вдовец! Это удручает, не говоря уже о детях, – хотя как же о них не говорить!
– Боже правый, у него есть дети? – изумилась Дженни.
– Две маленькие девочки – хотя почему я говорю маленькие, когда старшей двенадцать лет!.. Когда я думаю о том, как моя бедняжка Дженни, которая почти еще ребенок, попытается стать матерью двум великовозрастным падчерицам, которые, вполне возможно, ее невзлюбят…
– Вовсе нет! Они будут ее обожать! – не согласилась Дженни. – Как обожала вся малышня мисс Саттерли. Кладу голову на отсечение – не пройдет и месяца после ее замужества, как они начнут ссориться из-за того, кому из них будет доставлено удовольствие сбегать по ее поручению!
Это соображение способствовало тому, что леди Оверсли после разговора почувствовала себя гораздо бодрее и смогла, прежде чем покинуть Дженни, обратиться мыслями к приему, который она давала в честь помолвки дочери. Он обещал стать великолепным торжеством, следовавшим за званым обедом, на который она пригласила столько родственников Рокхилла, сколько могла усадить за свой стол. Поскольку они были невероятно многочисленны, она предвкушала, что ее дом будет набит до отказа, – такое положение дел радовало, хотя не могло вполне вознаградить ее за то, что она называла собранием странного рода.
– Потому что, как ты знаешь, самые главные гости – это родители жениха, но у Рокхилла таковых конечно же нет, и, когда человек считает себя главой семейства Эджкоттов, нелепо полагать, что он прибегнет к помощи своего дяди Обри. И должна сказать, Дженни, хотя я и отдаю должное его сестре Уорлинг-Хем и признаю, что она написала Джулии очень милое письмо, она значительно старше меня, и это еще одно обстоятельство, которое не может мне слишком нравиться!
Известие, что все родственники Рокхилла приглашены отпраздновать его помолвку, вызвало у Дженни скрытое удовлетворение, поэтому она не удивилась, когда вскоре Броу явился к ней с визитом.
Они с Лидией были дома одни – обстоятельство, которое его светлость перенес с благородной невозмутимостью. Дженни увидела, как его ленивый взгляд оживился вдруг, упав на девушку, и понадеялась, что ее не обвинят в поощрении его ухаживаний из-за того, что она радушно приняла друга своего мужа.
Лидия была искренне рада его видеть, воскликнув, когда протягивала ему руку:
– Броу! О, какой сюрприз! Вы ведь не рассчитывали застать меня здесь, правда? Адам привез меня, чтобы составить компанию Дженни, – правда замечательно?
Да, Броу считал, что это самая замечательная вещь, которая только когда-либо происходила; и хотя он не сказал ничего, что выходило бы за рамки строжайших приличий, казалось весьма маловероятным, что он помчится обратно в Линкольншир так быстро, как первоначально намеревался.
Он приехал в город, как полагала Дженни, чтобы присутствовать на приеме у Оверсли. Сам Броу приходился родственником Рокхиллу по линии своей матушки, но сказал, что почти все Эджкотты считают, что Рокхилл сошел с ума.
– Это и привело меня в город, – пояснил он. – Моя мама думала, что большинство из них найдут предлог не присутствовать на приеме; вбила себе в голову, что Року понадобится поддержка! Все это выдумки! Никто из них не осмелится обидеть Рока! Хотя мне говорили, бедный старина Обри Эджкотт ходит мрачнее тучи: наверняка он собирался когда-нибудь занять место Рока! Сам Броу весьма терпимо относился к этому союзу, но высказался в весьма нелестном для мисс Оверсли духе: что одному хорошо, то другому смерть.
– Сам бы я не хотел жениться на ней, – сказал он.
– Ну, вы не можете отрицать, что из нее выйдет прекрасная маркиза! – возразила Дженни.
– О Боже, нет! Пожалуй, у нее броская внешность, но она не соответствует моим представлениям о жене, с которой уютно. Никогда не знаешь, где найдешь такую! Можно оставить ее на чердаке, а, придя домой, обнаружить в погребе: Хотя это не мое дело… Скажите, леди Линтон, а где Адам? Я не встретил его в клубе.
– Да он уехал в Фонтли на несколько дней, – ответила она.
Он кивнул без каких-либо комментариев, но, когда она довольно предосудительным образом оставила его наедине с Лидией, он спросил:
– Линтон очень переживает из-за этого? Она горестно вздохнула:
– Думаю, да, переживает. Он сказал, что давно собирался поехать в Фонтли, но не хотел оставлять Дженни одну, но, полагаю, он уехал, потому что ему было невыносимо слушать, как все обсуждают помолвку, куда бы он ни отправился.
– Очень разумный поступок, – одобрил Броу. – Конечно, негоже так говорить, но считаю, что он тактично вышел из положения. Жаль, что он не взял с собой ее светлость, чтобы оставить ее там! Вид у нее далеко не цветущий.
– Это так, и жаль, что он привез ее сюда, потому что она хочет жить там, в Фонтли, – сказала Лидия. – Да только папа Шоли разошелся не на шутку и считает, что ей не может быть хорошо нигде, кроме как в Лондоне, что я, со своей стороны, считаю ужаснейшей ерундой. Я сказала об этом Адаму, но, конечно, он не придал значения моим словам, потому что не считает, что я что-нибудь в этом понимаю. Что, – честно добавила она, – совершенная правда! И все-таки я знаю, что Дженни мечтает вернуться в Фонтли.
Адам мог не прислушиваться к советам своей сестры, но, к счастью для Дженни, к этому делу приложила руку леди Нассингтон. Собираясь провести несколько недель с со своей старшей замужней дочерью в Суссексе, она остановилась в Лондоне на несколько дней и в одно холодное утро приехала в дом к Линтонам, застав Дженни в маленькой столовой рядом с кухней приходящей в себя после обморока, при заботливом участии Лидии и Марты Пинхой, в атмосфере, источающей запах жженых перьев и ароматических солей.
– Боже ты мой! – изрекла ее светлость, остановившись на пороге и обозревая сцену с величайшим недовольством. – Что все это значит, скажите на милость?
– Господи, мэм, как вы меня напугали! – воскликнула Лидия. – Я не знала, что вы в Лондоне! У Дженни вдруг наступила сильная слабость, но сейчас ей уже лучше.
Дженни, сделав над собой усилие, хрипло сказала:
– Это пустяки… как глупо, со мной прежде никогда такого не случалось! Я в положении, мэм!
– Я так и поняла, – сказала ее светлость. – Но чтобы из-за этого падать в обморок – ерунда! Полагаю, вы прибегали к знахарству – а я то считала, что вы разумнее!
Лидия хотела было возмутиться, но вскоре поняла, что обрела мощного союзника в своей грозной тетке. Леди Нассингтон вначале дала Дженни дозу нашатырного спирта с водой, а потом потребовала рассказать, почему та торчит в городе, вместо того чтобы жить себе спокойно в деревне. Когда ей изложили факты, она, не стесняясь в выражениях, осудила всех, кто в них фигурировал, и напугала Дженни, сказав, что она сама поговорит с мистером Шоли. Даже Лидия почувствовала, что это может зайти слишком далеко, но леди Нассингтон, поразмыслив над этим некоторое время в величественном безмолвии, решила, что будет более правильным, прежде чем предпринять что-то еще, посоветоваться сначала с Адамом; так что Адама, приехавшего через некоторое время, ожидало известие о том, что тетя хочет, чтобы он приехал в дом Нассингтонов на следующее утро, а также мольбы Дженни не дать ей откровенничать с мистером Шоли, как она обещала.
Далекий от того, чтобы испугаться живописного рассказа Лидии о визите леди Нассингтон, он просветлел лицом:
– Вот уж никогда не думал, что стану радоваться приезду тети в Лондон! Конечно же я съезжу с ней повидаться!
– Тогда будет не лишним предупредить тебя, мой дорогой брат, что она, скорее всего, выскажет тебе все начистоту!
Но даже это не могло вселить страх в его сердце; он лишь рассмеялся и сказал, что, по крайней мере, съесть она его не съест.
И хотя она сказала ему, что он вел себя как последний простофиля, но не ругала, возможно, потому, что он сразу после того, как почтительно поцеловал ее руку, сказал:
– Вы не представляете, до чего я счастлив видеть вас, мэм! Как вы, наверное, догадались, я нуждаюсь в совете и считаю, что получу от вас более разумный, чем от кого бы то ни было. Вы уже знаете, насколько состояние Дженни далеко от идеального, и рассказала ли она вам про то, как ее лечат?
– Рассказала, – мрачно ответила ее светлость. – У меня нет сил терпеть всю эту чушь! Подумать только, чай с тостом! Хорошенькое дело: здоровую молодую женщину доводят до того, что она падает в обмороки! С вами она начала чувствовать себя немощной. Я не знакома с Крофтом, но, признаюсь, у меня о нем невысокое мнение, совсем невысокое! Я не одобряю новомодных идей. Вот тебе мой совет, дорогой Адам: немедленно увози Дженни в Фонтли. Пусть она приводит дом в порядок, а это, насколько я могу судить, у нее прекрасно получается. Уверяю тебя, это будет для нее гораздо лучше, чем изнывать от безделья на Гросвенор-стрит, не имея другого занятия, кроме как размышлять, умрет ли она при родах, подобно ее матери! Хорошенькую идею ей вбили в голову! Когда я увижу ее нелепого отца, у меня найдется что сказать ему по этому поводу – это я тебе обещаю!
– Да, мэм, – сказал Адам, улыбнувшись. – Не сомневаюсь в этом! Но у вас не будет случая его увидеть. Если я решу последовать вашему совету, то сам ему выскажу все. Признаюсь, у меня появилось сильное искушение это сделать. Я уверен, что Дженни было бы лучше в Фонтли. Но… – Он помедлил, а потом сказал озабоченно:
– Думаю, прежде чем предпринимать подобный шаг, мне следует привести к ней другого доктора. Крофт хочет держать ее под своим присмотром, намекая на всякого рода осложнения. У меня нет достаточных знаний, чтобы самому судить о ее состоянии, я даже не могу сказать, что она хорошо себя чувствовала до того, как мы вернулись в город; ей было нехорошо с самого начала, хотя я и считал, что в Фонтли ей, судя по виду, гораздо лучше. Согласен, это в высшей степени прискорбно, что мистер Шоли встревожил ее своими дурными предчувствиями, но как я могу отмахиваться от них лишь на основании ваших, тетушка, советов и собственных, совершенно дилетантских, суждений? А если она вдруг серьезно заболеет? А если ей придется вынести еще более тяжкие испытания?..
Будучи женщиной объективной, леди Нассингтон беспристрастно все это обдумала.
– Совершенно верно, – согласилась она. – Я часто замечала, что здравого смысла тебе не занимать, мой дорогой Адам. Самое удачное, что ты можешь сделать, это поехать к сэру Уильяму Найтону, чтобы узнать его мнение. Я разрешаю тебе сказать, что ты приехал к нему по моей рекомендации. Я высокого мнения о его мастерстве. Рискну предположить, что ты останешься им доволен. – И сухо добавила:
– А если ты встретишь какое-либо противодействие со стороны Шоли, то можешь сообщить ему, что сэр Уильям – один из врачей принца-регента. Это, если я не ошибаюсь, – что весьма маловероятно, – примирит его с заменой доктора.
И вот, три дня спустя, Дженни приготовилась принять еще одного врача. Адам привел его к ней в комнату, но не остался, как обещал ей, по ее настоянию. Он лишь представил ей сэра Уильяма, ободряюще улыбнулся и ушел, оставив с ней только Марту, чтобы защитить в случае необходимости ее от этого нового создания.
Но в сэре Уильяме, которого принц-регент объявил самым воспитанным доктором, какого он когда-либо знал, не было ничего ужасного. Дженни расслабилась; и мисс Пинхой, поначалу стоявшая, подобно дракону, возле ее кресла, отступила, одобряя изречения доктора понимающими кивками. Обычно немногословная, Дженни обнаружила, что в состоянии говорить с сэром Уильямом совершенно свободно, рассказывая этому чуткому слушателю о себе гораздо больше, чем она сочла бы возможным в других обстоятельствах. На прощанье он сказал со своей приятной улыбкой:
– Видите ли, леди Линтон, мне думается, что ваш почтенный батюшка слишком уж подробно вникал в несчастья вашей матушки. Я собираюсь сказать его светлости, что, по моему мнению, ему следует увезти вас в деревню и позаботиться, чтобы у вас было много свежего молока, сливок и хорошего деревенского масла. До чего я вам завидую! Фонтли – чудесное место! Помню, однажды меня возили туда – в один из дней посещения. Всего доброго! Я надеюсь, что услышу – даже уверен, что услышу, – о том, что вы счастливо разрешились от бремени, мэм!
Она протянула ему руку и, когда он, наклонившись, взялся за нее, крепко ее сжала, сказав:
– Спасибо вам! Я даже не могу сказать, до чего вам признательна!
Ее буквально распирало от еле сдерживаемых чувств.
Потом сэр Уильям сошел по лестнице, чтобы поговорить с Адамом за рюмкой шерри. Он не произнес ни одного неодобрительного слова о докторе Крофте; более того, даже отозвался о, нем как о своем именитом коллеге. Он сказал, что испытывает величайшее восхищение его мастерством и может подтвердить некоторые его замечательные достижения в случаях, считавшихся совершенно безнадежными. Но порой случается, – что его светлость наверняка замечал и в других областях, – что люди одаренные склонны застопориваться на том, что он рискнул бы назвать излюбленными теориями. Короче говоря, лечение, которое превосходно в одних случаях, вполне может стать вредоносным в других. И вероятно, доктор Крофт, слишком полагаясь на сведения, сообщенные ему родителем ее светлости, недостаточно учел душевный склад своей пациентки. Возможно, глубокая сдержанность ее светлости помешала ей довериться ему. Со своей стороны, сэр Уильям считал, что это имеет первостепенную важность, чтобы дамы в деликатных ситуациях были довольны. Он не видел никаких оснований полагать, что осложнения сделают опасным уединение ее светлости; но если милорд считает, что семейному врачу, возможно, понадобятся дополнительные совет и помощь, он с удовольствием сообщит ему имя великолепного акушера, живущего в Петерборо.
После этого двое джентльменов насладились приятной беседой об Испании, интересной стране, в которой сэр Уильям побывал в 1809 году, когда в качестве медицинского советника сопровождал туда лорда Уэлсли; и к тому моменту, когда они уже пожимали друг другу руки на пороге, Адам был о сэре Уильяме столь же лестного мнения, как и о своей тете Нассингтон.
Он поднялся по лестнице и застал Дженни сияющей, а Лидию – торжествующей. Дженни, запинаясь, произнесла:
– Он сказал, чтобы я ехала домой! И чтобы больше не ослабляла себя никакими диетами! Он говорит, что у меня просто-напросто хандра. О, как я тебе благодарна за то, что ты привел его ко мне!
Одно лишь обстоятельство омрачало ее радость: она боялась, что папа очень рассердится, возможно, даже запретит ей уезжать из Лондона. Не считает ли Адам, что, если папа увидится с сэром Уильямом Найтоном лично, он согласится ее отпустить?
– Ха! – кокетливо хихикнула Лидия. – Дайте только мне поговорить с папой Шоли!
– Лидия, тебе не следует так его называть! Я знаю, что твоей маме это бы не понравилось! – сказала Дженни.
– Ну, это не имеет никакого значения, потому что она ничего об этом не знает и вряд ли когда-нибудь узнает. Я очень привязана к папе Шоли, и ему это нравится! Давайте я завтра навещу его в Сити и расскажу, о чем уже решено?
– Нет, мисс, вы не поедете! – ответил Адам и улыбнулся Дженни:
– Когда ты будешь готова уехать из города? Ты хочешь, чтобы эта шумная девица поехала с нами, или мы отправим ее обратно в Бат?
– Ну уж нет! Конечно, она мне нужна! Но папа…
– Дорогая, хватит терзаться насчет твоего папы! Я увижусь с ним завтра и в точности передам ему все, что мне сказал Найтон.
– Не хочу, чтобы ты с ним ссорился! – воскликнула Дженни.
– Я и не буду! – пообещал Адам.
Зная своего отца, она не могла удовольствоваться этим заверением и пыталась втолковать мужу, что было бы благоразумнее ей самой сообщить эту новость мистеру Шоли; но Адам лишь посмеялся и рекомендовал обратить внимание на те покупки, которые ей наверняка предстоит сделать, прежде чем уехать из города.
Он сдержал данное слово, и она никогда не узнала, какому величайшему испытанию подверглась его выдержка, равно как и изумленные клерки в конторе не узнали, насколько тщетно расходуется громогласная ярость их работодателя на непреодолимую преграду из хороших манер милорда.
Когда он вошел в заведение, из которого мистер Шоли руководил своей многообразной коммерческой деятельностью, его появление вызвало там сильнейший переполох. Никогда прежде он не навещал мистера Шоли в его конторе, но в ее стенах не было никого, кто не знал бы, что мисс Шоли благодаря замужеству попала в сливки общества, и очень мало было таких, кто не жаждал бы хоть одним глазком взглянуть на ее супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Нет, не безразлично, – решительно возразила Дженни. – Просто я не думаю, что он верит, будто сердце ее разбито из-за Адама. И он не переживает, потому что понимает ее, а когда она начинает выкидывать свои номера, не придает этому никакого значения. Можете не сомневаться, он найдет способ, как сделать ее счастливой!
– Именно это он и сказал Оверсли. Не знаю, но мне, право, не может нравиться, что он вдовец! Это удручает, не говоря уже о детях, – хотя как же о них не говорить!
– Боже правый, у него есть дети? – изумилась Дженни.
– Две маленькие девочки – хотя почему я говорю маленькие, когда старшей двенадцать лет!.. Когда я думаю о том, как моя бедняжка Дженни, которая почти еще ребенок, попытается стать матерью двум великовозрастным падчерицам, которые, вполне возможно, ее невзлюбят…
– Вовсе нет! Они будут ее обожать! – не согласилась Дженни. – Как обожала вся малышня мисс Саттерли. Кладу голову на отсечение – не пройдет и месяца после ее замужества, как они начнут ссориться из-за того, кому из них будет доставлено удовольствие сбегать по ее поручению!
Это соображение способствовало тому, что леди Оверсли после разговора почувствовала себя гораздо бодрее и смогла, прежде чем покинуть Дженни, обратиться мыслями к приему, который она давала в честь помолвки дочери. Он обещал стать великолепным торжеством, следовавшим за званым обедом, на который она пригласила столько родственников Рокхилла, сколько могла усадить за свой стол. Поскольку они были невероятно многочисленны, она предвкушала, что ее дом будет набит до отказа, – такое положение дел радовало, хотя не могло вполне вознаградить ее за то, что она называла собранием странного рода.
– Потому что, как ты знаешь, самые главные гости – это родители жениха, но у Рокхилла таковых конечно же нет, и, когда человек считает себя главой семейства Эджкоттов, нелепо полагать, что он прибегнет к помощи своего дяди Обри. И должна сказать, Дженни, хотя я и отдаю должное его сестре Уорлинг-Хем и признаю, что она написала Джулии очень милое письмо, она значительно старше меня, и это еще одно обстоятельство, которое не может мне слишком нравиться!
Известие, что все родственники Рокхилла приглашены отпраздновать его помолвку, вызвало у Дженни скрытое удовлетворение, поэтому она не удивилась, когда вскоре Броу явился к ней с визитом.
Они с Лидией были дома одни – обстоятельство, которое его светлость перенес с благородной невозмутимостью. Дженни увидела, как его ленивый взгляд оживился вдруг, упав на девушку, и понадеялась, что ее не обвинят в поощрении его ухаживаний из-за того, что она радушно приняла друга своего мужа.
Лидия была искренне рада его видеть, воскликнув, когда протягивала ему руку:
– Броу! О, какой сюрприз! Вы ведь не рассчитывали застать меня здесь, правда? Адам привез меня, чтобы составить компанию Дженни, – правда замечательно?
Да, Броу считал, что это самая замечательная вещь, которая только когда-либо происходила; и хотя он не сказал ничего, что выходило бы за рамки строжайших приличий, казалось весьма маловероятным, что он помчится обратно в Линкольншир так быстро, как первоначально намеревался.
Он приехал в город, как полагала Дженни, чтобы присутствовать на приеме у Оверсли. Сам Броу приходился родственником Рокхиллу по линии своей матушки, но сказал, что почти все Эджкотты считают, что Рокхилл сошел с ума.
– Это и привело меня в город, – пояснил он. – Моя мама думала, что большинство из них найдут предлог не присутствовать на приеме; вбила себе в голову, что Року понадобится поддержка! Все это выдумки! Никто из них не осмелится обидеть Рока! Хотя мне говорили, бедный старина Обри Эджкотт ходит мрачнее тучи: наверняка он собирался когда-нибудь занять место Рока! Сам Броу весьма терпимо относился к этому союзу, но высказался в весьма нелестном для мисс Оверсли духе: что одному хорошо, то другому смерть.
– Сам бы я не хотел жениться на ней, – сказал он.
– Ну, вы не можете отрицать, что из нее выйдет прекрасная маркиза! – возразила Дженни.
– О Боже, нет! Пожалуй, у нее броская внешность, но она не соответствует моим представлениям о жене, с которой уютно. Никогда не знаешь, где найдешь такую! Можно оставить ее на чердаке, а, придя домой, обнаружить в погребе: Хотя это не мое дело… Скажите, леди Линтон, а где Адам? Я не встретил его в клубе.
– Да он уехал в Фонтли на несколько дней, – ответила она.
Он кивнул без каких-либо комментариев, но, когда она довольно предосудительным образом оставила его наедине с Лидией, он спросил:
– Линтон очень переживает из-за этого? Она горестно вздохнула:
– Думаю, да, переживает. Он сказал, что давно собирался поехать в Фонтли, но не хотел оставлять Дженни одну, но, полагаю, он уехал, потому что ему было невыносимо слушать, как все обсуждают помолвку, куда бы он ни отправился.
– Очень разумный поступок, – одобрил Броу. – Конечно, негоже так говорить, но считаю, что он тактично вышел из положения. Жаль, что он не взял с собой ее светлость, чтобы оставить ее там! Вид у нее далеко не цветущий.
– Это так, и жаль, что он привез ее сюда, потому что она хочет жить там, в Фонтли, – сказала Лидия. – Да только папа Шоли разошелся не на шутку и считает, что ей не может быть хорошо нигде, кроме как в Лондоне, что я, со своей стороны, считаю ужаснейшей ерундой. Я сказала об этом Адаму, но, конечно, он не придал значения моим словам, потому что не считает, что я что-нибудь в этом понимаю. Что, – честно добавила она, – совершенная правда! И все-таки я знаю, что Дженни мечтает вернуться в Фонтли.
Адам мог не прислушиваться к советам своей сестры, но, к счастью для Дженни, к этому делу приложила руку леди Нассингтон. Собираясь провести несколько недель с со своей старшей замужней дочерью в Суссексе, она остановилась в Лондоне на несколько дней и в одно холодное утро приехала в дом к Линтонам, застав Дженни в маленькой столовой рядом с кухней приходящей в себя после обморока, при заботливом участии Лидии и Марты Пинхой, в атмосфере, источающей запах жженых перьев и ароматических солей.
– Боже ты мой! – изрекла ее светлость, остановившись на пороге и обозревая сцену с величайшим недовольством. – Что все это значит, скажите на милость?
– Господи, мэм, как вы меня напугали! – воскликнула Лидия. – Я не знала, что вы в Лондоне! У Дженни вдруг наступила сильная слабость, но сейчас ей уже лучше.
Дженни, сделав над собой усилие, хрипло сказала:
– Это пустяки… как глупо, со мной прежде никогда такого не случалось! Я в положении, мэм!
– Я так и поняла, – сказала ее светлость. – Но чтобы из-за этого падать в обморок – ерунда! Полагаю, вы прибегали к знахарству – а я то считала, что вы разумнее!
Лидия хотела было возмутиться, но вскоре поняла, что обрела мощного союзника в своей грозной тетке. Леди Нассингтон вначале дала Дженни дозу нашатырного спирта с водой, а потом потребовала рассказать, почему та торчит в городе, вместо того чтобы жить себе спокойно в деревне. Когда ей изложили факты, она, не стесняясь в выражениях, осудила всех, кто в них фигурировал, и напугала Дженни, сказав, что она сама поговорит с мистером Шоли. Даже Лидия почувствовала, что это может зайти слишком далеко, но леди Нассингтон, поразмыслив над этим некоторое время в величественном безмолвии, решила, что будет более правильным, прежде чем предпринять что-то еще, посоветоваться сначала с Адамом; так что Адама, приехавшего через некоторое время, ожидало известие о том, что тетя хочет, чтобы он приехал в дом Нассингтонов на следующее утро, а также мольбы Дженни не дать ей откровенничать с мистером Шоли, как она обещала.
Далекий от того, чтобы испугаться живописного рассказа Лидии о визите леди Нассингтон, он просветлел лицом:
– Вот уж никогда не думал, что стану радоваться приезду тети в Лондон! Конечно же я съезжу с ней повидаться!
– Тогда будет не лишним предупредить тебя, мой дорогой брат, что она, скорее всего, выскажет тебе все начистоту!
Но даже это не могло вселить страх в его сердце; он лишь рассмеялся и сказал, что, по крайней мере, съесть она его не съест.
И хотя она сказала ему, что он вел себя как последний простофиля, но не ругала, возможно, потому, что он сразу после того, как почтительно поцеловал ее руку, сказал:
– Вы не представляете, до чего я счастлив видеть вас, мэм! Как вы, наверное, догадались, я нуждаюсь в совете и считаю, что получу от вас более разумный, чем от кого бы то ни было. Вы уже знаете, насколько состояние Дженни далеко от идеального, и рассказала ли она вам про то, как ее лечат?
– Рассказала, – мрачно ответила ее светлость. – У меня нет сил терпеть всю эту чушь! Подумать только, чай с тостом! Хорошенькое дело: здоровую молодую женщину доводят до того, что она падает в обмороки! С вами она начала чувствовать себя немощной. Я не знакома с Крофтом, но, признаюсь, у меня о нем невысокое мнение, совсем невысокое! Я не одобряю новомодных идей. Вот тебе мой совет, дорогой Адам: немедленно увози Дженни в Фонтли. Пусть она приводит дом в порядок, а это, насколько я могу судить, у нее прекрасно получается. Уверяю тебя, это будет для нее гораздо лучше, чем изнывать от безделья на Гросвенор-стрит, не имея другого занятия, кроме как размышлять, умрет ли она при родах, подобно ее матери! Хорошенькую идею ей вбили в голову! Когда я увижу ее нелепого отца, у меня найдется что сказать ему по этому поводу – это я тебе обещаю!
– Да, мэм, – сказал Адам, улыбнувшись. – Не сомневаюсь в этом! Но у вас не будет случая его увидеть. Если я решу последовать вашему совету, то сам ему выскажу все. Признаюсь, у меня появилось сильное искушение это сделать. Я уверен, что Дженни было бы лучше в Фонтли. Но… – Он помедлил, а потом сказал озабоченно:
– Думаю, прежде чем предпринимать подобный шаг, мне следует привести к ней другого доктора. Крофт хочет держать ее под своим присмотром, намекая на всякого рода осложнения. У меня нет достаточных знаний, чтобы самому судить о ее состоянии, я даже не могу сказать, что она хорошо себя чувствовала до того, как мы вернулись в город; ей было нехорошо с самого начала, хотя я и считал, что в Фонтли ей, судя по виду, гораздо лучше. Согласен, это в высшей степени прискорбно, что мистер Шоли встревожил ее своими дурными предчувствиями, но как я могу отмахиваться от них лишь на основании ваших, тетушка, советов и собственных, совершенно дилетантских, суждений? А если она вдруг серьезно заболеет? А если ей придется вынести еще более тяжкие испытания?..
Будучи женщиной объективной, леди Нассингтон беспристрастно все это обдумала.
– Совершенно верно, – согласилась она. – Я часто замечала, что здравого смысла тебе не занимать, мой дорогой Адам. Самое удачное, что ты можешь сделать, это поехать к сэру Уильяму Найтону, чтобы узнать его мнение. Я разрешаю тебе сказать, что ты приехал к нему по моей рекомендации. Я высокого мнения о его мастерстве. Рискну предположить, что ты останешься им доволен. – И сухо добавила:
– А если ты встретишь какое-либо противодействие со стороны Шоли, то можешь сообщить ему, что сэр Уильям – один из врачей принца-регента. Это, если я не ошибаюсь, – что весьма маловероятно, – примирит его с заменой доктора.
И вот, три дня спустя, Дженни приготовилась принять еще одного врача. Адам привел его к ней в комнату, но не остался, как обещал ей, по ее настоянию. Он лишь представил ей сэра Уильяма, ободряюще улыбнулся и ушел, оставив с ней только Марту, чтобы защитить в случае необходимости ее от этого нового создания.
Но в сэре Уильяме, которого принц-регент объявил самым воспитанным доктором, какого он когда-либо знал, не было ничего ужасного. Дженни расслабилась; и мисс Пинхой, поначалу стоявшая, подобно дракону, возле ее кресла, отступила, одобряя изречения доктора понимающими кивками. Обычно немногословная, Дженни обнаружила, что в состоянии говорить с сэром Уильямом совершенно свободно, рассказывая этому чуткому слушателю о себе гораздо больше, чем она сочла бы возможным в других обстоятельствах. На прощанье он сказал со своей приятной улыбкой:
– Видите ли, леди Линтон, мне думается, что ваш почтенный батюшка слишком уж подробно вникал в несчастья вашей матушки. Я собираюсь сказать его светлости, что, по моему мнению, ему следует увезти вас в деревню и позаботиться, чтобы у вас было много свежего молока, сливок и хорошего деревенского масла. До чего я вам завидую! Фонтли – чудесное место! Помню, однажды меня возили туда – в один из дней посещения. Всего доброго! Я надеюсь, что услышу – даже уверен, что услышу, – о том, что вы счастливо разрешились от бремени, мэм!
Она протянула ему руку и, когда он, наклонившись, взялся за нее, крепко ее сжала, сказав:
– Спасибо вам! Я даже не могу сказать, до чего вам признательна!
Ее буквально распирало от еле сдерживаемых чувств.
Потом сэр Уильям сошел по лестнице, чтобы поговорить с Адамом за рюмкой шерри. Он не произнес ни одного неодобрительного слова о докторе Крофте; более того, даже отозвался о, нем как о своем именитом коллеге. Он сказал, что испытывает величайшее восхищение его мастерством и может подтвердить некоторые его замечательные достижения в случаях, считавшихся совершенно безнадежными. Но порой случается, – что его светлость наверняка замечал и в других областях, – что люди одаренные склонны застопориваться на том, что он рискнул бы назвать излюбленными теориями. Короче говоря, лечение, которое превосходно в одних случаях, вполне может стать вредоносным в других. И вероятно, доктор Крофт, слишком полагаясь на сведения, сообщенные ему родителем ее светлости, недостаточно учел душевный склад своей пациентки. Возможно, глубокая сдержанность ее светлости помешала ей довериться ему. Со своей стороны, сэр Уильям считал, что это имеет первостепенную важность, чтобы дамы в деликатных ситуациях были довольны. Он не видел никаких оснований полагать, что осложнения сделают опасным уединение ее светлости; но если милорд считает, что семейному врачу, возможно, понадобятся дополнительные совет и помощь, он с удовольствием сообщит ему имя великолепного акушера, живущего в Петерборо.
После этого двое джентльменов насладились приятной беседой об Испании, интересной стране, в которой сэр Уильям побывал в 1809 году, когда в качестве медицинского советника сопровождал туда лорда Уэлсли; и к тому моменту, когда они уже пожимали друг другу руки на пороге, Адам был о сэре Уильяме столь же лестного мнения, как и о своей тете Нассингтон.
Он поднялся по лестнице и застал Дженни сияющей, а Лидию – торжествующей. Дженни, запинаясь, произнесла:
– Он сказал, чтобы я ехала домой! И чтобы больше не ослабляла себя никакими диетами! Он говорит, что у меня просто-напросто хандра. О, как я тебе благодарна за то, что ты привел его ко мне!
Одно лишь обстоятельство омрачало ее радость: она боялась, что папа очень рассердится, возможно, даже запретит ей уезжать из Лондона. Не считает ли Адам, что, если папа увидится с сэром Уильямом Найтоном лично, он согласится ее отпустить?
– Ха! – кокетливо хихикнула Лидия. – Дайте только мне поговорить с папой Шоли!
– Лидия, тебе не следует так его называть! Я знаю, что твоей маме это бы не понравилось! – сказала Дженни.
– Ну, это не имеет никакого значения, потому что она ничего об этом не знает и вряд ли когда-нибудь узнает. Я очень привязана к папе Шоли, и ему это нравится! Давайте я завтра навещу его в Сити и расскажу, о чем уже решено?
– Нет, мисс, вы не поедете! – ответил Адам и улыбнулся Дженни:
– Когда ты будешь готова уехать из города? Ты хочешь, чтобы эта шумная девица поехала с нами, или мы отправим ее обратно в Бат?
– Ну уж нет! Конечно, она мне нужна! Но папа…
– Дорогая, хватит терзаться насчет твоего папы! Я увижусь с ним завтра и в точности передам ему все, что мне сказал Найтон.
– Не хочу, чтобы ты с ним ссорился! – воскликнула Дженни.
– Я и не буду! – пообещал Адам.
Зная своего отца, она не могла удовольствоваться этим заверением и пыталась втолковать мужу, что было бы благоразумнее ей самой сообщить эту новость мистеру Шоли; но Адам лишь посмеялся и рекомендовал обратить внимание на те покупки, которые ей наверняка предстоит сделать, прежде чем уехать из города.
Он сдержал данное слово, и она никогда не узнала, какому величайшему испытанию подверглась его выдержка, равно как и изумленные клерки в конторе не узнали, насколько тщетно расходуется громогласная ярость их работодателя на непреодолимую преграду из хороших манер милорда.
Когда он вошел в заведение, из которого мистер Шоли руководил своей многообразной коммерческой деятельностью, его появление вызвало там сильнейший переполох. Никогда прежде он не навещал мистера Шоли в его конторе, но в ее стенах не было никого, кто не знал бы, что мисс Шоли благодаря замужеству попала в сливки общества, и очень мало было таких, кто не жаждал бы хоть одним глазком взглянуть на ее супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46