«Операция Биомен: Рассказы и повести»: Изд-во лит. и искусства; 1989
ISBN 5-635-00536-5
Сахиба Абдуллаева
Сын небес
Кто он?
Приглушенный свет навигаторской рубки всегда наводил Яркина на размышления. Но если раньше, вблизи Солнца, его размышления были достаточно абстрактны, то теперь, по мере приближения к Земле, они приобретав ли тревожный оттенок.
Кто он?
Яркин нажал на одну из клавиш компьютера.
Нежная музыка, едва уловимая для слуха, звучала, как подземный ручей.
Он никогда не слышал, как звучит подземный ручей, но был уверен в точности найденного сравнения. Откинувшись в кресле (впрочем, так же просто он мог и зависнуть над креслом, лежать в воздухе, не держась ни за что), Яркин вновь и вновь всматривался в объемное, заполняющее рубку изображение.
Кто он?
Мерцающая прозрачная колба, огромная колба, — он видел его явственно, казалось, он мог потрогать ее рукой, и она находилась в просторной и незнакомой комнате. Не там ли разгадка? Он видел его явственно, он видел мерцающую нежную среду — свет? жидкость? — и видел медленно развертывающийся в сиянии крошечный человеческий эмбрион. Это он, Яркин?
Птенец в пространстве, одинокий организм, вовсе не чувствующий своего одиночества?.. Прямо на глазах эмбрион оформлялся, развертывался, как цветок, подрастал, он походил уже на настоящего человека — крошечного, но настоящего, доверчиво тянущего ручонки к солнечным лучам. Он хочет играть с лучами? Откуда они? Почему они кажутся такими плотными?
Яркин не отрывал глаз от таинственной колбы.
Младенец беззвучно и трогательно открывал рот, он, видно, проголодался. Он тянул ручонки к солнечным лучам, он ловил их, как материнскую грудь, все так же беззвучно шевеля пухлыми детскими губами.
Еще… Еще мгновение!.. Он, Яркин, поймет!.. Но сон, как всегда, уже затягивал его в пустоту — в нежную и великую пустоту вечности.
Он знал, что увидит дальше.
Ребенок растет… Он покидает колбу… Он окружен электронными помощниками… Он плавает в магнитных полях, он видит всем телом, он впитывает жадно солнечный свет, он сам окружен нежным сиянием…
Это он, Яркин?
Но почему он один? Почему это чувство странного одиночества, отчужденности от других миров начало охватывать его только сейчас, когда его корабль так близок к Земле? Двадцать восемь лет одиночества… Много это? Мало?
Он помнил свой первый выход на связь с Землей. Он помнил, как неожиданно сжалось и зачастило сердце, когда экраны компьютера медленно заполнились бледным светом, высветившим смуглое лицо другого человека — не Яркина. Адыл — так себя назвал человек. Их сразу как бы стало двое, но почему, почему, почему никогда раньше, до появления Адыла, Яркий не чувствовал себя одиноким?
Потом были другие лица — светлые, смуглые, совсем темные, были улыбки, были веселые возгласы, но Яркий тянулся к Адылу, к человеку внимательному, сдержанному, возможно, даже суровому, но — первому! Другие — это в основном врачи и биологи, они забрасывали Яркина бесчисленными вопросами, он устал от их вопросов. Спрашивая, они уже знали ответ: компьютер предоставлял им всю возможную информацию. Информации не хватало ему — Яркину, он жадно вглядывался в разнообразные лица людей: смеясь, протягивая к нему руки, они приветствовали его с экрана. Мы ждем тебя, Яркин! Они ставили его в тупик своей восторженностью, особенно та темноволосая тонкая девушка, что, помолчав, спросила его совсем неожиданно-:
— Яркин, ты счастлив?
Может, она имела в виду его благополучнее возвращение из околосолнечного пространства или те знания, что он нес родной планете?..
Нет, наверное, нет… Яркин видел, как нахмурилось строгое лицо наблюдавшего за встречей Адыла. Вопрос девушки, как тогда посчитал сам Яркин, был достаточно бессмыслен. Но, может, он просто не понимает вопроса?
Может, он все-таки не такой, как земляне? Но они же ждут его!
Кто? Кто он?
И что значит — счастлив? Не счастье разве резвиться в солнечном ветре, преодолевать грудью его плотное течение, нырять в бездонный жар чудовищных протуберанцев, фонтанами тающих над бушующим светилом? Не счастье разве знать, что спутники, запущенные тобой над Солнцем, хранят Землю от неожиданных магнитных бурь, управляют потоком энергии, рвущейся в пространство?
Счастье…
Как она сама, эта девушка, представляет себе столь необычное состояние? И почему она спрашивает об этом не наставника, а именно его — Яркина?
Адыл был явно недоволен вопросом девушки, от Яркина это не укрылось.
Белозубая, смуглая, она невольно прикусила губу — и это не укрылось от Яркина. Девушка явно попала в неловкое положение, об этом говорили ее вдруг наполнившиеся слезами глаза.
Почему?
Яркин вновь, уже не первый раз, повторил вслух имя девушки.
Мухаббат… Ее зовут Мухаббат… Что это значит?..
Он тронул контроллер памяти, компьютер послушно откликнулся: Мухаббат — Любовь… А он, Яркин, он умеет, он может любить? Он может чувствовать что-то такое, о чем не успела досказать Мухаббат? Или это удел людей, живущих на поверхности твердой планеты?
«Людей…» — повторил он про себя.
А он? Кто он?
Разве зеркала лгут? Он строен, он сложен, как все люди, у него была возможность сравнить. Он не носит одежд, но как иначе впитывать энергию Солнца? Он сам, как Солнце, может светиться, а они это умеют?
Поднявшись, он медленно вышел в длинную галерею. Одиночество гнало его в сад. Он наклонился к роднику, набрал горсть холодной воды. Он видел, люди пьют воду. Зачем? Разве жар Солнца не дает прохлады? Он коснулся пальцем нежных цветов, поднявшихся над мшелыми камнями. Он видел: люди могут подолгу смотреть на цветы. Зачем? Разве магнитное поле дарит менее счастливое ощущение?
Кругом цветы, цветы, цветы —
бесчисленны они!
Как многоцветен вечный сад…
Он запомнил лишь эти строки. Они казались ему бессмысленными, но они его волновали. Еще он запомнил: эти строки были написаны много тысячелетий назад, в эпоху Первого Разума, и написала их некая Рабия, азий-ская женщина, чем-то похожая на Мухаббат. Еще он запомнил: Рабия полюбила невольника и была за это жестоко убита братом.
Темные времена… Первый Разум… Невольник… Но ведь и стихи! Но ведь и любовь!
Он многого не понимал.
Кто он?
Было время, он был частью своего корабля, и тогда корабль был совсем не таким. Даже этот сад с цветами и родником появился недавно. Он должен был будить в Яркине воспоминания о Земле, так ему объяснили. И он вновь и вновь приходил в сад, трогал ладонью воду, прикасался к цветам. Все это мешало ему мыслить в привычном ритме… А еще этот вопрос… Он чувствует, как сжимается сердце… Но и в забытье, в которое он вдруг провалился, он слышал, он понимал заботу компьютера: рано, Яркин… спи, Яркпн… твой мозг еще не окреп, земные воспоминания тебя еще не укрепили… Спи, спи, Яркин…
И он уснул.
Уснул прямо на теплом камне под нежными розами, жадно, как и он, тянувшимися к Солнцу.
* * *
Мухаббат не решалась постучать в дверь, никак не могла на это решиться. Адыл, наставник, ею недоволен, надо ли ему мешать?.. Но и не войти она уже не могла. Постучала в дверь. Будь что будет.
— Войдите.
Наставник стоял у окна. Что видел он там, задумавшись? Мухаббат невольно привстала на цыпочки, но он, не оборачиваясь, сам позвал ее:
— Мухаббат, ты видела когда-нибудь закат Солнца?
Конечно, она не раз любовалась закатом, но в голосе наставника прозвучало что-то неожиданное, новое, от чего она еще несмело сама подошла к окну.
Увиденное наполнило ее восторгом.
После нескольких дождливых дней небо очистилось, Солнце, алое и громадное, чуть сплюснутое у полюсов, садилось за горизонт. Казалось, оно воспламенит сейчас всю Вселенную, его неистовые лучи лишь гладили, ласкали все живое.
«Яркин…»
Мухаббат сразу вспомнила о Яркине. Яркин летит к нам с Солнца…
Солнечный ветер подгоняет его корабль, за темной кормой корабля сияет величественная корона Солнца…
Наставник обернулся к Мухаббат. Он вовсе не выглядел рассерженным, скорее задумчив. Жестом указав на удобное кресло, он медленно заговорил:
— Я не хочу корить тебя, Мухаббат, но этот твой вопрос… Он был задан поспешно… Разве ты не знаешь, что сильные чувства пока опасны для Яркина?.. Он вырос в корабле, он всю свою жизнь провел в одиночестве, он не совсем такой, как мы, Мухаббат, точнее, он совсем другой. Он тоже человек, но он другой, его кровь отличается от нашей крови, он живет не пищей, а энергией Солнца, он — сын небес, Мухаббат… Твой вопрос наполнил его смятением, а любое излишнее напряжение может вызвать в нем изменения, последствия которых мы просто пока не можем предугадать.
— Я знаю.
Она кивнула сдержанно, даже виновато, но сердце ее кипело. О Яркине она слышала с детства, но только сейчас земляне могли, наконец, убедиться, что невероятный, во многом вынужденный эксперимент увенчался успехом.
Человечество с нетерпением ожидает возвращения Яркина; с не меньшим нетерпением и громадным волнением каждый житель Земли ждет окончания великого эксперимента: смогут ли ученые превратить звездного скитальца в обыкновенного человека, такого же, как все они?.. Она, Мухаббат, спросила Яркина о счастье, но что в этом плохого? Он ведь не робот, не придаток компьютера, он личность, он сын людей, женщины и мужчины, он — сын человечества. Неужели ему чуждо ощущение счастья?
Мухаббат глядела на задумавшегося наставника. Вопросы, вопросы… Как ей удержаться от вопросов? Почему ее волнует этот сын небес? Кто его мать?
Почему она согласилась на столь невероятный эксперимент, как решилась отправить сына в кипящий солнечный ад, в центр мирового пекла?..
Наставник поднял голову:
— Я чувствую твое внутреннее несогласие, Мухаббат, но поверь мне, сейчас следует проявить терпение. Ты еще увидишь Яркина, увидишь его как человека, совсем вблизи, но для этого необходимо терпение. Яркин, он как наш общий сын, его возвращение необыкновенно важно для каждого…
«И для меня».
Вслух Мухаббат этого не сказала.
— Может быть, этот эксперимент выведет, наконец, человечество в космос по-настоящему, может быть, нам уже не придется строить дорогостоящие корабли…
Наставник вздохнул, он чувствовал: Мухаббат его почти не слышит. Не оборачиваясь, он снял с полки тонкий пластиковый конверт:
— Возьми. Домашний компьютер расшифрует тебе это письмо. Надеюсь, оно снимет твои тревоги и сомнения.
— Но…
— Возьми! Оно уже не может быть тайной. Завтра содержание этого письма будет передано Яркину, а значит, любой землянин имеет право знать о письме.
* * *
«Прости меня…»
Сердце Мухаббат сжалось.
Компьютер выговаривал слова внятно, бесстрастно, но это лишь подчеркивало боль, таящуюся в каждом слове.
«Прости меня, сын… Я не сразу пришла к решению… Я не знаю, как сложится твоя жизнь, но ты обязан продолжить дело своего отца, погибшего на пути к Солнцу. Теряя тебя, я теряю себя, ученые не оставляют мне надежд на спасение, зато ты не угаснешь. Почему-то мне кажется, что ты будешь похож на отца. Он был высок, черноволос, он часто улыбался… Конечно, конечно, я понимаю, ты станешь самим собой, другим, может, не похожим на нас; но если даже ты станешь сгустком одушевленной и разумной материи, вообще ни на что не похожим, все равно ты останешься моим сыном…
Наш корабль не дошел до цели. Наш „Олмос“ — наш великолепный „Алмаз“ потерпел аварию вблизи Солнца, так близко, что пылающее Солнце полностью закрыло наш небосвод. Я видела это слепящее, это необыкновенное, это все сжигающее небо, и я видела группы темных пятен… Их было много — пятен, они сложно и быстро двигались, меняли форму… Какое странное зрелище, хотя мне было вовсе не до зрелищ, — ведь ты уже проснулся во мне…
Твой отец командовал „Олмосом“, но в эти часы я его не видела: пытаясь наладить связь с другим кораблем, он перебрался в носовую часть „Олмоса“.
„Тинчлик“ — „Мир“ не отвечал, и нам впрямь казалось, что мы утеряли связь со всем миром. Только палящее небо — Солнце, и группы пятен на нем… Твой отец был мужественный человек: спасая нас, он отстрелил кормовую часть корабля, в которой мы находились, а сам с обломками „Олмоса“ погрузился в солнечную плазму. Свет Солнца, которым ты будешь жить, это и свет твоего отца, сын… Лишенные управления, мы медленно дрейфовали по околосолнечной орбите, погибая от высоких температур, все более и более поднимающихся в корабле. Наши охлаждающие устройства уже почти не действовали, и, когда „Тинчлик“ все же отыскал нас, в живых оставалась только я одна. Обычным людям не выжить вблизи солнца, сын… Я умирала, мне ничем уже не могли помочь, но тебя ученые обещали спасти… Помня о твоем отце, помня о том, что неудача экспедиции надолго задержит энергетическую эволюцию человечества, я сама указала ученым путь, который мог привести к успеху…
Эта программа — „Солнечный человек“ — была разработана еще на Земле…
Солнце, этот величайший генератор энергии, может открыть свои тайны лишь солнечному существу — существу, живущему напрямую его энергией… Этим солнечным человеком, первым в истории вселенной, стал ты. На специальном корабле, собранном в космосе, в окружении электроники, двухмесячным существом, заключенным в особую колбу, ты начал свой собственный путь к центру нашей Солнечной системы…
Я — Узнур, я твоя мать… Меня давно нет на свете, я давно преобразилась в другую материю: но если ты, наконец, читаешь это письмо, значит, я была права — ты сделал все, что мог сделать, и ты возвращаешься к Земле…
Мой сын, ты рожден в космосе, ты сын неба и космоса, но помни, на Земле есть место, которое ты можешь назвать своей землей…»
Компьютер умолк. Потрясенная Мухаббат перевела взгляд на экран. Она не сразу поняла, что на экране застыло изображение географической карты. Оно было рельефным, это изображение. Можно было видеть гребни гор, голубые нити рек, нежное пятно Аральского моря… Мухаббат смахнула слезу со щеки. Яркин — сын неба, но, как и она, он всею своей судьбой связан со знойными песками Приаралья…
* * *
Кто он?
Яркин медленно открыл глава. Когда-то ему не надо было открывать, он видел всем телом… Еще он дышал, грудь вздымалась, и это тоже удивило его: разве не проще жить просто Солнцем?..
Он медленно открыл глаза.
Нечто бледное склонилось над ним… Облачко? Цветок?.. Он понял, он разглядел: лицо! Он видел это лицо! Одно странно волновало его: ведь тот вопрос, он был задан вот этой девушкой! Почему она рядом? Он что, уже на Земле?
Он совсем раскрыл глаза. Он лежал под прозрачным куполом, его и наклонившуюся над ним девушку разделяла какая-то тень, возможно, силовое поле, и все же он был уже не один!.. Это он сразу понял.
Он осторожно повернулся на бок, чувствуя, что тело его стало иным — более грубым, но более сильным. Пожалуй, он не смог бы сейчас зависнуть в воздухе. Он вообще чувствовал много такого, что прежде удивило и даже встревожило бы его; но сейчас он лежал, глубоко дыша, и не отрываясь смотрел в темные глаза наклонившейся над ним девушки. Он знал: все впереди, он еще многим поделится со всем человечеством; но сейчас он хотел только одного — чтобы эта девушка, имя которой он сразу вспомнил, обязательно повторила тот свой вопрос, что поднял в нем когда-то такую бурю.

1