Время от времени подталкивал он локтем жену, которая, условившись, вероятно, заранее в значении этих толчков, поспешно вставала и принималась глядеть в окно. Посла этого она завертывала обыкновенно, как бы по дороге, к люльке и снова усаживалась к неводу.
Появление постороннего лица, естественным образом, должно было оживить присутствующих. Этому сильнейшим образом содействовала старушка Анна. Она не на шутку обрадовалась своему гостю: кроме родственных связей, существовавших между нею и дядей Акимом - связей весьма отдаленных, но тем не менее дорогих для старухи, он напоминал ей ее детство, кровлю, под которой жила она и родилась, семью - словом, все те предметы, которые ввек не забываются и память которых сохраняется даже в самом зачерствелом сердце. Оживленная воспоминаниями, она осадила дядю Акима вопросами, обласкала его и, не зная уже, чем бы выразить свою радость, принялась снаряжать для него завтрак. Между тем Петр и Василий, встречавшиеся уже не в первый раз с Акимом, вступили, слово за словом, в разговор. Сначала послышались расспросы о том, как поживают там-то и там-то, что поделывает тот-то, каковы дороги, что говорят на стороне, и проч. и проч.; наконец речь завязалась и сделалась общею. Младший сынишка Глеба, смотревший до того времени с каким-то немым притупленным любопытством на спутника Акима, продолжавшего дико коситься на все окружающее, подсел к нему ближе, начал улыбаться и даже вынул из-за пазухи дудку из муравленой глины. Но все эти попытки первоначального ознакомления были вскоре прерваны старушкой, неожиданно явившейся из-за печки с горшком в одной руке, с чашкой и ложками - в другой. Суетливо перекидывая то одну ногу, то другую через невод, который шел изгибами по всему полу, она добралась наконец до стола.
- Прикушай, батюшка, прикушай, Акимушка, - промолвила она, ставя свою ношу на стол, - я чай, умаялся с дороги-то? Куды-те, я чай, плохи стали ноне дороги-то! Парнишечке-то положи кашки... потешь его... Сядь поди, болезный... А как бишь звать-то его?
- Гришутка, матушка Анна Савельевна, Гришутка!
- Сядь поди, Гриша, сядь, соколик!
- Ах ты, матушка ты наша! Ах, ах! Анна Савельевна, как нам за тебя бога молить! Ах ты, родная ты наша! - воскликнул Аким, разводя руками и умиленно взглядывая на старуху.
Язык Акима, смазанный жирною ячменной кашей, ободренный ласковым, приветливым приемом, скоро развязался и замолол без устали: дядя Аким, как уже известно, не прочь был покалякать. Не прерываясь на этот раз охами и вздохами, которые, за отсутствием грозного Глеба Савинова, были совершенно лишними, он передал с поразительною яркостью все свои несчастия, постигшие его чуть ли не со дня рождения. Из слов его оказалось, что свет переродился и люди стали плохи с того самого времени, как он лишился имущества и вынужден был наниматься батраком. Он ли не был работником? Он ли не старался? Нет! Не только никто не дал цены ему, но даже никто не сказал: спасибо! Затем дядя Аким перешел к воспоминаниям более современным и, пропустив почему-то житье свое у покойной солдатки, принялся пояснять настоящее свое положение. Он повторил вчерашнюю историю свою с сосновскими мужиками и объявил, что вот так и так, коли не вступится теперь Глеб Савиныч, коли не взмилуется его сиротством, придется и не весть за что приниматься.
- Да мне что! Куда бы еще ни шло! Пропадай, старая собака: туда и дорога! - примолвил он, махнув рукою. - Не о себе толкую... Вот кого жаль! подхватил он, указывая на Гришку. - Его хотелось бы пристроить, к какому-нибудь делу произвести... И то сказать: много ли съели бы мы хлеба у Глеба Савиныча! Много ли нам надыть? Ведь не то чтобы даром, братцы, не даром же, матушка Анна Савельевна! Знамо, не стал бы лежать на печи: послать куда, сделать ли что - во всем подсобил бы ему... Я ли не работник! Ну, вот и паренечек также. Вестимо, он теперь махочка: взять нечего; ну, а как подрастет, произойдет ваше рыбацкое рукомесло, так и он также подмогать станет... Я ведь не даром прошусь. Вот об этом-то более и хотел поговорить с Глебом Савинычем... Да вишь ты, он какой крепкий!.. А чего бы, кажись, ему отнекиваться? Я ведь не из-за денег, не из платы бьюсь: только из хлеба и хлопочу...
При этом Петр сомнительно покачал головою.
- Да поди, столкуй с ним, с отцом-то! Ты ему свое, а он те свое, произнес он, поворачивая к гостю свое смуглое, недовольное лицо, - как заберет что в голову, и не сговоришь никак! Хошь бы теперь в моем деле: уперся - нет да нет! А что нет?.. Вот теперь верстах во ста отселева звал меня хозяин - также рыбною ловлей промышляет: только куды! Богач: верст на сорок снял берега, да еще три озера нанимает; места привольные, заведение большое, и рыбы много... Тысяч на пять, сказывают, в одну Коломну рыбы-то продает!.. Ну так вот, звал он меня к себе, и деньги дает хорошие. Говорю намедни отцу: нет да нет, только и слышал! Ну, а что нет-то? Ведь ему же стал бы носить деньги. Положим, хозяин дал бы мне полтораста в год (сам сулил столько): ну все же в дом принес бы, по крайности, сколько-нибудь... А теперь что? Что живу я здесь, что нет меня, никакого толку: смерть прискучило! К тому же своя семья на руках, дети: мало ли нужда какая бывает!.. Скажешь отцу, бранится... "Пропьешь", говорит, либо другое что вымолвит. Живешь как словно в ту пору, когда на карачках ползал... Смерть прискучило! Вот хоть бы сама матушка: на что, кажись, тошно ей с нами расставаться, и та скажет: здесь делать мне нечего! Заведение малое - так только кормиться можно... Работа пустая, лов плохой... Останься один брат Вася, и тот управится; а найми он работника подешевле, который... Ну, хоть бы вот возьми он тебя, так и за глаза. Нет же вот, поди! Стал на одном: нет да нет! Что хошь тут делай!
В эту самую минуту заскрипели ворота.
- Батюшка идет! - шепнула жена Петра, подсобляя старушке убрать со стола завтрак и бросаясь к неводу.
Все смолкли и усердно принялись за работу. Хозяйка, стоявшая уже у печки, гремела горшками как ни в чем не бывало.
На пороге избы показался старый рыбак.
Мы уже сказали, что Глеб Савиныч находился в отличном расположении духа; веселость его, несмотря на утро, проведенное в труде, нимало, по-видимому, не изменила ему.
- Хозяйка, - сказал он, бросая на пол связку хвороста, старых ветвей и засохнувшего камыша, - на вот тебе топлива: берегом идучи, подобрал. Ну-ткась, вы, много ли дела наделали? Я чай, все более языком выплетали... Покажь: ну нет, ладно, поплавки знатные и неводок, того, годен теперь стал... Маловато только что-то сработали... Утро, кажись, не один час: можно бы и весь невод решить... То-то, по-вашему: день рассвел - встал да поел, день прошел - спать пошел... Эх, вы!
- По сторонам не зевали, - пробормотал Петр, не подымая головы, сколько велел, столько и сделали, коли не больше, - добавил он почти шепотом.
- Сделали, сделали! То-то сделали!.. Вот у меня так работник будет почище всех вас! - продолжал Глеб, кивая младшему сыну. - А вот и другой! (Тут он указал на внучка, валявшегося на бредне.) Ну, уж теплынь сотворил господь, нечего сказать! Так тебя солнышко и донимает; рубаху-то, словно весною, хошь выжми... Упыхался, словно середь лета, - подхватил он, опускаясь на лавку подле стола, но все еще делая вид, как будто не примечает Акима.
- Я чай, умаялся, Глеб Савиныч, устал? - произнес дядя Аким заигрывающим голосом.
- Устал! А с чего устал-то? - полунебрежно-полупрезрительно возразил рыбак. - Нет, сват, нашему брату уставать не показано; наша кость не пареная; всякий труд на себя принимает... А и устал, не бог весть какая беда: поел, отряхнулся - и опять пошел!.. Хозяйка, ну-ткась, чем пустые-то речи говорить, пошевеливайся: давай обедать... пора... Сноха, подсоби ей... Постой, дай-ка мне наперед вон энтого парня-то, что из люльки-то кулаки показывает, - давай его сюда! Экой молодчина! Эки кулачищи-то, подумаешь! заговорил рыбак, взяв внучка на руки и поставив его голыми ножками к себе на колени.
Во все время, как сноха и хозяйка собирали на стол, Глеб ни разу не обратился к Акиму, хотя часто бросал на него косвенные взгляды. Видно было, что он всячески старался замять речь и не дать гостю своему повода вступить в объяснение. Со всем тем, как только хозяйка поставила на стол горячие щи со снетками, он первый заговорил с ним.
IV
За щами и кашей
- Чего ж ты, сватьюшка? Садись, придвигайся! - весело сказал Глеб, постукивая ложкою о край чашки. - Может статься, наши хозяйки - прыткие бабы, что говорить! - тебя уж угостили? А?
Старуха, находившаяся в эту минуту за спиною мужа, принялась моргать изо всей мочи дяде Акиму. Аким взял тотчас же ложку, придвинулся ко щам и сказал:
- Маковой росинки во рту не было, Глеб Савиныч!
- Ну, так что ж ты ломаешься, когда так? Ешь! Али прикажешь в упрос просить? Ну, а парнишку-то! Не дворянский сын: гляденьем сыт не будет; сажай и его! Что, смотрю, он у тебя таким бычком глядит, слова не скажет?
- Знамо, батюшка, глупенек еще, - отвечал Аким, суетливо подталкивая Гришку, который не трогался с места и продолжал смотреть в землю. - Вот, Глеб Савиныч, - подхватил он, переминаясь и робко взглядывая на рыбака, все думается, как бы... о нем, примерно, сокрушаюсь... Лета его, конечно, малые - какие его лета! А все... как бы... хотелось к ремеслу какому приставить... Мальчишечка смысленый, вострый... куды тебе! На всякое дело: так и...
- Что говорить! Всякому свое не мыто бело! С чего ж тебе больно много-то крушиться? Он как тебе: сын либо сродственник приводится? - перебил рыбак, лукаво прищуриваясь.
- Нет... кормилец, приемыш... - пробормотал дядя Аким, жалобно скорчивая лицо.
- Вот как, приемыш... Слыхал я, сватьюшка, старая песня поется (тут рыбак насмешливо тряхнул головою и произнес скороговоркою): отца, матери нету; сказывают, в ненастье ворона в пузыре принесла... Так, что ли?
Тут он залился смехом, но вскоре снова обратился к гостю:
- Ну, сказывай, о чем же ты хлопочешь?
- Дядюшка Аким говорит, ему, говорит, хочется произвести, говорит, паренечка к нашему, говорит, рыбацкому делу, - неожиданно сказал Василий, высовывая вперед свежее, румяное лицо свое.
- Ох ты: говорит, говорит! - с усмешкою возразил рыбак. - Что ж, дело, дядя Аким, - подхватил он, снова обращаясь к гостю, - наше ремесло не ледащее. Конечно, рыбаку накладнее пахаря: там, примерно, всего одна десятина - ходишь да зернышко бросаешь: где бросил, тут тебе и хлеб готов... Ну, нашему брату не то... Рыбаку ли, охотнику ли требуется больше простору; к тому же и зернышко-то наше живое: где захочет, там и водится; само в руки не дается: поди поищи да погоняйся за ним! С начатия, знамо, трудненько покажется; ну да как быть! Не без этого - привыкнет! Так-то и во всяком деле: тяжко сдвинуть только передние колеса, а сдвинул - сами покатятся!..
- Кабы твоя бы милость была, Глеб Савиныч, - жалобно начал Аким, - век бы стал за тебя бога молить!.. Взмилуйся над сиротинкой, будь отцом родным, возьми ты его - приставь к себе!..
- Куда мне его! У меня и своих не оберешься!
- Кормилец! - воскликнул Аким, подымая на рыбака слезливые глаза свои. - Вестимо, теперь он махочка! Способу не имеет, а подрастет - ведь тебе же, тебе работник будет!
- Коли в тебя уродился, так хоть сто лет проживет, толку не будет, проговорил рыбак, пристально взглянув на мальчика.
- Батюшка, Глеб Савиныч, да что ж я такое сделал?
- А не больно много - об том-то и говорят!
Глеб окинул глазами присутствующих, посмотрел на младшего сына своего и снова устремил пристальный взгляд на Гришку.
- А который ему год? - спросил он после молчка.
- С зимнего Миколы восьмой годок пошел, батюшка, - поспешил ответить Аким.
- Стало, сверстник моему Ванюшке?
- Однолеточки, Глеб Савиныч, - отозвался Аким таким жалким голосом, как будто дело шло о выпрашивании насущного хлеба обоим мальчикам.
- Что же? - сказал немного погодя рыбак. - Пожалуй, малого можно взять.
- Как нам за тебя бога молить! - радостно воскликнул Аким, поспешно нагибая голову Гришки и сам кланяясь в то же время. - Благодетели вы, отцы наши!.. А уж про себя скажу, Глеб Савиныч, в гроб уложу себя, старика. К какому делу ни приставишь, куда ни пошлешь, что сделать велишь...
Неожиданный могучий смех Глеба прервал дядю Акима.
- Э... э... ох, батюшка!.. Так ты, сват, ко мне в работники пришел наниматься!.. О-о, дай дух перевести... Ну, нет, брат, спасибо!
- Зарок дал...
- Ой ли?
- Как перед господом! Провалиться мне!
Рыбак залился пуще прежнего.
- Ну, нет, сватьюшка ты мой любезный, спасибо! Знаем мы, какие теперь зароки: слава те господи, не впервые встречаемся... Ах ты, дядюшка Аким, Аким-простота по-нашему! Вот не чаял, не гадал, зачем пожаловал... В батраки наниматься! Ах ты, шутник-балясник, ей-богу, право!
При этом дядя Аким, сидевший все время смирно, принялся вдруг так сильно колотить себя в голову, что Василий принужден был схватить его за руку.
- Ах я, глупый! Ах я, окаянный! - заговорил он, отчаянно болтая головою. - Что я наделал!.. Что я наделал!.. Бить бы меня, собаку! Палочьем бы меня хорошенько, негодного!.. Батюшка, Глеб Савиныч, - подхватил Аким, простирая неожиданно руки к мальчику, мешаясь и прерываясь на каждом слове, - что ж я... как же?.. Как... как же я без него-то останусь?.. Батюшка!
- Твое дело: как знаешь, так и делай, - сухо отвечал рыбак. - Мы эти виды-то видали: смолоду напрял ниток с узлами, да потом: нате, мол, вам, кормильцы, распутывайте!.. Я тебе сказал: парнишку возьму, пожалуй, а тебя мне не надыть!
Аким опустил руки и повесил голову, как человек, которому прочли смертный приговор. Минуты две сидел он неподвижно, наконец взглянул на Гришку, закрыл лицо руками и горько заплакал.
Рыбак посмотрел с удивлением на свата, потом на мальчика, потом перенес глаза на сыновей, но, увидев, что все сидели понуря голову, сделал нетерпеливое движение и пригнулся к щам. Хозяйка его стояла между тем у печки и утирала глаза рукавом.
Несколько минут длилось молчание, прерываемое стуком одной только ложки.
- Вот что, Петрушка, - начал вдруг Глеб, очевидно с тою целью, чтоб замять предшествовавший разговор, - весна приходит: пора о лодках побеспокоиться... Ходил нынче смотреть - работы много: челнок вновь просмолить придется, а большую нашу лодку надо всю проконопатить. Сдается мне, весна будет ранняя; еще неделя либо две такие простоят, как нонешняя, глазом не смигнешь - задурит река; и то смотрю: отставать кой-где зачала от берегов. Тогда не до "посудины"*, - присовокупил он, приходя постепенно в свое шутливое расположение духа, - знай только неводок забрасывай да рыбку затаскивай! А в рыбе (коли только господь создаст ей рожденье), в рыбе недостачи, кажись, быть не должно! По приметам, лов нынче будет удачлив!
______________
* Так рыбаки называют небольшие обиходные лодки. (Прим. автора.)
Петр, упорно молчавший во все время обеда, провел ладонью по волосам и поднял голову.
- Ты, батюшка, и позапрошлый год то же говорил, - сказал он отрывисто, - и тогда весна была ранняя; сдавалось по-твоему, лов будет хорош... а наловили, помнится, немного...
- Чего ж тебе еще?.. Возами возить, что ли? - возразил отец довольно спокойно, чего никак не ожидали присутствующие, знавшие очень хорошо, что Глеб не любил противоречий, особенно со стороны детей. - Слава те господи, должны и за то благодарить... (Глеб жаловался между тем весь протекший год, что рыба плохо ловилась.) Покуда недостатка не вижу: сводим концы с концами; а что далее будет - темный человек: не узнаешь... Главное - требуется во всяком деле порядок наблюдать - вот что; дом - яма, стой прямо! Этим наш брат только и крепок!.. Вишь чего, возами возить захотел! Эх, ты, умница!.. Кабы с нашего участка, что нанимаем, рыбу-то возами возили, так с нас заломили бы тысячу, не то и другую... Сосновское общество знает счет: своего не упустит; а мы всего сто целковых за участок-то платим; каков лов, такая и плата... А ты как думал?..*
______________
* Берега Оки, равно как и других рек, составляют собственность частных и казенных имений, к которым примыкают. Правление имений, соображаясь с местами более или менее удачными для лова рыбы, назначает им соответственную ценность и отдает их внаймы рыбакам. (Прим. автора.)
- Против этого я не спорю.
- Ну, то-то же и есть! А туда же толкует! Погоди: мелко еще плаваешь; дай бороде подрасти, тогда и толкуй! - присовокупил Глеб, самодовольно посматривая на членов своего семейства и в том числе на Акима, который сидел, печально свесив голову, и только моргал глазами.
- Я не о том совсем речь повел, - снова заговорил Петр, - я говорю, примерно, по нашей по большой семье надо бы больше прибыли... Рук много: я, ты, брат Василий... Не по работе рук много - вот что я говорю.
- Э, Петрушка! Вижу, отселева вижу, куда норовишь багром достать! Ловок, нече сказать; подумаешь: щуку нырять выучит... Жаль только, мелки твои речи, пальцем дно достанешь...
- Доставай, пожалуй; я тебе правду говорю.
- Ой ли? А хочешь, я тебе скажу, какая твоя правда, - хочешь? Ноги зудят - бежать хотят, да жаль, не велят.
1 2 3 4 5 6 7