Кларенс схватил высунувшуюся из автомобиля руку с пистолетом как раз в тот момент, когда он набирал скорость. Он вцепился в руку, черные пальцы разжались, и пистолет выпал, а Кларенс продолжал бежать рядом с машиной, не выпуская руки человека, который теперь орал от боли. Затем задний бампер ударил Кларенса и сбил его с ног. Он упал на бок, перевернулся пару раз и ударился о колесо припаркованной машины. Кларенс с трудом приподнялся и сел, еще не до конца придя в себя. Машина, набрав скорость, завернула за угол. Он увидел, как слева от него кто-то подобрал пистолет.
— Не прикасайтесь к оружию! — приказал Кларенс.
Он поднялся. Двое прохожих нерешительно двинулись дальше, словно испугавшись, или, возможно, они просто сочли, что их помощь здесь не нужна. Кларенс подошел и поднял пистолет, осторожно взяв его за дуло. С тротуара на него во все глаза смотрел подросток. От подъезда дома бежал швейцар:
— Вас зацепило?
Кларенс прихрамывал. Мельком взглянув на швейцара, он узнал его.
— Вы видели номер машины?
— Извините, нет. Поглядите! Поглядите, что они сделали с моей дверью! Эй, вы ранены!
— Кто-нибудь видел номер машины? — спросил Кларенс, потому что вокруг него уже собралась толпа и по обе стороны дороги в домах открывались окна. Все проклинали стрелявших, словно сами пострадали от них, или просто давали выход долго сдерживаемому гневу.
— Хулиганы!
— В номере была буква "Р"! — заявил маленький мальчик.
— Подержанный черный «кадиллак»!
— Черномазые! Цветные! Я видел их!
— Посмотрите на ту дверь! Господи! Что здесь происходит?
— Из ноги идет кровь! — раздался голос того же мальчика.
Кларенс собрался включить свою рацию, но в эту минуту подъехала патрульная машина и, выключив сирену, притормозила у края тротуара. Из нее вышли два офицера и, не заметив поначалу Кларенса, стали расспрашивать стоявших поблизости. Они заговорили с женщиной, которую Кларенс раньше не видел, из ее руки капала кровь. Женщина вытянула вперед раненую руку, сжав запястье. Один из офицеров вернулся к машине и стал передавать сообщение по радио.
У Кларенса кружилась голова. Он потерял свою фуражку и осматривался вокруг, надеясь найти ее. Нигде нет. Похоже, ее стащил мальчишка. Кларенс подошел к офицерам, чтобы отрапортовать о случившемся. Он не знал ни того, ни другого; оказалось, они из Фредерик-Дуглас-парка и района Амстердам, расположенного дальше на восток.
— Вы были на месте происшествия? — спросил офицер Кларенса.
— Да. Черная машина, в ней сидели трое или четверо мужчин. Чернокожие. Пистолет у меня. — Кларенс все еще держал его за кончик дула.
— Вы ранены? — Офицер посмотрел на ступню Кларенса.
Кровь капала из правого ботинка. Офицер помог Кларенсу забраться в патрульную машину. Другой офицер остался дожидаться «скорой», которая приедет за женщиной.
Они прибыли в полицейский участок Кларенса.
— Потерял фуражку? — спросил кто-то. — Что случилось?
Кларенс сел на стул, пока кто-то подворачивал ему штанину.
— Сквозное ранение, — произнес голос.
Кларенс попытался отчитаться о происшествии, назвать время и место, но все лица вокруг него начали расплываться и исчезать, как в конце фильма.
— ...говорят, старый «кадиллак»... Этот офицер взял пистолет... Другой офицер взял на себя руководство...
Кларенс свалился со стула и почувствовал, что, пока он медленно падал, его подхватили руки полицейского. Он сознавал, что лежит на носилках, и чувствовал тошноту. Потом его отвезли в госпиталь и сделали укол в руку.
Кларенс проснулся в постели: в комнате было пять или шесть коек, и на всех лежали люди. Правая нога болела ниже колена. Правое плечо было стянуто бинтами, предплечье поддерживала марлевая повязка. В окно виднелось безоблачно голубое небо. Что сегодня: понедельник или вторник? Часы исчезли. Их не оказалось и на столике рядом с кроватью. Сестра в белом стремительно вошла в палату, оглядываясь, куда бы поставить поднос, который, видимо, был очень тяжелым.
Она сказала, что сейчас половина десятого утра, вторник. Его часы лежат в ящике стола. Плечо? У него перелом ключицы.
— А что с ногой?
— Задета мышца, но кость цела. Вам повезло. От ее улыбки Кларенсу почему-то стало неприятно.
Он задремал. Потом опять пришла сестра и сказала:
— Ваша мать здесь.
Мама робко вошла в комнату, поначалу не увидев его. Кларенс поднял левую руку. Губы матери округлились, как будто она хотела воскликнуть: «О!», и она на цыпочках направилась к нему. Она принесла три апельсина в целлофановом пакете.
Сестра поставила для нее стул и удалилась.
— Клари, дорогой, тебе больно?
— Нет, кажется, мне вкололи обезболивающее. В любом случае ничего серьезного.
— Сестра сказала, что ты пробудешь здесь несколько дней, но к работе приступишь в лучшем случае через три недели. Что случилось, Клари? Или ты не хочешь рассказывать?
Мать почему-то держала его за левую руку, хотя сидела по правую сторону кровати.
— Ехала машина. Те, кто в ней, открыли стрельбу. Стреляли по стеклянным дверям в парадных. Я не заметил номера машины, но отобрал оружие, насколько помню.
— Слава богу, Клари, что пуля не попала в грудь! — Мать говорила шепотом, боясь помешать другим больным, лежавшим в палате. — Ральф зайдет навестить тебя в половине седьмого.
— Что это за госпиталь?
— Это в Амстердаме, на Сто четырнадцатой улице. Больница Святого Луки.
Кларенс думал о Мэрилин. Она предстала перед ним в легкой дымке абрикосового цвета. Он видел движение ее губ, она не сердилась и не веселилась, но пыталась что-то объяснить ему. Мать положила апельсины на стол так осторожно, будто это были яйца. Сказала, что в больницах редко дают свежие фрукты и овощи.
— Ты переедешь к нам, Клари, и побудешь у нас... Офицер, который звонил нам, сказал, что ты вел себя очень смело. Кажется, сестра подает мне знак, что пора уходить. Не забудь, что придет Ральф. Скажи ему, что я вернусь и встречусь с ним здесь, около семи.
— Мам, сделаешь кое-что для меня?
— Конечно, дорогой.
Он подумал о Рейнолдсах. Сообщить Рейнолдсам, где он. Но это будет выглядеть так, будто он требует к себе внимания. Мама даже не знакома с Рейнолдсами.
— Да нет, ладно.
— Нет, скажи мне, Клари. Мэрилин? Она знает, что ты здесь?
— Я не то хотел сказать.
Мать удивленно посмотрела на него, поцеловала в щеку и ушла.
Какие бы успокоительные ему ни давали, их действие, конечно, сказывалось. Кларенс мало-помалу осознавал, что около кровати сидит отец, он слышал его звонкий ясный голос, видел улыбку, которая становилась все яснее, как улыбка Чеширского кота.
— ...как только что сказала мне твоя мать. Что ж, могло быть хуже... проведешь пару недель у нас, Клари, старина, отдохнешь немного...
Кларенс приподнялся на подушке, пытаясь проснуться, и тут же ощутил острую боль в плече.
— Извини. Я, кажется, не могу проснуться. — Почему все его мысли в беспорядке вертелись вокруг Мэрилин, Эда, Греты, но только не родителей?
— ...думаю, тебе надо поспать. Не пытайся побороть сон. Увидимся, Клари. Поправляйся, сынок.
Кларенс заснул и проснулся, когда было темно, только из-под двери в коридор пробивалась полоска неестественно синего света. Ему хотелось в туалет, но вставать не разрешали, а он стеснялся попросить утку. «Я неудачник, — подумал Кларенс. — Я потерял Мэрилин, ничего не стою как полицейский, и что думают обо мне Рейнолдсы? Мне не удалось спасти их собаку или хотя бы деньги, которые они заплатили за собаку. И Мэрилин ненавидит меня за то, что я взвалил на ее плечи такой груз. Я совершил ошибку, убив человека. И теперь я должен убить себя». Тело Кларенса напряглось при этой мысли, но он не обращал внимания на боль. Он сжал зубы. Убить себя казалось достойным и закономерным выходом из сложившейся ситуации. Тогда он не будет больше совершать ошибки и многих людей избавит от хлопот.
В палату торопливо вошла сестра, двигаясь, как бесплотное привидение, и прижала обе его руки к ребрам:
— Ш-ш-ш! Не вставайте! Вы очень шумите!
С других коек также послышалось недовольное бормотание. В левую руку Кларенса вонзилась игла. Боже, какие они безжалостные! И что, черт возьми, они ему колют?
Кларенс видел сон: он был как бы другим человеком и в то же время оставался самим собой. Он убил двоих и избавлялся от второго трупа, запихивая его, как и первый, в большой контейнер для мусора на углу пустынной улицы. Второй жертвой был Манзони (первая не имела своего лица в его сне). Потом Кларенс оказался в магазине или в каком-то похожем на магазин помещении; он что-то бормотал про себя, но понимал, что несколько человек смотрят на него, думая, что он чокнутый и от него надо держаться подальше. И Кларенс понял, что он сделал: убил двух человек и запихнул их тела в мусорный контейнер, где наверняка их очень скоро найдут. «Если тот крутой детектив попытается выбить из меня правду, — подумал Кларенс, — я, конечно, расколюсь и все расскажу». Потом его обожгло вдруг острое чувство вины, ему стыдно было смотреть в глаза людям из-за того, что он совершил нечто такое, чего еще не делал никто и никогда. Он был проклят, непохож на других и внушал ужас и проснулся с ощущением неизбывной печали.
В палате царил полумрак, и горела только одна маленькая лампочка около постели, где мужчина читал книгу.
Кларенс попытался стряхнуть с себя оцепенение и помотал головой, чтобы преодолеть действие таблеток. Это, однако, был не сон. Он действительно убил человека. И то чувство, с которым он проснулся, не исчезнет. Отныне он будет жить один в страхе, что все выплывет наружу. Тоска нахлынула неожиданно, и Кларенс долго лежал, опершись на локоть, приоткрыв в изумлении рот. Ему хотелось закричать, однако он сдержался.
Глава 21
Предполагалось, что Кларенс проведет в госпитале еще два дня, до вечера пятницы. Макгрегор позвонил в среду, и Кларенс разговаривал с ним по телефону в коридоре.
— Мы справлялись о тебе, — сказал Макгрегор. — Я рад, что дела идут на поправку.
И все. Коротко, но Кларенса удивило и ободрило, что капитан беспокоился о нем.
Около пяти часов в среду Кларенс позвонил Рейнолдсам. Сегодня вечером Грета должна была встретиться с Мэрилин. Грета подошла к телефону.
— Кларенс Духамель, — вежливо представился Кларенс. — Как поживаете? Ходили на балет вчера?
— Да, ходили и получили громадное удовольствие. Спасибо вам, Кларенс.
— Я звоню, потому что я сейчас в госпитале. Только до пятницы, и я...
— В госпитале? Что случилось?
— Всего лишь сквозное ранение. Пулевое.
— Какой ужас! Кто стрелял в вас?
— О... какие-то люди на Сто пятнадцатой. Да у меня ничего серьезного.
— Какой госпиталь?.. Вас навещают?.. Я приду навестить вас завтра. Завтра утром, Кларенс.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, Грета!
Но она твердо решила беспокоиться. Кларенс проковылял к своей кровати, чувствуя себя намного счастливее. Завтра Грета расскажет ему о встрече с Мэрилин, и, может быть, Мэрилин спросит что-нибудь о нем. Кларенс закрыл глаза и погрузился в дремоту. Мужчина, лежавший справа от него, разговаривал со старым товарищем, пришедшим его проведать.
— ...ночные сестры и все такое, когда я был в Сингапуре. Британский госпиталь, конечно.
«Сингапур?»
— ... — Смех. — Малярия... подхватишь ее там. Она свирепствовала в японских концлагерях... хуже всего церебральная. Некоторые так и не выздоровели...
Грета пришла на следующее утро около одиннадцати и принесла пластиковую сумку с зеленоватыми грейпфрутами и толстой книгой в новой темной обложке. Это был сборник эссе и журнальных статей Джорджа Оруэлла «Памяти Каталонии».
— Вам нравится Оруэлл? — спросила Грета. — Возможно, вы все это читали.
— Я читал «Каталонию». Но у меня ее нет. Спасибо. Вам удобно? — Кларенс готов был предложить ей одну из своих подушек, потому что стул казался каким-то нескладным. Он немного стеснялся. Он все еще помнил тот ужасный сон и чувствовал скованность, будто на его лице, как в раскрытой книге, можно было прочесть его содержание.
Грета заверила, что со стулом все в порядке. Она хотела услышать, что случилось с ним. Он рассказал ей о происшествии, пистолете; глупо, сказал он, что ему не удалось запомнить номер машины.
— Вы виделись вчера с Мэрилин? — спросил Кларенс.
— О да! — Лицо Греты засияло. — Надеюсь, она получила удовольствие. У нас было два докладчика, а вторая часть вечера была поэтическая. Каждый читал свое или что хотел.
— У Мэрилин все нормально? — Ему было неприятно, что мужчина, лежавший справа, вероятно, прислушивался к их разговору, глаза закрыты, но это ничего не значит. Он подслушивал ради развлечения.
— По-моему, да. Она сказала, что живет в Западном округе, на Одиннадцатой улице.
Острая боль пронзила Кларенса, как будто он получил еще одну пулю. Западный округ, Одиннадцатая улица, означало: Денни, танцовщик. Значит, она живет у Денни.
— Она не сказала, — продолжал Кларенс, — с кем живет?
Грета на мгновение запнулась:
— Нет. Не говорила.
Она, возможно, догадывалась, что Мэрилин переехала к дружку. Но как она спокойно к этому отнеслась, подумал Кларенс. А что еще он ожидал? И он не стал рассказывать Грете о Денни.
— Она... Говорила она что-нибудь обо мне?
— О! Я сказала ей, что вы в госпитале. Успокоила ее, что ничего серьезного не случилось, потому что вы меня в этом заверили.
Кларенс понимал: Грета наверняка знает, что Мэрилин даже не позвонила. Он почему-то немного этого стеснялся или стыдился.
— Вам сейчас тяжело, да, Кларенс?
«Я иногда вообще перестаю верить, что Мэрилин вернется», — хотел сказать Кларенс.
— Сколько вам еще ходить с повязкой?
— Ах, это. Возможно, ее снимут в пятницу. Перед выпиской. Родители хотят, чтобы я пожил у них несколько дней. В моей квартире на Девятнадцатой улице нет лифта. Трудно подниматься с такой ногой.
— Конечно, поживите с ними. Будет кому приготовить вам еду.
Вошла сестра, улыбающаяся пуэрториканка, и предупредила, что Грете пора уходить.
— Мэрилин не дала вам своего телефона? — спросил Кларенс.
— Нет, но сказала, что как-нибудь заглянет ко мне.
Кларенса смутила многозначительная улыбка Греты. Он чувствовал: Грета понимает, что у них с Мэрилин все кончено, и считает, как это свойственно пожилым людям, что он должен смириться с этим.
— Знаете, Кларенс, если захотите пожить несколько дней у нас, мы будем очень рады. У нас есть лишняя комната, я уже обговорила это с Эдом.
Кларенс не сразу поверил такому счастью:
— Вы очень добры ко мне. Но мои родители...
— Они живут на Лонг-Айленде. В пашей квартире вам было бы легче встретиться с Мэрилин.
Это правда.
— Мне не хотелось бы беспокоить вас. Лишние хлопоты.
— Чепуха! Я совсем свободна. — Грета поднялась, улыбаясь ему, при этом уголки ее глаз, как и уголки губ, поднялись кверху. — Эд, наверное, позвонит вам. Можно позвонить вам сюда?
— Да, в коридоре есть телефон. Спасибо, что пришли, Грета. И за книгу, и за грейпфруты. — Кларенсу уже разрешили сидеть, и ему удалось проводить Грету до двери, но он чувствовал себя неловко в ночной рубашке.
Грета ушла. Степы снова стали блекло-голубыми, комната не сохранила ее тепла.
Родители Кларенса, пришедшие навестить его в тот вечер, удивились, что их сын решил воспользоваться гостеприимством семьи, с которой едва знаком.
— Не семья, мама, просто муж и жена.
Кто такие Рейнолдсы? Они не слышали о них, пока их фамилию не упомянул детектив, который звонил к ним домой.
Кларенс объяснил, как он познакомился с Рейнолдсами в прошлом месяце.
— Я не собираюсь сразу ехать к ним. — Конечно, ему хотелось бы поехать туда немедленно. Астория его не привлекала. — Эдуард Рейнолдс работает в «Кросс и Дикенсон». Старшим редактором. Они очень милые люди, мама.
— Сначала поживешь с нами, — решила мать. — Надо окрепнуть, прежде чем переезжать к людям, которых ты не очень хорошо знаешь.
— Мы приедем на машине завтра в это же время и заберем тебя, Клари, мой мальчик, — заявил Ральф.
Выхода не было.
— Мне надо забрать кое-что из дома. Почту, возможно, счета.
— У тебя есть ключи, Клари? — спросила мать. — Может, мы заедем туда завтра вечером? Но тебе нельзя карабкаться по этим лестницам... я привезу тебе одежду из домашних запасов. В нашем доме полно твоей одежды, и тебе всегда нравились старые вещи.
Кларенс потянулся за кольцом с ключами, лежавшим в тумбочке около его кровати. На кольце висели два ключа от квартиры Мэрилин, уже ставшие бесполезными.
— Возьми джинсы, может, пару рубашек. Рубашки в среднем ящике комода. Не французские рубашки с манжетами, обычные.
— Знаю, — успокоила его довольная мать.
— Мэрилин навещала тебя? — спросил отец. — Я надеялся увидеться с ней здесь.
Кларенс понимал, что его мать выглядит моложе Греты, она очень хорошенькая, ей так идет черное пальто с меховым воротником, застегнутым вокруг шеи, и жизнерадостная улыбка сияет на ее лице, и выглядит она прекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Не прикасайтесь к оружию! — приказал Кларенс.
Он поднялся. Двое прохожих нерешительно двинулись дальше, словно испугавшись, или, возможно, они просто сочли, что их помощь здесь не нужна. Кларенс подошел и поднял пистолет, осторожно взяв его за дуло. С тротуара на него во все глаза смотрел подросток. От подъезда дома бежал швейцар:
— Вас зацепило?
Кларенс прихрамывал. Мельком взглянув на швейцара, он узнал его.
— Вы видели номер машины?
— Извините, нет. Поглядите! Поглядите, что они сделали с моей дверью! Эй, вы ранены!
— Кто-нибудь видел номер машины? — спросил Кларенс, потому что вокруг него уже собралась толпа и по обе стороны дороги в домах открывались окна. Все проклинали стрелявших, словно сами пострадали от них, или просто давали выход долго сдерживаемому гневу.
— Хулиганы!
— В номере была буква "Р"! — заявил маленький мальчик.
— Подержанный черный «кадиллак»!
— Черномазые! Цветные! Я видел их!
— Посмотрите на ту дверь! Господи! Что здесь происходит?
— Из ноги идет кровь! — раздался голос того же мальчика.
Кларенс собрался включить свою рацию, но в эту минуту подъехала патрульная машина и, выключив сирену, притормозила у края тротуара. Из нее вышли два офицера и, не заметив поначалу Кларенса, стали расспрашивать стоявших поблизости. Они заговорили с женщиной, которую Кларенс раньше не видел, из ее руки капала кровь. Женщина вытянула вперед раненую руку, сжав запястье. Один из офицеров вернулся к машине и стал передавать сообщение по радио.
У Кларенса кружилась голова. Он потерял свою фуражку и осматривался вокруг, надеясь найти ее. Нигде нет. Похоже, ее стащил мальчишка. Кларенс подошел к офицерам, чтобы отрапортовать о случившемся. Он не знал ни того, ни другого; оказалось, они из Фредерик-Дуглас-парка и района Амстердам, расположенного дальше на восток.
— Вы были на месте происшествия? — спросил офицер Кларенса.
— Да. Черная машина, в ней сидели трое или четверо мужчин. Чернокожие. Пистолет у меня. — Кларенс все еще держал его за кончик дула.
— Вы ранены? — Офицер посмотрел на ступню Кларенса.
Кровь капала из правого ботинка. Офицер помог Кларенсу забраться в патрульную машину. Другой офицер остался дожидаться «скорой», которая приедет за женщиной.
Они прибыли в полицейский участок Кларенса.
— Потерял фуражку? — спросил кто-то. — Что случилось?
Кларенс сел на стул, пока кто-то подворачивал ему штанину.
— Сквозное ранение, — произнес голос.
Кларенс попытался отчитаться о происшествии, назвать время и место, но все лица вокруг него начали расплываться и исчезать, как в конце фильма.
— ...говорят, старый «кадиллак»... Этот офицер взял пистолет... Другой офицер взял на себя руководство...
Кларенс свалился со стула и почувствовал, что, пока он медленно падал, его подхватили руки полицейского. Он сознавал, что лежит на носилках, и чувствовал тошноту. Потом его отвезли в госпиталь и сделали укол в руку.
Кларенс проснулся в постели: в комнате было пять или шесть коек, и на всех лежали люди. Правая нога болела ниже колена. Правое плечо было стянуто бинтами, предплечье поддерживала марлевая повязка. В окно виднелось безоблачно голубое небо. Что сегодня: понедельник или вторник? Часы исчезли. Их не оказалось и на столике рядом с кроватью. Сестра в белом стремительно вошла в палату, оглядываясь, куда бы поставить поднос, который, видимо, был очень тяжелым.
Она сказала, что сейчас половина десятого утра, вторник. Его часы лежат в ящике стола. Плечо? У него перелом ключицы.
— А что с ногой?
— Задета мышца, но кость цела. Вам повезло. От ее улыбки Кларенсу почему-то стало неприятно.
Он задремал. Потом опять пришла сестра и сказала:
— Ваша мать здесь.
Мама робко вошла в комнату, поначалу не увидев его. Кларенс поднял левую руку. Губы матери округлились, как будто она хотела воскликнуть: «О!», и она на цыпочках направилась к нему. Она принесла три апельсина в целлофановом пакете.
Сестра поставила для нее стул и удалилась.
— Клари, дорогой, тебе больно?
— Нет, кажется, мне вкололи обезболивающее. В любом случае ничего серьезного.
— Сестра сказала, что ты пробудешь здесь несколько дней, но к работе приступишь в лучшем случае через три недели. Что случилось, Клари? Или ты не хочешь рассказывать?
Мать почему-то держала его за левую руку, хотя сидела по правую сторону кровати.
— Ехала машина. Те, кто в ней, открыли стрельбу. Стреляли по стеклянным дверям в парадных. Я не заметил номера машины, но отобрал оружие, насколько помню.
— Слава богу, Клари, что пуля не попала в грудь! — Мать говорила шепотом, боясь помешать другим больным, лежавшим в палате. — Ральф зайдет навестить тебя в половине седьмого.
— Что это за госпиталь?
— Это в Амстердаме, на Сто четырнадцатой улице. Больница Святого Луки.
Кларенс думал о Мэрилин. Она предстала перед ним в легкой дымке абрикосового цвета. Он видел движение ее губ, она не сердилась и не веселилась, но пыталась что-то объяснить ему. Мать положила апельсины на стол так осторожно, будто это были яйца. Сказала, что в больницах редко дают свежие фрукты и овощи.
— Ты переедешь к нам, Клари, и побудешь у нас... Офицер, который звонил нам, сказал, что ты вел себя очень смело. Кажется, сестра подает мне знак, что пора уходить. Не забудь, что придет Ральф. Скажи ему, что я вернусь и встречусь с ним здесь, около семи.
— Мам, сделаешь кое-что для меня?
— Конечно, дорогой.
Он подумал о Рейнолдсах. Сообщить Рейнолдсам, где он. Но это будет выглядеть так, будто он требует к себе внимания. Мама даже не знакома с Рейнолдсами.
— Да нет, ладно.
— Нет, скажи мне, Клари. Мэрилин? Она знает, что ты здесь?
— Я не то хотел сказать.
Мать удивленно посмотрела на него, поцеловала в щеку и ушла.
Какие бы успокоительные ему ни давали, их действие, конечно, сказывалось. Кларенс мало-помалу осознавал, что около кровати сидит отец, он слышал его звонкий ясный голос, видел улыбку, которая становилась все яснее, как улыбка Чеширского кота.
— ...как только что сказала мне твоя мать. Что ж, могло быть хуже... проведешь пару недель у нас, Клари, старина, отдохнешь немного...
Кларенс приподнялся на подушке, пытаясь проснуться, и тут же ощутил острую боль в плече.
— Извини. Я, кажется, не могу проснуться. — Почему все его мысли в беспорядке вертелись вокруг Мэрилин, Эда, Греты, но только не родителей?
— ...думаю, тебе надо поспать. Не пытайся побороть сон. Увидимся, Клари. Поправляйся, сынок.
Кларенс заснул и проснулся, когда было темно, только из-под двери в коридор пробивалась полоска неестественно синего света. Ему хотелось в туалет, но вставать не разрешали, а он стеснялся попросить утку. «Я неудачник, — подумал Кларенс. — Я потерял Мэрилин, ничего не стою как полицейский, и что думают обо мне Рейнолдсы? Мне не удалось спасти их собаку или хотя бы деньги, которые они заплатили за собаку. И Мэрилин ненавидит меня за то, что я взвалил на ее плечи такой груз. Я совершил ошибку, убив человека. И теперь я должен убить себя». Тело Кларенса напряглось при этой мысли, но он не обращал внимания на боль. Он сжал зубы. Убить себя казалось достойным и закономерным выходом из сложившейся ситуации. Тогда он не будет больше совершать ошибки и многих людей избавит от хлопот.
В палату торопливо вошла сестра, двигаясь, как бесплотное привидение, и прижала обе его руки к ребрам:
— Ш-ш-ш! Не вставайте! Вы очень шумите!
С других коек также послышалось недовольное бормотание. В левую руку Кларенса вонзилась игла. Боже, какие они безжалостные! И что, черт возьми, они ему колют?
Кларенс видел сон: он был как бы другим человеком и в то же время оставался самим собой. Он убил двоих и избавлялся от второго трупа, запихивая его, как и первый, в большой контейнер для мусора на углу пустынной улицы. Второй жертвой был Манзони (первая не имела своего лица в его сне). Потом Кларенс оказался в магазине или в каком-то похожем на магазин помещении; он что-то бормотал про себя, но понимал, что несколько человек смотрят на него, думая, что он чокнутый и от него надо держаться подальше. И Кларенс понял, что он сделал: убил двух человек и запихнул их тела в мусорный контейнер, где наверняка их очень скоро найдут. «Если тот крутой детектив попытается выбить из меня правду, — подумал Кларенс, — я, конечно, расколюсь и все расскажу». Потом его обожгло вдруг острое чувство вины, ему стыдно было смотреть в глаза людям из-за того, что он совершил нечто такое, чего еще не делал никто и никогда. Он был проклят, непохож на других и внушал ужас и проснулся с ощущением неизбывной печали.
В палате царил полумрак, и горела только одна маленькая лампочка около постели, где мужчина читал книгу.
Кларенс попытался стряхнуть с себя оцепенение и помотал головой, чтобы преодолеть действие таблеток. Это, однако, был не сон. Он действительно убил человека. И то чувство, с которым он проснулся, не исчезнет. Отныне он будет жить один в страхе, что все выплывет наружу. Тоска нахлынула неожиданно, и Кларенс долго лежал, опершись на локоть, приоткрыв в изумлении рот. Ему хотелось закричать, однако он сдержался.
Глава 21
Предполагалось, что Кларенс проведет в госпитале еще два дня, до вечера пятницы. Макгрегор позвонил в среду, и Кларенс разговаривал с ним по телефону в коридоре.
— Мы справлялись о тебе, — сказал Макгрегор. — Я рад, что дела идут на поправку.
И все. Коротко, но Кларенса удивило и ободрило, что капитан беспокоился о нем.
Около пяти часов в среду Кларенс позвонил Рейнолдсам. Сегодня вечером Грета должна была встретиться с Мэрилин. Грета подошла к телефону.
— Кларенс Духамель, — вежливо представился Кларенс. — Как поживаете? Ходили на балет вчера?
— Да, ходили и получили громадное удовольствие. Спасибо вам, Кларенс.
— Я звоню, потому что я сейчас в госпитале. Только до пятницы, и я...
— В госпитале? Что случилось?
— Всего лишь сквозное ранение. Пулевое.
— Какой ужас! Кто стрелял в вас?
— О... какие-то люди на Сто пятнадцатой. Да у меня ничего серьезного.
— Какой госпиталь?.. Вас навещают?.. Я приду навестить вас завтра. Завтра утром, Кларенс.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, Грета!
Но она твердо решила беспокоиться. Кларенс проковылял к своей кровати, чувствуя себя намного счастливее. Завтра Грета расскажет ему о встрече с Мэрилин, и, может быть, Мэрилин спросит что-нибудь о нем. Кларенс закрыл глаза и погрузился в дремоту. Мужчина, лежавший справа от него, разговаривал со старым товарищем, пришедшим его проведать.
— ...ночные сестры и все такое, когда я был в Сингапуре. Британский госпиталь, конечно.
«Сингапур?»
— ... — Смех. — Малярия... подхватишь ее там. Она свирепствовала в японских концлагерях... хуже всего церебральная. Некоторые так и не выздоровели...
Грета пришла на следующее утро около одиннадцати и принесла пластиковую сумку с зеленоватыми грейпфрутами и толстой книгой в новой темной обложке. Это был сборник эссе и журнальных статей Джорджа Оруэлла «Памяти Каталонии».
— Вам нравится Оруэлл? — спросила Грета. — Возможно, вы все это читали.
— Я читал «Каталонию». Но у меня ее нет. Спасибо. Вам удобно? — Кларенс готов был предложить ей одну из своих подушек, потому что стул казался каким-то нескладным. Он немного стеснялся. Он все еще помнил тот ужасный сон и чувствовал скованность, будто на его лице, как в раскрытой книге, можно было прочесть его содержание.
Грета заверила, что со стулом все в порядке. Она хотела услышать, что случилось с ним. Он рассказал ей о происшествии, пистолете; глупо, сказал он, что ему не удалось запомнить номер машины.
— Вы виделись вчера с Мэрилин? — спросил Кларенс.
— О да! — Лицо Греты засияло. — Надеюсь, она получила удовольствие. У нас было два докладчика, а вторая часть вечера была поэтическая. Каждый читал свое или что хотел.
— У Мэрилин все нормально? — Ему было неприятно, что мужчина, лежавший справа, вероятно, прислушивался к их разговору, глаза закрыты, но это ничего не значит. Он подслушивал ради развлечения.
— По-моему, да. Она сказала, что живет в Западном округе, на Одиннадцатой улице.
Острая боль пронзила Кларенса, как будто он получил еще одну пулю. Западный округ, Одиннадцатая улица, означало: Денни, танцовщик. Значит, она живет у Денни.
— Она не сказала, — продолжал Кларенс, — с кем живет?
Грета на мгновение запнулась:
— Нет. Не говорила.
Она, возможно, догадывалась, что Мэрилин переехала к дружку. Но как она спокойно к этому отнеслась, подумал Кларенс. А что еще он ожидал? И он не стал рассказывать Грете о Денни.
— Она... Говорила она что-нибудь обо мне?
— О! Я сказала ей, что вы в госпитале. Успокоила ее, что ничего серьезного не случилось, потому что вы меня в этом заверили.
Кларенс понимал: Грета наверняка знает, что Мэрилин даже не позвонила. Он почему-то немного этого стеснялся или стыдился.
— Вам сейчас тяжело, да, Кларенс?
«Я иногда вообще перестаю верить, что Мэрилин вернется», — хотел сказать Кларенс.
— Сколько вам еще ходить с повязкой?
— Ах, это. Возможно, ее снимут в пятницу. Перед выпиской. Родители хотят, чтобы я пожил у них несколько дней. В моей квартире на Девятнадцатой улице нет лифта. Трудно подниматься с такой ногой.
— Конечно, поживите с ними. Будет кому приготовить вам еду.
Вошла сестра, улыбающаяся пуэрториканка, и предупредила, что Грете пора уходить.
— Мэрилин не дала вам своего телефона? — спросил Кларенс.
— Нет, но сказала, что как-нибудь заглянет ко мне.
Кларенса смутила многозначительная улыбка Греты. Он чувствовал: Грета понимает, что у них с Мэрилин все кончено, и считает, как это свойственно пожилым людям, что он должен смириться с этим.
— Знаете, Кларенс, если захотите пожить несколько дней у нас, мы будем очень рады. У нас есть лишняя комната, я уже обговорила это с Эдом.
Кларенс не сразу поверил такому счастью:
— Вы очень добры ко мне. Но мои родители...
— Они живут на Лонг-Айленде. В пашей квартире вам было бы легче встретиться с Мэрилин.
Это правда.
— Мне не хотелось бы беспокоить вас. Лишние хлопоты.
— Чепуха! Я совсем свободна. — Грета поднялась, улыбаясь ему, при этом уголки ее глаз, как и уголки губ, поднялись кверху. — Эд, наверное, позвонит вам. Можно позвонить вам сюда?
— Да, в коридоре есть телефон. Спасибо, что пришли, Грета. И за книгу, и за грейпфруты. — Кларенсу уже разрешили сидеть, и ему удалось проводить Грету до двери, но он чувствовал себя неловко в ночной рубашке.
Грета ушла. Степы снова стали блекло-голубыми, комната не сохранила ее тепла.
Родители Кларенса, пришедшие навестить его в тот вечер, удивились, что их сын решил воспользоваться гостеприимством семьи, с которой едва знаком.
— Не семья, мама, просто муж и жена.
Кто такие Рейнолдсы? Они не слышали о них, пока их фамилию не упомянул детектив, который звонил к ним домой.
Кларенс объяснил, как он познакомился с Рейнолдсами в прошлом месяце.
— Я не собираюсь сразу ехать к ним. — Конечно, ему хотелось бы поехать туда немедленно. Астория его не привлекала. — Эдуард Рейнолдс работает в «Кросс и Дикенсон». Старшим редактором. Они очень милые люди, мама.
— Сначала поживешь с нами, — решила мать. — Надо окрепнуть, прежде чем переезжать к людям, которых ты не очень хорошо знаешь.
— Мы приедем на машине завтра в это же время и заберем тебя, Клари, мой мальчик, — заявил Ральф.
Выхода не было.
— Мне надо забрать кое-что из дома. Почту, возможно, счета.
— У тебя есть ключи, Клари? — спросила мать. — Может, мы заедем туда завтра вечером? Но тебе нельзя карабкаться по этим лестницам... я привезу тебе одежду из домашних запасов. В нашем доме полно твоей одежды, и тебе всегда нравились старые вещи.
Кларенс потянулся за кольцом с ключами, лежавшим в тумбочке около его кровати. На кольце висели два ключа от квартиры Мэрилин, уже ставшие бесполезными.
— Возьми джинсы, может, пару рубашек. Рубашки в среднем ящике комода. Не французские рубашки с манжетами, обычные.
— Знаю, — успокоила его довольная мать.
— Мэрилин навещала тебя? — спросил отец. — Я надеялся увидеться с ней здесь.
Кларенс понимал, что его мать выглядит моложе Греты, она очень хорошенькая, ей так идет черное пальто с меховым воротником, застегнутым вокруг шеи, и жизнерадостная улыбка сияет на ее лице, и выглядит она прекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29