Есть солдатское одеяло, оставшееся еще от отца, и целая охапка реек. Как хорошо, что они подобрали упавшие с грузовика рейки…»
– Сейчас я тебе постелю на солнышке. Чтобы читал мне «Графа Монте-Кристо».
– Я этого «Графа» уже два раза по телику видел.
– То по телику…
«Снасти можно взять у рыбаков. А не выйдет ничего со снастями – возьму свои закидушки. Поставлю пару.. Побежит за бортом лунная дорожка… Сколько я уже не видел за бортом лунной дорожки? Когда девушка… Ее звали Лерой…»
– Не понимаю, почему мы не купим автомобильный телик. Сейчас бы какой-нибудь худфильм посмотрели… А то сиди весь вечер, как дурак…
– Все отец. Можно было вместо акваланга купить телик. Все равно с этим аквалангом никто плавать не будет. А телик я бы тоже с удовольствием посмотрела. Сима, ты почему не купил телик?
– Что?
– Почему ты не купил нам телик?
– Надо отдыхать на природе.
… Ах, как была горда и непреклонна Лера. Как недоступна была она на носу лодки, забаррикадировавшаяся своими прекрасными, стыдными, ослепительными коленками. Как грациозно бежала ее тень по облитым луной кустам на берегу. Как страстно в их лодке пел патефон старинный цыганский романс и как недоуменно отвечал ему из кустов соловей. Ах, как он умолял Леру выйти за него замуж! Ему казалось, что жениться на Лере – вершина счастья, что ради этого он родился и живет на земле. Глупый ты, глупый, сказала девушка Лера той ночью, ты же ниже меня на целых полголовы! Теперь она торгует пивом у железной цистерны недалеко от его дома, толстая, но еще смазливая баба. Сначала, когда он приходил за пивом, она краснела и делала вид, что не узнает его, потом прошли годы, и она стала улыбаться ему и отпускать пиво без очереди. Сейчас она забыла его совсем, его лицо для нее слилось с другими лицами бесконечной пивной очереди, и, как всем, она недоливает ему, нарочно взбивая струей пену, обсчитывает на копейку-две, если сдает много сдачи мелочью, и, как на всех, покрикивает: «Мальчики! Кружки! Кружки! Мальчики!» Ей помогает муж, тощий спившийся субъект с карманами, набитыми мелкой сушеной рыбешкой, которую он продает по десять копеек штука. Он на целую голову выше своей жены.
II
Клементьев шел босиком по естественной дамбе, разделяющей лиман на две части. Солнце висело над деревушкой, заняв ослепительным сиянием почти полнеба. Лиман тоже сиял, и казалось, в небе висела сразу тысяча солнц, которые, вопреки всем законам, вопреки тому, что было уже семь часов вечера, и не думали уходить за горизонт.
«Как хорошо идти босиком, – думал Клементьев. – Я очень давно не ходил босиком. Забытое ощущение теплого песка. Если бы мы всегда ходили босиком… Когда-то ходили, а потом влезли в сапоги и ботинки. Влезли по нужде, из-за холода, а затем привыкли и даже в жару ходим обутыми. А как хорошо было бы прошлепать после дождя по горячему асфальту или помесить теплую грязь проселочных дорог. Мы сами себя лишили еще одного удовольствия».
На той стороне лимана уже стояли в воде мальчишки с удочками. У берега лиман был мелкий, и мальчишкам приходилось уходить метров на десять.
– Эгей! Как клев? – крикнул Клементьев.
Рыбаки продолжали вглядываться в слепящую воду. Лишь один, поменьше других, обернулся в его сторону.
– Как клев?
– Ничего…
– Что ловите?
– Да бычков…
– Есть что-нибудь?
– Да есть…
Клементьев снял брюки и, прижимая их к животу, вошел в теплую воду лимана Дно было илистым.
– И на что ж вы ловите?
– Да на ракушку…
– А где ракушки берете?
«Вот привязался», – говорил весь вид мальчишки. Но, видно, взрослый человек, снявший штаны, чтобы подойти к нему, внушил ему уважение.
– Да на дне…
– На дне? Как же это?
– Да просто.
Зажав удилище под мышку левой руки, мальчишка запустил правую в воду, пошарил там и вытащил маленькую черную ракушку.
– Расколоть камнем…
Мальчишка осторожно выпустил ракушку, и она скользнула чуть наклонно в воду, без плеска, стремительная и неожиданная своей геометрией, как нашумевшая несколько лет назад летающая тарелка, которую часто рисовали в газетах и журналах.
Мальчишка ополоснул руку и снова застыл – темная, слегка изогнувшаяся под тяжестью удилища фигурка, вкрапленная в ослепительное зеркало лимана.
Вдруг рыбак вздрогнул и насторожился, однако его невольное движение никак не отразилось на неподвижности удилища. Оно продолжало мерцать темными искрами на слепящем фоне. И совершенно неожиданно высоко в небе забилось, понеслось над сверкающим лиманом, над белым берегом с рыже-зеленой щеткой камышей, над деревушкой с пыльными деревьями маленькое темное существо, только что несколько секунд назад осторожно передвигавшееся в спасительной родной сумеречной среде со знакомой, привычной архитектурой вокруг и вкусными запахами и вдруг неведомой силой выброшенное в раскаленное голубое безжизненное пространство. Что оно ощущало?
– Это бычок?
– Ага…
Мальчишка отцепил темное головастое тельце бычка и собрался бросить его в розовое синтетическое, наполовину наполненное водой ведро.
– Подари его мне, – сказал Клементьев. Он хотел сказать шутливо, но голос получился робким и просящим.
– Пожалуйста.
Без всякого сожаления мальчишка протянул Клементьеву рыбешку. Клементьев положил бычка на ладонь. Огромные глаза бессмысленно уставились на него. Клементьев опустил руку в воду. Бычок судорожно ударил хвостом и исчез.
– Зря, – сказал мальчишка. – Все равно подохнет. Я ему все кишки порвал.
«В самом деле, – подумал Клементьев, – глупо и сентиментально». Он вымыл руки, но все равно они пахли свежей рыбой.
Надев брюки, Клементьев пошел осматривать деревушку. Она оказалась небольшой. Две короткие улицы, разделенные широкой полосой ракушечника, глядели друг на друга резными ставнями, почему-то выкрашенными лишь в коричневый цвет. Зелени было немного – в основном вишни и белоствольные тополя. Да и это было чахло и худосочно. Очевидно, на ракушечнике деревья приживались плохо. За все время, пока он обследовал деревню, Клементьев не встретил ни одного человека. Взрослые работали, а ребятишки рыбачили на лимане. Лишь на крыльце кафе «Счастливка» сидел подвыпивший человек, держа за руль прислоненный к ступенькам велосипед, словно строптивую козу.
Внутри кафе было чистым, пустым и уютным. Деревянный пол недавно полили водой, и он глухо пах старой, подгнившей сосной и почему-то свежими яблоками. Через низкую ограду видна была плита, давно остывшая, и два бака на ней. Клементьев долго ходил по полу, нарочно преувеличенно топая и при этом кашляя, пока на кухне не появилась молоденькая девушка с марлевой повязкой на голове. Она улыбнулась Клементьеву, словно старому знакомому:
– Вы что хотели?
– Осталось что-нибудь поесть?
– Нет, что вы…
Девушка охотно объяснила, что клиентура у них постоянная, что за день бывает двадцать семь человек, и кафе ориентируется на это количество, с небольшим запасом, конечно, на всякий пожарный случай. Пожарного запаса сейчас нет, так как его съел человек, сидящий на крыльце. Он местный и всегда питается дома, но сейчас поссорился с женой, изгнан из дома и с горя съел сразу две порции шницеля с гарниром да еще две скормил своему псу-волкодаву, с которым не разлучается.
– Можно ли заказать на обед три шницеля? – спросил Клементьев.
Можно, ответила девушка, и шницель она сделает и салаты из свежих помидоров А если они станут питаться у них постоянно, то она может брать им по утрам парное молоко и сметану, которые привозят в кооперативный ларек из соседнего колхоза – он торгует от 5.30 до 6 утра.
Клементьев сказал, что насчет этого он подумает. Ему очень понравилось и само кафе, и девушка, которая готова встать чуть ли не в пять часов, чтобы взять ему молоко и сметану.
Выпивший человек, который уничтожил весь аварийный запас кафе «Счастливка», все сидел на крыльце, держа велосипед за руль. На его челе лежала печать глубокой задумчивости. При виде Клементьева он слегка оживился.
– Слушай, человек, – сказал он, – довези меня до Бутовки.
– До какой Бутовки?
– Деревня такая. Три километра.
– А на чем же я вас довезу?
– Да на моем велосипеде. Я на багажник сяду, а ты меня повезешь. Я, видишь, какой хлипкий, а ты парень что надо.
– Почему же вы сами туда не поедете?
– Во-первых, я пьяный, а во-вторых, денег нет.
– При чем же здесь я? – удивился Клементьев.
– Пиво туда бочечное должны привезти Вот ты и угостишь меня парой кружек.
– Здорово придумано.
– Не хочешь – не надо.
Велосипедист потерял к Клементьеву интерес.
Магазинов в Счастливке оказалось два: промтоварный и продовольственный. Промтоварный находился на ремонте. Через современные витрины были видны горы пустых ящиков, валялись полуобструганные доски, щепки. Вероятно, магазин готовился перейти на самообслуживание.
В продовольственном стояла небольшая очередь. В большинстве женщины в брюках – наверно, отдыхающие, снимавшие в деревушке квартиры. Они брали подряд все, что было на витрине – консервы с пыльными заржавевшими этикетками, большие мятые банки с повидлом, липкие конфеты вразвес, хозяйственное мыло, почему-то свечи. В стороне толпилась кучка мужчин. Из разговоров можно было понять, что вот-вот должны были привезти водку. На Клементьева смотрели. Наверно, тут все были знакомы.
Клементьев встал в женскую очередь и зачем-то купил пару свечей. Свечи были не белые и поломанные, какие обычно продают в хозяйственных магазинах, а целые розовые и слегка витые. Они очень не гармонировали со старыми пыльными консервными банками. Наверно, поэтому Клементьев их и купил, хотя сначала намеревался взять трехлитровую банку с томатным соком – он очень любил томатный сок, но банка оказалась со ржавой крышкой, и он в последний момент попросил свечи.
Клементьев сунул свечи в карман. Карман был неглубокий, концы свечей с белыми хвостиками высовывались наружу, и чтобы не привлекать внимание прохожих, Клементьев прижал правую руку к боку.
Откуда-то неслась громкая танцевальная музыка. Решив исследовать все до конца, Клементьев пошел в ту сторону.
Музыка неслась из большого репродуктора, укрепленного на самой макушке столба. Столб стоял посредине небольшой площадки. Вокруг площадки, в тени пыльных тополей, располагалось несколько домиков барачного типа, столовая мест на пятьдесят под навесом и крашенный известью туалет с черными буквами в подтеках. Очевидно, это был небольшой местный пансионат.
Клементьев беспрепятственно прошел через раскрытую калитку и очутился среди гуляющих. В основном это были молодые девушки в коротких пышных юбках. Они ходили, взявшись под руки, вокруг большой клумбы с выгоревшими, только что политыми цветами. Несмотря на то, что клумба была мокрой, она все равно оставалась рыжей, как и все вокруг, и пахла не влажной землей, как положено пахнуть всем только что политым клумбам а водорослями и морем. Может быть, ее полили морской водой?
И опять на Клементьева смотрели.
У толстой кирпичной ограды, там, где была сделана узкая калитка, в прорези которой блестело под заходящим солнцем море, стоял зеленый ларек – турбазовская «точка». У ларька гомонила мужская очередь Подсмеивались друг над другом, шутили с продавщицей. Настроение у всех было хорошее. Через калитку с моря подходили все новые люди, в основном парами; женщины шли к домикам, мужчины пристраивались к очереди.
Очередь продвигалась быстро, сухонькая пожилая продавщица работала споро.
Клементьев взял сто пятьдесят водки, бутылку пива, пятьдесят граммов сыра и два больших, слегка пожелтевших огурца. Все было холодное: и сыр, и водка, и огурцы, а пиво – так просто ледяное, наверно, из морозильника: за спиной продавщицы урчал огромный белый холодильник.
Продавщица быстро обрезала у огурцов кончики, полоснула каждый огурец вдоль большим острым ножом и посолила крупной темной солью. Так же ловко она порезала сыр на маленькие кусочки.
– Хлеб надо?
– Кусочек.
Все она положила на пластмассовую коричневую тарелочку.
– Вы новенький?
– Только что приехал. А вы всех знаете?
– Почти.
– Благодарю вас.
– На здоровье. Если придете завтра пораньше, – продавщица чуть снизила голос, – могу дать ледку.
– Постараюсь.
«Завлекает, – подумал Клементьев. – Вербует клиентуру. Молодец».
Он взял пластмассовую тарелочку, граненый стакан с водкой, бутылку пива и расположился на скамейке в тени старой акации с редкой листвой. На соседней лавочке трое юнцов распивали бутылку вермута, вполголоса говорили о чем-то, очевидно о девушках, потому что все трое время от времени косились в сторону клумбы.
Клементьев выпил водку всю сразу из запотевшего стакана, большими глотками, закусил рыжим, но сладким и сочным огурцом и стал смотреть на небо над ларьком. Оно было ярко-розовым, но постепенно темнело.
Вверху, над головой, шумел плотный ветер, скрипя сучьями старого дерева. На скамейку падали черные, сожженные солнцем листья акации…
Бубнили парни.
Загадочно, приглушенно смеялись девушки у клумбы.
«Вся моя жизнь… Что-то не так…» – подумал Клементьев. Он закрыл глаза. Сквозь шум дерева, скрип и голоса донесся слабый, но удивительно настойчивый шум. Наверно, это шумело море. А может быть, ракушечник, тревожимый ветром.
Солнце село. От моря потянуло свежестью. Парк опустел – все ушли ужинать. Только с моря пробежали двое, на ходу вытираясь полотенцами, да у киоска клянчил бутылку пива знакомый велосипедист.
– У меня сад – десять вишен, а винограда не счесть, – убеждал он продавщицу. – И корова… А ты мне не веришь…
«Где же здесь пасти корову? Один ракушечник…», – думал Клементьев, наблюдая, как сереют вокруг краски. Небо словно подернулось пеплом, ракушечник стал желтым, над ларьком зажегся фонарь и превратил его в коричневый.
Буфетчица выглянула из ларька, посмотрела в одну, потом в другую сторону и стала закрывать окно изнутри большим фанерным щитом.
– Одну минуту, – оказал Клементьев. – Дайте ему бутылку пива.
– Разоритесь, если каждому пьянице будете подносить. – Женщина нехотя раскупорила бутылку.
Обрадованный велосипедист подсел к Клементьеву и стал пить из горлышка.
– Ты не бойся, братишка, – говорил он между глотками. – Я с тобой рассчитаюсь. У меня сад – десять вишен, а винограда не счесть. И корова…
– Есть ли в деревне лодки? – спросил Клементьев.
– Да есть. То есть одна лодка есть, братишка. Даже не лодка, а целый баркас. Хотите половиться?
– Не мешало бы.
– Я могу это дело соорганизовать. Как раз баркас у свата. Только он поломанный, мальчишки дно пробили. Надо дно заштопать. Плотника нанимать, братишка, надо. А тот меньше чем за бутылку не возьмется. Сам понимаешь, братишка…
Клементьев достал кошелек, отсчитал рублями пятерку.
– Когда он сможет сделать?
– Да хоть завтра. За бутылку-то…
Велосипедист аккуратно сложил деньги вчетверо и сунул в брюки, в карманчик для часов.
– У свата и парус есть. Если, братишка, парус поставить, очень далеко заплыть можно. Я место знаю – рыбы всегда навалом. Тонну можно взять.
В парке разом зажглись все фонари Буфетчица закрыла ларек на тяжелый замок, взяла с земли большую черную сумку и ушла Из кустов на дорожку выпрыгнули сразу две лягушки и начали оглядываться. Краски из серых стали темными.
III
Клементьев шел, глубоко зарываясь ногами в песок Сверху ракушечник уже успел остыть и покрыться ранней росой – туманною влагой, предвестником прохладной ночи, внутри же было тепло, почти горячо. Дорога до того, когда Клементьев шел сюда, была относительно ровной, сейчас же, когда с пляжа прошли на ужин отдыхающие, выглядела уменьшенной копией лунной поверхности.
Клементьев шел, ступая в чужие следы, и думал о только что прошедших десятках жизней, о которых он никогда ничего не узнает, кроме того разве, что видит их следы: рыхлые, большие – взрослых, маленькие, аккуратные – детей и подростков. Он шел, стараясь ступать в частые узкие следы, видимо молодой женщины или девушки, и думал о ней. Вот она сейчас ужинает… У нее свои привязанности, вкусы, привычки. И вот она сидит, ужинает и не знает, что кто-то идет по ее следам. И никогда не узнает.
Море сильно штормило. Синие валы катились друг за другом, шипя, с ходу выползали на пологий берег, как живые существа.
Вот и старый баркас, очевидно о нем говорил велосипедист. Дно его цело, но сам баркас глубоко ушел в песок, им давным-давно никто не пользовался: борта сухи и не пахнут ни смолой, ни рыбой. Волны пеной обвивали баркас. Вряд ли в этих местах бывают штормы сильнее этого, иначе бы незакрепленный баркас давно унесло в море.
За косой, на той стороне, у лимана горел костер. Наверно, это соседи готовили ужин. Клементьев специально завернул к лиману, чтобы пройти мимо и взглянуть на соседей.
Это была женщина. Она стояла на коленях в купальнике перед костром и раздувала огонь, время от времени кланяясь костру, как идолопоклонница.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Счастливка'
1 2 3
– Сейчас я тебе постелю на солнышке. Чтобы читал мне «Графа Монте-Кристо».
– Я этого «Графа» уже два раза по телику видел.
– То по телику…
«Снасти можно взять у рыбаков. А не выйдет ничего со снастями – возьму свои закидушки. Поставлю пару.. Побежит за бортом лунная дорожка… Сколько я уже не видел за бортом лунной дорожки? Когда девушка… Ее звали Лерой…»
– Не понимаю, почему мы не купим автомобильный телик. Сейчас бы какой-нибудь худфильм посмотрели… А то сиди весь вечер, как дурак…
– Все отец. Можно было вместо акваланга купить телик. Все равно с этим аквалангом никто плавать не будет. А телик я бы тоже с удовольствием посмотрела. Сима, ты почему не купил телик?
– Что?
– Почему ты не купил нам телик?
– Надо отдыхать на природе.
… Ах, как была горда и непреклонна Лера. Как недоступна была она на носу лодки, забаррикадировавшаяся своими прекрасными, стыдными, ослепительными коленками. Как грациозно бежала ее тень по облитым луной кустам на берегу. Как страстно в их лодке пел патефон старинный цыганский романс и как недоуменно отвечал ему из кустов соловей. Ах, как он умолял Леру выйти за него замуж! Ему казалось, что жениться на Лере – вершина счастья, что ради этого он родился и живет на земле. Глупый ты, глупый, сказала девушка Лера той ночью, ты же ниже меня на целых полголовы! Теперь она торгует пивом у железной цистерны недалеко от его дома, толстая, но еще смазливая баба. Сначала, когда он приходил за пивом, она краснела и делала вид, что не узнает его, потом прошли годы, и она стала улыбаться ему и отпускать пиво без очереди. Сейчас она забыла его совсем, его лицо для нее слилось с другими лицами бесконечной пивной очереди, и, как всем, она недоливает ему, нарочно взбивая струей пену, обсчитывает на копейку-две, если сдает много сдачи мелочью, и, как на всех, покрикивает: «Мальчики! Кружки! Кружки! Мальчики!» Ей помогает муж, тощий спившийся субъект с карманами, набитыми мелкой сушеной рыбешкой, которую он продает по десять копеек штука. Он на целую голову выше своей жены.
II
Клементьев шел босиком по естественной дамбе, разделяющей лиман на две части. Солнце висело над деревушкой, заняв ослепительным сиянием почти полнеба. Лиман тоже сиял, и казалось, в небе висела сразу тысяча солнц, которые, вопреки всем законам, вопреки тому, что было уже семь часов вечера, и не думали уходить за горизонт.
«Как хорошо идти босиком, – думал Клементьев. – Я очень давно не ходил босиком. Забытое ощущение теплого песка. Если бы мы всегда ходили босиком… Когда-то ходили, а потом влезли в сапоги и ботинки. Влезли по нужде, из-за холода, а затем привыкли и даже в жару ходим обутыми. А как хорошо было бы прошлепать после дождя по горячему асфальту или помесить теплую грязь проселочных дорог. Мы сами себя лишили еще одного удовольствия».
На той стороне лимана уже стояли в воде мальчишки с удочками. У берега лиман был мелкий, и мальчишкам приходилось уходить метров на десять.
– Эгей! Как клев? – крикнул Клементьев.
Рыбаки продолжали вглядываться в слепящую воду. Лишь один, поменьше других, обернулся в его сторону.
– Как клев?
– Ничего…
– Что ловите?
– Да бычков…
– Есть что-нибудь?
– Да есть…
Клементьев снял брюки и, прижимая их к животу, вошел в теплую воду лимана Дно было илистым.
– И на что ж вы ловите?
– Да на ракушку…
– А где ракушки берете?
«Вот привязался», – говорил весь вид мальчишки. Но, видно, взрослый человек, снявший штаны, чтобы подойти к нему, внушил ему уважение.
– Да на дне…
– На дне? Как же это?
– Да просто.
Зажав удилище под мышку левой руки, мальчишка запустил правую в воду, пошарил там и вытащил маленькую черную ракушку.
– Расколоть камнем…
Мальчишка осторожно выпустил ракушку, и она скользнула чуть наклонно в воду, без плеска, стремительная и неожиданная своей геометрией, как нашумевшая несколько лет назад летающая тарелка, которую часто рисовали в газетах и журналах.
Мальчишка ополоснул руку и снова застыл – темная, слегка изогнувшаяся под тяжестью удилища фигурка, вкрапленная в ослепительное зеркало лимана.
Вдруг рыбак вздрогнул и насторожился, однако его невольное движение никак не отразилось на неподвижности удилища. Оно продолжало мерцать темными искрами на слепящем фоне. И совершенно неожиданно высоко в небе забилось, понеслось над сверкающим лиманом, над белым берегом с рыже-зеленой щеткой камышей, над деревушкой с пыльными деревьями маленькое темное существо, только что несколько секунд назад осторожно передвигавшееся в спасительной родной сумеречной среде со знакомой, привычной архитектурой вокруг и вкусными запахами и вдруг неведомой силой выброшенное в раскаленное голубое безжизненное пространство. Что оно ощущало?
– Это бычок?
– Ага…
Мальчишка отцепил темное головастое тельце бычка и собрался бросить его в розовое синтетическое, наполовину наполненное водой ведро.
– Подари его мне, – сказал Клементьев. Он хотел сказать шутливо, но голос получился робким и просящим.
– Пожалуйста.
Без всякого сожаления мальчишка протянул Клементьеву рыбешку. Клементьев положил бычка на ладонь. Огромные глаза бессмысленно уставились на него. Клементьев опустил руку в воду. Бычок судорожно ударил хвостом и исчез.
– Зря, – сказал мальчишка. – Все равно подохнет. Я ему все кишки порвал.
«В самом деле, – подумал Клементьев, – глупо и сентиментально». Он вымыл руки, но все равно они пахли свежей рыбой.
Надев брюки, Клементьев пошел осматривать деревушку. Она оказалась небольшой. Две короткие улицы, разделенные широкой полосой ракушечника, глядели друг на друга резными ставнями, почему-то выкрашенными лишь в коричневый цвет. Зелени было немного – в основном вишни и белоствольные тополя. Да и это было чахло и худосочно. Очевидно, на ракушечнике деревья приживались плохо. За все время, пока он обследовал деревню, Клементьев не встретил ни одного человека. Взрослые работали, а ребятишки рыбачили на лимане. Лишь на крыльце кафе «Счастливка» сидел подвыпивший человек, держа за руль прислоненный к ступенькам велосипед, словно строптивую козу.
Внутри кафе было чистым, пустым и уютным. Деревянный пол недавно полили водой, и он глухо пах старой, подгнившей сосной и почему-то свежими яблоками. Через низкую ограду видна была плита, давно остывшая, и два бака на ней. Клементьев долго ходил по полу, нарочно преувеличенно топая и при этом кашляя, пока на кухне не появилась молоденькая девушка с марлевой повязкой на голове. Она улыбнулась Клементьеву, словно старому знакомому:
– Вы что хотели?
– Осталось что-нибудь поесть?
– Нет, что вы…
Девушка охотно объяснила, что клиентура у них постоянная, что за день бывает двадцать семь человек, и кафе ориентируется на это количество, с небольшим запасом, конечно, на всякий пожарный случай. Пожарного запаса сейчас нет, так как его съел человек, сидящий на крыльце. Он местный и всегда питается дома, но сейчас поссорился с женой, изгнан из дома и с горя съел сразу две порции шницеля с гарниром да еще две скормил своему псу-волкодаву, с которым не разлучается.
– Можно ли заказать на обед три шницеля? – спросил Клементьев.
Можно, ответила девушка, и шницель она сделает и салаты из свежих помидоров А если они станут питаться у них постоянно, то она может брать им по утрам парное молоко и сметану, которые привозят в кооперативный ларек из соседнего колхоза – он торгует от 5.30 до 6 утра.
Клементьев сказал, что насчет этого он подумает. Ему очень понравилось и само кафе, и девушка, которая готова встать чуть ли не в пять часов, чтобы взять ему молоко и сметану.
Выпивший человек, который уничтожил весь аварийный запас кафе «Счастливка», все сидел на крыльце, держа велосипед за руль. На его челе лежала печать глубокой задумчивости. При виде Клементьева он слегка оживился.
– Слушай, человек, – сказал он, – довези меня до Бутовки.
– До какой Бутовки?
– Деревня такая. Три километра.
– А на чем же я вас довезу?
– Да на моем велосипеде. Я на багажник сяду, а ты меня повезешь. Я, видишь, какой хлипкий, а ты парень что надо.
– Почему же вы сами туда не поедете?
– Во-первых, я пьяный, а во-вторых, денег нет.
– При чем же здесь я? – удивился Клементьев.
– Пиво туда бочечное должны привезти Вот ты и угостишь меня парой кружек.
– Здорово придумано.
– Не хочешь – не надо.
Велосипедист потерял к Клементьеву интерес.
Магазинов в Счастливке оказалось два: промтоварный и продовольственный. Промтоварный находился на ремонте. Через современные витрины были видны горы пустых ящиков, валялись полуобструганные доски, щепки. Вероятно, магазин готовился перейти на самообслуживание.
В продовольственном стояла небольшая очередь. В большинстве женщины в брюках – наверно, отдыхающие, снимавшие в деревушке квартиры. Они брали подряд все, что было на витрине – консервы с пыльными заржавевшими этикетками, большие мятые банки с повидлом, липкие конфеты вразвес, хозяйственное мыло, почему-то свечи. В стороне толпилась кучка мужчин. Из разговоров можно было понять, что вот-вот должны были привезти водку. На Клементьева смотрели. Наверно, тут все были знакомы.
Клементьев встал в женскую очередь и зачем-то купил пару свечей. Свечи были не белые и поломанные, какие обычно продают в хозяйственных магазинах, а целые розовые и слегка витые. Они очень не гармонировали со старыми пыльными консервными банками. Наверно, поэтому Клементьев их и купил, хотя сначала намеревался взять трехлитровую банку с томатным соком – он очень любил томатный сок, но банка оказалась со ржавой крышкой, и он в последний момент попросил свечи.
Клементьев сунул свечи в карман. Карман был неглубокий, концы свечей с белыми хвостиками высовывались наружу, и чтобы не привлекать внимание прохожих, Клементьев прижал правую руку к боку.
Откуда-то неслась громкая танцевальная музыка. Решив исследовать все до конца, Клементьев пошел в ту сторону.
Музыка неслась из большого репродуктора, укрепленного на самой макушке столба. Столб стоял посредине небольшой площадки. Вокруг площадки, в тени пыльных тополей, располагалось несколько домиков барачного типа, столовая мест на пятьдесят под навесом и крашенный известью туалет с черными буквами в подтеках. Очевидно, это был небольшой местный пансионат.
Клементьев беспрепятственно прошел через раскрытую калитку и очутился среди гуляющих. В основном это были молодые девушки в коротких пышных юбках. Они ходили, взявшись под руки, вокруг большой клумбы с выгоревшими, только что политыми цветами. Несмотря на то, что клумба была мокрой, она все равно оставалась рыжей, как и все вокруг, и пахла не влажной землей, как положено пахнуть всем только что политым клумбам а водорослями и морем. Может быть, ее полили морской водой?
И опять на Клементьева смотрели.
У толстой кирпичной ограды, там, где была сделана узкая калитка, в прорези которой блестело под заходящим солнцем море, стоял зеленый ларек – турбазовская «точка». У ларька гомонила мужская очередь Подсмеивались друг над другом, шутили с продавщицей. Настроение у всех было хорошее. Через калитку с моря подходили все новые люди, в основном парами; женщины шли к домикам, мужчины пристраивались к очереди.
Очередь продвигалась быстро, сухонькая пожилая продавщица работала споро.
Клементьев взял сто пятьдесят водки, бутылку пива, пятьдесят граммов сыра и два больших, слегка пожелтевших огурца. Все было холодное: и сыр, и водка, и огурцы, а пиво – так просто ледяное, наверно, из морозильника: за спиной продавщицы урчал огромный белый холодильник.
Продавщица быстро обрезала у огурцов кончики, полоснула каждый огурец вдоль большим острым ножом и посолила крупной темной солью. Так же ловко она порезала сыр на маленькие кусочки.
– Хлеб надо?
– Кусочек.
Все она положила на пластмассовую коричневую тарелочку.
– Вы новенький?
– Только что приехал. А вы всех знаете?
– Почти.
– Благодарю вас.
– На здоровье. Если придете завтра пораньше, – продавщица чуть снизила голос, – могу дать ледку.
– Постараюсь.
«Завлекает, – подумал Клементьев. – Вербует клиентуру. Молодец».
Он взял пластмассовую тарелочку, граненый стакан с водкой, бутылку пива и расположился на скамейке в тени старой акации с редкой листвой. На соседней лавочке трое юнцов распивали бутылку вермута, вполголоса говорили о чем-то, очевидно о девушках, потому что все трое время от времени косились в сторону клумбы.
Клементьев выпил водку всю сразу из запотевшего стакана, большими глотками, закусил рыжим, но сладким и сочным огурцом и стал смотреть на небо над ларьком. Оно было ярко-розовым, но постепенно темнело.
Вверху, над головой, шумел плотный ветер, скрипя сучьями старого дерева. На скамейку падали черные, сожженные солнцем листья акации…
Бубнили парни.
Загадочно, приглушенно смеялись девушки у клумбы.
«Вся моя жизнь… Что-то не так…» – подумал Клементьев. Он закрыл глаза. Сквозь шум дерева, скрип и голоса донесся слабый, но удивительно настойчивый шум. Наверно, это шумело море. А может быть, ракушечник, тревожимый ветром.
Солнце село. От моря потянуло свежестью. Парк опустел – все ушли ужинать. Только с моря пробежали двое, на ходу вытираясь полотенцами, да у киоска клянчил бутылку пива знакомый велосипедист.
– У меня сад – десять вишен, а винограда не счесть, – убеждал он продавщицу. – И корова… А ты мне не веришь…
«Где же здесь пасти корову? Один ракушечник…», – думал Клементьев, наблюдая, как сереют вокруг краски. Небо словно подернулось пеплом, ракушечник стал желтым, над ларьком зажегся фонарь и превратил его в коричневый.
Буфетчица выглянула из ларька, посмотрела в одну, потом в другую сторону и стала закрывать окно изнутри большим фанерным щитом.
– Одну минуту, – оказал Клементьев. – Дайте ему бутылку пива.
– Разоритесь, если каждому пьянице будете подносить. – Женщина нехотя раскупорила бутылку.
Обрадованный велосипедист подсел к Клементьеву и стал пить из горлышка.
– Ты не бойся, братишка, – говорил он между глотками. – Я с тобой рассчитаюсь. У меня сад – десять вишен, а винограда не счесть. И корова…
– Есть ли в деревне лодки? – спросил Клементьев.
– Да есть. То есть одна лодка есть, братишка. Даже не лодка, а целый баркас. Хотите половиться?
– Не мешало бы.
– Я могу это дело соорганизовать. Как раз баркас у свата. Только он поломанный, мальчишки дно пробили. Надо дно заштопать. Плотника нанимать, братишка, надо. А тот меньше чем за бутылку не возьмется. Сам понимаешь, братишка…
Клементьев достал кошелек, отсчитал рублями пятерку.
– Когда он сможет сделать?
– Да хоть завтра. За бутылку-то…
Велосипедист аккуратно сложил деньги вчетверо и сунул в брюки, в карманчик для часов.
– У свата и парус есть. Если, братишка, парус поставить, очень далеко заплыть можно. Я место знаю – рыбы всегда навалом. Тонну можно взять.
В парке разом зажглись все фонари Буфетчица закрыла ларек на тяжелый замок, взяла с земли большую черную сумку и ушла Из кустов на дорожку выпрыгнули сразу две лягушки и начали оглядываться. Краски из серых стали темными.
III
Клементьев шел, глубоко зарываясь ногами в песок Сверху ракушечник уже успел остыть и покрыться ранней росой – туманною влагой, предвестником прохладной ночи, внутри же было тепло, почти горячо. Дорога до того, когда Клементьев шел сюда, была относительно ровной, сейчас же, когда с пляжа прошли на ужин отдыхающие, выглядела уменьшенной копией лунной поверхности.
Клементьев шел, ступая в чужие следы, и думал о только что прошедших десятках жизней, о которых он никогда ничего не узнает, кроме того разве, что видит их следы: рыхлые, большие – взрослых, маленькие, аккуратные – детей и подростков. Он шел, стараясь ступать в частые узкие следы, видимо молодой женщины или девушки, и думал о ней. Вот она сейчас ужинает… У нее свои привязанности, вкусы, привычки. И вот она сидит, ужинает и не знает, что кто-то идет по ее следам. И никогда не узнает.
Море сильно штормило. Синие валы катились друг за другом, шипя, с ходу выползали на пологий берег, как живые существа.
Вот и старый баркас, очевидно о нем говорил велосипедист. Дно его цело, но сам баркас глубоко ушел в песок, им давным-давно никто не пользовался: борта сухи и не пахнут ни смолой, ни рыбой. Волны пеной обвивали баркас. Вряд ли в этих местах бывают штормы сильнее этого, иначе бы незакрепленный баркас давно унесло в море.
За косой, на той стороне, у лимана горел костер. Наверно, это соседи готовили ужин. Клементьев специально завернул к лиману, чтобы пройти мимо и взглянуть на соседей.
Это была женщина. Она стояла на коленях в купальнике перед костром и раздувала огонь, время от времени кланяясь костру, как идолопоклонница.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Счастливка'
1 2 3