Евгений Пантелеевич Дубровин
Грибы на асфальте

Евгений Дубровин
Грибы на асфальте
Повесть сатирическая с лирическим уклоном

Гавриилу Николаевичу Троепольскому




Предисловие

Читатель, хорошо знакомый с классикой советской сатирической прозы, берет в руки новые книги этого жанра с некоторым недоверием. Он наизусть знает Ильфа и Петрова, гоняет по букинистам в поисках ставших библиографической редкостью книг Зощенко и мечтает о том, чтобы переиздали хотя бы «Избранное» этого великолепного мастера. Он подозревает, что классики на долгие годы вперед отобрали «сатирический хлеб» у многих работающих сейчас в этом цехе, и те лишь пользуются чужими словесами, трансформируя ранее написанное другими под сегодняшний день.
Может, это и не совсем так, но понять этого читателя можно. Известные нам высокие образцы неминуемо влекут за собой высокие критерии в оценке всего, что появляется сейчас под сатирической рубрикой.
От классиков «избавиться» трудно, и избежать соблазна не следовать им удается далеко не всегда даже маститым. А если автор начинающий сатирик? Ведь как бы ни стремился он создать вполне оригинальную вещь, ему очень и очень сложно – то ли в сюжетных ситуациях, то ли в манере обрисовки характеров, то ли (что бывает особенно часто) в языке, интонации – вырваться из «цепких когтей» уже знакомых в сатире образов и выйти на свою, самостоятельную дорогу.
Такая вот самостоятельная дорога открывается, на наш взгляд, перед большим фантазером и насмешником, молодым воронежским писателем Евгением Дубровиным. Он многое принял из богатого опыта наших замечательных сатириков. Принял, но не стал ни подражателем, ни эпигоном. Он нашел свой почерк и свой голос. Нашел себя. Его «сатирическая с лирическим уклоном повесть» поначалу была опубликована в воронежском журнале «Подъем». А теперь «Грибы на асфальте» отдаются, так сказать, на суд всесоюзного читателя.
…Это очень любопытное общество. «Общество грибов-городовиков» называется. Сокращенно ОГГ. Представьте – чистый асфальт, а на нем грибы. Растут, черти, на асфальте, вместо того чтобы селиться на унавоженном черноземе.
А сошлись несколько человек. Те, что институты окончили, а по распределению ехать неохота. Задумались буйные головушки: как быть? А очень просто. Надо жениться на дочерях начальства. И решили объединить свои усилия. Кто женится удачно – всех на хорошую работу устроит. Тут же распределили «объекты», назначили, в зависимости от степени вредности работы, оклады и выбрали правление во главе с экс-ветврачом Вацлавом Тимофеевичем Кобзиковым.
Поначалу дела общества шли превосходно. Многие члены ОГГ удачно зажгли свой семейный очаг и по уставу ежемесячно отчисляли в общественную кассу треть зарплаты. Поговаривали уже о переводе членов правления ОГГ на профессиональное положение.
Но Кобзиков… обюрократился. Завел секретаршу.
Перестал бывать на местах. Окружил себя холуями и подхалимами. Возвел себя в культ.
А тут еще газеты, радио и телевидение все настойчивей и настойчивей стали обличать членов ОГГ. Активизировал свою деятельность и горком комсомола,
«Грибы-городовики» встревожились, ринулись в поликлиники запасаться справками. Однако, несмотря на «гипертонию» и «инфаркт», большинству из них пришлось «безвременно уехать в колхоз».
«Тяжелая участь» постигла и самого председателя правления. Казалось бы, заветная его мечта осуществилась: он женился на дочери министра. Но при ближайшем рассмотрении министерская дочь оказалась всего-навсего… дочкой шофера.
Так перестало существовать общество, известное под названием ОГГ…
На первый взгляд может показаться, что идейный замысел повести Е. Дубровина – в гротескной форме разоблачить ту часть молодых специалистов, что стремятся всеми правдами и неправдами зацепиться за город и отвертеться от работы в селе. Если б это было только так, то можно было бы смело сказать: «А где ж здесь открытие? Где самостоятельная дорога? Старо все это и давно навязло в зубах!»
В том-то и дело, что не Кобзиков главный персонаж повести Дубровина. И не деятельность ОГГ объект особого внимания автора. Не так давно в нашу литературу пришел герой мало, а точнее сказать, совсем не похожий на своих молодых предшественников. В нем было хоть отбавляй сил и энергии, но он не знал, куда эту силу и энергию деть, что выбрать в жизни и чему себя посвятить. Порой ему казалось, что он уже все постиг, все тайны жизни для него раскрыты. Этакий маленький старичок всезнайка, гордый и неприкаянный, он с легкостью перепрыгивал из одной книги в другую, и с лица его не сходила скептическая ухмылка. Он порождал тревогу в сердцах читателей и своим вызывающим поведением сеял бури протеста в литературной критике. Но он оставался жить, оставался в общем таким же, только, может быть, чуть-чуть стал более критично относиться к собственной персоне да почаще задумываться: «А все-таки что же дальше?»
Эта мятущаяся личность, так называемый молодой герой молодой прозы напрашивался на пародию. Такая пародия – повесть «Грибы на асфальте».
То беззаботно и весело сыпля на ходу байками и остротами, то вдруг спотыкаясь на ровном месте и лепеча жалостливую ерунду, переходит со страницы на страницу парень, которому писатель «доверил» рассказать историю возникновения и краха ОГГ. Он-то и есть, так сказать, предмет исследования. Он тот же мальчик-инфантик, что несколько лет назад попробовал заявить о себе как об «истинном» герое нашей молодой прозы.
Гена Рыков, так же как и другие члены ОГГ, ищет способа удачно зажечь свой семейный очаг. Но в то же время он не ровня своим «одноклубникам». Где-то в глубине души Гена прекрасно сознает всю смехотворность положения «грибов».
Но если это так, то как же случилось, что такой человек забрался под черепаший панцирь обывательщины и боится высунуть голову, хлебнуть свежего ветра? Да потому, что это совсем не достаточно – уметь отличить хорошее от плохого. Надо еще уметь бороться – за себя, за других, за жизнь. А это-то как раз, несмотря на дарованные с детства хорошие задатки, Гене Рыкову пока не удается.
Болото мещанства засасывает Гену, потому что гораздо легче жить, ничего не делая, миновать трудности стороной, нежели идти им навстречу, бороться с ними и преодолевать. Он не утруждает себя думами о своем долге перед жизнью, перед окружающими его товарищами, с которыми вместе учился, работал и любил. И он теряет друга, дело, которому отдал пять лет в институте, любимую девушку.
Гена не только не в силах отстоять добро. Он не может деятельно сопротивляться и злу. Он презирает Тину, бывшую свою однокурсницу, с которой вместе трудился когда-то над дипломной работой, а теперь жену хозяина дома, в котором живут он и другие члены общества. Но он боится вступать с ней в открытый бой, ибо это может нарушить плавное течение жизни в республике «Ноев ковчег», вся конституция которой состоит из единственного параграфа: «Делай что хочешь!»
Ему омерзительно разъезжать по деревням и продавать так называемый монтаж «Вокруг света»… Но, отплевываясь и проклиная себя за это, он разъезжает. Он ненавидит болвана Алика Умойся, но стремится завладеть для него сердце Тани, милой и скромной девушки, потому что устав ОГГ обязывает помогать единомышленникам в скорейшем устройстве личных дел.
В жизни Гены Рыкова бывают моменты, когда он явственно чувствует дыхание настоящего, большого мира. Оно приходит к нему вместе с Катей, которая любит его и считает идеалом прекрасного человека. Не забывает старого друга и Ким, от души советующий ему поехать в деревню – оттуда прямая дорога в аспирантуру.
Но Гена не способен откликнуться на зов Добра, как не способен он активно противостоять и Злу. Пока он не обретет цели, пока не ощутит свою нужность делу и людям, он останется таким же, каким и был. Про себя он будет негодовать, измываться над собой и над единоутробниками-«грибами», будет ненавидеть схватившую его за горло обывательщину И в то же время он останется в том же «Ноевом ковчеге», так же трусливо и недоверчиво поглядывая через запыленное окошко на стремительно пробегающую мимо жизнь.
Нелегко вырваться Гене из затхлой действительности, в которой он оказался. Эта действительность – жизнь для себя, тунеядцы, приспособленцы, откровенные мещане. Здесь не только «грибы-городовики». Здесь и декан факультета механизации сельскохозяйственного института, в котором когда-то учился Гена, Наум Захарович Глыбка, и аспирант того же института карьерист Косаревский, и владелец «Ноева ковчега» Егор Егорыч, и многие, многие другие, самые разнообразные типы обывателей, самые разноликие.
За руку ведя всю эту вереницу перед глазами читателя, Дубровин словно хочет сказать: да, вроде бы мещанин нынче пошел не тот, каким изображали его классики. Вздыхая и охая, он загнал сафьяновую козетку, выкинул на помойку фикус и даже собственноручно приколотил в кухне воззвание, призывающее несознательных жильцов бороться за коммунистический быт. Мало того. Он в курсе текущей политики, его волнуют проблемы атомной физики и ультрамеханизации сельского хозяйства. Он даже и в космос не прочь слетать, раз имеются такие замечательные предпосылки вернуться обратно на Землю обетованную. Он неузнаваемо изменился, так сказать, омодернизировался, – наш современный мещанин. Но разве это меняет его сущность? Нет! Сущность его, как определил Михаил Зощенко, – «попасть в ногу со временем для того, чтобы прилично прожить и поплотнее покушать, – осталась прежняя. Распознавать мещанина надо через эту сущность, а не через оболочку, в которую он сегодня вырядился».
Заключительные страницы книги хоть прямо и не говорят о том, что Гена Рыков стал на путь окончательного исцеления, хоть сам он еще точно не знает, какую реальную форму это исцеление обретет, но ясно одно – он понял, что жить, как прежде, нельзя. Как прежде, он жить больше не может.
Сатирическая линия в повести раскрывает всю несостоятельность и алогичность подобной жизни. «Лирический уклон» убеждает, что герой начинает все серьезней и глубже задумываться над подлинной ценностью, каковою является для человека жизнь.
Мы уверены, что, познакомившись с повестью Евгения Дубровина «Грибы на асфальте», еще и еще раз задумается об этом и наш читатель.
Юрий Томашевский

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЭКИПАЖ «ЛЕТУЧЕГО ГОЛЛАНДЦА»


Гусиная ночь


Меня разбудило дребезжание упавшей на пол мыльницы. Приподнявшись на локте, я увидел, что кто-то лезет в окно. На фоне звездного неба отчетливо выделялась человеческая фигура. Незнакомец стоял на четвереньках. Руки и одежда его светились бледным синеватым сиянием. Отбросив одеяло, я вскочил.
В окно веяло ночной сыростью, колюче мерцали звезды, под кроватью верещал сверчок. Все было реально, кроме светящегося человека на подоконнике.
У меня не было сил даже крикнуть, когда испускающее сияние существо прыгнуло на пол и, оставляя мерцающие следы, прошло вглубь комнаты. Потом оно не спеша разделось и улеглось на кровать. Визгливо заскрипели пружины.
Стало очень тихо, только далеко шумели сады. Дикие мысли о человеке-невидимке, о привидениях и звездных пришельцах заметались в моей голове. Все когда-то читанное в детстве фантастическое, сказочное разом всплыло в памяти. Давно забытое чувство ледяного страха перед загадочным и необъяснимым сковало меня. Я уже открыл рот, собираясь закричать пронзительно, по-детски, на весь дом, но привидение на кровати зевнуло и произнесло.
– Ох, и жрать же я хочу, братец! У тебя там не завалялся окорок килограммчика на два?
С чувством некоторого разочарования я откинулся на подушку. Загадочное существо оказалось Вацлавом Кобзиковым.
– Пойди умойся, – сказал я. – Ты светишься, как чудотворная икона.
Плескаясь под умывальником, Вацлав чертыхался:
– А я смотрю – что за идиотизм! Наш дом полыхает, хотя темень страшенная! Ну, думаю, пить надо бросать…
– Очевидно, в мел попали примеси фосфора. Егор Егорыч купил его в какой-то химической артели.
Надев тапки, я вышел на улицу. Дом действительно светился. И без того странный по своей архитектуре, он напоминал теперь какое-то сказочное видение, возникшее по мановению палочки волшебника. Башенки, крылечки, пристройки и веранды, из которых состояло наше жилище, сбились в кучу под развесистый дуб, как цыплята под крыло наседки. Так и казалось, что распахнется одно из бесчисленных окошек и выглянет русалка с распущенными по плечам волосами.
Я вздохнул. В доме было все, кроме русалок.

* * *

Егора Егорыча и его необыкновенное строение мы открыли недавно. В конце апреля в нашем общежитии по неизвестным причинам рухнул потолок и студентам предложили временно расселиться по частным квартирам.
Весь день мы с Кимом безрезультатно ходили по прилегавшим к институту улицам, и только под вечер одна старушка поведала нам о существовании «Ноева ковчега».
«Там всех принимают, – сказала она. – Каждой твари по паре».
К тому времени мы настолько устали и проголодались, что были рады обосноваться хоть в самом аду, а не только в ковчеге нашего прародителя.
Но когда глянула на меня своими подслеповатыми оконцами хижина Егора Егорыча, я был буквально очарован. Только на иллюстрациях к сказкам бабушки Куприянихи увидишь нечто подобное.
Я открыл заскрипевшую калитку, и мы с Кимом очутились в большом дворе, обрамленном множеством крылечек. На веревках, протянутых через весь двор, сушилось белье. Его было так много, что пространство вокруг напоминало лежащее на боку парусное судно. Возле калитки, прикованный цепочкой к колу, сидел зеленый петух. При нашем появлении он злобно вскочил на ноги. Этот петух-цербер окончательно покорил меня.
Какие-то люди рыли яму в углу двора. Мы подошли.
– Кто здесь хозяин? – спросил Ким.
Мужчина, довольно моложавый на вид, в тельняшке, со шрамом на щеке, воткнул заступ в землю.
– У нас республика, – сказал он, весело скаля желтые крупные зубы. – Все хозяева.
– Мы студенты. Не найдется у вас комнаты?
Бывший моряк посмотрел на нас сочувственно:
– Студент не птица, на веточке не переночует. Ну, как, ребята? Возьмем их?
«Ребята» пробурчали что-то нечленораздельное. Группа возле ямы выглядела живописно и сильно напоминала интеллигентов, роющих укрепления во времена военного коммунизма. Особенно был забавен человек с бородкой клинышком, в золотом пенсне, неумело ковырявший лопатой.
– Согласны? Ну тогда полный вперед! – воскликнул человек в тельняшке. – Идите и живите!
– Где?
– А где хотите. Вся коробка ваша.
Мы были озадачены.
– А как насчет квартплаты? – поинтересовался я.
Бывший моряк махнул рукой:
– Сколько дадите, то и мое. Какой со студентов спрос! Лишь бы все было по-хорошему. Нажмем, ребята, а то уже темнеет!
«Ребята» взялись за лопаты, и на нас больше никто не обращал внимания.
– Какой-то подвох, – сказал Ким, когда мы отошли. – Чересчур добрый товарищ.
– Мне он понравился.
Мы, как всегда, заспорили, но развеять Кимовы подозрения мне все же удалось.
В одном из закоулков дома была свободная комнатушка, и мы в тот же вечер переехали туда.
Республика «Ноев ковчег» оказалась самой удивительной из всех республик, которые когда-либо существовали. Вся ее конституция состояла из единственного параграфа, который гласил: «Делай что хочешь!» Можно было всю ночь жечь электричество, рвать на хозяйском огороде огурцы, пользоваться хозяйским чайником, приходить и уходить в любой час суток. Квартплаты как таковой не существовало. Когда президенту республики нужны были деньги, он просил взаймы. При этом Егор Егорыч смущался.
Мне хозяин вообще нравился. Неизменно веселый, подвижной, он вечно был чем-то занят. Егор Егорыч обладал добрым сердцем, и еще не было случая, чтобы он бросил человека в беде. Особенно жалел хозяин людей, нуждавшихся в квартире. «Человек не птица, – говорил он, – на веточке не переночует. Ему требуется уголок». Строить новые уголки было слабостью Егора Егорыча. Дом рос, как на дрожжах. Я долго не мог ориентироваться в его лабиринтах. Все комнаты были невероятно перенаселены, но каждый день дом осаждали новые толпы квартирантов. Спастись от них можно было, только забаррикадировав дверь.
А Егор Егорыч все строил. Когда он, измученный, запыленный, трудился, возводя новый уголок, нам было просто стыдно. Мы чувствовали себя дармоедами и бездельниками. Особенно становилось неловко, когда не было денег заплатить за квартиру. Тогда каждый старался помочь и угодить хозяину чем только мог.
…Полюбовавшись свечением дома, я вернулся в комнату. Вацлав курил на кровати.
В нашу комнату Кобзиков попал при загадочных обстоятельствах.
Проснувшись однажды утром, я вдруг с изумлением увидел, что рядом со мной преспокойно храпит франт в черном костюме, с галстуком-бабочкой и в лакированных ботинках.
1 2 3 4