– Их пульты связаны с оптикой спутников. В подземном бункере выращивается искусственный мозг размером с волейбольную площадку…
– Мы же договорились, что переходим на «ты».
– Да, прости. Это крыло здания принадлежит «карантину». Тебе, как новичку, следует запомнить несколько правил. Главное из них такое – чем меньше проявляешь любопытства к работе других, тем дольше живешь. Я это говорю без всяких шуток. Не забывай, у нас закрытый институт.
Дима подошел к массивной установке и подключил к ней штекера двух кабелей, которые тянулись к изогнутым металлическим пластинам, похожим на локаторы.
– Рядом с нами располагаются лаборатории третьего отдела. Туда лучше не соваться. Парни из третьего отдела занимаются вопросами энергетического обеспечения, утилизацией и ликвидацией отработанного материала. Так что спешить на встречу с ними не стоит.
В его словах прозвучал какой-то намек, но я его не понял. Меня в тот миг интересовал другой вопрос.
– Слушай, а как ты меня вчера обездвижил? Это действие того прибора в углу комнаты, верно?
Нам бы такую технику при захвате террористов. Я вспомнил китайца-кунгфиста, которого мы брали в Хабаровске. Сколько поломанных носов, сколько работы у дантистов. А тут нажал на кнопку, и порядок.
Дима как-то странно посмотрел на меня и кивнул.
– Да, это тот приборчик.
Он указал мне на кресло, стоявшее между пластинами антенн, и пояснил, что эту установку я могу считать тренажером для путешествий в своем сознании. Я сел в кресло, он подключил датчики и нажал на десяток кнопок. Мне на голову плавно опустилась серебристая полусфера, похожая на шлем. В лицо пахнуло волной свежего воздуха. Слабый цветочный аромат вызвал головокружение. В уголках глаз заплясали зеленые и фиолетовые черточки.
– Сейчас, Марк, ты отправишься в одно из воображаемых пространств. Перед тобой стоит задача вспомнить себя – или хотя бы какой-нибудь элемент нашего мира. Такое воспоминание даст тебе контроль над ситуацией и в то же время заставит тебя импульсивно отреагировать каким-то действием или поступком. Если реакция окажется чрезмерной, возникнет разрыв в цепи событий. И в случае разрыва ты окажешься в следующем пространстве. Мы называем это переходом на новый план отраженной реальности. Тебе надо научиться принимать другие пространства легко и расслабленно. Когда мы не сопротивляемся и отрешенно созерцаем мир вокруг себя, разрывы восприятия исключаются, и законы нового уровня реальности помогают нам приспособиться к своему окружению.
У меня появилось чувство опасности. Что-то в его словах мне жутко не понравилось.
– Я заранее приношу извинения за возможные эксцессы. Тренажер устроен так, что при неудачном выборе действий и разрывах в цепи событий тебе будут предлагаться все худшие и худшие варианты пространств. Наши специалисты считают, что такая программа ускоряет процесс обучения и помогает пси-воину привыкать к особенностям странствий в воображаемых пространствах.
Я понял, откуда пришла тревога. Он снова водил меня за нос. Допустим, какие-то вибрации прибора ввели меня вчера в ступор. Но почему они не подействовали на Диму. Я открыл рот, чтобы спросить об этом, но порыв сухого и знойного ветра забил мое горло песком.
Бесконечную дорогу сжимали с двух сторон пологие склоны барханов. Жара уменьшилась. Солнце, уходя за горизонт, превратилось в слепящую точку на острие пути. Рядом стоял архангел. Белые крылья сияли в алых сумерках. Он преграждал мне путь, и я знал причину запрета. Его губы оставались неподвижными, но слова звучали, и слова были такие: «Ты опоздал. День кончился, и через миг наступит ночь. Порою лучше повернуть назад, чем никогда не возвратиться.» Я прошел мимо, и он проводил меня печальным взором. Словно прощался, словно от сердца отрывал…
Резкая боль пронзила тело. Она вливалась в ладони, поднималась к плечам и расходилась по телу тошнотворной волной. Люди покинули зал. Я стоял напротив зеркала и с наслаждением вдыхал сладкий запах бревенчатых стен. Тишину нарушал лишь треск восковых свечей. Полумрак помещения дрожал. Он то удалялся, то приближался ко мне. Я взглянул на зеркало и ошеломленно отшатнулся. В зеркале отражались я и мальчик. Он смотрел на меня с упреком – со слезой. От этого взгляда мне стало муторно на душе. Я закрыл глаза, а когда снова открыл их, зеркало уже было затянуто черной тряпкой. С плеча на мои колени спрыгнул маленький котенок – пушистый и почти невесомый. Я протянул к нему руку – да куда там. Он скакнул с колен на пол и исчез, так же незаметно, как промелькнула моя жизнь. И я понял тогда, какая она смерть… Да что с того? День уже кончился, и приближалась ночь…
– Что с тобой, Марк?
Дмитрий еще раз встряхнул меня за плечи. Я открыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов.
– Все не так сложно. Главное вспомнить себя – вспомнить пару моментов, которые отвлекут тебя от навязчивой притягательности этих пространств.
– Но откуда эти картины? В моей жизни никогда не было церковных свечей и песчаных барханов.
– Не обращай внимания на оформление. У нас огромный запас этой атрибутики, так что привыкай к смене событий и принимайся за дело. Сейчас мы попробуем забраться поглубже.
Я хотел задать ему очередной вопрос, но он вновь опустил мне на голову шлем, Мир погрузился в темноту. Тяжелый запах нечистот сдавил легкие. Ноги подогнулись, и я сел в мокрую грязь.
– Ничего, потерпи, – шепнул мне чей-то голос. – Уже скоро, я верю. Он придет, наш Уби, и все будет по-другому.
Уби действительно был важен для меня. Я не знал более великого человека, чем он. Мы все ждали его пришествия – ждали и дрожали от нетерпения. Какая-то мутная тьма и вздохи: «Вот… Скоро… Он придет, и все будет по-другому…»
Уби казался мне сильным и добрым. Я молился ему. Да и в кого еще было верить в этом затхлом сером колодце, где светлой точкой в вышине сияло имя величайшего из величайших. Уби! О нем слагали легенды и пели песни. Мы были раздавлены нашим бытием, и только он один мог указать нам путь к лучшей участи. Время от времени кто-то хватался за белые корни, торчавшие из стен, поднимался над нами на дрожащих ногах и кричал: «Я видел Его! Он уже идет!» И этот крик, как слезы, стекал по нашим лицам, падая в грязь, которую месили ноги людей.
Я потерял объективность. Меня захватило это нелепое ожидание. Я верил, что Уби – он и никто другой – нужен мне и всем тем, чьи эмоции отключили мои воспоминания об ином далеком мире. Я видел сны, в которых тихая песня матери пеленала меня счастливый покоем, спасая от холода и сырости пещеры. Я помнил слова отца о праведности веры наших предков. Но откуда тогда приходили образы солнца и звезд, цветов и желтой пыльцы на пчелиных лапках? Их не было в этом мире. Или, как бы сказал Дима, в этом воображаемом пространстве. Здесь не было ничего, кроме белых корешков, скользких стен и криков о вере и помощи. Это не мой мир, и я больше не хотел сидеть в этой дыре, ожидая какого-то Уби…
Спина заныла от неловкой позы. Я раскрыл глаза. Немного болела шея. Дети смотрели телевизор, и из их комнаты доносилась веселая песня: «Кубик-рубик, кубик-рубик…» В груди тяжело отозвалось и полетело куда-то вниз знакомое слово «Уби».
Раздался звонок. Я подошел к двери, шаркая тапочками. На пороге стояли двое.
– Марк? – спросил один из них.
– Да, – ответил я.
Второй ударил меня ножом в живот. Я слегка отклонился. Лезвие чиркнуло по ребрам. Ударом ладони я сломал ему переносицу. Он покатился вниз по ступеням лестницы. Первый выстрелил мне в грудь. Руки не слушались, ноги не двигались. Я не мог шевельнуть даже веками. Яркий свет лампы у потолка приводил меня в бешенство. Мужчина склонился надо мной и тихо засмеялся.
– Ну что, урод? Вот мы и встретились. Я муж той женщины, которую ты сбил машиной. Которую ты убил…
Он что-то говорил, но в моем уме вертелось слово «Уби». Мои губы приоткрылись, и из горла вылетело легкое шипение. Пуля, раздробившая позвонки, лишила меня возможности двигаться. Лицо мужчины исказилось от злости. Он вытащил из сумки шприц с длинной иглой и снова склонился надо мной.
– Ты умрешь, подонок. Умрешь в таких муках, о которых даже не подозревал.
Я смотрел на него и смиренно ждал смерти. Она отпустила меня у Бекеша. Она дала мне отсрочку в дисбате, но не сказала «прощай». И если мне суждено умереть, то какая разница, кто поможет этому – чернявый горец, помешанный на мнимой свободе, или ублюдок из института, сошедший с ума от наркотиков и любви к науке.
Мужчина вонзил иглу в мое сердце, но боли не было. Все ощущения пропали. Мной овладела отрешенность, и я понял, о чем говорил лаборант. Став простым свидетелем событий, я вышел из игры. Кто-то кого-то тыкал иглой, следуя сценарию, взятому из обширной коллекции в банке памяти. Как сказал Дима, «атрибутика».
Мой двойник умирал, подергиваясь в конвульсиях и широко раскрывая рот. Неужели рот действительно мог так широко раскрываться? Он превратился в черную дыру, которая, закручиваясь в воронку, росла на глазах. Дыра заполнила все пространство. Вращение черных слоев создавало вибрацию или, вернее, мягкое, но сильное давление, которое гнало меня к самому краю бездны. До рваного края дыры в бесконечность оставалось только несколько шагов, когда я вспомнил слова Дмитрия. Надо создать разрыв… Но как?
Неземная сила засасывала меня в темное пятно небытия. И тогда, расстегнув «молнию» на брюках, я помочился в другой мир. Прямо в неизвестность…
* * *
Когда мы вошли в просторный зал столовой, Дима, наконец, обрел дар речи.
– Боже мой, как я испугался! Мне казалось, что ты вот-вот войдешь туда.
– В дыру? – с усмешкой спросил я.
– В другой мир, – поправил он.
– А ты-то что боялся? Не понимаю.
– Марк, а как, по-твоему, ты попадаешь в эти пространства? Подумай, откуда мне известно о твоих похождениях?
– Наверное, ты – сканер. Следишь за мной, воспринимаешь информацию…
– Я сопровождаю тебя, Марк. И сканеры тоже сопровождают тебя в твоих путешествиях. Для нас, ты – дикий необъезженный жеребец с синдромом слабоумного самоубийцы. Ты мчишься навстречу гибели и тащишь нас за собой. Ты помочился в пасть смерти, а мы – себе в штаны.
– Нечего подглядывать, – пошутил я и похлопал его по спине.
Дима едва не упал. Когда он повернулся ко мне, я увидел в его глазах ту же ненависть, что и в первый день нашего знакомства. Какой чувствительный. Ничего, он учит меня, я – его.
– Никогда больше так не делай, Марк. Никогда!
Его голос дрожал, кадык подпрыгивал, а руки тряслись.
– Да что ты, Дима? Успокойся.
Промолчав весь обед и испепелив меня взглядами оскорбленной гордости, он, в конце концов, простил мою беспечность, и мы отправились на обещанную экскурсию по институту. Во многие места нас не пустили, но общее впечатление я получил. Это был небольшой городок. Люди здесь жили, работали, растили детей, ходили на танцы и в кино. Маленький закрытый городок, вокруг которого раскинулась степь, и у самого горизонта виднелись вышки с прожекторами, замыкавшие оградительный кордон.
Многие корпуса не имели ни окон, ни дверей – проходы туда пролегали под землей. Около силовой подстанции я заметил разрушенное строение. По бетонным стенам метровой толщины змеились широкие трещины. Верхняя часть здания обрушилась. Массивная арматура прогнулась причудливыми дугами. Дмитрий сказал, что это сделала женщина, взгляд которой обладал чудовищной разрушительной силой. Но я уже понял, что парень любил приврать, и не поверил ни одному его слову.
Мне очень хотелось посмотреть на «изолятор» и уродцев, однако нас туда и близко не подпустили, как, впрочем, и на объекты третьего отдела. Я понял, что люди этого подразделения нагнали страх на весь институт. Когда мы проходили мимо кафе, Дима сказал, что вечерами тут лучше не показываться.
– Это почему же? – удивился я.
– Потому что обязательно нарвешься на них.
Он имел в виду злодеев из третьего отдела.
– Я знал многих сотрудников, которые, совершив ту или иную профессиональную ошибку, буквально исчезали на территории института, – рассказал мне Дмитрий. – Хотя чаще людей просто запугивают. Когда человек нарушает субординацию или ведет свою игру, его отправляют в третий отдел. Он выходит оттуда тихий, как мышка и уже никогда не дерзит начальству. Если же возникают подозрения о его несанкционированных контактах с внешним миром, то он подвергается ликвидации. Такой процесс называют утилизацией.
– Его убивают?
– Не совсем. Он становится «энергоресурсом».
– Его сжигают?
– Не совсем. В лучшем случае у него изымают некоторые органы. В худшем – он становится «фабрикой» по производству редких гормонов и ферментов. Утилизация заканчивается процедурой, во время которой тело жертвы превращается в источник особого энергетического поля, используемого для изощренных физиологических удовольствий.
– А что происходит с человеком?
– Он сгорает изнутри. Интенсивность поля уничтожает плоть и разум.
– Прямо Бухенвальд какой-то. И ты говоришь, что в этом кафе по вечерам собираются убийцы в белых халатах?
– Сюда они приходят в обычной одежде. Это заведение как бы стало их клубом.
– Я не понимаю, почему их так боятся? Если ты знаешь свое дело, о какой «утилизации» может идти речь? Главное, профессиональная пригодность!
– Не будь тупым, Марк. Твою «профессиональную пригодность» определяют они. Наступишь кому-нибудь из них на ногу, и считай, что уже ни к чему не пригоден.
– А почему остальные позволили завести такой порядок? Я думал, в институтах работают умные люди – интеллигенты и ученые. А у вас тут правила, как в зоне…
– Ты прав. Здесь работают ученые. Но они создают империю зла, и это зло до корней пропитало их жизни.
Я взглянул на него и тихо спросил:
– А ты, значит, не такой?
– Да. Я другой. Особенный.
* * *
Когда мы вернулись в комнату с тренажером, Дмитрий рассказал о моих ошибках в работе с воображаемыми пространствами.
– Я надеюсь, что теперь ты знаешь, как оставаться в сюжете и как выходить из него. Следующим этапом будет сопровождение, о котором мы уже говорили. Сопровождение или ведение является важнейшей частью в работе любого сканера.
– А кто такой сканер? – прервал я его объяснения.
– Сканер – это человек, исследующий заданное пространство с целью выявления определенной информации. Например, сейчас меня дублируют три наших сотрудника – сканеры «карантина». Конечно, уровень их квалификации невысок по сравнению с коллегами в элитарных отделах института. Но каждый из них, набравшись опыта, займет со временем высокую ступень в иерархии нашего коллектива.
Он непроизвольно посмотрел в сторону соседней комнаты.
– В задачу сканера входит поиск информационного блока, внедрение в него, сопровождение, манипуляция с его составляющими элементами и адекватный выход. Если говорить на человеческом языке, манипуляция означает управление поведением сопровождаемых людей – вплоть до их физического уничтожения. Опытные сканеры могут влиять не только на людей, но и на другие информационные системы, которые сейчас модно называть эгрегорами. Мы пока не будем касаться этого вопроса и вернемся к теме сопровождения.
Он указал на тренажер, и я, вздохнув, сел на кресло в центре комнаты. Когда шлем опустился на голову, я снова почувствовал цветочный запах.
– Это какой-то газ?
– Да, – ответил Дмитрий. – Легкий стимулятор. А теперь попытайся представить эту комнату.
Я представил. Стол, горшок с цветком на окне, плафон лампы дневного света с отбитым уголком, потертый коврик на полу у двери. Я представил Дмитрия – вот он подходит к столу и включает магнитофон. И действительно зазвучала музыка. Я знал, что мои глаза были закрыты пластиной шлема, но этот газ творил чудеса. Я как бы видел сквозь шлем.
– Сейчас попытайся вывести свое внимание из тела. Представь, что все твои чувства покидают его и начинают перемещаться по комнате. Создай из них невидимый шар и управляй его движениями, переводя внимание в различные части комнаты.
Пока я пытался выполнить его инструкции, он сказал, что такой шар называют дублем. Если дублю придают человеческую форму, он называется двойником. Без стимуляторов на создание дубля уходит несколько лет, в течение которых осуществляется постепенный перенос чувств из тела в шар. Дима сказал, что сканеры, в основном, пользуются двумя препаратами: цитином и цитоэксом – новыми производными ЛСД. Цитоэкс настолько разрушает нервную систему, что через пять-шесть лет специалисты превращаются в психических калек. Они реагируют на любые изменения эмоционального поля людей, и даже слабая негативная мысль собеседника вызывает у них приступы истерии.
– Однако в эти состояния можно входить иным образом, – продолжил Дмитрий. – Если тебе удастся выделить дубль еще раз, обрати внимание на то, что происходит в твоем теле.
1 2 3 4 5 6 7 8
– Мы же договорились, что переходим на «ты».
– Да, прости. Это крыло здания принадлежит «карантину». Тебе, как новичку, следует запомнить несколько правил. Главное из них такое – чем меньше проявляешь любопытства к работе других, тем дольше живешь. Я это говорю без всяких шуток. Не забывай, у нас закрытый институт.
Дима подошел к массивной установке и подключил к ней штекера двух кабелей, которые тянулись к изогнутым металлическим пластинам, похожим на локаторы.
– Рядом с нами располагаются лаборатории третьего отдела. Туда лучше не соваться. Парни из третьего отдела занимаются вопросами энергетического обеспечения, утилизацией и ликвидацией отработанного материала. Так что спешить на встречу с ними не стоит.
В его словах прозвучал какой-то намек, но я его не понял. Меня в тот миг интересовал другой вопрос.
– Слушай, а как ты меня вчера обездвижил? Это действие того прибора в углу комнаты, верно?
Нам бы такую технику при захвате террористов. Я вспомнил китайца-кунгфиста, которого мы брали в Хабаровске. Сколько поломанных носов, сколько работы у дантистов. А тут нажал на кнопку, и порядок.
Дима как-то странно посмотрел на меня и кивнул.
– Да, это тот приборчик.
Он указал мне на кресло, стоявшее между пластинами антенн, и пояснил, что эту установку я могу считать тренажером для путешествий в своем сознании. Я сел в кресло, он подключил датчики и нажал на десяток кнопок. Мне на голову плавно опустилась серебристая полусфера, похожая на шлем. В лицо пахнуло волной свежего воздуха. Слабый цветочный аромат вызвал головокружение. В уголках глаз заплясали зеленые и фиолетовые черточки.
– Сейчас, Марк, ты отправишься в одно из воображаемых пространств. Перед тобой стоит задача вспомнить себя – или хотя бы какой-нибудь элемент нашего мира. Такое воспоминание даст тебе контроль над ситуацией и в то же время заставит тебя импульсивно отреагировать каким-то действием или поступком. Если реакция окажется чрезмерной, возникнет разрыв в цепи событий. И в случае разрыва ты окажешься в следующем пространстве. Мы называем это переходом на новый план отраженной реальности. Тебе надо научиться принимать другие пространства легко и расслабленно. Когда мы не сопротивляемся и отрешенно созерцаем мир вокруг себя, разрывы восприятия исключаются, и законы нового уровня реальности помогают нам приспособиться к своему окружению.
У меня появилось чувство опасности. Что-то в его словах мне жутко не понравилось.
– Я заранее приношу извинения за возможные эксцессы. Тренажер устроен так, что при неудачном выборе действий и разрывах в цепи событий тебе будут предлагаться все худшие и худшие варианты пространств. Наши специалисты считают, что такая программа ускоряет процесс обучения и помогает пси-воину привыкать к особенностям странствий в воображаемых пространствах.
Я понял, откуда пришла тревога. Он снова водил меня за нос. Допустим, какие-то вибрации прибора ввели меня вчера в ступор. Но почему они не подействовали на Диму. Я открыл рот, чтобы спросить об этом, но порыв сухого и знойного ветра забил мое горло песком.
Бесконечную дорогу сжимали с двух сторон пологие склоны барханов. Жара уменьшилась. Солнце, уходя за горизонт, превратилось в слепящую точку на острие пути. Рядом стоял архангел. Белые крылья сияли в алых сумерках. Он преграждал мне путь, и я знал причину запрета. Его губы оставались неподвижными, но слова звучали, и слова были такие: «Ты опоздал. День кончился, и через миг наступит ночь. Порою лучше повернуть назад, чем никогда не возвратиться.» Я прошел мимо, и он проводил меня печальным взором. Словно прощался, словно от сердца отрывал…
Резкая боль пронзила тело. Она вливалась в ладони, поднималась к плечам и расходилась по телу тошнотворной волной. Люди покинули зал. Я стоял напротив зеркала и с наслаждением вдыхал сладкий запах бревенчатых стен. Тишину нарушал лишь треск восковых свечей. Полумрак помещения дрожал. Он то удалялся, то приближался ко мне. Я взглянул на зеркало и ошеломленно отшатнулся. В зеркале отражались я и мальчик. Он смотрел на меня с упреком – со слезой. От этого взгляда мне стало муторно на душе. Я закрыл глаза, а когда снова открыл их, зеркало уже было затянуто черной тряпкой. С плеча на мои колени спрыгнул маленький котенок – пушистый и почти невесомый. Я протянул к нему руку – да куда там. Он скакнул с колен на пол и исчез, так же незаметно, как промелькнула моя жизнь. И я понял тогда, какая она смерть… Да что с того? День уже кончился, и приближалась ночь…
– Что с тобой, Марк?
Дмитрий еще раз встряхнул меня за плечи. Я открыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов.
– Все не так сложно. Главное вспомнить себя – вспомнить пару моментов, которые отвлекут тебя от навязчивой притягательности этих пространств.
– Но откуда эти картины? В моей жизни никогда не было церковных свечей и песчаных барханов.
– Не обращай внимания на оформление. У нас огромный запас этой атрибутики, так что привыкай к смене событий и принимайся за дело. Сейчас мы попробуем забраться поглубже.
Я хотел задать ему очередной вопрос, но он вновь опустил мне на голову шлем, Мир погрузился в темноту. Тяжелый запах нечистот сдавил легкие. Ноги подогнулись, и я сел в мокрую грязь.
– Ничего, потерпи, – шепнул мне чей-то голос. – Уже скоро, я верю. Он придет, наш Уби, и все будет по-другому.
Уби действительно был важен для меня. Я не знал более великого человека, чем он. Мы все ждали его пришествия – ждали и дрожали от нетерпения. Какая-то мутная тьма и вздохи: «Вот… Скоро… Он придет, и все будет по-другому…»
Уби казался мне сильным и добрым. Я молился ему. Да и в кого еще было верить в этом затхлом сером колодце, где светлой точкой в вышине сияло имя величайшего из величайших. Уби! О нем слагали легенды и пели песни. Мы были раздавлены нашим бытием, и только он один мог указать нам путь к лучшей участи. Время от времени кто-то хватался за белые корни, торчавшие из стен, поднимался над нами на дрожащих ногах и кричал: «Я видел Его! Он уже идет!» И этот крик, как слезы, стекал по нашим лицам, падая в грязь, которую месили ноги людей.
Я потерял объективность. Меня захватило это нелепое ожидание. Я верил, что Уби – он и никто другой – нужен мне и всем тем, чьи эмоции отключили мои воспоминания об ином далеком мире. Я видел сны, в которых тихая песня матери пеленала меня счастливый покоем, спасая от холода и сырости пещеры. Я помнил слова отца о праведности веры наших предков. Но откуда тогда приходили образы солнца и звезд, цветов и желтой пыльцы на пчелиных лапках? Их не было в этом мире. Или, как бы сказал Дима, в этом воображаемом пространстве. Здесь не было ничего, кроме белых корешков, скользких стен и криков о вере и помощи. Это не мой мир, и я больше не хотел сидеть в этой дыре, ожидая какого-то Уби…
Спина заныла от неловкой позы. Я раскрыл глаза. Немного болела шея. Дети смотрели телевизор, и из их комнаты доносилась веселая песня: «Кубик-рубик, кубик-рубик…» В груди тяжело отозвалось и полетело куда-то вниз знакомое слово «Уби».
Раздался звонок. Я подошел к двери, шаркая тапочками. На пороге стояли двое.
– Марк? – спросил один из них.
– Да, – ответил я.
Второй ударил меня ножом в живот. Я слегка отклонился. Лезвие чиркнуло по ребрам. Ударом ладони я сломал ему переносицу. Он покатился вниз по ступеням лестницы. Первый выстрелил мне в грудь. Руки не слушались, ноги не двигались. Я не мог шевельнуть даже веками. Яркий свет лампы у потолка приводил меня в бешенство. Мужчина склонился надо мной и тихо засмеялся.
– Ну что, урод? Вот мы и встретились. Я муж той женщины, которую ты сбил машиной. Которую ты убил…
Он что-то говорил, но в моем уме вертелось слово «Уби». Мои губы приоткрылись, и из горла вылетело легкое шипение. Пуля, раздробившая позвонки, лишила меня возможности двигаться. Лицо мужчины исказилось от злости. Он вытащил из сумки шприц с длинной иглой и снова склонился надо мной.
– Ты умрешь, подонок. Умрешь в таких муках, о которых даже не подозревал.
Я смотрел на него и смиренно ждал смерти. Она отпустила меня у Бекеша. Она дала мне отсрочку в дисбате, но не сказала «прощай». И если мне суждено умереть, то какая разница, кто поможет этому – чернявый горец, помешанный на мнимой свободе, или ублюдок из института, сошедший с ума от наркотиков и любви к науке.
Мужчина вонзил иглу в мое сердце, но боли не было. Все ощущения пропали. Мной овладела отрешенность, и я понял, о чем говорил лаборант. Став простым свидетелем событий, я вышел из игры. Кто-то кого-то тыкал иглой, следуя сценарию, взятому из обширной коллекции в банке памяти. Как сказал Дима, «атрибутика».
Мой двойник умирал, подергиваясь в конвульсиях и широко раскрывая рот. Неужели рот действительно мог так широко раскрываться? Он превратился в черную дыру, которая, закручиваясь в воронку, росла на глазах. Дыра заполнила все пространство. Вращение черных слоев создавало вибрацию или, вернее, мягкое, но сильное давление, которое гнало меня к самому краю бездны. До рваного края дыры в бесконечность оставалось только несколько шагов, когда я вспомнил слова Дмитрия. Надо создать разрыв… Но как?
Неземная сила засасывала меня в темное пятно небытия. И тогда, расстегнув «молнию» на брюках, я помочился в другой мир. Прямо в неизвестность…
* * *
Когда мы вошли в просторный зал столовой, Дима, наконец, обрел дар речи.
– Боже мой, как я испугался! Мне казалось, что ты вот-вот войдешь туда.
– В дыру? – с усмешкой спросил я.
– В другой мир, – поправил он.
– А ты-то что боялся? Не понимаю.
– Марк, а как, по-твоему, ты попадаешь в эти пространства? Подумай, откуда мне известно о твоих похождениях?
– Наверное, ты – сканер. Следишь за мной, воспринимаешь информацию…
– Я сопровождаю тебя, Марк. И сканеры тоже сопровождают тебя в твоих путешествиях. Для нас, ты – дикий необъезженный жеребец с синдромом слабоумного самоубийцы. Ты мчишься навстречу гибели и тащишь нас за собой. Ты помочился в пасть смерти, а мы – себе в штаны.
– Нечего подглядывать, – пошутил я и похлопал его по спине.
Дима едва не упал. Когда он повернулся ко мне, я увидел в его глазах ту же ненависть, что и в первый день нашего знакомства. Какой чувствительный. Ничего, он учит меня, я – его.
– Никогда больше так не делай, Марк. Никогда!
Его голос дрожал, кадык подпрыгивал, а руки тряслись.
– Да что ты, Дима? Успокойся.
Промолчав весь обед и испепелив меня взглядами оскорбленной гордости, он, в конце концов, простил мою беспечность, и мы отправились на обещанную экскурсию по институту. Во многие места нас не пустили, но общее впечатление я получил. Это был небольшой городок. Люди здесь жили, работали, растили детей, ходили на танцы и в кино. Маленький закрытый городок, вокруг которого раскинулась степь, и у самого горизонта виднелись вышки с прожекторами, замыкавшие оградительный кордон.
Многие корпуса не имели ни окон, ни дверей – проходы туда пролегали под землей. Около силовой подстанции я заметил разрушенное строение. По бетонным стенам метровой толщины змеились широкие трещины. Верхняя часть здания обрушилась. Массивная арматура прогнулась причудливыми дугами. Дмитрий сказал, что это сделала женщина, взгляд которой обладал чудовищной разрушительной силой. Но я уже понял, что парень любил приврать, и не поверил ни одному его слову.
Мне очень хотелось посмотреть на «изолятор» и уродцев, однако нас туда и близко не подпустили, как, впрочем, и на объекты третьего отдела. Я понял, что люди этого подразделения нагнали страх на весь институт. Когда мы проходили мимо кафе, Дима сказал, что вечерами тут лучше не показываться.
– Это почему же? – удивился я.
– Потому что обязательно нарвешься на них.
Он имел в виду злодеев из третьего отдела.
– Я знал многих сотрудников, которые, совершив ту или иную профессиональную ошибку, буквально исчезали на территории института, – рассказал мне Дмитрий. – Хотя чаще людей просто запугивают. Когда человек нарушает субординацию или ведет свою игру, его отправляют в третий отдел. Он выходит оттуда тихий, как мышка и уже никогда не дерзит начальству. Если же возникают подозрения о его несанкционированных контактах с внешним миром, то он подвергается ликвидации. Такой процесс называют утилизацией.
– Его убивают?
– Не совсем. Он становится «энергоресурсом».
– Его сжигают?
– Не совсем. В лучшем случае у него изымают некоторые органы. В худшем – он становится «фабрикой» по производству редких гормонов и ферментов. Утилизация заканчивается процедурой, во время которой тело жертвы превращается в источник особого энергетического поля, используемого для изощренных физиологических удовольствий.
– А что происходит с человеком?
– Он сгорает изнутри. Интенсивность поля уничтожает плоть и разум.
– Прямо Бухенвальд какой-то. И ты говоришь, что в этом кафе по вечерам собираются убийцы в белых халатах?
– Сюда они приходят в обычной одежде. Это заведение как бы стало их клубом.
– Я не понимаю, почему их так боятся? Если ты знаешь свое дело, о какой «утилизации» может идти речь? Главное, профессиональная пригодность!
– Не будь тупым, Марк. Твою «профессиональную пригодность» определяют они. Наступишь кому-нибудь из них на ногу, и считай, что уже ни к чему не пригоден.
– А почему остальные позволили завести такой порядок? Я думал, в институтах работают умные люди – интеллигенты и ученые. А у вас тут правила, как в зоне…
– Ты прав. Здесь работают ученые. Но они создают империю зла, и это зло до корней пропитало их жизни.
Я взглянул на него и тихо спросил:
– А ты, значит, не такой?
– Да. Я другой. Особенный.
* * *
Когда мы вернулись в комнату с тренажером, Дмитрий рассказал о моих ошибках в работе с воображаемыми пространствами.
– Я надеюсь, что теперь ты знаешь, как оставаться в сюжете и как выходить из него. Следующим этапом будет сопровождение, о котором мы уже говорили. Сопровождение или ведение является важнейшей частью в работе любого сканера.
– А кто такой сканер? – прервал я его объяснения.
– Сканер – это человек, исследующий заданное пространство с целью выявления определенной информации. Например, сейчас меня дублируют три наших сотрудника – сканеры «карантина». Конечно, уровень их квалификации невысок по сравнению с коллегами в элитарных отделах института. Но каждый из них, набравшись опыта, займет со временем высокую ступень в иерархии нашего коллектива.
Он непроизвольно посмотрел в сторону соседней комнаты.
– В задачу сканера входит поиск информационного блока, внедрение в него, сопровождение, манипуляция с его составляющими элементами и адекватный выход. Если говорить на человеческом языке, манипуляция означает управление поведением сопровождаемых людей – вплоть до их физического уничтожения. Опытные сканеры могут влиять не только на людей, но и на другие информационные системы, которые сейчас модно называть эгрегорами. Мы пока не будем касаться этого вопроса и вернемся к теме сопровождения.
Он указал на тренажер, и я, вздохнув, сел на кресло в центре комнаты. Когда шлем опустился на голову, я снова почувствовал цветочный запах.
– Это какой-то газ?
– Да, – ответил Дмитрий. – Легкий стимулятор. А теперь попытайся представить эту комнату.
Я представил. Стол, горшок с цветком на окне, плафон лампы дневного света с отбитым уголком, потертый коврик на полу у двери. Я представил Дмитрия – вот он подходит к столу и включает магнитофон. И действительно зазвучала музыка. Я знал, что мои глаза были закрыты пластиной шлема, но этот газ творил чудеса. Я как бы видел сквозь шлем.
– Сейчас попытайся вывести свое внимание из тела. Представь, что все твои чувства покидают его и начинают перемещаться по комнате. Создай из них невидимый шар и управляй его движениями, переводя внимание в различные части комнаты.
Пока я пытался выполнить его инструкции, он сказал, что такой шар называют дублем. Если дублю придают человеческую форму, он называется двойником. Без стимуляторов на создание дубля уходит несколько лет, в течение которых осуществляется постепенный перенос чувств из тела в шар. Дима сказал, что сканеры, в основном, пользуются двумя препаратами: цитином и цитоэксом – новыми производными ЛСД. Цитоэкс настолько разрушает нервную систему, что через пять-шесть лет специалисты превращаются в психических калек. Они реагируют на любые изменения эмоционального поля людей, и даже слабая негативная мысль собеседника вызывает у них приступы истерии.
– Однако в эти состояния можно входить иным образом, – продолжил Дмитрий. – Если тебе удастся выделить дубль еще раз, обрати внимание на то, что происходит в твоем теле.
1 2 3 4 5 6 7 8