«Горюнов А. Контакт первой степени тяжести»: Крылов; СПб.; 2004
ISBN 5-94371-539-8
Аннотация
Преуспевающий художник Борис Тренихин незадолго до своего таинственного исчезновения взялся написать портреты внуков нескольких членов правительства. И теперь раздраженные заказчики давят на следствие, требуя немедленно выяснить судьбу деятеля искусств.
Последний, кто его видел — Николай Белов, тоже популярный мастер кисти. Дело остается за малым — надо получить от Белова «чистосердечное» признание в убийстве друга.
-------------
Очень веселая, хорошая, и не глупая книга. Кому-то не понравится, а кто-то не сможет оторваться. Кто не читал - читайте!
Андрей Горюнов
Контакт первой степени тяжести
Все имена героев данного повествования и наименования организаций не совпадают с истинными. Большинство географических названий также отличаются от действительных, но отличаются незначительно. При желании можно вычислить верные координаты.
Следуя взаимно противоречащим обязательствам и исходя из взаимоисключающих соображений, я старался быть как можно конкретней, уходя тем не менее от тяготящей точности: заинтересованный доплывет, а остальным — по барабану.
Основные же причины такого не совсем обычного подхода к географическим названиям, а также смысл, вкладываемый в определение жанра — «роман-контакт» — станут, может быть, темой отдельной истории — если это будет угодно судьбе.

* * *
За кромкой далекого леса что-то вспыхнуло: мощно и ослепительно. Вспышка озарила зловеще-оранжевым светом темные клубы дыма, мгновенно взметнувшиеся там, далеко над лесными макушками, слева и справа от вспышки.
Вслед за вспышкой и клубами дыма над вечерней тайгой прокатился удар, сменившийся грохотом такой неудержимой силы и ярости, что, казалось, мир рушится, многократно предсказанный конец света настал.
На фоне оранжевого, клубящегося зарева одна из лесных макушек в середине бушующего огня вдруг начала расти, превращаясь в ровный и могучий ствол без веток, с острой конической вершиной.
Секунда, другая, и вот уже черная с заточенным верхом колонна отделилась от кромки тайги, повисла в небе, опираясь на лес сияющей, ревущей струей слепящего огня. И замерла так неподвижно — на картине.

* * *
– Плесецк. Космодром. Старт. — Подслеповато щурясь, посетитель вернисажа прочитал название картины и, повернувшись к ее автору, похвалил: — Удачно момент схватили, Николай Сергеевич! Казалось бы, статика — а движение чувствуется. Вполне! Поздравляю. Гениально!
– Спасибо, — кивнул в ответ автор, мужчина лет сорока с небольшим, и, улыбнувшись — сдержанно, официально — окинул зал пустым, отрешенным взглядом, но все же, конечно, взглядом, слегка светящимся и торжеством: человека несложно купить, было б желание.
Хихикая и подталкивая друг друга, к художнику подплыли две девицы лет восемнадцати, попросили автограф. Достав «паркер» с золотым пером, он взял протянутый ему каталог.
«Заслуженный художник Российской Федерации Николай Сергеевич Белов» — было набрано крупными буквами на обложке каталога сверху, а ниже, мельче, название экспозиции — «Полярное сияние».
Сколько же сил, средств, нервов, времени, крови и пота было вбито в сегодняшний день! Персональная выставка — это всегда нечто отдельное, но выставка, в которую вложена половина жизни… Не половина, конечно — доля. Лучшая доля.
«Другой не будет никогда-а-а…» — мелькнул в мозгу огрызок известного романса.
Тьфу!
Девочки испуганно отшатнулись, как-то очень одинаково, на удивление синхронно, но, тут же сообразив, что плевок адресуется, конечно, не им, а кому-то или чему-то еще, они столь же дружно качнулись назад, едва не столкнувшись при этом лбами. Завидная реакция! — мелькнуло в голове. В тот же момент он невольно представил обеих у себя в постели — такие две зеркальные друг другу, что с ними сделаешь — все или, наоборот — ничего? Он радостно фыркнул от этой мысли, и девочки-зеркалки, переглянувшись мимолетно, фыркнули ему в ответ. «Все! — решил он и размашисто расписался на обложке каталога: — Все с ними сделаешь».
– Народ надежный.
– Что вы сказали?
– Да ничего.
Плохо дело! Он болезненно сморщился, увидев себя со стороны — чужими глазами. Шиз. Неврастеник. Что его гложет последнее время? Неясно. Ясно одно — именно так и становятся мишенью. Легкой добычей для окружающих.
Последнее время он просто физически ощущал: его встревоженная физиономия просит у окружающих кирпича. Общеизвестно, что означает подобное настроение. Кто ищет, тот всегда найдет. Рожа просит — она своего добьется. Кирпич не сможет ей отказать. И он где-то здесь уже, на подлете. И часы у него сверены, и гироскопы раскручены. Сделал маневр, зашел на исходную, подключив в развороте твердотопливные ускорители. Метка цели в кресте. Не промахнется.
Все было гадко, безобразно до ужаса — и на душе, и в мыслях — абсолютно все, несмотря ни на что.
Откуда появилось это непонятное, злое, тревожное ощущение надвигающейся катастрофы? Еще утром, проснувшись ни свет ни заря, а точнее, как бы очнувшись от сна, он понял, что сегодня — день открытия выставки, его персональной выставки, которую он ждал и к которой старательно готовился — этот день буквально наезжает на него, неотвратимо и безжалостно, словно асфальтовый каток. Нет сил отпрыгнуть!
Нечто подобное случалось и раньше. Ощущение надвигающихся неприятностей, наваливающегося абзаца никогда его не подводило. Что-то произойдет наверняка и обломится острым по голове. Несмотря на предчувствие, ударит внезапно, влом: хлебалом только щелкнешь. Сгруппироваться не успеешь.
Единственное, что можно было сделать толкового, так это продолжать жить. Жить, ожидая удара. Рождества Христова. «Наши письма не нужны природе», — прозвучало тут же в ушах — и не как ответ, а как истина. В последней инстанции. Ну, слава богу! Наконец-то.
Цель достигнута.
Здесь, в закутке, можно было распустить слегка галстук, расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, закурить и отрешиться — минут на пять.
Он сел на подоконник, облегченно вздохнул и расслабился, прикрыв глаза: хорошо!

* * *
– Николай Сергеевич?
О боже! И здесь достали.
Перед ним стоял невысокий мужчина в летах уже, с сединой, лысоватый. Белов мог поклясться, что видит его впервые.
– Давайте познакомимся, — предложил мужчина.
– Давайте, — обреченно кивнул Белов. — Если это ни к чему не обязывает.
– Да как уж выйдет, — уклончиво вздохнул незнакомец. — Власов моя фамилия, Владислав Львович. Но вам это, конечно, ни о чем не говорит.
– Все равно очень приятно! — Белов протянул руку: — Белов Николай Сергеевич.
– Я знаю, — улыбнулся Власов.
– И я вас теперь тоже знаю! — поддел его Белов и, желая отвязаться как можно быстрее, подвел итог: — Ну вот и познакомились.
– Да нет, пока что не вполне, — неожиданно возразил Власов. — Дело в том, что интерес у меня к вам, увы, служебный. Я — старший следователь по особо важным делам Прокуратуры РФ. — Власов достал из нагрудного кармана удостоверение и предъявил его Белову: — Вот, ознакомьтесь.
Белов, не знавший за собой никакой вины, равнодушно скользнул глазами по ксиве.
– Ну? Дальше-то что?
– А вот что: я хотел бы вас пригласить к себе.
– Я, знаете, по гостям-то не ходок.
– Да вы не поняли. Не в гости, в прокуратуру.
– Ну вот! Тем более. — Белов даже слегка разозлился: — Делать мне больше нечего, — по казенным домам шататься.
– Повестку пришлем — так придется!
– Так вот и пришлите. — «Ишь, легкой жизни захотел, псина», — мелькнуло в голове. — Что это вы с такой угрозой-то в голосе? Я не из пугливых. Тоже мне, деятель! Выпили, что ли?
Однако Власов пропустил замечание Белова мимо ушей.
– Скажите, вы смогли бы завтра ко мне пожаловать?
– Это смотря по тому — зачем. И на каком основании.
– Ну, мы побеседуем с вами немного.
Белов слез с подоконника и встал прямо напротив Власова, демонстративно засунув руки в карманы брюк по локти и свесив дымящуюся мальборину с нижней губы.
– О чем же беседовать-то: мне — да с вами?
– Есть тема, есть.
«Вот оно! — стукнуло где-то внутри у Белова — в мозгу и под сердцем. — Вот оно самое!»
– Вы абсолютно уверены, что не ошиблись адресом?
Власов несколько удрученно кивнул головой, подтверждая: нет, не ошибся, уверен.
– Так завтра? Придете? Вот адресок я вам сейчас нашкрябаю, а повесточку — уж это завтра, у меня в логове прям сразу же и оформим, если она вам нужна. В одиннадцать ноль-ноль?
– Ну, завтра — едва ли! — отмахнулся Белов с неприязненной улыбкой. — Не так просто. Вам нужно ведь, а не мне. Поэтому надо созваниваться. Загодя. Или официально — повесткой. А то как-то вы не к месту, не ко времени. Во-первых, это мне непонятно, а во-вторых, ничего у вас и не выйдет.
– То есть завтра — никак?
– Да вы сами прикиньте: сегодня презентация, а в двадцать два начнется банкет! Во сколько все это кончится?
– Я вам повестку могу прислать, — настойчиво сообщил Власов с отчетливой угрозой в голосе. — И никуда не денетесь.
– Ну, так и пришлите! А то вы только обещаете.
– Хотите так? Мы можем так.
– Да я вообще никак не хочу, — скривился Белов. — Ни так, ни этак. И давить не надо, совсем этого не люблю!
– Да я и не давил. Простите.
– Вот это лучше. У вас все выходит, когда вы захотите. — Белов задумался. Тянуть было бессмысленно. Неопределенность и ожидание не лучшее состояние души. — Сколько же времени потребует эта наша с вами «беседа»?
Власов пожал плечами:
– Минут этак двадцать… потребует первая беседа.
– Ох, мама! Что ж, значит, будет еще и вторая беседа?
– Не исключаю.
– Мне это нравится. Вы сразу предполагаете, что одного разговора не хватит!
– Да. Именно так, к сожалению.
– Ну, это слишком! — Белов повернулся было, чтобы уйти, но вдруг остановился и вздохнул. — Двадцать минут, говорите, вам требуется? У меня сейчас есть двадцать минут. Давайте-ка, поговорим и покончим на этом.
– Здесь? — Власов подозрительно скосился на парочку, входящую в закуток.
– А что такого-то?
– Да ничего! Боюсь, вы сами потом пожалеете.
– Я понял вас, — поморщился Белов. — Сейчас сообразим. Так. Устроит вас кабинет директора?
– Да устроит, думаю. Главное, чтоб вас устраивал.
«Вот гадина-то! — мелькнуло в голове у Белова. Было видно, что тип этот, Власов, из редких сволочей. — Вкрадчивый, гад».
– Прошу! — Белов отступил на полшага назад, указывая и уступая Власову дорогу.

* * *
– Лена! — Белов кивнул на ходу миловидной девушке лет двадцати с небольшим, одиноко стоящей посреди выставочного зала. Было сразу заметно, что с экспозицией она хорошо знакома и выполняет здесь роль неприкаянного статиста, которому неожиданно навязали вдруг функции распорядителя.
– Лен, отлучусь минут на двадцать. Разговор. — Белов кивнул ей на Власова. — Похороводься без меня. Буду у Антона в кабинете. К десяти ровно шли всех наверх, в банкетный. Тут я и подгребу — о'кей?
– Я не знаю. Коля…
– Знаешь! Все ты знаешь! А в десять десять, и не позже, я явлюсь как штык. Но вы не ждите меня, сразу начните — ура! — и сразу, без меня.
Лена хотела что-то еще возразить, но, встретившись взглядом с глазами Белова, вздохнула и промолчала.
Больше всего ей хотелось исчезнуть сейчас отсюда вместе с ним. Но положение обязывало.
Сегодня у нее здесь роль.
Поганая роль — хозяйки. Хозяйки на птичьих правах. Была бы женой — ну пусть, а то ведь так. Только теперь, отстояв на вахте этот бесконечный вечер, она поняла, что согласилась на эту роль совершенно напрасно! Только мука одна.
Лена ощущала всем телом, всей сущностью особый, патологический интерес к своей персоне. Каждая вторая пара косилась на нее. Указывали на нее друг другу как бы незаметно, с плохо скрываемой усмешкой. Ну вот! И эта стерва не преминула бельмами стрельнуть и цыкнуть что-то на ухо своему ослу. Взгляд дряни, цепляющий за сердце, как заусенец за колготки. А ведь сама — вот фильм-то ужасов! Гротеск. Босх. Гойя. Не баба, а вот именно сон разума, рождающий чудовищ.
Лена услышала, как двое молодых — студенты, видимо — причмокнули хором, подонки.
– Вот эти б ножки — да мне на плечи! — заметил один, усилив размашистым жестом свое заявление.
И оба заржали как кони, запертые в горящей конюшне.
«Странно, — подумала Лена. — Несбыточная мечта, высказанная вслух, рождает скорее печаль, а не радость, не смех. Да и — пускай — окажись даже мои ноги на его плечах не в сексуальном плане — ну, через горную речку он перенес бы меня — так в этом тоже ничего смешного. Чудаковатые парни», — пришла она к выводу.
А вот уже иное: звук непонятный, но явно злой. Отчетливая аура окружающей ее женской неприязни, казалось, шевелила корни волос, крапивно жгла кожу на спине.
В глазах оглянувшегося Белова она уловила обреченность. И поняла: случилось что-то! Снова у него неприятности.
Господи, как же его жалко! Он так всегда переживает!
Но что могло случиться — сегодня, сейчас?
И ведь не подойдешь, не спросишь!
Она кивнула Коле вслед и перекрестила его — мысленно.

* * *
В кабинете директора два бородатых и, видно, маститых художника допивали третью бутылку шампанского.
– Мон шер, Николя! Вот неожиданность!
– Привет!
– Мы про тебя как раз говорили. Наработал ты много, но… А это кто с тобой? Заказчик, что ли? Покупатель — по глазам вижу. Хитришь, Николай Сергеич. Слыхал, чего Абажур замочил про тебя на Кузнецком сегодня утром?
Белов заметил пустую бутылку дешевого портвейна, стоящую на подоконнике за полузадернутой бархатной шторой. Уличный фонарь отражался мертвящей, голубой звездой на зеленом боку опустевшей посудины. «Готовый натюрморт, — мелькнуло в голове. — Молдавский крепкий. Тренихин мог бы написать такое влет, а я не попаду, — мелькнуло в голове у Белова. — Чуть цвет, на четверть тона не влистишь — все пропало. Ощущение утратится мгновенно. Визуально чувствую, понимаю, а цвет не передам. Слабо».
– Ребята, — попросил Белов — Пошли бы вы погуляли.
– Слушай, а с чего это ты черный-то такой? Угрюм-река. Не обижайся, старичок! Давай-ка, за тебя! Коля…
– На, вставь стаканчик!
Чувствовалось, что оба они были уже вполне: еще б пивка им по чуть-чуть и все — стоп, машина, отрыть кингстоны…
– Братцы! — Белов взял категоричный тон. — Неужто не ясно? Совсем вы, что ль? Надо поговорить нам тут. По делу.
– С тета на глаз, — сострил один из бородачей.
– Да говорите, ничего! — разрешил второй маститый, хамя явно сознательно. — Вы нам не помешаете.
Белов мгновенно раскалился в ответ, но тут же самопотушился: на рожон переть резона не было.
– Как бы тебе, Миш, объяснить, чтобы ты врубился скоренько и вместе с тем чтоб ты, милый мой, не обиделся?
– Понял-понял! — Миша успокаивающе вскинул руку и неуклюже попытался встать. — Все, Коля. Улетаем. Полетели.
– Твой день — твоя воля, — вздохнул второй, вставая и забирая недопитую бутылку. — Или оставить? — он вопросительно качнул бутылкой в воздухе.
– Нет, нет! — вмешался Власов.
– А я тебе ничего не предлагаю! — довольно агрессивно заметил бородач. — Я тебя вообще не знаю, откуда ты тут взялся, хрен моржовый…
– Мы начинаем ровно в десять, — сбивая разговор на более миролюбивые тона, напомнил Белов.
– В десять — само собой, — подтвердили коллеги, покидая кабинет.

* * *
– Я слушаю вас. — Белов демонстративно плюхнулся в директорское кресло. Удобно устроившись в нем с видом хозяина, он небрежно указал следователю на стул посетителя: — Прошу!
Власов пододвинул стул поближе к столу, уселся точно напротив Белова — лицо в лицо и, точно так же, как и Белов, по-хозяйски раздвинул бумаги, захламлявшие стол. Освободив на столе перед собой место, он расположил на нем портативный диктофон.
– Не возражаете?
– А как тут возразишь? — удивился Белов.
– Да, тут не блажь — необходимость: мы протокол-то у себя распечатаем и завтра вам пришлем. Вы — подпишете.
– Ах, протокол? Так это что же, выходит — допрос, а не беседа?
– Да нет, пока беседа. Разговор.
– А протокол при чем здесь? Если это беседа.
– Как? Протокол беседы. Ну-с, я включаю! Так вот. Поводом для нашего разговора, Николай Сергеевич, является бесследное исчезновение небезызвестного, видимо, вам Тренихина Бориса Федоровича, 1954 года рождения, заслуженного, как и вы, художника Российской Федерации. Вы были хорошо ведь с ним знакомы, Николай Сергеевич?
– Что, с Борькой? — удивился Белов. — Знаком? Да вы с ума сошли!
– То есть? — опешил Власов. — Вы хотите сказать, что первый раз о таком человеке слышите?
– Нет, я хочу сказать нечто обратное. С Борисом мы с семнадцати лет. Огонь, воду, медные трубы. «Знаком»! — язвительным тоном повторил Белов. — Вот глупость-то! Да Борька — друг! Брат, черт возьми! — Белов расхохотался: его совсем было отпустило, но вдруг он спохватился и осекся: — Что это вы плетете? Куда Борька исчез?
1 2 3 4 5 6 7