А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Нет, – сказал я, – с меня довольно.
– Как хочешь, – сказал Джек. Он налил себе порядочную порцию и добавил воды. Он немного повеселел.
– Ну и компания, эти, что приезжали, – сказал он. – Наверняка хотят бить. Так, чтоб без риска.
Потом, немного погодя, он добавил:
– Что ж, они правы. Какой смысл рисковать? Выпей, Джерри, – сказал он. – Ну, выпей со мной.
– Мне это не нужно, Джек, – сказал я. – Мне и так хорошо.
– Только один, – сказал Джек. Его уже немного развезло.
– Ладно, – сказал я.
Джек налил немного в мой стакан, а в свой побольше.
– Люблю выпить, – сказал он. – Если б не бокс, я бы, наверно, здорово пил.
– Наверно.
– Знаешь, – сказал он, – я много упустил из-за бокса.
– Зато у тебя куча денег.
– Да, – сказал Джек. – Для этого я и стараюсь. А все-таки я много упустил.
– Ну что, например?
– Да вот, например, с женой. И дома мало приходится бывать. И для моих девочек это плохо. Спрашивает их какая-нибудь подружка – из таких, знаешь, светских барышень: «Кто твой отец?» – «Мой отец – Джек Бреннан». Это плохо для них.
– Э, – сказал я, – ничего это не значит. Были б только у них деньги.
– Да, – сказал Джек, – денег я для них припас.
Он налил себе еще. Бутылка была уже почти пуста.
– Подлей воды, – сказал я. Джек добавил воды.
– Ты не знаешь, – сказал он, – как я скучаю по жене.
– Знаю, – сказал я.
– Нет, ты не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, каково это.
– В деревне все-таки лучше, чем в городе.
– А мне, – сказал Джек, – совершенно все равно. Ты даже представить себе не можешь, как я по ней скучаю.
– Выпей еще.
– Я пьян? Заговариваюсь?
– Есть немножко.
– Ты даже понять не можешь, каково мне. Никто не может понять.
– Кроме жены, – сказал я.
– Она знает, – сказал Джек. – Она-то знает. Уж она знает, будь покоен. Она знает.
– Подлей воды, – сказали.
– Джерри, – сказал Джек, – ты даже понять не можешь, каково мне бывает.
Он был пьян вдребезги. Он пристально смотрел на меня. Взгляд у него был какой-то слишком пристальный.
– Сегодня ты будешь спать, – сказал я.
– Слушай, Джерри, – сказал Джек. – Хочешь заработать? Поставь на Уолкотта.
– Вот как?
– Слушай, Джерри. – Джек отставил стакан. – Смотри. Я сейчас пьян. Знаешь, сколько я на него ставлю? Пятьдесят тысяч.
– Это большие деньги.
– Пятьдесят тысяч. Два против одного. Получу двадцать пять чистых. Поставь на него, Джерри.
– Выгодное дело, – сказал я.
– Все равно мне его не побить, – сказал Джек. – Тут нет никакого жульничества. Я ведь все равно не могу его побить. Почему же не заработать на этом?
– Подлей воды, – сказал я.
– После этого боя уйду с ринга, – сказал Джек. – Брошу все к чертям. Все равно он меня побьет. Почему же не заработать?
– Ясно.
– Целую неделю не спал, – сказал Джек. – Всю ночь лежу и мучаюсь. Не могу спать, Джерри. Ты даже понять не можешь, каково это, когда не спишь.
– Плохо.
– Не могу спать. Не могу, и кончено. Сколько ни тренируйся, а какой толк, если не можешь спать, верно?
– Верно.
– Ты даже понять не можешь, Джерри, каково это, когда не спишь.
– Подлей воды, – сказал я.
Часам к одиннадцати Джек был готов, и я уложил его в постель. Он засыпал стоя. Я помог ему раздеться и лечь.
– Теперь ты будешь спать, Джек, – сказал я.
– Да, – сказал Джек, – теперь я засну.
– Спокойной ночи, Джек, – сказал я.
– Спокойной ночи, Джерри, – сказал Джек. – Один у меня есть друг – это ты.
– Да ну тебя, – сказал я.
– Один только друг, – сказал Джек. – Один-единственный.
– Спи, – сказал я.
– Сплю, – сказал Джек.
Внизу, в конторе, Хоган сидел за столом и читал газеты. Он посмотрел на меня.
– Ну, уложил своего дружка? – спросил он.
– Готов.
– Лучше так, чем совсем не спать, – сказал он.
– Да.
– А вот поди объясни это газетным писакам.
– Ну, я тоже пошел спать, – сказал я.
– Спокойной ночи, – сказал Хоган.
Утром, часов в восемь, я сошел вниз и позавтракал. Хоган работал со своими клиентами в сарае. Я пошел туда и стал смотреть на них.
– Раз! Два! Три! Четыре! – считал Хоган. – Хэлло, Джерри, – сказал он. – Джек встал?
– Нет. Еще спит.
Я пошел к себе в комнату и уложил вещи. В полдесятого я услышал, как Джек ворочается за стеной. Когда я услышал, что он спускается по лестнице, я тоже пошел вниз. Джек сидел за завтраком. Хоган тоже был там, он стоял у стола.
– Как себя чувствуешь, Джек? – спросил я.
– Ничего.
– Хорошо спал? – спросил Хоган.
– Спал на славу, – сказал Джек. – Во рту скверно, но голова не болит.
– Вот видишь, – сказал Хоган. – Это потому, что виски хорошее.
– Припиши к счету, – сказал Джек.
– Когда вы едете? – спросил Хоган.
– После завтрака. Одиннадцатичасовым.
– Сядь, Джерри, – сказал Джек. Хоган ушел. Я сел к столу. Джек ел грейпфрут. Когда ему попадалась косточка, он выплевывал ее в ложку и сбрасывал на блюдце.
– Я вчера здорово накачался, – начал он.
– Да, выпил немножко.
– Наболтал, наверно, всякого вздору.
– Да нет, ничего особенного.
– Где Хоган? – спросил он. Он доедал грейпфрут.
– В контору ушел.
– Что я там говорил насчет ставок? – спросил Джек. Он держал ложку и тыкал ею в грейпфрут.
Вошла горничная, поставила на стол яичницу с ветчиной и убрала грейпфрут.
– Дайте мне еще стакан молока, – сказал ей Джек. Она вышла.
– Ты сказал, что ставишь пятьдесят тысяч на Уолкотта, – сказал я.
– Это верно, – сказал Джек.
– Это большие деньги.
– Не нравится мне это, – сказал Джек.
– Может еще и по-другому обернуться.
– Нет, – сказал Джек. – Он до смерти хочет стать чемпионом. Эти жулики на нем не промахнутся.
– Ничего нельзя знать наперед.
– Нет. Ему нужно звание. Для него это важней денег.
– Пятьдесят тысяч большие деньги, – сказал я.
– Это простой расчет, – сказал Джек. – Я не могу победить. Ты же знаешь, что я не могу победить.
– Пока ты на ринге, всегда есть шанс.
– Нет, – сказал Джек. – Я выдохся. Это простой расчет.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прилично, – сказал Джек. – Выспался, а это мне как раз и нужно.
– Ты будешь хорош на ринге.
– Да, будет на что посмотреть, – сказал Джек.
После завтрака Джек вызвал жену по междугородному телефону. Он сидел в телефонной будке.
– За все время первый раз ее вызывает, – сказал Хоган.
– Он каждый день ей писал.
– Ну да, – сказал Хоган, – марка ведь стоит только два цента.
Мы попрощались с Хоганом, и Брюс, негр-массажист, отвез нас на станцию в двуколке.
– Прощайте, мистер Бреннан, – сказал он, когда подошел поезд. – Надеюсь, вы ему расшибете котелок.
– Прощайте, – сказал Джек и дал Брюсу два доллара.
Брюсу много пришлось над ним поработать. Лицо у него вытянулось. Джек заметил, что я смотрю на два доллара в руках у Брюса.
– Это все оплачено, – сказал он. – Массаж Хоган тоже ставит в счет.
В поезде Джек все время молчал. Он сидел в углу – билет у него был засунут за ленту шляпы – и смотрел в окно. Только раз он повернулся и заговорил со мной.
– Я предупредил жену, что возьму на ночь номер у Шелби, – сказал он. – Это в двух шагах от Парка. А домой вернусь завтра утром.
– Отличная мысль, – сказал я. – Жена тебя когда-нибудь видела на ринге?
– Нет, – сказал Джек. – Никогда не видела.
Я подумал – какого же он ждет избиения, если не хочет показываться домой после матча. На вокзале мы взяли такси и поехали к Шелби. Вышел мальчик и забрал наши чемоданы, а мы пошли в контору.
– На какую цену у вас есть номера? – спросил Джек.
– Есть только номера на две кровати, – сказал конторщик. – Могу вам предложить прекрасную комнату на две кровати за десять долларов.
– Это дорого.
– Могу предложить вам комнату на две кровати за семь долларов.
– С ванной?
– Конечно.
– Ты можешь переночевать со мной, Джерри, – сказал Джек.
– Да нет, – сказал я, – я остановлюсь у зятя.
– Я это не затем, чтобы ты платил, – сказал Джек. – А так, чтобы деньги зря не пропадали.
– Запишитесь, пожалуйста, – сказал конторщик. Потом прочитал про себя наши фамилии. – Номер двести тридцать восемь, мистер Бреннан.
Мы поднялись на лифте. Комната была большая и хорошая, с двумя кроватями и дверью в ванную.
– Шикарно, – сказал Джек.
Лифтер поднял шторы и внес наши чемоданы. Джек и не подумал дать ему на чай; тогда я дал ему двадцать пять центов. Мы помылись, и Джек сказал, что нужно пойти куда-нибудь поесть.
Мы пообедали у Хэндли. Там было много знакомых. В середине обеда вошел Джон и сел за наш столик. Джек ел, а разговаривал мало.
– Как у вас с весом, Джек? – спросил Джон.
Джек уписывал солидный обед.
– Хоть одетым могу взвешиваться, – сказал Джек. Он всегда легко сгонял вес. Он был прирожденным легковесом и никогда не толстел. У Хогана он еще потерял в весе.
– Ну, это у вас всегда в порядке, – сказал Джон.
– Да, это в порядке, – сказал Джек.
Мы пошли в Парк взвешиваться. Условия матча были: сто сорок семь фунтов в три часа дня. Джек стал на весы, обернув полотенце вокруг бедер. Стрелка не шевельнулась. Уолкотт только что взвешивался и теперь стоял в сторонке; вокруг него толпился народ.
– Дайте поглядеть на ваш вес, Джек, – сказал Фридмен, менеджер Уолкотта.
– Пожалуйста. Но тогда и его при мне взвесьте. – Джек мотнул головой в сторону Уолкотта.
– Сбросьте полотенце, – сказал Фридмен.
– Сколько? – спросил Джек.
– Сто сорок три фунта, – сказал толстяк, возившийся, у весов.
– Здорово согнали, Джек, – сказал Фридмен.
– Взвесьте его, – сказал Джек.
Уолкотт подошел. Он был белокурый, с широкими плечами и руками, как у тяжеловеса. Зато ноги у него были коротковаты. Джек был выше его на полголовы.
– Хэлло, Джек, – сказал он. Лицо у него было все в шрамах.
– Хэлло, – сказал Джек. – Как самочувствие?
– Очень хорошо, – сказал Уолкотт. Он сбросил полотенце и стал на весы. Таких широких плеч и такой спины я еще ни у кого не видел.
– Сто сорок шесть фунтов и двенадцать унций. – Уолкотт сошел с весов и ухмыльнулся Джеку.
– У вас разница в четыре фунта, – сказал ему Джон.
– К вечеру будет еще больше, – сказал Уолкотт. – Я теперь пойду пообедаю.
Мы пошли в уборную, и Джек оделся.
– Крепкий паренек, – сказал мне Джек.
– Судя по виду, ему часто доставалось.
– О да, – сказал Джек. – В него попасть не трудно.
– Вы теперь куда? – спросил Джон, когда Джек был одет.
– Обратно в отель, – сказал Джек. – Вы обо всем позаботились?
– Да, – сказал Джон. – Там все сделают.
– Пойду теперь прилягу, – сказал Джек.
– Хорошо. А без четверти семь я зайду за вами, и мы пойдем ужинать.
– Ладно.
Когда мы пришли в номер, Джек снял башмаки и пиджак и лег. Я сел писать письмо. Время от времени я поглядывал на Джека. Он не спал. Он лежал совсем тихо, но глаза у него то и дело открывались. Наконец он встал.
– Сыграем в криббедж, Джерри? – сказал он.
– Давай, – сказал я.
Он раскрыл чемодан и достал карты и доску для криббеджа. Мы сыграли несколько партий, и Джек выиграл у меня три доллара. Потом в дверь постучали, и вошел Джон.
– Хотите сыграть в криббедж, Джон? – спросил Джек.
Джон положил шляпу на стол. Она была вся мокрая. Пальто у него тоже было мокрое.
– Дождь идет? – спросил Джек.
– Льет как из ведра, – сказал Джон. – Я ехал в такси, но попал в затор, пришлось добираться пешком.
– Давайте сыграем в криббедж, – сказал Джек.
– Вам бы надо поесть.
– Нет, – сказал Джек. – Пока еще не хочется.
С полчаса они играли в криббедж, и Джек выиграл у Джона полтора доллара.
– Ну, ладно, – сказал Джек. – Пойдем, что ли, ужинать.
Он подошел к окну и выглянул на улицу.
– Все еще дождь?
– Да.
– Поедим здесь, в отеле, – сказал Джон.
– Хорошо, – сказал Джек. – Сыграем еще партию. Кто проиграет, платит за ужин.
Немного погодя Джек поднялся и сказал:
– Вам платить, Джон. – И мы пошли вниз и поужинали в большом зале.
После ужина мы вернулись в номер, и Джек еще раз сыграл с Джоном и выиграл у него два с половиной доллара. Джек совсем развеселился. У Джона был с собой саквояж, и в нем все что нужно для матча. Джек снял рубашку и воротничок и надел фуфайку и свитер, чтобы не простудиться на улице, а костюм для ринга и халат уложил в чемоданчик.
– Готовы? – спросил его Джон. – Сейчас велю вызвать такси.
Скоро зазвонил телефон, и снизу сказали, что машина пришла.
Мы спустились в лифте, прошли через вестибюль, сели в такси и поехали в Парк. Шел проливной дождь, но перед входом на улице стояла толпа. Все места были проданы. Когда мы проходили в уборную, я увидел, что зал набит битком. От верхних мест до ринга, казалось, было добрых полмили. В зале было темно. Только фонари над рингом.
– Хорошо, что не вынесли на открытую сцену, – сказал Джон. – А то как быть под таким дождем?
– Полный сбор, – сказал Джек.
– На такой матч и больше бы пришло, – сказал Джон. – Зал не вмещает.
– Погоду наперед не закажешь, – сказал Джек.
Джон подошел к дверям уборной и заглянул внутрь. Джек сидел там, уже в халате, скрестив руки, и смотрел в пол. С Джоном было двое секундантов. Они выглядывали из-за его плеча. Джек поднял глаза.
– Он уже вышел? – спросил он.
– Только что вышел, – сказал Джон.
Мы стали спускаться. Уолкотт как раз выходил на ринг. Его хорошо встретили. Он пролез под канатом, поднял руки, сложенные вместе, улыбнулся, потряс ими над головой, сперва в одну сторону, потом в другую, и сел. Джеку много хлопали, когда он пробирался сквозь толпу. Джек ирландец, а ирландцев всегда хорошо встречают. Ирландец не сделает такого сбора в Нью-Йорке, как еврей или итальянец, но встречают их всегда хорошо. Джек поднялся на ступеньки и нагнулся, чтобы пролезть под канатом, а Уолкотт вышел из своего угла и наступил на нижний канат, чтобы Джеку удобней было пройти. Публике это страшно понравилось. Уолкотт положил Джеку руку на плечо, и они постояли так несколько секунд.
– В любимцы публики метите? – спросил Джек. – Уберите руку с моего плеча.
– Ведите себя прилично, – сказал Уолкотт.
Публика любит такие вещи. Как они благородно держат себя перед боем! Как они желают друг другу удачи!
Когда Джек стал бинтовать себе руки, Солли Фридмен перешел в наш угол, а Джон пошел к Уолкотту. Джек просунул большой палец в петлю бинта, а потом гладко и аккуратно обмотал руку и крепко завязал ее тесьмой у кисти и дважды вокруг суставов.
– Эй, эй, – сказал Фридмен. – Куда столько тесьмы?
– Пощупайте, – сказал Джек. – Она же совсем мягкая. Не придирайтесь.
Фридмен оставался с нами все время, пока Джек бинтовал другую руку, а один из секундантов принес перчатки, и я натянул их на Джека, размял и завязал.
– Фридмен, – сказал Джек, – какой он национальности, этот Уолкотт?
– Не знаю, – сказал Солли. – Датчанин, что ли.
– Он чех, – сказал секундант, принесший перчатки.
Рефери позвал их на середину ринга, и Джек вышел. Уолкотт вышел улыбаясь. Они сошлись, и рефери положил обоим руки на плечи.
– Ну-с, любимчик, – сказал Джек Уолкотту.
– Ведите себя прилично.
– Что это вы выдумали назваться Уолкоттом? – сказал Джек. – Вы разве не знаете, что он был негр?
– Выслушайте, – сказал рефери и прочитал им какое полагается наставление. Раз Уолкотт прервал его. Он ухватил руку Джека и спросил:
– Могу я бить, если он захватит меня вот так?
– Уберите руку, – сказал Джек. – Нас еще не снимают для кино.
Они разошлись по углам. Я снял халат с Джека, он налег на канат и несколько раз согнул ноги в коленях, потом натер подошвы канифолью. Раздался гонг, и Джек быстро повернулся и вышел. Уолкотт подошел к нему, они коснулись друг друга перчаткой о перчатку, и едва Уолкотт опустил руку, как Джек провел двойной джеб [короткий прямой удар, применяемый на близком расстоянии] левой в голову. Не было на свете лучшего боксера, чем Джек. Уолкотт пошел на него, все время двигаясь вперед, опустив подбородок. Он предпочитает работать крюками [крюк – удар согнутой рукой, один из самых сильных в боксе] и держит руки низко. Все, что он умеет, – это бить. Но всякий раз, как он приближался, Джек бил левой. Казалось, что это происходит само собой. Джек только поднимает руку – и удар уже нанесен. Три или четыре раза он опережал правой, но Уолкотт тогда подставлял плечо, и удар шел высоко в голову. Уолкотт как все файтеры [файтер – боксер, действующий не столько искусством, сколько силой удара]. Единственно, чего он боится, это такого же удара, как его собственные. Он закрыт всюду, где ему грозит сильный удар. А джебы левой его не беспокоят.
На четвертом раунде у него уже шла кровь, и все лицо было разбито. Но всякий раз, как они сближались, Уолкотт бил крюками с такой силой, что у Джека пониже ребер с обеих сторон появились два больших красных пятна. Всякий раз, как он подходил близко, Джек связывал его, потом освобождал руку и бил его апперкотом, но если Уолкотту удавалось освободить руку, он наносил Джеку такой удар по корпусу, что на улице было слышно. Он файтер.
Так продолжалось еще три раунда. Они не разговаривали. Они все время работали. Мы тоже усердно работали над Джеком между раундами.
1 2 3