Не было ничего невозможного в том, чтобы овладеть хотя бы частью города, а если Рим окажется в опасности, один из римских командующих или оба вместе поторопятся на выручку и оставят Капую. Ганнибала беспокоило только уныние кампанцев – как бы они не сдались сразу вслед за его уходом, – и он нашел нумидийца, который за большую плату вызвался пронести в Капую письмо. Нумидиец явился к римлянам под видом перебежчика, а из римского лагеря пробрался в осажденный город.
Письмо состояло сплошь из ободрений. Пуниец объяснял свое решение и клялся, что отвлечет от Капуи неприятельские силы.
Карфагеняне в одну ночь переправились через реку Шольтурн и с запасом продовольствия на десять дней тронулись к Риму.
Квинт Фульвий заранее узнал о плане Ганнибала и сообщил в сенат. Сенаторы по-разному откликнулись на это известие, каждый – в согласии со своим характером и складом ума. Многие считали, что нужно немедленно стянуть к Риму войска со всей Италии, забыв и о Капуе, и о прочих заботах. Но Фабий Максим говорил, что стыдно отступать от Капуи, поддавшись на хитрость и на угрозы Ганнибала. Пустые это угрозы! Сам Юпитер и другие боги оборонят город Рим тем войском, которое в нем стоит. Возобладало мнение, среднее меж тем и другим. Постановили написать командующим под Капуей, сколько войска в Риме (сколько у Ганнибала и сколько требуется для продолжения осады, они осведомлены сами), и, если они могут помочь столице без всякого ущерба для осады, пусть один из них прибудет в Рим.
Когда послание сената было доставлено в лагерь, полководцы без колебаний согласились, что идти надо и что пойдет Квинт Фульвий Флакк: Аппий еще не поправился после ранения. Отобрав пятнадцать тысяч пехоты и тысячу конников, Флакк перешел с ними Вольтурн. Он выяснил, что Ганнибал двинулся Латинской дорогою и послал гонцов в города вдоль Аппиевой дороги, чтобы собрали и держали наготове съестные припасы и чтобы с отдаленных полей и хуторов хлеб свозили к дороге Из Рима на юго-восток, в Кампанию, вели две главные дороги; обе сходились в Капуе. Узнав, какую из них выбрал Ганнибал, Фульвий, естественно, выбирает другую.
. Все было исполнено, и ни одной задержки в пути не случилось. К тому же и сами воины то и дело призывали друг друга прибавить шаг, помня, что родина ждет от них защиты и помощи.
У реки Лйрис Ганнибал остановился: окрестные жители разрушили мост. Один из них помчался в Рим. Его появление вызвало в столице ужас. К рассказу гонца тут же прибавились тысячи вымышленных подробностей, и ложные слухи усиливали панику. Из всех домов доносился женский плач, отовсюду почтенные матери семейств стекались к храмам, падали на колени, обнимали алтари, простирали руки к небесам и молили богов вырвать Рим из пасти врага. Сенат заседал прямо на Форуме, чтобы в любой миг подать нужный совет консулам, преторам или иным властям. Одни принимают поручения и спешат занять доверенные им посты, другие приходят спросить, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Везде появляются караулы – на Капитолии, на стенах, вокруг всего города. В разгар этой сумятицы и этих приготовлений вступил в Рим Квинт Фульвий Флакк. Он прошел через город и стал лагерем за стеною, на Эсквилинском поле Поле у подошвы Эсквилинского холма, самого большого и высокого из семи холмов, на которых стоял Древний Рим.
. Там же расположились со своими легионами консулы Гней Фульвий и Публий Сульпиций.
Наведя мост через Лирис, Ганнибал двинулся дальше, опустошая соседние поля, и чем ближе к Риму, тем более жестокими делались опустошения, тем больше народу убивали и захватывали в плен головные разъезды нумидийцев. Лагерь карфагеняне разбили у реки Аниена, всего в четырех с половиною километрах от Рима. С двумя тысячами всадников Ганнибал подъехал чуть не вплотную к стене и поскакал вдоль нее, разглядывая укрепления и самый город. Пунийцы держались так свободно и беспечно, что Фульвий, трясясь от негодования, послал конницу побеспокоить незваных гостей. На Эсквилинском поле завязался бой, и консулы велели нумидийским перебежчикам – их было около тысячи двухсот, и размещались они на Авентине Авентин – еще один из семи римских холмов.
– принять в нем участие, считая, что никто лучше нумидийцев не способен для борьбы на местности, изрытой канавами, среди домов, садов, гробниц, изгородей.
С Капитолия заметили, как нумидийцы спускаются по склону Авентинского холма, и вообразили, будто Авентин занят неприятелем. Это вызвало такой приступ отчаяния, что, не будь за стенами пунийского лагеря, толпа кинулась бы вон из города; теперь же люди запирались в домах, и метали на улицу камни и дротики, и ранили своих в уверенности, что это враги. Унять смятение и обнаружить ошибку никак не удавалось, потому что улицы были забиты крестьянами, которые вместе со своим скотом спасались в городе от резни и грабежа.
Конное сражение римляне выиграли. Но весь остаток дня и следующая ночь ушли на то, чтобы хоть как-то успокоить растревоженную столицу.
На другой день Ганнибал выстроил войско к бою. Фульвий и консулы не отклонили вызова. Но когда все было готово, вдруг разразился ливень с градом, и противники разошлись, мокрые до нитки, едва удерживая оружие в руках. Назавтра выстроились снова на том же месте – и снова такая же буря с ливнем и градом. Но как только враги расходились по своим лагерям, небо сразу же очищалось, наступала тишина и покой. Карфагеняне сочли это божественным знамением, и Ганнибал, как рассказывают, грустно заметил:
– В первый раз собственное неразумие помешало мне взять Рим, во второй – судьба.
И еще два обстоятельства расшатали и обрушили его надежду, одно – серьезное, другое – маловажное. Дела в Риме не останавливались, несмотря на близость врага, и Ганнибалу доложили, что в эти самые дни послано подкрепление в Испанию. А кроме того, ему доложили, что поле у Аниена, где карфагеняне разбили свой лагерь, было назначено к продаже, и нашелся покупатель, и дал настоящую цену. Ганнибал был взбешен. Он тут же позвал глашатая и велел объявить, что назначает к продаже лавки менял на римском Форуме.
Отступив от Рима, Ганнибал в Кампанию не вернулся, а через Самний, Апулию и Луканию проследовал в Бруттий, к проливу, отделяющему Италию от Сицилии, да так стремительно, что чуть не захватил город Рёгий на берегу пролива. А в Капуе между тем узнали о возвращении Квинта Фульвия из-под Рима и дивились, почему не видно Ганнибала. Но удивление скоро рассеялось: капуанцы узнали, что Ганнибал бросил их на произвол римлян и судьбы.
Падение Капуи. Пир у Вибия Виррия.
Римские командующие еще раз довели до сведения осажденных, что всякий кампанский гражданин, который в ближайшие дни явится из города в лагерь, будет свободен от вины и от наказания. Но никто не явился. Не честь и не стыд удерживали капуанцев, но страх: они не верили, что римляне способны их простить. Никто не решался позаботиться о себе сам, но и об общем благе уже никто не думал. Сенат не собирался, никого из именитых граждан нельзя было увидеть ни на форуме, ни в любом ином из общественных мест. Все сидели по домам, со дня на день ожидая гибели родины и собственной гибели.
Делами города заправляли теперь двое начальников карфагенского гарнизона, но легко понять, что их больше волновало собственное будущее, чем будущее союзников. Они составили Ганнибалу письмо в выражениях не только откровенных, но прямо-таки резких и горьких. «Вместе с Капуей, – писали они, – ты предаешь в руки врагов и нас, карфагенян: мы умрем под пыткой. Не для того перевалил ты через Альпы, чтобы воевать с Тарентом или Регием. Место пунийского войска – рядом с римскими легионами. Потому-то и сопутствовала нам удача при Каннах, при Тразименском озере, что мы сходились с врагом лагерь к лагерю. Ты должен быть здесь, подле Капуи, главный театр войны – здесь!»
Письмо передали нумидийцам, которые за большую плату вызвались его доставить. Нумидийцы явились к Фульвию и сказали, что терпеть голод в Капуе больше нет сил и что они переходят к римлянам. Объяснение показалось уважительным и правдоподобным, и при первой же возможности нумидийцы бежали бы из римского лагеря, если бы там же случайно не оказалась одна женщина из Капуи, хорошо знакомая с кем-то из мнимых перебежчиков. Она донесла Фульвию, что нумидийцы его обманывают, и что у них письмо к Ганнибалу, и что она готова повторить это на очной ставке со своим знакомцем. Того немедленно привели, и сперва он отпирался наотрез, говоря, что знать эту женщину не знает и видит ее впервые, но, когда принесли орудия пытки, перестал запираться. Письмо разыскали, «перебежчиков» выловили, высекли розгами, отрубили им руки и прогнали назад в Капую.
Эта свирепая расправа окончательно сломила дух капуанцев. Народ столпился у курии, требуя, чтобы верховный городской правитель созвал сенат. А если, сенаторы и на этот раз не пожелают показаться на людях и подумать о судьбе отечества, народ грозил силою вытащить их из домов! Под такою угрозою сенат собрался в полном составе. Все говорили, что надо отправить к римлянам послов, но, когда очередь дошла до, Вибия Виррия, который в свое время убеждал сенат и народ изменить Риму, он сказал:
– Очень уж короткая у вас память, господа сенаторы! Вы забыли, в какое время изменили мы Риму? Забыли, как замучили насмерть римских граждан, сколько раз делали, вылазки против римского лагеря и как призывали на псь мощь Ганнибала? Забыли, наконец, какою непримиримою ненавистью пылают к нам римляне? Так я вам напомню!
Враги-чужеземцы – в Италии, повсюду война, а римляне, ни на что не обращая внимания, посылают обоих консулов вместе осаждать Капую. Ганнибал нападает на их лагерь, едва не захватывает его – все равно они не отступаются от начатого. Ганнибал идет на самый Рим, он уже у самых стен, у ворот, он ясно дает понять, что отнимет у них столицу, если они не оставят в покое Капую, – они не оставляют нас в покое! Дикие звери, как бы ни были они разъярены, и те бросают все и несутся на помощь своим детенышам, если заслышат их жалобные крики в логове. Римлян не смогла оторвать от Капуи ни осада их города, ни стоны жен и детей, такие громкие, что, казалось, долетали и сюда, ни разорение и поругание их домов, алтарей, храмов, могил их предков. Вот как они жаждут нашей крови! И, пожалуй, по заслугам: будь мы на их месте, мы поступали бы в точности так же.
Скрываться от смерти я не должен – такова уже воля богов, судивших победу врагу, а не нам, – но мук и унижений, которые готовит нам римлянин, могу избежать. Я не увижу гордого Аппия Клавдия и надменного Квинта Фульвия, не пойду в оковах за триумфальною колесницею по улицам Рима, чтобы затем меня удушили в темнице или, привязав к столбу и в клочья изорвав спину розгами, обезглавили ликторским топором. Не увижу я, как будет гореть мой город, как поволокут в неволю девушек, юношей, матерей. Всех, кто вместе со мною не хочет этого увидеть, я приглашаю к себе на пир. Когда мы насытимся и утолим жажду, я пущу по кругу чашу и первый отхлебну сам. Эта чаша избавит тело от муки, душу – от унижений и навеки аакроет нам глаза и уши. Слуги сложат на дворе костер и сожгут наши трупы. Вот единственно достойный и единственно свободный путь к смерти. Враги будут дивиться нашему мужеству, а Ганнибал узнает, каких союзников он бросил и предал.
Почти все слушали Виррия с одобрением, но далеко не все нашли в себе силы исполнить то, что сами же одобряли. Большинство сената, уповая на милосердие римского народа, так хорошо им знакомое по прежним войнам, постановило нарядить посольство с изъявлением покорности. В дом к Вибию Виррию направились двадцать семь сенаторов. Они возлегли за пиршественный стол и, замутив рассудок вином, приняли яд. Потом они подали друг другу руки и в последний раз обнялись, плача над собственною судьбою и судьбою отечества. Иные остались у Вибия, чтобы исчезнуть в пламени общего костра, иные разошлись по домам. Однако же вино и обильная пища ослабили действие яда, и большая часть гостей Вибия провели в предсмертных страданиях всю ночь и даже начало следующего дня. Впрочем, все испустили дух раньше, чем городские ворота отворились перед врагом.
Расправа с мятежным городом.
В Капую вступил римский легион и тысяча всадников из союзнической конницы. Командир легиона первым делом распорядился сдать оружие, затем расставил караулы у вороту чтобы никто не ускользнул, быстро и без пролитья крови взял в плен пунийский гарнизон и, наконец, приказал сенаторам идти в лагерь. Там их немедленно заковали в цепи, и под конвоем они побрели назад – за золотом и серебром, какое у кого было. Всего набралось золота восемьсот восемьдесят один килограмм, серебра – десять тысяч) двести восемнадцать килограммов. Пятьдесят три сенатора, известные как главные зачинщики и сторонники измены, были развезены по двум соседним городам и помещены под стражу.
Насчет наказания виновных Клавдий и Фульвий никак не могли сговориться. Клавдий считал, что они заслуживают снисхождения, Фульвий был непримирим, и Клавдий предлагал, чтобы спор их рассудил римский сенат. Кроме того, он считал необходимым допросить арестованных, чтобы выяснить, состоял ли кто из латинских союзников в тайном сговоре с Капуей. Против такого допроса Фульвий возражал категорически.
– Нельзя, – заявил он, – тревожить верных союзников пустыми подозрениями. Нельзя полагаться на слова негодяев, никогда не задумывавшихся над тем, что они говорят и как поступают.
Несмотря на крайнее ожесточение Фульвия, Аппий Клавдий не сомневался, что товарищ его Дождется определения сената и не станет действовать на собственный страх и риск. Но Фульвий велел военным трибунам и начальникам союзных отрядов приготовить к походу две тысячи конников и в третью стражу ночи выехал с ними в ближний из двух городов, где находились под стражею кампанские сенаторы. Прибыли на рассвете и проследовали прямо на городскую площадь. Фульвий распорядился привести заключенных. Все, как один, были высечены розгами и обезглавлены.
Оттуда во весь опор поскакали во второй город. Уже привели кампанцев и привязали к столбам, как появился нарочный из Рима и вручил Фульвию письмо. Толпа вокруг трибунала Трибунал – так в Риме и в других городах Древней Италии называлось особое возвышение на площади, где сидели должностные лица (консулы, преторы и т. д.), занимаясь делами.
зашепталась, загудела, что, дескать, судьба капуанских сенаторов будет решаться в Риме. Фульвий, без сомнения, тоже догадывался, о чем говорится в письме, но спрятал его за пазуху, не распечатывая, и приказал продолжать казнь.
Лишь после того как была отрублена последняя голова, он достал письмо, прочитал сенатское постановление и, пожав плечами, сказал, что оно пришло слишком поздно. Это было верно, но Фульвий приложил все усилия для того, чтобы оно опоздало. Фульвий поднялся с места. В этот миг сквозь толпу протиснулся кампанец, по имени Таврея Вибеллий, и крикнул:
– Эй, Квинт Фульвий!
– Что тебе надо? – спросил изумленный Фульвий, снова садясь.
– Прикажи казнить и меня – и ты сможешь повсюду похваляться, что убил человека намного храбрее, чем ты сам!
– Ты, видимо, не в своем уме, – возразил Фульвий и прибавил: – Если бы даже я и хотел тебя казнить, то постановление сената не велит.
А Вибеллий ему в ответ:
– Мой город захвачен, родные и друзья погибли, жену и детей я умертвил своею рукой, чтобы враг над ними не надругался, а ты не даешь мне разделить участь моих сограждан. Что ж, пусть тогда собственное мужество избавит меня от постылой жизни.
С этими словами он выхватил меч, который прятал под одеждою и, ударив себя в грудь, упал к ногам римского командующего.
Вернувшись в Капую, Фульвий продолжал творить суд и расправу. Товарищ больше не был ему помехою: Аппий Клавдий умер от раны, полученной, как уже говорилось, во время осады. Триста знатных кампанцев Фульвий бросил в тюрьму, других разослал по латинским городам, чтобы их там караулили и никуда не выпускали, – и все они умерли по разным причинам и разною смертью. Прочим гражданам Капуи предстояло быть проданными в рабство.
В римском сенате шли споры, как поступить с городом Капуей и его владениями. Кое-кто полагал, что его следует стереть с лица земли, ибо он слишком могуществен, слишком близок к Риму и слишком ему враждебен. Но другие указывали на то, что поля вокруг Капуи – самые плодородные во всей Италии, забрасывать их ни в коем случае нельзя, а где же станут жить пахари и жнецы? Эти соображения возобладали, и город уцелел. Все его дома и храмы сделались общею собственностью римского народа.
Нельзя не одобрить того, как распорядился Рим делами Капуи: главные виновники были наказаны строго и быстро, граждане лишены отечества без всякой надежды на возвращение, но ни в чем не повинные стены и крыши не тронуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Письмо состояло сплошь из ободрений. Пуниец объяснял свое решение и клялся, что отвлечет от Капуи неприятельские силы.
Карфагеняне в одну ночь переправились через реку Шольтурн и с запасом продовольствия на десять дней тронулись к Риму.
Квинт Фульвий заранее узнал о плане Ганнибала и сообщил в сенат. Сенаторы по-разному откликнулись на это известие, каждый – в согласии со своим характером и складом ума. Многие считали, что нужно немедленно стянуть к Риму войска со всей Италии, забыв и о Капуе, и о прочих заботах. Но Фабий Максим говорил, что стыдно отступать от Капуи, поддавшись на хитрость и на угрозы Ганнибала. Пустые это угрозы! Сам Юпитер и другие боги оборонят город Рим тем войском, которое в нем стоит. Возобладало мнение, среднее меж тем и другим. Постановили написать командующим под Капуей, сколько войска в Риме (сколько у Ганнибала и сколько требуется для продолжения осады, они осведомлены сами), и, если они могут помочь столице без всякого ущерба для осады, пусть один из них прибудет в Рим.
Когда послание сената было доставлено в лагерь, полководцы без колебаний согласились, что идти надо и что пойдет Квинт Фульвий Флакк: Аппий еще не поправился после ранения. Отобрав пятнадцать тысяч пехоты и тысячу конников, Флакк перешел с ними Вольтурн. Он выяснил, что Ганнибал двинулся Латинской дорогою и послал гонцов в города вдоль Аппиевой дороги, чтобы собрали и держали наготове съестные припасы и чтобы с отдаленных полей и хуторов хлеб свозили к дороге Из Рима на юго-восток, в Кампанию, вели две главные дороги; обе сходились в Капуе. Узнав, какую из них выбрал Ганнибал, Фульвий, естественно, выбирает другую.
. Все было исполнено, и ни одной задержки в пути не случилось. К тому же и сами воины то и дело призывали друг друга прибавить шаг, помня, что родина ждет от них защиты и помощи.
У реки Лйрис Ганнибал остановился: окрестные жители разрушили мост. Один из них помчался в Рим. Его появление вызвало в столице ужас. К рассказу гонца тут же прибавились тысячи вымышленных подробностей, и ложные слухи усиливали панику. Из всех домов доносился женский плач, отовсюду почтенные матери семейств стекались к храмам, падали на колени, обнимали алтари, простирали руки к небесам и молили богов вырвать Рим из пасти врага. Сенат заседал прямо на Форуме, чтобы в любой миг подать нужный совет консулам, преторам или иным властям. Одни принимают поручения и спешат занять доверенные им посты, другие приходят спросить, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Везде появляются караулы – на Капитолии, на стенах, вокруг всего города. В разгар этой сумятицы и этих приготовлений вступил в Рим Квинт Фульвий Флакк. Он прошел через город и стал лагерем за стеною, на Эсквилинском поле Поле у подошвы Эсквилинского холма, самого большого и высокого из семи холмов, на которых стоял Древний Рим.
. Там же расположились со своими легионами консулы Гней Фульвий и Публий Сульпиций.
Наведя мост через Лирис, Ганнибал двинулся дальше, опустошая соседние поля, и чем ближе к Риму, тем более жестокими делались опустошения, тем больше народу убивали и захватывали в плен головные разъезды нумидийцев. Лагерь карфагеняне разбили у реки Аниена, всего в четырех с половиною километрах от Рима. С двумя тысячами всадников Ганнибал подъехал чуть не вплотную к стене и поскакал вдоль нее, разглядывая укрепления и самый город. Пунийцы держались так свободно и беспечно, что Фульвий, трясясь от негодования, послал конницу побеспокоить незваных гостей. На Эсквилинском поле завязался бой, и консулы велели нумидийским перебежчикам – их было около тысячи двухсот, и размещались они на Авентине Авентин – еще один из семи римских холмов.
– принять в нем участие, считая, что никто лучше нумидийцев не способен для борьбы на местности, изрытой канавами, среди домов, садов, гробниц, изгородей.
С Капитолия заметили, как нумидийцы спускаются по склону Авентинского холма, и вообразили, будто Авентин занят неприятелем. Это вызвало такой приступ отчаяния, что, не будь за стенами пунийского лагеря, толпа кинулась бы вон из города; теперь же люди запирались в домах, и метали на улицу камни и дротики, и ранили своих в уверенности, что это враги. Унять смятение и обнаружить ошибку никак не удавалось, потому что улицы были забиты крестьянами, которые вместе со своим скотом спасались в городе от резни и грабежа.
Конное сражение римляне выиграли. Но весь остаток дня и следующая ночь ушли на то, чтобы хоть как-то успокоить растревоженную столицу.
На другой день Ганнибал выстроил войско к бою. Фульвий и консулы не отклонили вызова. Но когда все было готово, вдруг разразился ливень с градом, и противники разошлись, мокрые до нитки, едва удерживая оружие в руках. Назавтра выстроились снова на том же месте – и снова такая же буря с ливнем и градом. Но как только враги расходились по своим лагерям, небо сразу же очищалось, наступала тишина и покой. Карфагеняне сочли это божественным знамением, и Ганнибал, как рассказывают, грустно заметил:
– В первый раз собственное неразумие помешало мне взять Рим, во второй – судьба.
И еще два обстоятельства расшатали и обрушили его надежду, одно – серьезное, другое – маловажное. Дела в Риме не останавливались, несмотря на близость врага, и Ганнибалу доложили, что в эти самые дни послано подкрепление в Испанию. А кроме того, ему доложили, что поле у Аниена, где карфагеняне разбили свой лагерь, было назначено к продаже, и нашелся покупатель, и дал настоящую цену. Ганнибал был взбешен. Он тут же позвал глашатая и велел объявить, что назначает к продаже лавки менял на римском Форуме.
Отступив от Рима, Ганнибал в Кампанию не вернулся, а через Самний, Апулию и Луканию проследовал в Бруттий, к проливу, отделяющему Италию от Сицилии, да так стремительно, что чуть не захватил город Рёгий на берегу пролива. А в Капуе между тем узнали о возвращении Квинта Фульвия из-под Рима и дивились, почему не видно Ганнибала. Но удивление скоро рассеялось: капуанцы узнали, что Ганнибал бросил их на произвол римлян и судьбы.
Падение Капуи. Пир у Вибия Виррия.
Римские командующие еще раз довели до сведения осажденных, что всякий кампанский гражданин, который в ближайшие дни явится из города в лагерь, будет свободен от вины и от наказания. Но никто не явился. Не честь и не стыд удерживали капуанцев, но страх: они не верили, что римляне способны их простить. Никто не решался позаботиться о себе сам, но и об общем благе уже никто не думал. Сенат не собирался, никого из именитых граждан нельзя было увидеть ни на форуме, ни в любом ином из общественных мест. Все сидели по домам, со дня на день ожидая гибели родины и собственной гибели.
Делами города заправляли теперь двое начальников карфагенского гарнизона, но легко понять, что их больше волновало собственное будущее, чем будущее союзников. Они составили Ганнибалу письмо в выражениях не только откровенных, но прямо-таки резких и горьких. «Вместе с Капуей, – писали они, – ты предаешь в руки врагов и нас, карфагенян: мы умрем под пыткой. Не для того перевалил ты через Альпы, чтобы воевать с Тарентом или Регием. Место пунийского войска – рядом с римскими легионами. Потому-то и сопутствовала нам удача при Каннах, при Тразименском озере, что мы сходились с врагом лагерь к лагерю. Ты должен быть здесь, подле Капуи, главный театр войны – здесь!»
Письмо передали нумидийцам, которые за большую плату вызвались его доставить. Нумидийцы явились к Фульвию и сказали, что терпеть голод в Капуе больше нет сил и что они переходят к римлянам. Объяснение показалось уважительным и правдоподобным, и при первой же возможности нумидийцы бежали бы из римского лагеря, если бы там же случайно не оказалась одна женщина из Капуи, хорошо знакомая с кем-то из мнимых перебежчиков. Она донесла Фульвию, что нумидийцы его обманывают, и что у них письмо к Ганнибалу, и что она готова повторить это на очной ставке со своим знакомцем. Того немедленно привели, и сперва он отпирался наотрез, говоря, что знать эту женщину не знает и видит ее впервые, но, когда принесли орудия пытки, перестал запираться. Письмо разыскали, «перебежчиков» выловили, высекли розгами, отрубили им руки и прогнали назад в Капую.
Эта свирепая расправа окончательно сломила дух капуанцев. Народ столпился у курии, требуя, чтобы верховный городской правитель созвал сенат. А если, сенаторы и на этот раз не пожелают показаться на людях и подумать о судьбе отечества, народ грозил силою вытащить их из домов! Под такою угрозою сенат собрался в полном составе. Все говорили, что надо отправить к римлянам послов, но, когда очередь дошла до, Вибия Виррия, который в свое время убеждал сенат и народ изменить Риму, он сказал:
– Очень уж короткая у вас память, господа сенаторы! Вы забыли, в какое время изменили мы Риму? Забыли, как замучили насмерть римских граждан, сколько раз делали, вылазки против римского лагеря и как призывали на псь мощь Ганнибала? Забыли, наконец, какою непримиримою ненавистью пылают к нам римляне? Так я вам напомню!
Враги-чужеземцы – в Италии, повсюду война, а римляне, ни на что не обращая внимания, посылают обоих консулов вместе осаждать Капую. Ганнибал нападает на их лагерь, едва не захватывает его – все равно они не отступаются от начатого. Ганнибал идет на самый Рим, он уже у самых стен, у ворот, он ясно дает понять, что отнимет у них столицу, если они не оставят в покое Капую, – они не оставляют нас в покое! Дикие звери, как бы ни были они разъярены, и те бросают все и несутся на помощь своим детенышам, если заслышат их жалобные крики в логове. Римлян не смогла оторвать от Капуи ни осада их города, ни стоны жен и детей, такие громкие, что, казалось, долетали и сюда, ни разорение и поругание их домов, алтарей, храмов, могил их предков. Вот как они жаждут нашей крови! И, пожалуй, по заслугам: будь мы на их месте, мы поступали бы в точности так же.
Скрываться от смерти я не должен – такова уже воля богов, судивших победу врагу, а не нам, – но мук и унижений, которые готовит нам римлянин, могу избежать. Я не увижу гордого Аппия Клавдия и надменного Квинта Фульвия, не пойду в оковах за триумфальною колесницею по улицам Рима, чтобы затем меня удушили в темнице или, привязав к столбу и в клочья изорвав спину розгами, обезглавили ликторским топором. Не увижу я, как будет гореть мой город, как поволокут в неволю девушек, юношей, матерей. Всех, кто вместе со мною не хочет этого увидеть, я приглашаю к себе на пир. Когда мы насытимся и утолим жажду, я пущу по кругу чашу и первый отхлебну сам. Эта чаша избавит тело от муки, душу – от унижений и навеки аакроет нам глаза и уши. Слуги сложат на дворе костер и сожгут наши трупы. Вот единственно достойный и единственно свободный путь к смерти. Враги будут дивиться нашему мужеству, а Ганнибал узнает, каких союзников он бросил и предал.
Почти все слушали Виррия с одобрением, но далеко не все нашли в себе силы исполнить то, что сами же одобряли. Большинство сената, уповая на милосердие римского народа, так хорошо им знакомое по прежним войнам, постановило нарядить посольство с изъявлением покорности. В дом к Вибию Виррию направились двадцать семь сенаторов. Они возлегли за пиршественный стол и, замутив рассудок вином, приняли яд. Потом они подали друг другу руки и в последний раз обнялись, плача над собственною судьбою и судьбою отечества. Иные остались у Вибия, чтобы исчезнуть в пламени общего костра, иные разошлись по домам. Однако же вино и обильная пища ослабили действие яда, и большая часть гостей Вибия провели в предсмертных страданиях всю ночь и даже начало следующего дня. Впрочем, все испустили дух раньше, чем городские ворота отворились перед врагом.
Расправа с мятежным городом.
В Капую вступил римский легион и тысяча всадников из союзнической конницы. Командир легиона первым делом распорядился сдать оружие, затем расставил караулы у вороту чтобы никто не ускользнул, быстро и без пролитья крови взял в плен пунийский гарнизон и, наконец, приказал сенаторам идти в лагерь. Там их немедленно заковали в цепи, и под конвоем они побрели назад – за золотом и серебром, какое у кого было. Всего набралось золота восемьсот восемьдесят один килограмм, серебра – десять тысяч) двести восемнадцать килограммов. Пятьдесят три сенатора, известные как главные зачинщики и сторонники измены, были развезены по двум соседним городам и помещены под стражу.
Насчет наказания виновных Клавдий и Фульвий никак не могли сговориться. Клавдий считал, что они заслуживают снисхождения, Фульвий был непримирим, и Клавдий предлагал, чтобы спор их рассудил римский сенат. Кроме того, он считал необходимым допросить арестованных, чтобы выяснить, состоял ли кто из латинских союзников в тайном сговоре с Капуей. Против такого допроса Фульвий возражал категорически.
– Нельзя, – заявил он, – тревожить верных союзников пустыми подозрениями. Нельзя полагаться на слова негодяев, никогда не задумывавшихся над тем, что они говорят и как поступают.
Несмотря на крайнее ожесточение Фульвия, Аппий Клавдий не сомневался, что товарищ его Дождется определения сената и не станет действовать на собственный страх и риск. Но Фульвий велел военным трибунам и начальникам союзных отрядов приготовить к походу две тысячи конников и в третью стражу ночи выехал с ними в ближний из двух городов, где находились под стражею кампанские сенаторы. Прибыли на рассвете и проследовали прямо на городскую площадь. Фульвий распорядился привести заключенных. Все, как один, были высечены розгами и обезглавлены.
Оттуда во весь опор поскакали во второй город. Уже привели кампанцев и привязали к столбам, как появился нарочный из Рима и вручил Фульвию письмо. Толпа вокруг трибунала Трибунал – так в Риме и в других городах Древней Италии называлось особое возвышение на площади, где сидели должностные лица (консулы, преторы и т. д.), занимаясь делами.
зашепталась, загудела, что, дескать, судьба капуанских сенаторов будет решаться в Риме. Фульвий, без сомнения, тоже догадывался, о чем говорится в письме, но спрятал его за пазуху, не распечатывая, и приказал продолжать казнь.
Лишь после того как была отрублена последняя голова, он достал письмо, прочитал сенатское постановление и, пожав плечами, сказал, что оно пришло слишком поздно. Это было верно, но Фульвий приложил все усилия для того, чтобы оно опоздало. Фульвий поднялся с места. В этот миг сквозь толпу протиснулся кампанец, по имени Таврея Вибеллий, и крикнул:
– Эй, Квинт Фульвий!
– Что тебе надо? – спросил изумленный Фульвий, снова садясь.
– Прикажи казнить и меня – и ты сможешь повсюду похваляться, что убил человека намного храбрее, чем ты сам!
– Ты, видимо, не в своем уме, – возразил Фульвий и прибавил: – Если бы даже я и хотел тебя казнить, то постановление сената не велит.
А Вибеллий ему в ответ:
– Мой город захвачен, родные и друзья погибли, жену и детей я умертвил своею рукой, чтобы враг над ними не надругался, а ты не даешь мне разделить участь моих сограждан. Что ж, пусть тогда собственное мужество избавит меня от постылой жизни.
С этими словами он выхватил меч, который прятал под одеждою и, ударив себя в грудь, упал к ногам римского командующего.
Вернувшись в Капую, Фульвий продолжал творить суд и расправу. Товарищ больше не был ему помехою: Аппий Клавдий умер от раны, полученной, как уже говорилось, во время осады. Триста знатных кампанцев Фульвий бросил в тюрьму, других разослал по латинским городам, чтобы их там караулили и никуда не выпускали, – и все они умерли по разным причинам и разною смертью. Прочим гражданам Капуи предстояло быть проданными в рабство.
В римском сенате шли споры, как поступить с городом Капуей и его владениями. Кое-кто полагал, что его следует стереть с лица земли, ибо он слишком могуществен, слишком близок к Риму и слишком ему враждебен. Но другие указывали на то, что поля вокруг Капуи – самые плодородные во всей Италии, забрасывать их ни в коем случае нельзя, а где же станут жить пахари и жнецы? Эти соображения возобладали, и город уцелел. Все его дома и храмы сделались общею собственностью римского народа.
Нельзя не одобрить того, как распорядился Рим делами Капуи: главные виновники были наказаны строго и быстро, граждане лишены отечества без всякой надежды на возвращение, но ни в чем не повинные стены и крыши не тронуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38