- Дайте вашу повестку, - строго и громко, чтобы меня услышало возможно большее число призывников, попросил я. - Вы должны были явиться к 11 часам. А сейчас? - Я не успел. Я хотел. Там трамваи не ходили, - начал, пряча глаза, оправдываться парень. - В последний раз! - предупредил я. - А теперь поднимитесь на второй этаж и пройдите в конец коридора. Я хорошо запомнил расположение и нумерацию кабинетов и теперь, не без пользы для разыгрываемого образа, использовал полученную информацию. Еще два или три раза, играя на публику, я прошел по коридору без разбора заглядывая в двери. Скоро я добился того, что все меня принимали за (и не из последних) работника военкомата. Ко мне подходили с вопросами "А где я буду служить?", "Можно ли уже идти домой?", "Как попасть в морскую пехоту?" и т.п., на которые я с совершенно умным видом отвечал всякую чушь. Наконец, посчитав, что подготовительный этап завершен, что почва достаточно удобрена и пора разбрасывать зерна, я перешел к делу. Из всего многообразия призывников я выбрал пять подходящих кандидатур: двух полных, с оттопыренными щеками и трех похожих на меня молодых ребят. - Ваша фамилия? - строго одного за другим спрашивал я их, записывая что-то на листке бумаги. - Ваша? Ваша? Как? Повторите. Никуда не уходите. Ожидайте вызова. Выждав пятнадцать минут, я ввалился в коридор и, глядя в несуществующий список, зачитал фамилии пяти намеченных кандидатов и пять или шесть взятых наобум - Иванов, Петров, Попов. Расчет был верен, последние фамилии были из наиболее распространенных и среди призывников нашлись их обладатели. Ивановых оказалось даже двое. - Имя? Отчество? - уточнил я. - Вы останьтесь. Вас вызовут отдельно. Остальным через пять минут собраться на втором этаже возле седьмого кабинета! Ясно? - Ясно, - нестройно ответили призывники. Возле седьмого кабинета, который, как я заранее проверил, был закрыт, я провел перекличку. - Иванов А.С.? - Я! - Уваров В.Б.? - Здесь! - Симоненко... - Прошу внимания! Я старший инструктор по учету и распределению военных кадров и специалистов! Сейчас, - я указал пальцем на настенные часы, - 14 часов 10 минут. Через две минуты вы отправитесь по домам, а спустя еще два часа, то есть в 16.12 принесете сюда паспорта, комсомольские билеты, дипломы об окончании учебных заведений и курсов, трудовые книжки, у кого есть - права. Опоздавшим, то есть не явившимся в 16.12 сегодняшний день на работе будет засчитан прогулом. Вопросы есть? - А у меня трудовая книжка на работе, - сказал кто-то. - Зайдите в отдел кадров и попробуйте убедить выдать ее вам до завтрашнего утра. Конечно, это не положено, но крайне желательно. От этого, возможно, будет зависеть род войск, в который вы попадете, - добавил я личной заинтересованности. - Если вы не справитесь, то завтра мы выйдем на ваши организации с официальным письмом. Но лучше бы вы решили этот вопрос самостоятельно. Действуйте. Докажите вашу сметливость! - я даже улыбнулся ободряюще, на мгновенье сняв маску официальности. Черт его знает, вдруг проскочит, в отделах кадров тоже ротозеи случаются. - Иванов! - снова перешел я на строгий тон. - Здесь! Вы на сегодня назначаетесь старшим группы! Соберите у призывников повестки и передайте мне. Все! Сдавшие документы свободны до 16.12. До указанного срока я тихо, стараясь не бросаться в глаза, просидел на стуле, приставленном у мало посещаемого кабинета. Жизнь в военкомате текла своим чередом - ходили военные, туда-сюда сновали гражданские женщины с пайками, выкликали фамилии, писали не явившихся призывников, в том числе и моих, отправленных за дополнительными документами. Конечно, я мог эти два часа погулять по улицам, но во-первых, здесь было гораздо безопасней (ну кому придет в голову искать меня в военкомате?), во-вторых, мне надо было быть в курсе происходящих событий. Ровно в 16.12 я из дальнего коридора врезался в толпу ожидавших меня призывников. - Иванов! - Я! - Доложите отсутствие! Из моих кандидатов не пришел только один. - Прошу сдать документы старшему, - распорядился я и доверчивые юноши понесли на алтарь моей беспризорности свои настоящие с натуральными печатями и штампами "ксивы". - На сегодня все свободны, - сказал я, забрав увесистую стопку документов, - завтра в 14.00 явитесь в 39 кабинет (такого в военкомате в помине не было, отсчет заканчивался на цифре 30). Спросите лично меня. - А повестки? Повестки отметим завтра сразу за два дня. Все свободны. Старшему группы выражаю благодарность! Старший Иванов, только что обобравший своих товарищей, зарделся от гордости. - Больше никого не задерживаю. Таким образом я разом получил несколько комплектов (то есть все желаемые документы вплоть до трудовых книжек и комсомольских билетов!) первоклассных бумаг, удостоверяющих мою личность. Я снова обрел статус гражданина страны, со всеми вытекающими из действующей конституции правами. Ни в очередях толкаться не пришлось, ни в чужие карманы лазить! Желаемое принесли мне прямо в руки - возьмите пожалуйста! В кабинке туалета я тщательно рассортировал документы. Более всего мне подходили три фамилии. Остальные документы я, сложив в полиэтиленовый мешок, обязал какого-то призывника передать дежурному по военкомату. Не стоило доставлять людям неприятностей больше, чем это было необходимо. И так их завтра ждал трудный день: поиск несуществующего 39 кабинета, какого-то инструктора по учету и распределению и, наконец, осознание того, что их просто-напросто балаганно одурачили. Следующим необходимым номером моей, довольно-таки эксцентрической программы, было изменение внешнего вида. Роскошь мелькать по вокзалам своей, уже приметной для органов физиономией я себе позволить не мог, имея даже самые надежные документы. Вспоминая уроки грима, я начал перерисовывать свое лицо под облюбованного еще раньше толстячка. Щеки я приподнял, засунув в рот, за коренные зубы, хорошо пережеванную бумагу, нос расплющил с помощью того же нехитрого приема - затолкав бумагу в ноздри. Неприятно, конечно, но что поделать, безопасность важнее удобства, тем более красоты. Теперь моя физиономия значительно приблизилась к оригиналу на паспортном фото и практически ничем не напоминала портрет своего истинного хозяина. А уж по словесному описанию - лицо худое, вытянутое... меня не смог бы распознать и сам преподаватель "опознанки". В довершение всего я, зайдя в парикмахерскую, укоротил шевелюру до пределов, надлежащих иметь собравшемуся в армию призывнику. Вот такой я удалец-молодец! А если смотреть в зеркало, то вовсе даже и не я. А если смотреть в документ, то уж совершенно не я, а какой-то Филимонов Петр Ефремович! И ходить мне в этом толстеньком обличии, постоянно обновляя бумажные набивки, дня два-три, пока не унесет меня поезд подальше от этого города, доставившего мне столько неприятных минут. Адью городок моего невезения! Обеспечив известным манером себе денежную наличность, гардероб и необходимые в дороге вещи, я отбыл на вокзал. И, видно в наказание за мою чрезмерную самовлюбленность - опять расхвастался, распелся как новобрачный кенар перед своей пернатой подругой - и раннюю эйфорию, судьба отвесила мне напоследок небольшую отрезвляющую оплеуху. Нос к носу меня вынесло на... да, да, вы угадали, моего старого знакомца-сержанта. Он стоял все под тем же фонарем и внимательно наблюдал проходящую мимо толпу. Он искал меня! Конечно меня! Не мог он простить себе случившейся полмесяца назад промашки и теперь мечтал отловить меня второй раз. Буквально в двух шагах от него застыл я в полной растерянности. На мгновение пережитый на этом месте страх вернулся ко мне, отнял конечности, лишил дара речи. Это ж надо! То же место, те же обстоятельства, те же лица! Хотя нет, одно лицо другое. Совсем другое овал полный, черты размазанные, стрижка короткая. Не узнаешь ты меня, сержант. Смотришь в упор и не замечаешь! - Вы что стоите, гражданин? - спросил сержант, глядя мимо меня. Проходите, не мешайте людям. Ах как подмывало меня подойти вплотную, заговорить, спросить с какой платформы уходит поезд, выслушать ответ, хлопнуть его по плечу, сказать "Стоишь, сержант?". Как хотелось удало, красиво гарценуть перед, собственно говоря, своим одногодком и почти коллегой. Вот, мол, как я тебя красиво сделал! Но вдруг я понял, что не удаль во мне играет молодецкая, а как раз наоборот, сопливое детство. Ведь не хвастовства ради попал я сюда и ухожу отсюда. Не приключения ради словно хомяк набил щеки бумагой. А все это: и надутые щеки и нос, и чужие, лихо позаимствованные документы в кармане, и побег из бандитской малины, и ожидающий меня поезд, идущий в никуда - не игра в казаки-разбойники, а просто моя работа. Нервная, иногда рискованная, иногда скучная работа. Обычная - как у станка. Я стоял и думал: нет, сержант, не подойду я к тебе, не хлопну по плечу и не спрошу, где здесь платформы. Ничего я тебе не скажу. И никому никогда не расскажу ни о себе, ни об этом, в общем-то симпатичном городке, где чуть не провалил я свое первое задание, ни о своих героических приключениях, ни о своей завидной изобретательности. Не могу я ничего никому рассказать, кроме своих учителей. А им мои побасенки без интереса. Им интересен результат, которого все еще нет! - Прощай, милиция! - сказал я про себя и, развернувшись, зашагал к перрону, где ждал меня поезд, потом дорога, потом неизвестный город, работа, жилье, новые друзья и недруги, то есть все то, что образует понятие натурализация и за что мне очень серьезные экзаменаторы будут ставить или не ставить зачеты. Я шел по перрону и еще не понимал, что мгновение назад сделал выбор. Не тогда, когда попал в учебку, и не тогда, когда получил экзаменационное задание, и не когда бежал из отделения, и даже не когда решал кроссворд с Дедом и прочими четырьмя неизвестными, а сейчас, когда просто сказал сержанту - "Прощай, милиция!" Прощай прошлое! Прощай юность! Мой поезд уходит. Через 15 минут! Потом был поезд. Я стоял у запотевшего вагонного окна, смотрел в темноту, слушал перестук колес. Мне было легко, потому что никуда не надо было бежать, ни от кого не надо было отбиваться, ничего не надо было добывать, все это было впереди. И мне было грустно, потому что я был один. Один-одинешенек! Вокруг были люди, но никого из них я не мог допустить в свою тайну. И ею, этой тайной, я был отгорожен от окружающих прочнее, чем самым высоким забором. В этом поле я был единственным воином. И мне, в опровержение известной пословицы, надлежало выиграть! Только выиграть! Я вздохнул, оторвался от окна, сказал себе - "Держись, парень! Пора начинать все с начала!" и, осветив лицо обворожительной улыбкой, открыл дверь в купе: - Здравствуйте! Вы куда? Давайте знакомиться!
Запись II. По новому кругу.
Дверь. Еще дверь. Ярко освещенный коридор. Вестибюль. Электронное табло. Время 14.37.16. Тридцатисекундная пауза. Сейчас меня наблюдают. Сверлят электронными зрачками камер. Сверяют время. Допустимое отклонение - плюс-минус пять секунд. Шестисекундное опоздание или забегание - штрафные баллы. Десяти санкции. Минута - автоматическое отчисление. - Можете войти! Дверь на себя. Коридор. Зона спецконтроля. Привычно вытащить личный жетон. Развернуть вверх "лицом", толкнуть в щель приемника-опознавателя. Где-то там в его глубине хитрый механизм разомкнет электронный запор, из монолита жетона выдвинется прозрачный язык с моим слайд-портретом, личным кодом и свежими пароль-секретками. Сбросить с лица "паранджу". Замереть фас. Повернуться. Замереть профиль. Четко доложить. - Курсант Зевс, код 24 СЖ, допуск третьей степени, прибыл! Пауза. Голосовая идентификация. - Проходите! Турникет. Длинный коридор с одинаковыми без названия и цифр дверями. Есть в этих гладких, без привычных ручек, замочных скважин, выступающих петель, дверях, что-то пугающе-неприятное. Не узнают их глаза, не воспринимает сознание. Двери - это когда можно взяться рукой, повернуть ключ, постучать. А здесь... Здесь все как в страшной сказке, все шиворот-навыворот. Двадцать шагов. Остановиться возле знакомой - глаза б на нее не глядели двери. Подождать. Где-то там, в начале коридора дежурный-невидимка сличит график занятий, допуски, коды, нажмет кнопку, засов бесшумно утопится в стену. Открыто. - Проходите! Учебная комната без мебели, без окон, на стенах большие экраны. Все. И сидеть мне в этой пустоте, недвижимо, не шелохнув ни единым пальцем, под неотрывными взглядами скрытых наблюдателей час, или сутки, или двое. Упражнение равное самой изощренной пытке. Зачем? Чтобы стать незаметным в засаде и исчезающим в преследовании? Чтобы закалить волю? Развить наблюдательность? Черт его знает. Конечной правды я все равно не дознаюсь. Сегодня установка на ограничение пространства. Я сажусь на пол, поджимаю ноги к груди, чтобы занимать как можно меньше места. Шевелю руками-ногами стараясь каждой мышце найти наиболее комфортное положение. Расслабляюсь. Замираю. Как просто сказать "замираю". Как невероятно трудно научиться замирать! У большинства неподвижность ассоциируется с отдыхом, у меня - с самой трудной работой. На предварительных занятиях я наблюдал за поведением насекомых, за многочасовым замиранием богомола, когда невозможно отличить его одеревеневшее тело от сухой ветки. Ходят возле него мухи-жучки в упор не различая смерть свою и, вдруг - мгновенный бросок и бьется в челюстях маленького хищника чья-то уходящая жизнь. Если бы я мог добиться подобного результата! Завожу в голове внутренний хронометр, беру под наблюдение экраны. Это д.п. нагрузка - чтобы не одни мышцы напрягались. С богом! Час. Второй. Третий. То на одном, то на другом экране время от времени появляются геометрические фигуры. Моя - вытянутый треугольник. Он может вспыхнуть в любой момент на любом экране. Он может оказаться перевернутым вверх тормашками или мгновенно мелькнуть среди нагромождения других фигур. Я должен его заметить и учесть. По количеству пропусков судят о степени моего внимания. Сиди, выпучивай глаза словно филин в ночи и попробуй не заметить то, что заметить обязан! Правый экран - есть. Левый - есть. Снова правый. Еще. Лицевой. Левый. Лицевой. Все это боковым зрением не поворачивая головы не сдвигая зрачки глаз. Лицевой - есть. Есть. Есть... Пятый час. Шестой. Застывшие окаменевшие мышцы. Упертый взгляд. Тихое, практически незаметное дыхание. Неподвижность. Но уже ползет по коже изморозь мурашек, немеют пальцы ног, ноет поясница, затекает шея. Сиденье кончилось - начинаются муки. И шевелятся в голове зловредные мысли. Может я ошибся? Может зря позволил себя уговорить? Неужели первой Учебки с ее непонятной муштрой мне было мало? Правда та Учебка и эта... Сравнимы ли пионерский и исправительно-трудовой лагеря? А ведь название одно. Подвел меня полковник своими погонами и густой плашкой боевых наград на груди. Подставил. - Молодцом! - одобрительно кивал он, листая мое личное дело, - на вашем курсе лучшие результаты. Тесты, практика... Молодцом! А пожалуй и было мне чем гордиться. Несмотря на неудачное начало случайное опознание, побеги, стрельбу и прочие мишурные приключения, за которые, кстати, мне сняли в итоге баллы, я успел в остаточный срок удачно, говоря нашим профессиональным жаргоном "слепить биографию" и натурализоваться не где-нибудь, а в областном центре, подколымить (скорее для легализации денег, чем для заработка) с бригадой шабашников, купить дом-развалюху и разменять его на комнату в комуналке, заимев в друзья-соседи зам. начальника районной милиции (я же не жилплощадь искал, в первую голову страховку, связи, прикрытие!), устроиться на перспективную работу, поступить на заочное отделение в институт, через совместное хобби (преферанс, собаководство, охоту и пр.) обеспечиться высокопоставленными друзьями, организовать личную жизнь (опять-таки выбирая не невесту, а родителей) и настолько слиться со средой, что другой жизни и желать не мог - на гражданке так не барствовал, ей богу! Жить бы мне поживать, да добра наживать, но отыскали меня отцы-командиры, выдернули из налаженного быта. А причиной тому послужили, как оказалось, мои замечательные успехи. Других, говорят, не тронули, оставили в покое - живите как хотите. Тем их служба и завершилась. А мне мало показалось! - Ого и благодарность от МВД?! Эти-то каким боком? - удивился полковник. За содействие в задержании особо опасной преступной группы!.. Хорошо. Скорее плохо, - подумал я, вспомнив крутую разборку моих криминальных подвигов. Что для всякого законопослушного гражданина было доблестью и даже геройством, для меня обернулось нарушением служебных инструкций - не высовывайся, не громыхай там, где можно уйти тихо! - Очень хорошо. Но, говоря по чести, все это школярство первой ступени. Главное впереди. Должен сообщить вам, собственно для этого я сюда и прибыл, что из всего потока вы единственный допускаетесь к продолжению учебы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25