Через мгновение он протиснулся через это отверстие и залег в
изнеможении на сырой земле внутри. Острые камни впились в тело, но в
течение некоторого времени он был настолько утомлен, что не был в
состоянии что-нибудь предпринимать, и просто лежал, едва дыша, пока толпа
неистовствовала снаружи, обезумев от безуспешных поисков.
Темнота успокаивала его, так же, как и слова матери, сказанные ею при
расставании.
Кто-то взбирался по ящикам как раз над ним, и это помогло ему понять,
где он очутился: в небольшой полости под черной лестницей. "Интересно, -
подумал он, - почему это прочный пластик был в этом месте разрушен?"
Лежа здесь, оцепенев от страха, он размышлял о своей матери - теперь
уже мертвой, как сообщило радио. Мертвая! Она, конечно, не боялась смерти.
Он давно знал, что она страстно желала дожить до того дня, когда она могла
бы воссоединиться со своим мертвым мужем в тишине могилы. "Но я должна
прежде всего вырастить тебя, Джомми. Отказаться от жизни так легко, так
приятно, но я обязана сохранить тебе жизнь до той поры, когда кончится
твое детство. Твой отец и я потратили все, что было у нас в жизни, на
работу над его великим изобретением, и все окажется истраченным впустую,
если ты не сможешь продолжать наше дело".
Он оттолкнул от себя это воспоминание, потому что от него у него в
горле встал комок. Теперь уже его сознание не было столь затуманенным.
Короткая передышка, должно быть, помогла ему. Но теперь он гораздо острее
чувствовал, как досаждают ему острые камни, на которых он лежал, и терпеть
боль стало гораздо труднее. Он попытался изменить положение тела, но место
было очень узким.
Машинально он стал щупать камни одной рукой и сделал открытие. Это
были пластиковые черепки, а не камни. Пластик, который упал внутрь, когда
ударили по небольшой секции стены, и образовалось отверстие, через которое
он и пролез. Было как-то странно размышлять об этом отверстии, сознавая,
что кто-то еще - кто-то там снаружи - думает об этом же отверстии. Шок от
этой неясной мысли, донесшейся снаружи, пламенем обжег всего Джомми.
Испугавшись, он стал пытаться изолировать эту мысль и разум, который
породил ее. Но вокруг было слишком много других разумов, слишком большое
волнение. Переулок кишел солдатами и полицейскими, которые обыскивали
каждый дом, каждый сарай, каждое строение. Из всего этого хаоса мыслей он
уловил отчетливую, хладнокровную мысль Джона Петти.
- Вы говорите, что именно здесь видели его в последний раз?
- Он свернул за угол, - сказала женщина, - и затем как в воду канул!
Трясущимися пальцами Джомми стал извлекать черепки из влажной земли.
Усилием воли он заставил успокоиться свои нервы и начал старательно и
быстро заполнять отверстие, используя влажную землю для того, чтобы
зацементировать ею куски пластика. Хотя он и понимал совершенно отчетливо,
что эта работа не выдержит тщательной проверки.
И все то время, в течение которого он работал, он ощущал чью-то мысль
снаружи, хитрую и проницательную мысль, которая безнадежно смешивалась с
диким потоком мыслей, бурлившим в его сознании. Кто-то там, снаружи, не
переставал думать об этом отверстии ни на секунду. Джомми никак не мог
разобрать, то ли это мужчина, то ли женщина. Но мысль присутствовала все
время, как дьявольская вибрация какого-то изощренного разума.
Когда стали оттаскивать ящики в сторону и заглядывать под них, мысль
эта все еще была здесь - и затем постепенно стала удаляться по мере того,
как затихали крики, и стал отодвигаться хаос мыслей преследователей. Его
искали повсюду. Еще долгое время Джомми мог слышать мысли охотников за
ним, но в конце концов все вокруг стало успокаиваться, и он понял, что
наступает вечер.
Однако, почему-то возбуждение, порожденное дневным происшествием,
никак не угасало. Из домов ползли приглушенные мысли - люди в своих
квартирах думали о том, что произошло, обсуждали это событие.
Наконец, он осмелился не ждать больше. Где-то там, снаружи, был ум,
который все время знал, где Джомми находится, но почему-то промолчал об
этом. Этот ум был злонамеренным, что наполняло мальчика дурным
предчувствием и побуждало поскорее убраться из этого опасного тайника.
Орудуя замлевшими пальцами, он разобрал отверстие, затем, все еще
одеревеневший от долгой неподвижности, он осторожно протиснулся наружу.
Каждое движение вызывало приступ боли в боку, и волна слабости
затуманивала сознание, однако, он осмелился не возвращаться. Постепенно он
подтянулся наверх ящиков, а затем уже снаружи их стал спускаться вниз. Его
ноги почти коснулись земли, когда он услышал быстрые шаги - и впервые
почувствовал личность того, кто так долго ждал его.
Тонкая рука схватила его за лодыжку и раздался торжествующий голос
старухи:
- Вот и хорошо! Спускайся-ка к Гренни. Гренни позаботится о тебе, да,
да. Она все время была уверена, что тебе осталось только залезть в эту
дырку, и что эти дураки не догадаются об этом. О, да, Гренни очень ловкая.
Она ушла, а затем вернулась, и, так как слэны могут читать мысли, она
держала свой мозг очень спокойным, думая только о кухонных делах. И это
сбило тебя с толку, не так ли? Гренни хорошо знает, что может сбить тебя с
толку. А сейчас пойдем. Гренни присмотрит за таким хорошеньким мальчиком,
ведь она так ненавидит полицию.
От страха у Джомми перехватило дыхание, но он все-таки узнал ум
жадной старухи, которая хотела схватить его, когда он убегал от автомобиля
Джона Петти. Тот мимолетный взгляд запечатлел образ злой старухи в его
сознании. И теперь от нее исходило такое дыхание ужаса, такими
омерзительными были ее намерения, что он взвизгнул и набросился на нее.
Тяжелая палка в свободной руке старухи опустилась на его голову
прежде, чем до него дошло, что у нее есть такое оружие. Удар был
умопомрачительным. Мышцы его стали непроизвольно дергаться, и тело рухнуло
на землю.
Он почувствовал, как руки его связывают, а затем, наполовину подняв
его, она оттащила его на несколько шагов в сторону. В конце концов старуха
ухитрилась запихнуть мальчика в шаткую тележку и накрыла тряпьем,
пропахшим конским потом, машинным маслом и урнами для мусора.
Тележка покатилась по ухабистой мостовой заднего проулка, и сквозь
громыханье колес Джомми уловил ворчание старухи:
- Какой же была бы Гренни дурой, если бы позволила поймать тебя, мой
мальчик. Награда в десять тысяч - ха! Мне бы ни за что не дали столько.
Думаю, что я не получила бы и цента! Уж Гренни-то знает этот мир. Когда-то
она была известной актрисой, теперь же просто мусорщица. Они бы никогда не
дали не то что сотню сотен, но и одной-единственной сотни собирательнице
тряпья и утиля. Ни за что! Гренни еще покажет им, что можно сделать с
молодым слэном. Гренни наживет огромное состояние с помощью этого
дьяволенка...

2
Опять здесь этот отвратительный мальчишка.
Кетлин Лейнтон застыла в защитной позе, но затем расслабилась. От
него нельзя было убежать оттуда, где она стояла, на этой почти
двухсотметровой зубчатой стене дворца. Но не составило бы особого труда,
после всех этих долгих лет в качестве единственного слэна среди столь
большого количества враждебных существ стоять лицом к лицу с чем угодно,
даже с Дэви Динсмором, которому одиннадцать лет.
Она не обернется. Она не покажет ему, что ей стало известно, что он
идет по широкому застекленному переходу. Она непреклонно старалась не
думать о нем, поддерживая едва уловимый контакт, необходимый для того,
чтобы он не мог подойти к ней неожиданно. Она должна продолжать смотреть
прямо на город, как-будто не зная, что он подходит.
Город начинался совсем неподалеку от нее, обширное пространство
зданий и сооружений, бесчисленных форм и цветов, постепенно обволакиваясь
легкой дымкой сгущающихся сумерек. Еще дальше чернела зеленая равнина и
обычно голубая, несущаяся потоком вода реки, извивавшейся снаружи города.
Она сейчас казалась более темной, лишенной блеска в этом почти лишенном
солнца мире. Даже горы в отдалении у покрытого туманом горизонта имели
темный оттенок. В них была какая-то печальная задумчивость, которая была
так подстать грусти в ее собственной душе.
- А-а-а! Нужно смотреть получше. Это твой последний.
Нестройный голос резанул по ее нервам, как совершенно бессмысленный
звук. Некоторое время настолько сильным было предположение о полностью
нечленораздельных звуках, что значение слов не проникло в ее сознание. А
затем помимо своей воли она резко повернулась в его сторону.
- Мой последний? Что ты имеешь в виду?
Она тут же пожалела о своем поступке. Дэви Динсмор стоял менее, чем в
двух метрах от нее. На нем были длинные шелковистые брюки и желтая рубаха
с открытым воротом. На его мальчишеском лице было выражение "ух, какой я
хулиган!", и губы его кривились в усмешке, убедительно ей напоминая, то,
что она заметила его, было его же победой. Но все же - что могло заставить
его произнести такие слова? С трудом верилось, что он мог сам додуматься
до таких слов. Ее охватил короткий импульс поглубже порыться в его
сознании. Она вздрогнула и решила не делать этого. Войти в его мозг в его
нынешнем состоянии означало на добрый месяц почувствовать отвращение к
наблюдению за происходящим вокруг.
Уже много времени, несколько месяцев, как она решила прекратить
контакты своего разума с потоком человеческих мыслей, с надеждами людей и
их ненавистью, превращавшей в ад атмосферу во дворце. Лучше всего сейчас -
презирать этого мальчишку, так же, как она делала это в прошлом. Она
повернулась к нему спиной, и даже ничтожнейшее из ничтожнейших
прикосновений к его разуму донесло до нее обертона неистовства,
побуждавшего его к действию. И затем снова раздался его голос:
- Й-э-э, в последний раз! Я ЭТО сказал, и ЭТО я имел в виду. Завтра
твой одиннадцатый день рождения, не так ли?
Кетлин не отвечала, притворившись, что не слышит. Однако, чувство
опасности жалило своей неопределенностью. В его голосе было слишком много
едва скрываемого злорадства, слишком много уверенности. Может быть,
происходит нечто ужасное, составлены ужасные планы в течение этих месяцев,
когда она изолировала свой мозг от мыслей этих людей? Может быть, она
совершила ошибку, замкнув себя в своем собственном мире? А теперь реальный
мир проломил ее защитную броню?
- Ты думаешь, что очень хитрая? - не унимался Дэви Динсмор. -
Посмотрим, как ты себя будешь чувствовать завтра, когда настанет твой
конец! Может быть, ты об этом еще не знаешь, но мама говорит, что по
дворцу ходит слух, что когда тебя впервые привели сюда, мистер Кир Грей
вынужден был обещать правительству, что он велит убить тебя в день твоего
одиннадцатилетия. И ты не думай, что это обещание не будет выполнено.
Вчера убили женщину-слэна прямо на улице. Вот был спектакль! Мне было бы
очень интересно знать, что ты думаешь обо всем этом, а?
- Ты... сошел с ума!
Слова помимо ее воли слетели с ее губ. Она едва ли сознавала, что
превосходит их потому, что они вовсе не такие, как она думала. Так или
иначе, он говорил правду. Это вполне соответствовало нравственности этих
убогих людишек. Это было столь логичным, что ей вдруг показалось, что она
всегда знала об этом.
Весьма странным было упоминание о том, что его мать сказала своему
сыну о том, что хранилось в памяти Кетлин. Девушка сразу вспомнила, как
три года назад этот мальчишка, пользуясь молчаливым покровительством своей
матери, которая находилась рядом, напал на нее с целью запугать и
превратить в забитое, бессловесное существо. И какое было удивление, какой
был крик и барахтанье ногами от страха, когда она оторвала его от пола и
держала высоко в руках, пока вперед не бросилась его разъяренная
родительница, выкрикивая угрозы о том, что она собирается сделать с этим
"грязным, подлым, маленьким слэном".
И затем неожиданно появился Кир Грей, неумолимый, высокий, властный,
и миссис Динсмор раболепствовала перед ним.
- Мадам, на вашем месте я бы и рукой не дотронулся до этого ребенка.
Кетлин Лейнтон является собственностью государства, и когда понадобится,
будьте уверены, что государство сможет само избавиться от нее. Что же
касается вашего сына, то я видел все, что здесь сейчас произошло. Он
получил то, что полагается каждому забияке, и я надеюсь, что этот урок
пойдет ему на пользу.
Как она была глубоко тронута тем, что он защитил ее! И после этого
она поместила Кира Грея в своем сознании в совсем отличную категорию от
той, к которой она причисляла другие человеческие существа. И это несмотря
на его жестокость, несмотря на все жуткие рассказы о нем. Но теперь она
знала правду и то, что он ничего другого не имел в виду, когда говорил,
что "государство может само избавиться от нее".
Она сбросила с себя состояние горькой задумчивости и увидела, что
город внизу меняет свой облик. Вся его огромная масса оделась в свое
вечернее великолепие с мириадами мерцающих огней. Сейчас город казался
удивительным, он раскинулся перед нею, как огромный сверкающий бриллиант,
как какая-то невообразимая страна зданий, которые грандиозно вздымались к
небесам и ярко сияли своим сверкающим великолепием. Как она всегда
страстно хотела уйти в этот город и воочию увидеть все то, что так
волновало ее воображение. Теперь, конечно, она никогда уже не увидит все
это. Она так и не сможет увидеть весь этот мир красоты, попробовать его,
насладиться им.
- Й-э-э, - снова раздался нечленораздельный крик Дэви. - Смотри
хорошенько и думай, что смотришь в последний раз!
Кетлин задрожала. Она чувствовала, что не в силах больше вынести
присутствие этого... этого гнусного мальчишки, ни секунды более. Не
произнося ни слова, она повернулась и спустилась вниз, во дворец, в
одиночество своей спальни.
Было уже поздно, но сон не приходил.
Кетлин знала, что уже очень поздно, так как уменьшился шумовой фон,
создаваемый мыслями снаружи, - люди давно уже были в кроватях... кроме
часовых, гуляк и страдающих бессонницей.
Странно, что она не могла уснуть. По сути, она ощущала облегчение,
теперь, когда ей стало известно все... Жизнь изо дня в день была ужасной,
ненависть слуг и большинства других человеческих существ была близка к
пределу, который она могла вынести. Она, должно быть, все-таки задремала,
так как жестокая мысль, которую она уловила откуда-то извне, в искаженном
виду превратилась в нереальный сон, который она увидела.
Кетлин беспокойно зашевелилась. Усики слэна (тонкие пряди волос,
тускло поблескивающие, как полированное золото, на фоне волос, которые
обрамляли ее точеное детское личико) целиком приподнялись над остальными
волосами и слабо колыхались, как будто их обвевал слабый ветерок... Слабо,
но настойчиво.
Вдруг эти чувствительные антенны подцепили угрожающую мысль из мрака
окутанного ночью дворца Кира Грея. Кетлин проснулась, дрожа от страха.
В ее мозгу застряла на мгновение мысль - мысль отчетливая, жестокая,
мысль, выражающая намерение совершить хладнокровное убийство. Подобно
холодному душу, эта мысль полностью прогнала ее сон. А затем она вдруг
исчезла, исчезла совершенно, будто ее и вовсе не было. Осталась только
смутная неразбериха мысленных образов, которые лились нескончаемым потоком
из бесчисленных помещений огромного дворца.
Кетлин лежала очень тихо, и из глубины ее собственного сознания
пришло понимание того, что все это означало. Кто-то не хочет ждать до
завтра. Кто-то сомневается в том, что над ней совершится казнь. И он
намеревается поставить Совет перед свершившимся фактом. Могло быть только
одно лицо, достаточно могущественное, чтобы не бояться последствий: Джон
Петти, глава секретной полиции, фанатик, ненавидевший слэнов и вместе с
этом и ее, ненавидел столь люто, что даже в этой берлоге анти-слэнов его
мысли были наиболее яркие и впечатляющие. Убийца, должно быть, из его
приспешников.
Она усилием воли успокаивала свои нервы и заставила свой разум начать
зондаж все дальше и дальше, до самых крайних пределов ее возможностей.
Тянулись секунды, но она продолжала лежать, разыскивая мозг, который хоть
на короткое мгновение таил бы в себе угрозу ее жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23