Данглар почистил лацканы пиджака. Будь он способен изобразить, как Новичок, кривую улыбку на нежном лице, он сам бы вырвал Ретанкур из поля притяжения Адамберга. «Больно уж жирная», – говорили парни в Конторе. «Овчинка не стоит выделки», – жестоко добавляли они, сидя в «Философском кафе». Данглар же считал, что она – само совершенство.
Со своего наблюдательного поста он увидел, как Ариана спустилась по лесенке в яму. Она надела защитный комбинезон прямо поверх одежды, но, как и Ромен в свое время, проигнорировала маску. Данглар всегда поражался судебным медикам, они редко теряли самообладание, непринужденно похлопывали покойников по плечу и вели себя по-детски жизнерадостно, несмотря на то что жизнь их была наполнена всякого рода ужасами. Но на самом-то деле, рассуждал Данглар, они просто испытывают облегчение, имея возможность не сталкиваться с тревогами живых людей. В этой области мертвой медицины можно было обрести долгожданный покой.
Уже стемнело, и доктор Лагард заканчивала работу при свете прожекторов. Данглар видел, как легко она поднялась по лесенке, сняла перчатки, небрежно бросила их на кучу грунта и подошла к Адамбергу. Издалека ему казалось, что Ретанкур дуется. Ее явно раздражала некоторая интимность, связывавшая комиссара с патологиней. Тем более что авторитету Арианы Лагард можно было позавидовать. И что даже в запачканном землей комбинезоне она была неотразима. Адамберг снял респиратор и увел Ариану на противоположный край ямы.
– Жан-Батист, тут ничего нет, кроме головы мертвой женщины трех-четырехмесячной давности. Не было никакого посмертного надругательства, ее не изуродовали. Все на месте, в целости и сохранности. Ничего не взяли, ничего не подложили. Я даже не предлагаю тебе перевезти ее в морг, труп как труп – ничего интересного.
– Я должен понять, Ариана. Осквернители могилы слишком дорого заплатили за содеянное. Их убили, чтобы заткнуть им рот. Почему?
– Не гоняйся за призраками. Мотивы психов для нас не очевидны. Я сравню с этой землей грязь, найденную под ногтями Диалы и Пайки. Ты взял образцы?
– С каждых тридцати сантиметров.
– Прекрасно. Пойди поешь и поспи, пожалуйста. Я тебя подвезу.
– Что-то ведь преступнику понадобилось от этого тела.
– Преступнице . Это женщина, черт побери.
– Допустим.
– Я в этом уверена.
– Рост еще не доказательство.
– У меня есть и другие улики.
– Ладно. Преступнице понадобилось что-то взять на этом теле.
– И она взяла. На этом след обрывается.
– Если покойница носила серьги, ты бы это поняла? По проколотым мочкам?
– Там уже нет никаких мочек, Жан-Батист.
Внезапно в ночном мраке, выплюнув струйку дыма, лопнул один из прожекторов, словно сообщая почтенной публике, что погребальный спектакль окончен.
– Ну что, поехали? – спросил Вуазне.
XIX
Ариана вела слишком резко, на вкус Адамберга, он любил сидеть в машине, привалившись головой к стеклу, и чувствовать, как его качает, словно в колыбели. Проезжая по темным улицам, Ариана смотрела по сторонам в поисках ресторана.
– У тебя хорошие отношения с этой толстухой в погонах?
– Это не толстуха в погонах, а божество о шестнадцати руках и двенадцати головах.
– Вот оно что. А я и не заметила.
– И тем не менее. Она ими пользуется, когда ей вздумается. Скорость, масса тела, неприметность, сериальный анализ, переноска тяжестей, физическая мутация – в зависимости от обстоятельств.
– И еще дурное настроение.
– Если ее это устраивает в данный момент. Я часто ее раздражаю.
– Она в связке с пестроволосым парнем?
– Это Новичок. Она занимается его обучением.
– Не только. Он ей очень нравится. Он хорош собой.
– Очень ничего себе.
Ариана резко затормозила на светофоре.
– Но поскольку жизнь устроена неправильно, – продолжила она, – твоей лейтенантшей интересуется тот развинченный франт.
– Данглар? Интересуется Ретанкур?
– Если Данглар – это долговязый элегантный мужик, державшийся подальше от нас, то да. С манерами брезгливого академика, который явно не прочь пропустить стаканчик, чтобы взбодриться.
– Он самый, – подтвердил Адамберг.
– Так вот, он влюблен в толстую блондинку. Но бегая от нее, он не станет ей ближе.
– Любовь, Ариана, – единственное сражение, которое можно выиграть, отступая.
– Что за идиот это сказал? Ты?
– Бонапарт, а у него со стратегией было все в порядке.
– А ты что делаешь?
– Отступаю. У меня нет выбора.
– У тебя неприятности?
– Да.
– Тем лучше. Обожаю чужие истории, а главное, чужие неприятности.
– Давай паркуйся, – сказал Адамберг, указывая на свободное место. – Поужинаем здесь. Какого рода неприятности?
– Когда-то муж ушел от меня к мускулистой санитарке на тридцать лет моложе его, – продолжала Ариана, паркуясь. – Вечно они поперек дороги становятся. Санитарки.
Она уверенно потянула на себя ручной тормоз, издавший сухой скрежет, и этот звук послужил единственным заключением ее истории.
Ариана была не из тех врачей, что терпеливо дожидаются конца ужина, чтобы перейти к делу, стремясь из вежливости отделить мерзости морга от радостей застолья. Не переставая жевать, она нарисовала на бумажной скатерти раны Диалы и Пайки в увеличенном размере, чтобы комиссар вник в проблему. Уголки и стрелки отмечали характер нанесенных ударов.
– Помнишь, какого она роста?
– Метр шестьдесят два.
– То есть это женщина, на 90 процентов. Есть и еще два довода: первый – психологического порядка, второй – ментального. Ты меня слушаешь? – неуверенно спросила она.
Адамберг несколько раз кивнул, не прекращая раздирать кусочки мяса, нанизанные на шпажку, и размышляя, пытаться ли ему переспать сегодня с Арианой или ну его. Ее тело чудесным образом – возможно, благодаря ее любви к необычным смесям из разных напитков – забыло, что ему шестьдесят лет. Эти мысли отбрасывали его на двадцать три года назад, когда он, так же сидя напротив нее в кафе, пожирал глазами ее плечи и грудь. Но Ариану занимали только покойники. По крайней мере внешне, потому что женщины, тщательно следящие за собой, так умело скрывают свои желания, что часто забывают о существовании оных и изумляются, внезапно обнаружив их. Камилла же, напротив, будучи неудержимо естественной, на такое притворство неспособна, и ее просто заставить задрожать и вспыхнуть. Ариана такого прокола себе не позволит, Адамберг даже не надеялся.
– Психологическое и ментальное – это не одно и то же?
– Под «ментальным» я понимаю компрессию «психологического», накопившегося в течение длительного времени, последствия чего столь подспудны, что их иногда по ошибке принимают за врожденные черты личности.
– Понял, – сказал Адамберг, отодвигая тарелку.
– Ты меня слушаешь?
– Конечно.
– Очевидно, что мужчина ростом 1,62 метра, а таких немного, никогда бы не решился напасть на громил вроде Диалы и Пайки. Тогда как женщины им бояться нет резона. Уверяю тебя, когда их убивали, они стояли себе и в ус не дули. Второй аргумент, ментального характера, даже интереснее: в обоих случаях первой раны с лихвой хватило бы, чтобы свалить жертву на землю и прикончить. Такую рану я называю первичным надрезом. Вот тут, – Ариана поставила точку на скатерти. – Оружие – острый скальпель, рана была смертельной.
– Скальпель? Ты уверена?
Адамберг, нахмурившись, наполнил бокалы, пытаясь отделаться от неуместных эротических грез.
– Уверена. А когда убийца вместо ножа или бритвы выбирает скальпель, это значит, что он умеет им пользоваться и ему известен результат. И тем не менее она нанесла еще два удара Диале и три – Пайке. Эти надрезы – я назову их вторичными – были нанесены, когда жертва уже лежала на земле, поэтому они не горизонтальны.
– Я внимательно тебя слушаю, – сказал Адамберг, не дожидаясь, пока Ариана его об этом спросит.
Она подняла руку, прося передышки, глотнула воды, потом вина, потом опять воды и снова взялась за ручку.
– Вторичные надрезы свидетельствуют о том, что убийца позволил себе роскошь перестраховки, то есть налицо стремление к образцово-показательному результату и по возможности безупречному исполнению. А избыточный контроль, проверка для очистки совести – безусловные пережитки школьной дисциплины, ведущие к неврозу перфекционизма.
– Да, – сказал Адамберг, подумав, что Ариана вполне бы могла написать книгу о компенсаторной кладке в пиренейской архитектуре.
– Эта жажда совершенства – всего лишь защита от угрозы окружающего мира. И она, как правило, – привилегия женщин.
– Угроза?
– Жажда совершенства, проверка мира. Такие симптомы наблюдаются лишь у незначительного числа мужчин. Вот я, например, проверила сейчас, хорошо ли закрыта машина. А ты – нет. А также, что ключи в сумке. А твои где, ты в курсе?
– Полагаю, что на месте, висят на гвоздике в кухне.
– Ты полагаешь?
– Да.
– Но не уверен.
– Иди ты, Ариана, поклясться я не могу.
– По одному этому, даже не видя тебя, я могу заключить, с погрешностью 12 процентов, что мы европейцы, ты мужчина, а я женщина.
– Проще все-таки посмотреть.
– Не забывай, что убийцы Диалы и Пайки я не видела. Но это женщина, ростом 1,62 с вероятностью 96 процентов, исходя из результатов сопоставления наших трех параметров. Вывод сделан при допущении, что средняя высота каблуков – 3 сантиметра.
Ариана отложила ручку и выпила вина, глотнув воды до и после.
– Остаются следы от уколов на руке. – Адамберг взял ее роскошную ручку, но ограничился отвинчиванием и завинчиванием колпачка.
– Уколы сделаны для отвода глаз. Преступница, возможно, пыталась представить их наркоманами и направить следствие по ложному пути.
– Шито белыми нитками, тем более что укол всего один.
– Ну, Мортье-то поверил.
– Если уж на то пошло, она могла всадить им героин.
– А может, у нее его не было? Отдай мне ручку, ты ее сломаешь, а она мне дорога.
– Как память о бывшем муже?
– Именно.
Адамберг перекатил ручку по столу, и она застыла в трех сантиметрах от края. Ариана убрала ее в сумку, к ключам.
– Кофе будешь?
– Да. Попроси еще мятной настойки и молока.
– Ну разумеется. – Адамберг поднял руку, подзывая официанта.
– Все остальное – мелочи, – продолжала Ариана. – Думаю, убийца – дама в возрасте. Молодая женщина не рискнула бы остаться ночью наедине с такими парнями, как Диала и Пайка, и к тому же на пустынном кладбище.
– Действительно. – Адамберг тут же вспомнил о своем намерении переспать с Арианой, не отходя от кассы.
– И наконец, я считаю, как и ты, что, скорее всего, она не чужда медицине. На это указывают не только выбор скальпеля в качестве орудия убийства и умение вонзить его прямо в сонную артерию, но и использование шприца, твердой рукой вколотого в вену. Она расписалась трижды.
Официант принес кофе, и Ариана занялась приготовлением смеси.
– Ты не закончила.
– Нет. Я припасла тебе небольшую загадку.
Ариана задумалась, барабаня пальцами по скатерти.
– Не люблю говорить, когда я не уверена.
– А я как раз это предпочитаю.
– Возможно, у меня есть доказательство ее безумия и, более того, – объяснение природы этого психоза. Во всяком случае, она достаточно безумна, чтобы разделять миры.
– От этого остаются следы?
– Убийца поставила ногу на грудь Пайки, чтобы нанести последние надрезы. Она натирает подошвы воском.
Адамберг посмотрел на Ариану бессмысленным взглядом.
– Она натирает подошвы воском, – повысила голос его собеседница, как будто надеялась вывести комиссара из спячки. – На футболке Пайки остались следы воска.
– Я слышал. Я пытаюсь понять, при чем тут ее миры.
– Я дважды с таким сталкивалась – в Бристоле и Берне: мужчины натирали подошвы своих ботинок несколько раз в день, чтобы прервать контакт между собой и грязью земли и мира, пытаясь на свой лад обособиться, защититься.
– Расщепиться?
– Я не зацикливаюсь на раздвоении личности. Но ты прав, мой клиент из Бристоля недалеко ушел от «двойняшек». Самоизоляция, создание непроницаемой прослойки между телом и землей, напоминает их внутренние перегородки, особенно если речь идет о земле, на которой совершено преступление, или о земле мертвецов, то есть о кладбище. Но это еще не доказывает, что наша убийца каждый день натирает себе подошвы воском.
– Только ее Омега, если она двойняшка.
– Ошибаешься. Альфа стремится отгородиться от почвы своих преступлений, тогда как Омега совершает их.
– Отгораживается воском. – Адамберг скорчил недоверчивую гримасу.
– Воск воспринимается как непроницаемый материал, защитная пленка.
– Какого он цвета?
– Синего. Лишнее доказательство того, что преступница – женщина. Туфли из синей кожи обычно выбираются к деловому, строгому костюму того же оттенка, который носят представительницы целого ряда профессий вроде секретарш и чиновниц. Авиация, преподавательский состав религиозных школ, больницы… далее по списку.
Адамберг мрачнел на глазах, не выдержав груза информации, свалившегося на его плечи. Ариане казалось, что его лицо меняется: растет горбинка на носу, впадают щеки, заостряются черты. Ничего она не увидела и не поняла двадцать три года назад. Не разглядела этого человека, не поняла, как он красив, не догадалась задержать его в своих объятиях тогда, в гаврском порту. Но Гавр остался далеко позади, да и вообще поезд ушел.
– Чем ты недоволен? – спросила она, сменив профессиональный тон на обычный. – Как насчет десерта?
– Почему бы и нет, – ответил он. – Выбери за меня.
Адамберг съел кусок пирога, так и не разобравшись, с яблоками он или со сливами, и не выяснив, переспит ли он сегодня с Арианой и куда он мог деть ключи от машины, вернувшись из Нормандии.
– Не думаю, что они висят на кухне, – выдал он, выплевывая косточку.
Значит, со сливами.
– Это ключи на тебя так подействовали?
– Нет, Ариана. Тень. Помнишь старую медсестру и ее тридцать три жертвы?
– Нашу двойняшку?
– Да. Знаешь, где она?
– Естественно, я несколько раз к ней ездила. Она отбывает наказание в тюрьме Фрейбурга. Ведет себя тише воды ниже травы и существует в режиме Альфы.
– Нет, Омеги. Она прикончила охранника.
– Черт. Когда?
– Десять месяцев назад. Свихнулась и сбежала.
Ариана наполнила до половины свой бокал и выпила вино, на сей раз не перемежая водой.
– Ну-ка скажи мне. Ты сам ее разоблачил? Ты один?
– Да.
– Если бы не ты, она бы по-прежнему была на свободе?
– Да.
– Она в курсе? Она это поняла?
– Думаю, да.
– Как ты ее засек?
– По запаху. Она мазала себе виски и затылок релаксолом, это бальзам из камфары и апельсинового экстракта.
– Тогда берегись, Жан-Батист. Потому что ты для нее – человек, пробивший брешь в стене, о которой Альфа ни за что на свете не должна была узнать. Ты – тот, кто знает и поэтому должен исчезнуть.
– Почему? – спросил Адамберг, отпив глоток вина из бокала Арианы.
– Чтобы она где-нибудь в другом месте и в другой жизни снова стала безмятежной Альфой. Ты угрожаешь устойчивости ее конструкции. Она, наверно, тебя ищет.
– Тень.
– Думаю, тень отбрасываешь ты сам, пока испаряется то, что засело в тебе.
Адамберг встретился глазами с умным взглядом Арианы, и в памяти его всплыла ночная тропинка в Квебеке. Он намочил палец и обвел им край бокала.
– Кладбищенский сторож в Монруже тоже ее видел. Тень прошла по кладбищу за несколько дней до того, как сдвинули плиту. И передвигалась она как-то странно.
– Зачем ты скрипишь бокалом?
– Чтобы самому не заорать.
– Лучше уж заори. Ты считаешь, это медсестра? Я имею в виду Диалу и Пайку.
– Ты описываешь мне убийцу в возрасте, вооруженную шприцем и медицинскими знаниями, которая, возможно, страдает раздвоением личности. Слишком много совпадений.
– Или слишком мало. Помнишь, какого роста была медсестра?
– Не очень.
– Какую обувь она носила?
– Не помню.
– Так проверь, а потом скрипи бокалами. То, что она на свободе, еще не значит, что она везде. Не забывай, ее конек – убивать лежачих больных стариков. Она не раскапывает могил и не режет глотки отморозкам с Порт-де-ла-Шапель. Это ну совсем на нее не похоже.
Адамберг кивнул – устойчивая рациональность коллеги вернула его из туманных далей. Тень не могла быть повсюду – во Фрейбурге, на Порт-де-ла-Шапель, в Монруже и у него дома. В основном она сидела у него в голове.
– Ты права, – сказал он.
– Лучше продвигайся шаг за шагом, с упорством идиота. Воск, туфли, составленное мной приблизительное описание, свидетели, возможно, видевшие ее с Пайкой и Диалой…
– В сущности, ты советуешь мне работать, сообразуясь с логикой.
– Да. А у тебя есть другие предложения?
– У меня только другие предложения и есть.
Ариана вызвалась подвезти его, и комиссар не отказался. Поездка на машине позволит ему наконец разрешить повисший в воздухе эротический вопрос. Но когда они подъехали к его дому, он уже спал, начисто забыв про Тень, доктора Лагард и могилу Элизабет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Со своего наблюдательного поста он увидел, как Ариана спустилась по лесенке в яму. Она надела защитный комбинезон прямо поверх одежды, но, как и Ромен в свое время, проигнорировала маску. Данглар всегда поражался судебным медикам, они редко теряли самообладание, непринужденно похлопывали покойников по плечу и вели себя по-детски жизнерадостно, несмотря на то что жизнь их была наполнена всякого рода ужасами. Но на самом-то деле, рассуждал Данглар, они просто испытывают облегчение, имея возможность не сталкиваться с тревогами живых людей. В этой области мертвой медицины можно было обрести долгожданный покой.
Уже стемнело, и доктор Лагард заканчивала работу при свете прожекторов. Данглар видел, как легко она поднялась по лесенке, сняла перчатки, небрежно бросила их на кучу грунта и подошла к Адамбергу. Издалека ему казалось, что Ретанкур дуется. Ее явно раздражала некоторая интимность, связывавшая комиссара с патологиней. Тем более что авторитету Арианы Лагард можно было позавидовать. И что даже в запачканном землей комбинезоне она была неотразима. Адамберг снял респиратор и увел Ариану на противоположный край ямы.
– Жан-Батист, тут ничего нет, кроме головы мертвой женщины трех-четырехмесячной давности. Не было никакого посмертного надругательства, ее не изуродовали. Все на месте, в целости и сохранности. Ничего не взяли, ничего не подложили. Я даже не предлагаю тебе перевезти ее в морг, труп как труп – ничего интересного.
– Я должен понять, Ариана. Осквернители могилы слишком дорого заплатили за содеянное. Их убили, чтобы заткнуть им рот. Почему?
– Не гоняйся за призраками. Мотивы психов для нас не очевидны. Я сравню с этой землей грязь, найденную под ногтями Диалы и Пайки. Ты взял образцы?
– С каждых тридцати сантиметров.
– Прекрасно. Пойди поешь и поспи, пожалуйста. Я тебя подвезу.
– Что-то ведь преступнику понадобилось от этого тела.
– Преступнице . Это женщина, черт побери.
– Допустим.
– Я в этом уверена.
– Рост еще не доказательство.
– У меня есть и другие улики.
– Ладно. Преступнице понадобилось что-то взять на этом теле.
– И она взяла. На этом след обрывается.
– Если покойница носила серьги, ты бы это поняла? По проколотым мочкам?
– Там уже нет никаких мочек, Жан-Батист.
Внезапно в ночном мраке, выплюнув струйку дыма, лопнул один из прожекторов, словно сообщая почтенной публике, что погребальный спектакль окончен.
– Ну что, поехали? – спросил Вуазне.
XIX
Ариана вела слишком резко, на вкус Адамберга, он любил сидеть в машине, привалившись головой к стеклу, и чувствовать, как его качает, словно в колыбели. Проезжая по темным улицам, Ариана смотрела по сторонам в поисках ресторана.
– У тебя хорошие отношения с этой толстухой в погонах?
– Это не толстуха в погонах, а божество о шестнадцати руках и двенадцати головах.
– Вот оно что. А я и не заметила.
– И тем не менее. Она ими пользуется, когда ей вздумается. Скорость, масса тела, неприметность, сериальный анализ, переноска тяжестей, физическая мутация – в зависимости от обстоятельств.
– И еще дурное настроение.
– Если ее это устраивает в данный момент. Я часто ее раздражаю.
– Она в связке с пестроволосым парнем?
– Это Новичок. Она занимается его обучением.
– Не только. Он ей очень нравится. Он хорош собой.
– Очень ничего себе.
Ариана резко затормозила на светофоре.
– Но поскольку жизнь устроена неправильно, – продолжила она, – твоей лейтенантшей интересуется тот развинченный франт.
– Данглар? Интересуется Ретанкур?
– Если Данглар – это долговязый элегантный мужик, державшийся подальше от нас, то да. С манерами брезгливого академика, который явно не прочь пропустить стаканчик, чтобы взбодриться.
– Он самый, – подтвердил Адамберг.
– Так вот, он влюблен в толстую блондинку. Но бегая от нее, он не станет ей ближе.
– Любовь, Ариана, – единственное сражение, которое можно выиграть, отступая.
– Что за идиот это сказал? Ты?
– Бонапарт, а у него со стратегией было все в порядке.
– А ты что делаешь?
– Отступаю. У меня нет выбора.
– У тебя неприятности?
– Да.
– Тем лучше. Обожаю чужие истории, а главное, чужие неприятности.
– Давай паркуйся, – сказал Адамберг, указывая на свободное место. – Поужинаем здесь. Какого рода неприятности?
– Когда-то муж ушел от меня к мускулистой санитарке на тридцать лет моложе его, – продолжала Ариана, паркуясь. – Вечно они поперек дороги становятся. Санитарки.
Она уверенно потянула на себя ручной тормоз, издавший сухой скрежет, и этот звук послужил единственным заключением ее истории.
Ариана была не из тех врачей, что терпеливо дожидаются конца ужина, чтобы перейти к делу, стремясь из вежливости отделить мерзости морга от радостей застолья. Не переставая жевать, она нарисовала на бумажной скатерти раны Диалы и Пайки в увеличенном размере, чтобы комиссар вник в проблему. Уголки и стрелки отмечали характер нанесенных ударов.
– Помнишь, какого она роста?
– Метр шестьдесят два.
– То есть это женщина, на 90 процентов. Есть и еще два довода: первый – психологического порядка, второй – ментального. Ты меня слушаешь? – неуверенно спросила она.
Адамберг несколько раз кивнул, не прекращая раздирать кусочки мяса, нанизанные на шпажку, и размышляя, пытаться ли ему переспать сегодня с Арианой или ну его. Ее тело чудесным образом – возможно, благодаря ее любви к необычным смесям из разных напитков – забыло, что ему шестьдесят лет. Эти мысли отбрасывали его на двадцать три года назад, когда он, так же сидя напротив нее в кафе, пожирал глазами ее плечи и грудь. Но Ариану занимали только покойники. По крайней мере внешне, потому что женщины, тщательно следящие за собой, так умело скрывают свои желания, что часто забывают о существовании оных и изумляются, внезапно обнаружив их. Камилла же, напротив, будучи неудержимо естественной, на такое притворство неспособна, и ее просто заставить задрожать и вспыхнуть. Ариана такого прокола себе не позволит, Адамберг даже не надеялся.
– Психологическое и ментальное – это не одно и то же?
– Под «ментальным» я понимаю компрессию «психологического», накопившегося в течение длительного времени, последствия чего столь подспудны, что их иногда по ошибке принимают за врожденные черты личности.
– Понял, – сказал Адамберг, отодвигая тарелку.
– Ты меня слушаешь?
– Конечно.
– Очевидно, что мужчина ростом 1,62 метра, а таких немного, никогда бы не решился напасть на громил вроде Диалы и Пайки. Тогда как женщины им бояться нет резона. Уверяю тебя, когда их убивали, они стояли себе и в ус не дули. Второй аргумент, ментального характера, даже интереснее: в обоих случаях первой раны с лихвой хватило бы, чтобы свалить жертву на землю и прикончить. Такую рану я называю первичным надрезом. Вот тут, – Ариана поставила точку на скатерти. – Оружие – острый скальпель, рана была смертельной.
– Скальпель? Ты уверена?
Адамберг, нахмурившись, наполнил бокалы, пытаясь отделаться от неуместных эротических грез.
– Уверена. А когда убийца вместо ножа или бритвы выбирает скальпель, это значит, что он умеет им пользоваться и ему известен результат. И тем не менее она нанесла еще два удара Диале и три – Пайке. Эти надрезы – я назову их вторичными – были нанесены, когда жертва уже лежала на земле, поэтому они не горизонтальны.
– Я внимательно тебя слушаю, – сказал Адамберг, не дожидаясь, пока Ариана его об этом спросит.
Она подняла руку, прося передышки, глотнула воды, потом вина, потом опять воды и снова взялась за ручку.
– Вторичные надрезы свидетельствуют о том, что убийца позволил себе роскошь перестраховки, то есть налицо стремление к образцово-показательному результату и по возможности безупречному исполнению. А избыточный контроль, проверка для очистки совести – безусловные пережитки школьной дисциплины, ведущие к неврозу перфекционизма.
– Да, – сказал Адамберг, подумав, что Ариана вполне бы могла написать книгу о компенсаторной кладке в пиренейской архитектуре.
– Эта жажда совершенства – всего лишь защита от угрозы окружающего мира. И она, как правило, – привилегия женщин.
– Угроза?
– Жажда совершенства, проверка мира. Такие симптомы наблюдаются лишь у незначительного числа мужчин. Вот я, например, проверила сейчас, хорошо ли закрыта машина. А ты – нет. А также, что ключи в сумке. А твои где, ты в курсе?
– Полагаю, что на месте, висят на гвоздике в кухне.
– Ты полагаешь?
– Да.
– Но не уверен.
– Иди ты, Ариана, поклясться я не могу.
– По одному этому, даже не видя тебя, я могу заключить, с погрешностью 12 процентов, что мы европейцы, ты мужчина, а я женщина.
– Проще все-таки посмотреть.
– Не забывай, что убийцы Диалы и Пайки я не видела. Но это женщина, ростом 1,62 с вероятностью 96 процентов, исходя из результатов сопоставления наших трех параметров. Вывод сделан при допущении, что средняя высота каблуков – 3 сантиметра.
Ариана отложила ручку и выпила вина, глотнув воды до и после.
– Остаются следы от уколов на руке. – Адамберг взял ее роскошную ручку, но ограничился отвинчиванием и завинчиванием колпачка.
– Уколы сделаны для отвода глаз. Преступница, возможно, пыталась представить их наркоманами и направить следствие по ложному пути.
– Шито белыми нитками, тем более что укол всего один.
– Ну, Мортье-то поверил.
– Если уж на то пошло, она могла всадить им героин.
– А может, у нее его не было? Отдай мне ручку, ты ее сломаешь, а она мне дорога.
– Как память о бывшем муже?
– Именно.
Адамберг перекатил ручку по столу, и она застыла в трех сантиметрах от края. Ариана убрала ее в сумку, к ключам.
– Кофе будешь?
– Да. Попроси еще мятной настойки и молока.
– Ну разумеется. – Адамберг поднял руку, подзывая официанта.
– Все остальное – мелочи, – продолжала Ариана. – Думаю, убийца – дама в возрасте. Молодая женщина не рискнула бы остаться ночью наедине с такими парнями, как Диала и Пайка, и к тому же на пустынном кладбище.
– Действительно. – Адамберг тут же вспомнил о своем намерении переспать с Арианой, не отходя от кассы.
– И наконец, я считаю, как и ты, что, скорее всего, она не чужда медицине. На это указывают не только выбор скальпеля в качестве орудия убийства и умение вонзить его прямо в сонную артерию, но и использование шприца, твердой рукой вколотого в вену. Она расписалась трижды.
Официант принес кофе, и Ариана занялась приготовлением смеси.
– Ты не закончила.
– Нет. Я припасла тебе небольшую загадку.
Ариана задумалась, барабаня пальцами по скатерти.
– Не люблю говорить, когда я не уверена.
– А я как раз это предпочитаю.
– Возможно, у меня есть доказательство ее безумия и, более того, – объяснение природы этого психоза. Во всяком случае, она достаточно безумна, чтобы разделять миры.
– От этого остаются следы?
– Убийца поставила ногу на грудь Пайки, чтобы нанести последние надрезы. Она натирает подошвы воском.
Адамберг посмотрел на Ариану бессмысленным взглядом.
– Она натирает подошвы воском, – повысила голос его собеседница, как будто надеялась вывести комиссара из спячки. – На футболке Пайки остались следы воска.
– Я слышал. Я пытаюсь понять, при чем тут ее миры.
– Я дважды с таким сталкивалась – в Бристоле и Берне: мужчины натирали подошвы своих ботинок несколько раз в день, чтобы прервать контакт между собой и грязью земли и мира, пытаясь на свой лад обособиться, защититься.
– Расщепиться?
– Я не зацикливаюсь на раздвоении личности. Но ты прав, мой клиент из Бристоля недалеко ушел от «двойняшек». Самоизоляция, создание непроницаемой прослойки между телом и землей, напоминает их внутренние перегородки, особенно если речь идет о земле, на которой совершено преступление, или о земле мертвецов, то есть о кладбище. Но это еще не доказывает, что наша убийца каждый день натирает себе подошвы воском.
– Только ее Омега, если она двойняшка.
– Ошибаешься. Альфа стремится отгородиться от почвы своих преступлений, тогда как Омега совершает их.
– Отгораживается воском. – Адамберг скорчил недоверчивую гримасу.
– Воск воспринимается как непроницаемый материал, защитная пленка.
– Какого он цвета?
– Синего. Лишнее доказательство того, что преступница – женщина. Туфли из синей кожи обычно выбираются к деловому, строгому костюму того же оттенка, который носят представительницы целого ряда профессий вроде секретарш и чиновниц. Авиация, преподавательский состав религиозных школ, больницы… далее по списку.
Адамберг мрачнел на глазах, не выдержав груза информации, свалившегося на его плечи. Ариане казалось, что его лицо меняется: растет горбинка на носу, впадают щеки, заостряются черты. Ничего она не увидела и не поняла двадцать три года назад. Не разглядела этого человека, не поняла, как он красив, не догадалась задержать его в своих объятиях тогда, в гаврском порту. Но Гавр остался далеко позади, да и вообще поезд ушел.
– Чем ты недоволен? – спросила она, сменив профессиональный тон на обычный. – Как насчет десерта?
– Почему бы и нет, – ответил он. – Выбери за меня.
Адамберг съел кусок пирога, так и не разобравшись, с яблоками он или со сливами, и не выяснив, переспит ли он сегодня с Арианой и куда он мог деть ключи от машины, вернувшись из Нормандии.
– Не думаю, что они висят на кухне, – выдал он, выплевывая косточку.
Значит, со сливами.
– Это ключи на тебя так подействовали?
– Нет, Ариана. Тень. Помнишь старую медсестру и ее тридцать три жертвы?
– Нашу двойняшку?
– Да. Знаешь, где она?
– Естественно, я несколько раз к ней ездила. Она отбывает наказание в тюрьме Фрейбурга. Ведет себя тише воды ниже травы и существует в режиме Альфы.
– Нет, Омеги. Она прикончила охранника.
– Черт. Когда?
– Десять месяцев назад. Свихнулась и сбежала.
Ариана наполнила до половины свой бокал и выпила вино, на сей раз не перемежая водой.
– Ну-ка скажи мне. Ты сам ее разоблачил? Ты один?
– Да.
– Если бы не ты, она бы по-прежнему была на свободе?
– Да.
– Она в курсе? Она это поняла?
– Думаю, да.
– Как ты ее засек?
– По запаху. Она мазала себе виски и затылок релаксолом, это бальзам из камфары и апельсинового экстракта.
– Тогда берегись, Жан-Батист. Потому что ты для нее – человек, пробивший брешь в стене, о которой Альфа ни за что на свете не должна была узнать. Ты – тот, кто знает и поэтому должен исчезнуть.
– Почему? – спросил Адамберг, отпив глоток вина из бокала Арианы.
– Чтобы она где-нибудь в другом месте и в другой жизни снова стала безмятежной Альфой. Ты угрожаешь устойчивости ее конструкции. Она, наверно, тебя ищет.
– Тень.
– Думаю, тень отбрасываешь ты сам, пока испаряется то, что засело в тебе.
Адамберг встретился глазами с умным взглядом Арианы, и в памяти его всплыла ночная тропинка в Квебеке. Он намочил палец и обвел им край бокала.
– Кладбищенский сторож в Монруже тоже ее видел. Тень прошла по кладбищу за несколько дней до того, как сдвинули плиту. И передвигалась она как-то странно.
– Зачем ты скрипишь бокалом?
– Чтобы самому не заорать.
– Лучше уж заори. Ты считаешь, это медсестра? Я имею в виду Диалу и Пайку.
– Ты описываешь мне убийцу в возрасте, вооруженную шприцем и медицинскими знаниями, которая, возможно, страдает раздвоением личности. Слишком много совпадений.
– Или слишком мало. Помнишь, какого роста была медсестра?
– Не очень.
– Какую обувь она носила?
– Не помню.
– Так проверь, а потом скрипи бокалами. То, что она на свободе, еще не значит, что она везде. Не забывай, ее конек – убивать лежачих больных стариков. Она не раскапывает могил и не режет глотки отморозкам с Порт-де-ла-Шапель. Это ну совсем на нее не похоже.
Адамберг кивнул – устойчивая рациональность коллеги вернула его из туманных далей. Тень не могла быть повсюду – во Фрейбурге, на Порт-де-ла-Шапель, в Монруже и у него дома. В основном она сидела у него в голове.
– Ты права, – сказал он.
– Лучше продвигайся шаг за шагом, с упорством идиота. Воск, туфли, составленное мной приблизительное описание, свидетели, возможно, видевшие ее с Пайкой и Диалой…
– В сущности, ты советуешь мне работать, сообразуясь с логикой.
– Да. А у тебя есть другие предложения?
– У меня только другие предложения и есть.
Ариана вызвалась подвезти его, и комиссар не отказался. Поездка на машине позволит ему наконец разрешить повисший в воздухе эротический вопрос. Но когда они подъехали к его дому, он уже спал, начисто забыв про Тень, доктора Лагард и могилу Элизабет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34