— Черт, — говорит Макдермотт. — Мы идем в «Туннель»? На прошлой неделе я снял там одну цыпочку из Вассара…
— Господи, только не надо опять , — стонет Ван Паттен.
— Тебе -то что? — огрызается Макдермотт.
— Я там был . И я не обязан снова это выслушивать, — говорит Ван Паттен.
— Но я же тебе не рассказывал, что случилось потом , — говорит Макдермотт, подняв брови.
— Когда это вы, ребята, там были? — интересуюсь я. — А меня почему не позвали?
— Ты был в этом мудацком круизе . Заткнись и слушай. В общем, подцепил я в «Туннеле» эту цыпочку из Вассара… роскошная телка, высокая грудь, отличные ноги, все в полном порядке… купил ей пару коктейлей с шампанским, она сюда на каникулы приехала… в общем, она чуть не взяла в рот прямо в зале с канделябрами… Повез я ее к себе…
— Ага, ага, — перебиваю я. — А можно спросить, где в это время была Памела ?
Крэйг морщится:
— Да пошел ты. Я хотел, чтобы мне отсосали, Бэйтмен. Я хотел телку, которая разрешает…
— Я не желаю это слышать, — говорит Ван Паттен, затыкая уши. — Он сейчас скажет гадость.
— Ты ханжа, — ухмыляется Макдермотт. — Слушай, мы же не собирались покупать общую квартиру или бежать в церковь. Мне просто хотелось, чтобы мне отсасывали — минут тридцать-сорок…
Я кидаю в него палочку из коктейля.
— Короче, мы приходим ко мне и… слушайте… — он придвигается ближе к столу, — она к тому времени выпила столько шампанского, что должна была ебаться как слон, и представляете…
— Дала без гондона?
Макдермотт закатывает глаза:
— Девка была из Вассара , а не из Квинса .
Прайс трогает меня за плечо:
— А что это значит?
— Ладно, слушайте, — говорит Макдермотт. — Она… вы готовы?
Он выдерживает театральную паузу.
— Она подрочила мне рукой, и ничего больше… но и это еще не все… она даже перчатку не сняла .
Он откидывается на стуле и смотрит на нас, самодовольно потягивая мартини.
Мы все воспринимаем его рассказ очень серьезно. Никто не подшучивает над Макдермоттом за его откровенность или за неспособность надавить на ту цыпочку. Все молчат и думают об одном: Никогда не снимай девок из Вассара.
— Что тебе нужно, так это цыпочка из Кэмдена , — замечает Ван Паттен, как только приходит в себя после рассказа Макдермотта.
— Ну конечно, — говорю я. — Для них ебаться с родным братом — в порядке вещей.
— Зато они думают, что СПИД — это новая британская группа, — добавляет Прайс.
— Так где мы ужинаем? — спрашивает Ван Паттен, рассеянно глядя на вопрос, записанный у него на салфетке. — Где мы, блядь, будем ужинать?
— Забавно: девки считают, что мужики только этим и озабочены… болезнями всякими и прочей херней, — говорит Ван Паттен, качая головой.
— В жизни не стану трахаться с гондоном, — объявляет Макдермотт.
— Я тут отксерил одну статью, — говорит Ван Паттен, — в ней говорится, что какую бы паскудную, продажную, грязную телку мы ни драли, шанс заразиться — равен полдесятитысячной процента, или что-то вроде того.
— У нормальных парней такого просто не может быть .
— Во всяком случае, у белых .
— И эта девка была в ебаной перчатке? — переспрашивает Прайс, который, похоже, еще не оправился от потрясения. — В перчатке ?! А не проще бы было подрочить самому?!
— Знаешь, хуй тоже встает, — говорит Ван Паттен. — Это Фолкнер написал.
— Ты где учился? — интересуется Прайс. — В Pine Manor?
— Парни, — говорю я, — смотрите, кто идет.
— Кто? — Прайс даже не поворачивает головы.
— Подсказка, — говорю я. — Самый большой кретин в компании «Drexel Burnham Lambert».
— Конноли? — высказывает догадку Прайс.
— Привет, Пристон, — здороваюсь я с Пристоном, пожимая ему руку.
— Ребята, — говорит Пристон, кивая всем сразу, — прошу прощения, но сегодня я с вами поужинать не смогу.
На Пристоне — двубортный шерстяной костюм от Alexander Julian, хлопчатобумажная рубашка и шелковый галстук от Perry Ellis. Он кланяется, положив руку на спинку моего стула. — Мне очень жаль, но, знаете ли, обстоятельства.
Прайс награждает меня гневным взглядом и произносит одними губами:
— А его приглашали?
Я пожимаю плечами и допиваю остатки J&B.
— Чем вчера вечером занимался? — спрашивает Макдермотт и добавляет: — Славный костюмчик.
— Кем вчера занимался? — поправляет Ван Паттен.
— Нет-нет, — отвечает Пристон, — ничего такого. Вполне респектабельный и приличный вечер. Без девок, бухла и траха. Ходили в «Русскую чайную» с Александрой и ее родителями. Она называет отца… вы подумайте… Билли. А я был такой весь замотанный и уставший… а там только «Столичная».
Он зевает, снимает очки (Oliver Peoples, разумеется) и протирает их носовым платком от Armani.
— Не знаю, но по-моему наш малахольный православный официант кинул мне в борщ кислоту. Я такой, блядь, уставший.
— А сегодня что делаешь? — любопытствует Прайс безо всякого интереса.
— Надо вернуть видеокассеты, ужинаем с Алексадрой во вьетнамском ресторане, а потом идем на Бродвей, на какой-нибудь британский мюзикл, — говорит Пристон, обводя взглядом зал.
— Слушай, Пристон, — говорит Ван Паттен. — Мы тут придумываем вопросы, чтобы послать в GQ . Может, подскажешь?
— Подскажу, — отвечает Пристон. — Когда надеваешь смокинг, как сделать так, чтобы сорочка спереди не задиралась?
С минуту Ван Паттен с Макдермоттом сидят молча, а потом Крэйг, нахмурив брови и посерьезнев, задумчиво произносит:
— Хороший вопрос.
— Прайс, — говорит Пристон, — а у тебя есть вопрос?
— Есть, — Прайс вздыхает. — Когда у тебя все друзья — бараны, то что будет, если ты вышибешь им мозги «магнумом» тридцать восьмого калибра: уголовное преступление, просто проступок или Божественное Провидение?
— Не пойдет для GQ , — говорит Макдермотт. — Попробуй отправить в Soldier of Fortune .
— Или в «Vanity Fair», — Ван Паттен.
— А это кто? — глядя в сторону бара, говорит Прайс. — Это не Рид Робисон? Кстати, Пристон, надо просто пришить к сорочке петельку, пристегивающуюся к пуговице на брюках, и проследить за тем, чтобы накрахмаленный перед сорочки не опускался ниже пояса брюк, иначе, когда садишься, он будет топорщиться, так этот мудак — Робисон или нет? Чертовски похож.
Слегка ошалев от речи Прайса, Пристон медленно оборачивается, вновь надевает очки и смотрит, щурясь, в сторону стойки.
— Нет, это Найджел Моррисон.
— А-а-а! — восклицает Прайс. — Один из этих молоденьких британских педиков, стажирующихся в…
— Откуда ты знаешь, что он — педик? — перебиваю я.
— Британцы все педики, — пожимает плечами Прайс.
— Но откуда ты знаешь, Тимоти? — ухмыляется Ван Паттен.
— Я видел, как он ебал Бэйтмена в жопу. В сортире банка Morgan Stanley.
Я вздыхаю и обращаюсь к Пристону:
— А где он стажируется, Моррисон?
— Не помню, — отвечает Пристон, почесывая в затылке. — В Lazard?
— Где? — напирает Макдермотт. — В First Boston? Goldman?
— Точно не помню, — говорит Пристон. — Может, в Drexel? Он всего лишь помощник ответственного аналитика по финансам, а его жуткая подруга с гнилыми зубами, та вообще сидит в какой-то дыре , занимается выкупом акций за счет кредита.
— Где мы сегодня ужинаем ? — говорю я. Мое терпение лопается. — Надо заказать столик. Я не собираюсь стоять в каком-нибудь ебаном баре .
—А что это за дрянь надета на Моррисоне? — обращается сам к себе Пристон. — Что, действительно костюм в полоску с клетчатой рубашкой?
— Это не Моррисон, — говорит Прайс.
— А кто? — Пристон снова снимает очки.
— Это Пол Оуэн, — говорит Прайс.
— Это не Пол Оуэн, — говорю я. — Пол Оуэн в другом конце бара. Вон там.
Оуэн стоит у стойки в двубортном шерстяном костюме.
— Он занимается счетами Фишера, — говорит кто-то.
— Везучий мерзавец, — бормочет кто-то другой.
— Везучий жидовский мерзавец , — произносит с нажимом Пристон.
— Боже мой, Пристон, — говорю я. — Это —то тут причем?
— Слушай, я своими глазами видел, как он трепался по телефону с исполнительными менеджерами, и при этом плел ебаную менору. А в прошлом декабре он приволок в офис куст хануки, — неожиданно оживившись, говорит Пристон.
— Хуйню ты плетешь, — холодно замечаю я, — а не менору. Хуйню.
— Бог ты мой, Бэйтмен, может быть, мне сходить в бар и попросить Фредди пожарить тебе этих ебучих картофельных оладией, — говорит неподдельно встревоженный Пристон. — Этих, как их… латкес ?
— Спасибо, конечно, но я как-нибудь обойдусь, — отвечаю я. — Просто попридержи свои антисемитские замечания.
— Вот он, глас рассудка, — Прайс тянется вперед, чтобы потрепать меня по спине. — Милый соседский мальчик.
— Да, милый соседский мальчик, который, по твоим же словам, дает трахать себя в жопу британскому стажеру финансового аналитика, — насмешливо отвечаю я.
— Я сказал, что ты — глас рассудка, — говорит Прайс. — Я не говорил, что ты не гомосексуалист.
— Или что ты не зануда, — добавляет Пристон.
— Угу, — говорю я, глядя Прайса в упор. — Спроси Мередит, гомосексуалист я или нет. Она тебе скажет… если только вынет мой хуй изо рта.
— Мередит западает на педиков , — Прайс невозмутим, — поэтому я ее и бросил.
— Постойте, ребята, слушайте, я анекдот вспомнил, — потирает руки Пристон.
— Пристон, — говорит Прайс, — ты сам ходячий анекдот. Ты ведь знаешь, что тебя на ужин не приглашали. Кстати, славный пиджачок: не сочетается, но дополняет.
— Прайс, ты — скотина, ты, блядь, так жесток со мной, — смеется Пристон. — Ладно, слушайте. Встречаются на приеме Джон Ф. Кеннеди и Перл Бейли, уединяются в овальном зале, трахаются там, то да се, потом Кеннеди засыпает и… — Пристон вдруг умолкает. — Вот черт, что же потом… Ах да, Перл Бейли говорит: «Господин Президент, мне охота еще поебаться», а он отвечает: «Я сейчас посплю, а минут через тридцать…», — нет, постойте… — Пристон опять умолкает, немного смущенный. — Сейчас… через час… ну да ладно… …"минут через тридцать проснусь, и мы опять трахнемся, только ты, пока ждешь, держи одну руку у меня на хуе, а другую — на яйцах", и она отвечает: «Хорошо, только зачем мне держать одну руку на хуе, а другую… другую — на яйцах?» и… — Он замечает, что Ван Паттен что-то небрежно рисует на обороте салфетки. — Ван Паттен, ты меня слушаешь?
— Слушаю , — раздраженно отвечает Ван Паттен. — Давай. Заканчивай. Одну руку — на хуе, другую — на яйцах, а дальше?
Луис Керрутерс так и стоит у стойки и ждет. Теперь мне кажется, что на нем шелковый галстук от Agnes B. Все словно в тумане.
— Я не слушаю, — говорит Прайс.
— А он говорит: «А затем…» — Пристон опять запинается. Длительное молчание. Пристон смотрит на меня.
— Не смотри на меня , — говорю. — Это не мой анекдот.
— И он отвечает… У меня в голове пусто.
— Уже можно смеяться? На фразе «у меня в голове пусто»? — интересуется Макдермотт.
— Он говорит, м-м-м… — Пристон закрывает глаза рукой и задумывается. — Вот черт, ты подумай, забыл…
— Великолепно , Пристон, — вздыхает Прайс. — Ты такой идиот, что даже не смешно.
— У меня в голове пусто? — спрашивает меня Крэйг. — Я что-то не понял.
— Сейчас, сейчас, — говорит Пристон. — А, вот, вспомнил. «А затем, что когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник». — Он первый начинает хихикать. После непродолжительного молчания стол разражается смехом. Смеются все, кроме меня.
— Вот, стало быть, анекдот, — с гордостью говорит Пристон, явно воспрявший воспрянув духом.
Он и Ван Паттен пожимают друг другу руки. Даже Прайс смеется.
— Господи, — говорю я. — Это ужасно.
— Почему? — искренне не понимает Пристон. — Это смешно. Это юмор .
— Ладно, Бэйтмен, — говорит Макдермотт. — Не напрягайся.
— Ах да, я забыл. Бэйтмен встречается с кем-то из союза борьбы за гражданские права, — говорит Прайс. — Что тебе тут не нравится?
— Это не смешно, — отвечаю я. — Это расизм .
— Бэйтмен, скотина ты мрачная, — говорит Пристон. — Тебе пора прекратить читать биографии Теда Банди. Пристон выпрямляется и смотрит на свой Rolex. — Слушайте, мне пора. До завтра.
— Да, на том же месте, и в тот же час, — говорит Ван Паттен, пихая меня локтем.
Перед тем, как уйти окончательно, Пристон опять наклоняется надо мной:
— «А затем, что когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник».
— Я понял, понял, — говорю я, отпихивая его.
— Не забывайте, ребята: немногое в этой жизни работает так же четко, как Kenwood. Он уходит.
— Ябадабаду, — говорит Ван Паттен.
— Слушайте, а вы знаете, что пещерные люди были покрепче нас в смысле характера? — говорит Макдермотт.
«ПАСТЕЛИ»
Когда мы наконец оказываемся в «Пастелях», я едва не плачу, поскольку совершенно уверен, что мест нет. Но нам предлагают хороший столик, и облегчение накрывает меня благодатной волной. Макдермотт знаком с метрдотелем «Пастелей», и, хотя мы заказали столик всего несколько минут назад из такси, нас тут же проводят через переполненный бар в розовый, ярко освещенный зал и сажают за превосходный отгороженный столик. Заказать столик в «Пастелях» совершенно невозможно, и, по-моему, Ван Паттен, я сам и даже Прайс потрясены до глубины души. Может быть, мы даже завидуем той прыти, которую проявил Макдермотт. Набившись в такси на Уотер-стрит, мы поняли, что так никуда и не позвонили, и лишь когда дело дошло до обсуждения достоинств нового калифорнийско-сицилианского бистро в верхнем Ист Сайде (я так паниковал, что едва не порвал «Загат» пополам) мы пришли к согласию. Только Прайс возражал, но и он в конце концов пожал плечами со словами «Да мне все по хую», и мы позвонили с его мобильного, чтобы заказать столик. Прайс надел наушники и включил звук плейера так громко, что Вивальди был слышен даже сквозь автомобильный шум, доносившисяд через полуопущенные окна такси. Ван Паттен и Макдермотт отпускали грубые шуточки о размере члена Тима, и я от них не отставал. Возле входа в «Пастели» Тим выхватил у Ван Паттена салфетку с окончательной версией его тщательно сформулированных вопросов для GQ и швырнул ее нищему, который валялся возле ресторана с грязной картонкой в руках: «Я ГОЛОДНЫЙ И БЕЗДОМНЫЙ ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИТЕ МНЕ».
Кажется, все идет нормально. Метрдотель прислал нам четыре бесплатных коктейля Вellini, но мы все равно заказываем напитки. Ronettes поют «Then He Kissed Me» («Потом он поцеловал меня»), у нашей официантки хорошая фигура и даже Прайс, похоже, отошел, хотя и ненавидит это заведение. К тому же за столиком напротив четыре женщины, и все отлично выглядят — блондинки с большими сиськами. На одной шерстяное платье-рубашка от Calvin Klein; вторая одета в шерстяное вязаное платье и жакет с застежкой из фая от Geoffrey Beene; третья в юбке из плиссированного тюля и бархатном бюстье, по моему, от Christian Lacroix, на ногах у нее туфли на шпильке от Sidonie Larizzi; четвертая — в черном с блестками платье без пояса, поверх которого надет жакет от Bill Blass (шерстяной креп). Теперь играют Shirelles, «Dancing in the Street»: из-за высоких потолков и мощных колонок звук такой громкий, что нам приходится кричать нашей фигуристой официантке. На ней двухцветный шерстяной костюм с бисером от Myrone de Premonville и высокие бархатные ботиночки. Мне кажется, что она кокетничает со мной: соблазнительно смеется, когда я выбираю на закуску ската и кальмара с красной икрой, проникновенно смотрит, когда я заказываю запеканку из лосося с зеленым соусом томатилло. Я вынужден состроить озабоченное, убийственно серьезное выражение и уставиться на стаканы с розовым коктейлем Bellini, чтобы она не подумала, будто я слишком заинтересовался. Прайс заказывает тапас, оленину с йогуртовым соусом и салат из папоротника и манго. Макдермотт — сашими с козьим сыром и копченую утку с эндивием и кленовым сиропом. Ван Паттен берет колбаску из морского гребешка и лосось-гриль с малиновым уксусом и гуакамоле. В ресторане на полную мощность работает кондиционер, и я начинаю сожалеть, что не надел новый пуловер от Versace, купленный на прошлой неделе в Bergdorf's. Он бы хорошо смотрелся с моим костюмом.
— Не могли бы вы, пожалуйста , забрать эти коктейли, — обращается Тим к официанту, указывая на Bellini.
— Погоди, Тим, — говорит Ван Паттен. — Успокойся . Я их выпью.
— Это европейская дрянь, Дэвид, — поясняет Прайс. — Европейская дрянь.
— Возьми мой , Ван Паттен, — предлагаю я.
— Подожди, — говорит Макдермотт, останавливая официанта. — Я свой тоже выпью.
— Зачем? — спрашивает Прайс. — Ты что, пытаешься произвести впечатление на эту армянскую цыпочку в баре?
— Какую еще армянскую цыпочку? — Ван Паттен неожиданно заинтригован, он вытягивает шею.
— Уноси все коктейли! — вскипает Прайс.
Официант покорно забирает стаканы и, кивнув неизвестно кому, уходит.
— Кто дал тебе право распоряжаться? — ноет Макдермотт.
— Поглядите, парни. Смотрите, кто пришел, — присвистывает Ван Паттен. — Мать честная.
— Ради бога, только, блядь, не Пристон, — вздыхает Прайс.
— О нет, — зловеще произносит Ван Паттен. — Он нас пока не заметил.
— Виктор Пауэл? Пол Оуэн? — неожиданно испугавшись, спрашиваю я.
— Ему двадцать четыре года, и у него отвратительно много денег, скажем так, — с ухмылкой подсказывает Ван Паттен.
1 2 3 4 5 6 7 8