Ты должен заехать, чувак.
– Да, конечно, Рип.
– Заедешь?
– Почему нет?
Когда мы оба входим в столовую, две девушки, которых я не помню, подходят и говорят, что я должен им позвонить, одна из них напоминает о том вечере в «Рокси», я говорю ей, что в «Рок-си» была масса вечеров, она улыбается и просит позвонить все равно. Я не уверен, есть ли у меня ее номер, но едва собираюсь попросить его, как ко мне подходит Алана и говорит, что к ней пристает Рип и не могу ли я что-нибудь с этим сделать? Я отвечаю, что вряд ли. И пока Алана заводит разговор о Рипе, я наблюдаю, как рядом с рождественской елкой сосед Рипа танцует с Блер. Он что-то шепчет ей на ухо, они оба смеются и кивают головами.
Присутствует также мужчина в возрасте, с длинноватыми седыми волосами, в свитере от Армани и мокасинах, он крутится вокруг Аланы и меня, потом заговаривает с Рипом. Здесь же один из ребят из «Ю-эс-си», присутствовавший на вечере Блер, он смотрит на мужчину, которому лет сорок – сорок пять, потом поворачивается к девушке, встретившей меня в «Рокси», и строит рожу. В тот же момент он замечает, что я смотрю на него, улыбается, я улыбаюсь в ответ, а Алана не может остановиться, по счастью, кто-то прибавляет звук, и начинает визжать Принц. Алана уходит, как только начинается песня, под которую она хочет танцевать, а парень из «Ю-эс-си», Гриффин, подходит ко мне и спрашивает, не хочу ли я шампанского. Я соглашаюсь, он идет в бар, а я направляюсь в туалет, чтобы выложить еще одну дорожку.
Чтобы попасть туда, мне надо пройти через комнату Ким, поскольку в туалете внизу сломан замок, но, когда я подхожу к комнате, из нее выходит Трент и закрывает дверь.
– Сходи в нижний, – говорит он.
– Почему?
– Потому что здесь ебутся Джулиан, Ким и Дерф.
Я просто стою.
– Дерф тоже здесь? – спрашиваю я.
– Пойдем со мной, – говорит Трент.
Я спускаюсь за Трентом, мы выходим из дома, подходим к его машине.
– Садись, – предлагает он.
Я открываю дверь и сажусь в БМВ.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я, когда он садится на место водителя.
Он лезет в карман и достает небольшой пузырек.
– Немного ко-кейну, – произносит он с фальшивой южной протяжностью.
Я не говорю, что у меня уже есть, он вытаскивает золотую ложечку, погружает ее в порошок. затем подносит к носу и повторяет процедуру четыре раза. Он ставит в магнитофон ту же кассету, что играет в доме, и передает ложечку и пузырек мне. Я тоже делаю четыре захода, глаза мои начинают слезиться, и я сглатываю. Это не тот кокаин, что у Рипа, и я думаю, не от Джулиана ли он. Этот не такой хороший.
– Почему бы, пока ты здесь, нам не поехать на недельку в Палм-Спрингс? – предлагает он.
– Да. В Палм-Спрингс. Конечно, – отвечаю я. – Слушай, я иду обратно.
Я оставляю Трента одного в машине, иду обратно в дом, к бару, где, держа два бокала шампанского, стоит Гриффин.
– Я думаю, оно немножко выдохлось, – говорит он.
– Что?
– Я говорю, твое шампанское выдохлось.
– А-а. – Я теряюсь, смутившись на секунду. – Верно.
Я все равно выпиваю, он наливает мне второй бокал.
– Оно все еще вполне, – продолжает он, допивая свой и наливая себе еще. – Будешь?
– Конечно. – Я допиваю второй бокал, он наливает мне третий. – Спасибо.
– Девушка, с которой я пришел, только что свалила с японцем в майке English Bea t Имеется в виду британская ска-группа Beat , в США называвшаяся English Beat .
и белых джинсах в обтяжку. Знаешь, кто он такой?
– Нет.
– Парикмахер Ким.
– Круто, – говорю я, допивая бокал шампанского, глядя через всю комнату на Блер.
Наши глаза встречаются, она улыбается, строит мне гримасу. Я улыбаюсь в ответ, но гримасы не строю. Заметив это, Гриффин громко, чтобы перекричать музыку, говорит:
– Ты тот парень, что гуляет с Блер, да?
– Ну, раньше гулял.
– Я думал, вы и сейчас.
– Может, так оно и есть, – говорю я, наливая себе еще шампанского. – Я не знаю.
– Она много о тебе говорит.
– Правда? Ну… – Мой голос сбивается. Долгое время мы молчим.
– Мне нравится твой шарфик, – замечает Гриффин.
– Благодарю.
Я осушаю бокал, наливаю еще, думая, сколько же сейчас времени и как долго я был на вечере. Кокаин отпускает, я начинаю немного пьянеть.
Глубоко вдохнув, Гриффин произносит:
– Эй, хочешь поехать ко мне? Родители в Риме на Рождество.
Кто-то меняет кассету, я вздыхаю, смотрю на бокал шампанского в его руке, быстро допиваю свой и отвечаю:
– Давай, почему бы и нет.
Гриффин стоит возле окна спальни, глядя во двор на бассейн, на нем только трусы, я сижу на полу, облокотившись спиной о кровать, скучающий, трезвый, курю сигарету. Гриффин смотрит на меня, медленно, неуклюже стягивает белье, я замечаю, что у него отсутствует линия загара, удивляюсь, насколько могу, и почти смеюсь.
* * *
Просыпаюсь перед рассветом. Во рту у меня очень сухо, мне больно проводить языком по нёбу. Я крепко зажмуриваю глаза, пытаюсь снова заснуть, но электронный будильник на ночном столике показывает половину пятого. Только сейчас я осознаю, где я. Я смотрю на Гриффина, лежащего на другой половине большой двуспальной кровати. Я не хочу будить его, поэтому встаю насколько могу осторожно, прохожу в ванную и закрываю дверь. Я мочусь, секунду смотрю на себя голого в зеркале, склоняюсь над раковиной, открываю кран и плещу в лицо холодной водой. Снова смотрю на себя в зеркало, на этот раз дольше. Возвращаюсь в спальню, надеваю нижнее белье, стараясь не перепутать, где чье, затем окидываю взглядом комнату и с ужасом понимаю, что не могу найти свою одежду. Вспомнив, что все началось в гостиной, я тихо спускаюсь туда по лестнице огромной пустой виллы. Отыскав одежду, я быстро одеваюсь. Когда я натягиваю штаны, мимо двери проходит черная горничная в голубом халате, волосы в кудряшках, и секунду небрежно смотрит на меня, словно обнаружить в пять часов утра парня лет восемнадцати или около того, натягивающего штаны посреди гостиной, – в порядке вещей. Она уходит, а я мучаюсь, отыскивая входную дверь. Найдя ее и выйдя из дома, решаю, что, в общем, вчера было не так уж плохо. Сажусь в машину, открываю бардачок и, чтобы голова встала на место, выкладываю дорожку. Потом выезжаю из ворот на Сансет.
Я громко включаю радио. Улицы абсолютно пустынны, еду быстро. В искушении проехать подъезжаю на красный, но торможу, заметив афишу, которой, по-моему, раньше не видел, и приглядываюсь. На ней написано лишь: «Исчезни здесь», и хотя это, вероятно, реклама какого-нибудь обезболивающего, меня все равно слегка уносит, я с силой нажимаю на газ, машина взвизгивает, я уезжаю со светофора. За окном довольно темно, но я надеваю темные очки и все время смотрю в зеркало заднего вида, испытывая странное чувство, что меня кто-то преследует. Остановившись на другой красный, я вспоминаю, что забыл шарфик, подаренный Блер; оставил у Гриффина.
* * *
Мой дом стоит на Мал-холланд, я нажимаю на автоматический замок ворот, смотрю на Долину, наблюдая начало нового дня, моего пятого дня дома, затем въезжаю по полукруглой дорожке, ставлю машину около машины матери, припаркованной рядом с красным «феррари», который я не узнаю. Сижу, дослушивая последние строчки какой-то песни, потом вылезаю из машины, подхожу к входной двери, нащупываю в кармане ключи и открываю ее. Поднимаюсь по лестнице в свою спальню, запираю дверь, закуриваю сигарету, включаю телевизор, убираю звук, затем подхожу к шкафу и вынимаю пузырек валиума, спрятанный под кашемировыми свитерами. Взглянув на маленькую желтую таблетку с дыркой посредине, решаю, что на самом деле она мне не нужна, и убираю ее назад. Раздеваюсь, глядя на электронный будильник той же модели, что и у Гриффина, замечаю, что до ланча с отцом осталось спать всего несколько часов, и, проверив, поставлен ли будильник, ложусь, уставившись в телевизор, потому что однажды слышал, что, если долго пристально смотреть на экран, можно заснуть.
* * *
Будильник срабатывает в одиннадцать. По радио играет песня «Artificial Insemination» «Искусственное осеменение» (англ.).
, я жду, когда она закончится, чтобы открыть глаза и подняться. Сквозь жалюзи в комнату льется солнце; я смотрю в зеркало, и моя ухмылка видится мне дикой и безумной. Подхожу к шкафу и разглядываю в зеркале свое лицо и тело; напрягаю пару раз мускулы, размышляя, не пора ли мне подстричься, и решаю, что надо подзагореть. Отвернувшись, я открываю конвертик, также спрятанный под свитерами. Выложив две дорожки кокаина, купленного вчера у Рипа, я сразу чувствую себя лучше. В одних трусах спускаюсь по лестнице. Хотя сейчас и одиннадцать, я не думаю, что кто-нибудь встал, и замечаю, что дверь комнаты матери закрыта, вероятно, заперта. Выйдя наружу, я прыгаю в бассейн, быстро проплываю его туда и обратно двадцать раз, вылезаю, насухо вытираюсь и прохожу в кухню. Достаю из холодильника апельсин, чищу его, поднимаясь наверх. Я съедаю апельсин перед тем, как пойти в душ, и понимаю, что времени на гантели нет. Я прохожу в свою комнату, громко включаю MTV, выкладываю еще одну дорожку и еду на встречу с отцом.
* * *
Я не люблю ездить по Уилшир во время ланча. Машин там всегда кажется слишком много, старики и горничные ждут автобусов, а все кончается тем, что я опускаю глаза, чересчур много курю, включаю радио на полную мощность. Вот и сейчас, хотя зеленый, никто не движется. Я смотрю на людей в соседних машинах. Каждый раз, попадая на Уилшир или Сансет во время ланча, я стараюсь встретиться глазами с водителем соседней застрявшей в пробке машины. Когда это не получается, а это обычно не получается, я, вновь надев темные очки, медленно трогаюсь вперед. Вырулив на Сансет, я проезжаю афишу, которую видел утром, гласящую «Исчезни здесь», и смотрю в сторону, стараясь выкинуть ее из головы.
* * *
Офис моего отца в Сенчури-Сити. Я жду его в большой, дорого обставленной приемной, оттягиваюсь с секретаршами, флиртуя с хорошенькой блондинкой. Меня не напрягает то, что отец заставляет себя ждать тридцать минут, пока у него какое-то заседание, а потом спрашивает, почему я опоздал. Сегодня мне совсем не хочется идти куда-то есть ланч, я бы лучше посидел на пляже или возле бассейна, но я вполне мил, улыбаюсь, много киваю и делаю вид, что выслушиваю все вопросы о колледже и довольно искренне на них отвечаю. Меня не особенно смущает, что по дороге в «Ма-Мезон» он опускает верх «450-го» и ставит кассету Боба Сигера – в качестве безумного жеста взаимопонимания. Меня также не злит, что во время ланча отец разговаривает со множеством бизнесменов, со знакомцами по киноиндустрии, останавливающимися возле нашего столика, которым меня представляет просто как «моего сына»; бизнесмены кажутся все на одно лицо, и я начинаю жалеть, что не захватил оставшийся кокаин.
Если особенно не присматриваться, отец выглядит довольно здоровым. Он дочерна загорелый, две недели назад в Палм-Спрингс ему пересадили волосы, так что теперь у него на голове копна светлых волос. Вдобавок ему сделали подтяжку на лице. Когда он оперировался, я ездил проведать его в «Седарз-Синай» и помню его лицо в бинтах и как он то и дело тихонько их трогал.
– Почему ты не берешь как обычно? – искренне удивляюсь я, после того как мы сделали заказ.
Он улыбается, показывая протезы:
– Диетолог не позволяет.
– А-а.
– Как твоя мать? – холодно спрашивает он.
– Она в порядке.
– Что, абсолютно в порядке?
– Да, она абсолютно в порядке. Секунду, не больше, меня подмывает рассказать ему о припаркованном у дома «феррари».
– Ты уверен?
– Не о чем беспокоиться.
– Это хорошо. – Он медлит. – Она по-прежнему встречается с этим доктором Грейном?
– Угу.
– Это хорошо.
Пауза. Останавливается еще один бизнесмен, потом уходит.
– Ну, Клей, что ты хочешь на Рождество?
– Ничего, – говорю я через какое-то время.
– Хочешь продлить подписку на «Верайети»?
– Она уже продлена. Еще пауза.
– Тебе нужны деньги?
– Нет, – отвечаю я, зная, что он сунет мне их потом, может быть, после «Ма-Мезон» или по дороге в его офис.
– Ты выглядишь худым, – замечает он.
– М-м-м-м.
– И бледным.
– Это наркотики, – бормочу я.
– Я не расслышал.
Я смотрю на него и говорю:
– Я прибавил пять фунтов с тех пор, как я дома.
– А-а, – говорит он, напивая себе бокал белого вина.
Подходит еще какой-то бизнесмен. После его ухода отец поворачивается ко мне и спрашивает:
– Ты хочешь поехать на Рождество в Палм-Спрингс?
* * *
Однажды, в последний школьный год, я не пошел на уроки. Вместо этого один поехал в Палм-Спрингс, слушал старые кассеты, которые раньше любил, а теперь не слушаю, заехал в Санленде в «Макдональдс» купить кока-колы, а потом двинул в пустыню и затормозил возле старого дома. Мне не нравился тот новый, что купила наша семья; он был нормальный, но не такой, как старый. Старый дом был пуст, снаружи казался обшарпанным и неухоженным, кругом сорняки, телевизионная антенна упала с крыши, пустые банки валялись на лужайке перед входом. Бассейн был осушен, а на меня нахлынули воспоминания, прямо в школьной форме я сел на ступеньки пустого бассейна и заплакал. Я вспомнил все эти приезды по пятницам вечером и отъезды по воскресеньям, дни, проведенные в шезлонгах возле бассейна за игрой в карты с бабушкой. Но все воспоминания, казалось, померкли в сравнении с пустыми пивными банками, повсюду раскиданными на мертвой лужайке, и разбитыми окнами. Моя тетя пыталась продать дом, но, думаю, поддалась сентиментальности и оставила эти попытки. Отец тоже хотел, и действительно жаль, что никто этого не сделал. Они прекратили говорить об этом, но дом стоял между ними, разговор о нем никогда больше уже не заходил. В тот день я поехал в Палм-Спрингс не затем, чтобы поглядеть на местность или на старый дом, и не потому, что хотел пропустить школу. Мне кажется, я поехал туда потому, что хотел вспомнить, как было когда-то. Не знаю.
* * *
После ланча по дороге домой я заезжаю в «Седарз-Синай» навестить Мюриэль, поскольку Блер сказала, что она жаждет меня видеть. Она очень бледная и такая худая, что ясно различимы вены на шее. У нее также темные круги под глазами, розовая губная помада резко контрастирует с бледным лицом. Она смотрит аэробику по телевизору, на кровати раскиданы номера «Гламура», «Вог» и «Интервью». Шторы задвинуты, она просит раздвинуть их. Я исполняю эту просьбу, а она надевает темные очки и говорит, что у нее никотиновый голод и так хочется сигарету, что она «просто умирает». Я говорю, что у меня нет. Пожав плечами, она прибавляет в телевизоре звук и смеется над людьми, делающими упражнения. Она разговаривает мало, что само по себе неплохо, поскольку и я немногословен.
Я уезжаю со стоянки больницы, пару раз неверно поворачиваю, так что оказываюсь на бульваре Санта-Моника. Я вздыхаю, включаю радио, какие-то девчонки поют о землетрясении в Лос-Анджелесе Имеется в виду «The Earthquake Song» дуэта Little Girls (сестры-близнецы Кэрон и Мишель Мейсо).
. «My surfboard's ready for the tidal wave» «Моя доска для серфинга готова к приливной волне» (англ.).
. На следующем светофоре рядом притормаживает машина, я поворачиваю голову посмотреть, кто в ней. В «фиате» двое молодых ребят, коротко стриженных и с кустистыми усами, в клетчатых рубашках с короткими рукавами, жилетках, один с выражением крайнего удивления и недоверия смотрит на меня, что-то говорит другу, после чего они смотрят на меня оба. «Smack, smack, I fell in a crack» «Бум, бам, я упала в трещину» (англ.).
. Водитель опускает свое окно, я напрягаюсь, он меня о чем-то спрашивает, но мое окно и верх подняты, поэтому на вопрос я не отвечаю. Водитель спрашивает снова, уверенный в том, что я какой-то актер. «Now I'm part of the debris» «Теперь я часть обломков пород» (англ.).
, – визжат девчонки. Зажигается зеленый, я уезжаю, но я в левом ряду, сегодня пятница, около пяти, дороги забиты, так что, когда я останавливаюсь на следующем светофоре – «фиат» снова рядом, и эти два ненормальных пидора смеются, тычут в меня пальцами, опять и опять задавая все тот же ебаный вопрос. Наконец я делаю запрещенный левый поворот, ухожу на боковую улицу, где на минуту встаю и, выключив радио, закуриваю сигарету.
* * *
Рип должен встретиться со мной в «Кафе-казино» в Уэствуде, и он еще не появился. В Уэствуде делать нечего. Гулять слишком жарко, я видел все фильмы, некоторые даже по два раза, поэтому я сижу под зонтиками «Кафе-казино», пью воду «Перье» с грейпфрутовым соком и смотрю, как проносятся по жаре машины. Закурив, гляжу на бутылку «Перье». За соседним столиком сидят две девушки шестнадцати-семнадцати лет, обе коротко стриженные, я время от времени посматриваю на обеих, обе кокетничают в ответ; одна чистит апельсин, другая потягивает эспрессо. Та, что чистит апельсин, спрашивает, не покрасить ли ей прядь волос в малиновый цвет. Девушка с эспрессо делает глоток и отвечает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Да, конечно, Рип.
– Заедешь?
– Почему нет?
Когда мы оба входим в столовую, две девушки, которых я не помню, подходят и говорят, что я должен им позвонить, одна из них напоминает о том вечере в «Рокси», я говорю ей, что в «Рок-си» была масса вечеров, она улыбается и просит позвонить все равно. Я не уверен, есть ли у меня ее номер, но едва собираюсь попросить его, как ко мне подходит Алана и говорит, что к ней пристает Рип и не могу ли я что-нибудь с этим сделать? Я отвечаю, что вряд ли. И пока Алана заводит разговор о Рипе, я наблюдаю, как рядом с рождественской елкой сосед Рипа танцует с Блер. Он что-то шепчет ей на ухо, они оба смеются и кивают головами.
Присутствует также мужчина в возрасте, с длинноватыми седыми волосами, в свитере от Армани и мокасинах, он крутится вокруг Аланы и меня, потом заговаривает с Рипом. Здесь же один из ребят из «Ю-эс-си», присутствовавший на вечере Блер, он смотрит на мужчину, которому лет сорок – сорок пять, потом поворачивается к девушке, встретившей меня в «Рокси», и строит рожу. В тот же момент он замечает, что я смотрю на него, улыбается, я улыбаюсь в ответ, а Алана не может остановиться, по счастью, кто-то прибавляет звук, и начинает визжать Принц. Алана уходит, как только начинается песня, под которую она хочет танцевать, а парень из «Ю-эс-си», Гриффин, подходит ко мне и спрашивает, не хочу ли я шампанского. Я соглашаюсь, он идет в бар, а я направляюсь в туалет, чтобы выложить еще одну дорожку.
Чтобы попасть туда, мне надо пройти через комнату Ким, поскольку в туалете внизу сломан замок, но, когда я подхожу к комнате, из нее выходит Трент и закрывает дверь.
– Сходи в нижний, – говорит он.
– Почему?
– Потому что здесь ебутся Джулиан, Ким и Дерф.
Я просто стою.
– Дерф тоже здесь? – спрашиваю я.
– Пойдем со мной, – говорит Трент.
Я спускаюсь за Трентом, мы выходим из дома, подходим к его машине.
– Садись, – предлагает он.
Я открываю дверь и сажусь в БМВ.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я, когда он садится на место водителя.
Он лезет в карман и достает небольшой пузырек.
– Немного ко-кейну, – произносит он с фальшивой южной протяжностью.
Я не говорю, что у меня уже есть, он вытаскивает золотую ложечку, погружает ее в порошок. затем подносит к носу и повторяет процедуру четыре раза. Он ставит в магнитофон ту же кассету, что играет в доме, и передает ложечку и пузырек мне. Я тоже делаю четыре захода, глаза мои начинают слезиться, и я сглатываю. Это не тот кокаин, что у Рипа, и я думаю, не от Джулиана ли он. Этот не такой хороший.
– Почему бы, пока ты здесь, нам не поехать на недельку в Палм-Спрингс? – предлагает он.
– Да. В Палм-Спрингс. Конечно, – отвечаю я. – Слушай, я иду обратно.
Я оставляю Трента одного в машине, иду обратно в дом, к бару, где, держа два бокала шампанского, стоит Гриффин.
– Я думаю, оно немножко выдохлось, – говорит он.
– Что?
– Я говорю, твое шампанское выдохлось.
– А-а. – Я теряюсь, смутившись на секунду. – Верно.
Я все равно выпиваю, он наливает мне второй бокал.
– Оно все еще вполне, – продолжает он, допивая свой и наливая себе еще. – Будешь?
– Конечно. – Я допиваю второй бокал, он наливает мне третий. – Спасибо.
– Девушка, с которой я пришел, только что свалила с японцем в майке English Bea t Имеется в виду британская ска-группа Beat , в США называвшаяся English Beat .
и белых джинсах в обтяжку. Знаешь, кто он такой?
– Нет.
– Парикмахер Ким.
– Круто, – говорю я, допивая бокал шампанского, глядя через всю комнату на Блер.
Наши глаза встречаются, она улыбается, строит мне гримасу. Я улыбаюсь в ответ, но гримасы не строю. Заметив это, Гриффин громко, чтобы перекричать музыку, говорит:
– Ты тот парень, что гуляет с Блер, да?
– Ну, раньше гулял.
– Я думал, вы и сейчас.
– Может, так оно и есть, – говорю я, наливая себе еще шампанского. – Я не знаю.
– Она много о тебе говорит.
– Правда? Ну… – Мой голос сбивается. Долгое время мы молчим.
– Мне нравится твой шарфик, – замечает Гриффин.
– Благодарю.
Я осушаю бокал, наливаю еще, думая, сколько же сейчас времени и как долго я был на вечере. Кокаин отпускает, я начинаю немного пьянеть.
Глубоко вдохнув, Гриффин произносит:
– Эй, хочешь поехать ко мне? Родители в Риме на Рождество.
Кто-то меняет кассету, я вздыхаю, смотрю на бокал шампанского в его руке, быстро допиваю свой и отвечаю:
– Давай, почему бы и нет.
Гриффин стоит возле окна спальни, глядя во двор на бассейн, на нем только трусы, я сижу на полу, облокотившись спиной о кровать, скучающий, трезвый, курю сигарету. Гриффин смотрит на меня, медленно, неуклюже стягивает белье, я замечаю, что у него отсутствует линия загара, удивляюсь, насколько могу, и почти смеюсь.
* * *
Просыпаюсь перед рассветом. Во рту у меня очень сухо, мне больно проводить языком по нёбу. Я крепко зажмуриваю глаза, пытаюсь снова заснуть, но электронный будильник на ночном столике показывает половину пятого. Только сейчас я осознаю, где я. Я смотрю на Гриффина, лежащего на другой половине большой двуспальной кровати. Я не хочу будить его, поэтому встаю насколько могу осторожно, прохожу в ванную и закрываю дверь. Я мочусь, секунду смотрю на себя голого в зеркале, склоняюсь над раковиной, открываю кран и плещу в лицо холодной водой. Снова смотрю на себя в зеркало, на этот раз дольше. Возвращаюсь в спальню, надеваю нижнее белье, стараясь не перепутать, где чье, затем окидываю взглядом комнату и с ужасом понимаю, что не могу найти свою одежду. Вспомнив, что все началось в гостиной, я тихо спускаюсь туда по лестнице огромной пустой виллы. Отыскав одежду, я быстро одеваюсь. Когда я натягиваю штаны, мимо двери проходит черная горничная в голубом халате, волосы в кудряшках, и секунду небрежно смотрит на меня, словно обнаружить в пять часов утра парня лет восемнадцати или около того, натягивающего штаны посреди гостиной, – в порядке вещей. Она уходит, а я мучаюсь, отыскивая входную дверь. Найдя ее и выйдя из дома, решаю, что, в общем, вчера было не так уж плохо. Сажусь в машину, открываю бардачок и, чтобы голова встала на место, выкладываю дорожку. Потом выезжаю из ворот на Сансет.
Я громко включаю радио. Улицы абсолютно пустынны, еду быстро. В искушении проехать подъезжаю на красный, но торможу, заметив афишу, которой, по-моему, раньше не видел, и приглядываюсь. На ней написано лишь: «Исчезни здесь», и хотя это, вероятно, реклама какого-нибудь обезболивающего, меня все равно слегка уносит, я с силой нажимаю на газ, машина взвизгивает, я уезжаю со светофора. За окном довольно темно, но я надеваю темные очки и все время смотрю в зеркало заднего вида, испытывая странное чувство, что меня кто-то преследует. Остановившись на другой красный, я вспоминаю, что забыл шарфик, подаренный Блер; оставил у Гриффина.
* * *
Мой дом стоит на Мал-холланд, я нажимаю на автоматический замок ворот, смотрю на Долину, наблюдая начало нового дня, моего пятого дня дома, затем въезжаю по полукруглой дорожке, ставлю машину около машины матери, припаркованной рядом с красным «феррари», который я не узнаю. Сижу, дослушивая последние строчки какой-то песни, потом вылезаю из машины, подхожу к входной двери, нащупываю в кармане ключи и открываю ее. Поднимаюсь по лестнице в свою спальню, запираю дверь, закуриваю сигарету, включаю телевизор, убираю звук, затем подхожу к шкафу и вынимаю пузырек валиума, спрятанный под кашемировыми свитерами. Взглянув на маленькую желтую таблетку с дыркой посредине, решаю, что на самом деле она мне не нужна, и убираю ее назад. Раздеваюсь, глядя на электронный будильник той же модели, что и у Гриффина, замечаю, что до ланча с отцом осталось спать всего несколько часов, и, проверив, поставлен ли будильник, ложусь, уставившись в телевизор, потому что однажды слышал, что, если долго пристально смотреть на экран, можно заснуть.
* * *
Будильник срабатывает в одиннадцать. По радио играет песня «Artificial Insemination» «Искусственное осеменение» (англ.).
, я жду, когда она закончится, чтобы открыть глаза и подняться. Сквозь жалюзи в комнату льется солнце; я смотрю в зеркало, и моя ухмылка видится мне дикой и безумной. Подхожу к шкафу и разглядываю в зеркале свое лицо и тело; напрягаю пару раз мускулы, размышляя, не пора ли мне подстричься, и решаю, что надо подзагореть. Отвернувшись, я открываю конвертик, также спрятанный под свитерами. Выложив две дорожки кокаина, купленного вчера у Рипа, я сразу чувствую себя лучше. В одних трусах спускаюсь по лестнице. Хотя сейчас и одиннадцать, я не думаю, что кто-нибудь встал, и замечаю, что дверь комнаты матери закрыта, вероятно, заперта. Выйдя наружу, я прыгаю в бассейн, быстро проплываю его туда и обратно двадцать раз, вылезаю, насухо вытираюсь и прохожу в кухню. Достаю из холодильника апельсин, чищу его, поднимаясь наверх. Я съедаю апельсин перед тем, как пойти в душ, и понимаю, что времени на гантели нет. Я прохожу в свою комнату, громко включаю MTV, выкладываю еще одну дорожку и еду на встречу с отцом.
* * *
Я не люблю ездить по Уилшир во время ланча. Машин там всегда кажется слишком много, старики и горничные ждут автобусов, а все кончается тем, что я опускаю глаза, чересчур много курю, включаю радио на полную мощность. Вот и сейчас, хотя зеленый, никто не движется. Я смотрю на людей в соседних машинах. Каждый раз, попадая на Уилшир или Сансет во время ланча, я стараюсь встретиться глазами с водителем соседней застрявшей в пробке машины. Когда это не получается, а это обычно не получается, я, вновь надев темные очки, медленно трогаюсь вперед. Вырулив на Сансет, я проезжаю афишу, которую видел утром, гласящую «Исчезни здесь», и смотрю в сторону, стараясь выкинуть ее из головы.
* * *
Офис моего отца в Сенчури-Сити. Я жду его в большой, дорого обставленной приемной, оттягиваюсь с секретаршами, флиртуя с хорошенькой блондинкой. Меня не напрягает то, что отец заставляет себя ждать тридцать минут, пока у него какое-то заседание, а потом спрашивает, почему я опоздал. Сегодня мне совсем не хочется идти куда-то есть ланч, я бы лучше посидел на пляже или возле бассейна, но я вполне мил, улыбаюсь, много киваю и делаю вид, что выслушиваю все вопросы о колледже и довольно искренне на них отвечаю. Меня не особенно смущает, что по дороге в «Ма-Мезон» он опускает верх «450-го» и ставит кассету Боба Сигера – в качестве безумного жеста взаимопонимания. Меня также не злит, что во время ланча отец разговаривает со множеством бизнесменов, со знакомцами по киноиндустрии, останавливающимися возле нашего столика, которым меня представляет просто как «моего сына»; бизнесмены кажутся все на одно лицо, и я начинаю жалеть, что не захватил оставшийся кокаин.
Если особенно не присматриваться, отец выглядит довольно здоровым. Он дочерна загорелый, две недели назад в Палм-Спрингс ему пересадили волосы, так что теперь у него на голове копна светлых волос. Вдобавок ему сделали подтяжку на лице. Когда он оперировался, я ездил проведать его в «Седарз-Синай» и помню его лицо в бинтах и как он то и дело тихонько их трогал.
– Почему ты не берешь как обычно? – искренне удивляюсь я, после того как мы сделали заказ.
Он улыбается, показывая протезы:
– Диетолог не позволяет.
– А-а.
– Как твоя мать? – холодно спрашивает он.
– Она в порядке.
– Что, абсолютно в порядке?
– Да, она абсолютно в порядке. Секунду, не больше, меня подмывает рассказать ему о припаркованном у дома «феррари».
– Ты уверен?
– Не о чем беспокоиться.
– Это хорошо. – Он медлит. – Она по-прежнему встречается с этим доктором Грейном?
– Угу.
– Это хорошо.
Пауза. Останавливается еще один бизнесмен, потом уходит.
– Ну, Клей, что ты хочешь на Рождество?
– Ничего, – говорю я через какое-то время.
– Хочешь продлить подписку на «Верайети»?
– Она уже продлена. Еще пауза.
– Тебе нужны деньги?
– Нет, – отвечаю я, зная, что он сунет мне их потом, может быть, после «Ма-Мезон» или по дороге в его офис.
– Ты выглядишь худым, – замечает он.
– М-м-м-м.
– И бледным.
– Это наркотики, – бормочу я.
– Я не расслышал.
Я смотрю на него и говорю:
– Я прибавил пять фунтов с тех пор, как я дома.
– А-а, – говорит он, напивая себе бокал белого вина.
Подходит еще какой-то бизнесмен. После его ухода отец поворачивается ко мне и спрашивает:
– Ты хочешь поехать на Рождество в Палм-Спрингс?
* * *
Однажды, в последний школьный год, я не пошел на уроки. Вместо этого один поехал в Палм-Спрингс, слушал старые кассеты, которые раньше любил, а теперь не слушаю, заехал в Санленде в «Макдональдс» купить кока-колы, а потом двинул в пустыню и затормозил возле старого дома. Мне не нравился тот новый, что купила наша семья; он был нормальный, но не такой, как старый. Старый дом был пуст, снаружи казался обшарпанным и неухоженным, кругом сорняки, телевизионная антенна упала с крыши, пустые банки валялись на лужайке перед входом. Бассейн был осушен, а на меня нахлынули воспоминания, прямо в школьной форме я сел на ступеньки пустого бассейна и заплакал. Я вспомнил все эти приезды по пятницам вечером и отъезды по воскресеньям, дни, проведенные в шезлонгах возле бассейна за игрой в карты с бабушкой. Но все воспоминания, казалось, померкли в сравнении с пустыми пивными банками, повсюду раскиданными на мертвой лужайке, и разбитыми окнами. Моя тетя пыталась продать дом, но, думаю, поддалась сентиментальности и оставила эти попытки. Отец тоже хотел, и действительно жаль, что никто этого не сделал. Они прекратили говорить об этом, но дом стоял между ними, разговор о нем никогда больше уже не заходил. В тот день я поехал в Палм-Спрингс не затем, чтобы поглядеть на местность или на старый дом, и не потому, что хотел пропустить школу. Мне кажется, я поехал туда потому, что хотел вспомнить, как было когда-то. Не знаю.
* * *
После ланча по дороге домой я заезжаю в «Седарз-Синай» навестить Мюриэль, поскольку Блер сказала, что она жаждет меня видеть. Она очень бледная и такая худая, что ясно различимы вены на шее. У нее также темные круги под глазами, розовая губная помада резко контрастирует с бледным лицом. Она смотрит аэробику по телевизору, на кровати раскиданы номера «Гламура», «Вог» и «Интервью». Шторы задвинуты, она просит раздвинуть их. Я исполняю эту просьбу, а она надевает темные очки и говорит, что у нее никотиновый голод и так хочется сигарету, что она «просто умирает». Я говорю, что у меня нет. Пожав плечами, она прибавляет в телевизоре звук и смеется над людьми, делающими упражнения. Она разговаривает мало, что само по себе неплохо, поскольку и я немногословен.
Я уезжаю со стоянки больницы, пару раз неверно поворачиваю, так что оказываюсь на бульваре Санта-Моника. Я вздыхаю, включаю радио, какие-то девчонки поют о землетрясении в Лос-Анджелесе Имеется в виду «The Earthquake Song» дуэта Little Girls (сестры-близнецы Кэрон и Мишель Мейсо).
. «My surfboard's ready for the tidal wave» «Моя доска для серфинга готова к приливной волне» (англ.).
. На следующем светофоре рядом притормаживает машина, я поворачиваю голову посмотреть, кто в ней. В «фиате» двое молодых ребят, коротко стриженных и с кустистыми усами, в клетчатых рубашках с короткими рукавами, жилетках, один с выражением крайнего удивления и недоверия смотрит на меня, что-то говорит другу, после чего они смотрят на меня оба. «Smack, smack, I fell in a crack» «Бум, бам, я упала в трещину» (англ.).
. Водитель опускает свое окно, я напрягаюсь, он меня о чем-то спрашивает, но мое окно и верх подняты, поэтому на вопрос я не отвечаю. Водитель спрашивает снова, уверенный в том, что я какой-то актер. «Now I'm part of the debris» «Теперь я часть обломков пород» (англ.).
, – визжат девчонки. Зажигается зеленый, я уезжаю, но я в левом ряду, сегодня пятница, около пяти, дороги забиты, так что, когда я останавливаюсь на следующем светофоре – «фиат» снова рядом, и эти два ненормальных пидора смеются, тычут в меня пальцами, опять и опять задавая все тот же ебаный вопрос. Наконец я делаю запрещенный левый поворот, ухожу на боковую улицу, где на минуту встаю и, выключив радио, закуриваю сигарету.
* * *
Рип должен встретиться со мной в «Кафе-казино» в Уэствуде, и он еще не появился. В Уэствуде делать нечего. Гулять слишком жарко, я видел все фильмы, некоторые даже по два раза, поэтому я сижу под зонтиками «Кафе-казино», пью воду «Перье» с грейпфрутовым соком и смотрю, как проносятся по жаре машины. Закурив, гляжу на бутылку «Перье». За соседним столиком сидят две девушки шестнадцати-семнадцати лет, обе коротко стриженные, я время от времени посматриваю на обеих, обе кокетничают в ответ; одна чистит апельсин, другая потягивает эспрессо. Та, что чистит апельсин, спрашивает, не покрасить ли ей прядь волос в малиновый цвет. Девушка с эспрессо делает глоток и отвечает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15