Вольтер
За и против (Послание к Урании)
Вольтер
За и против (Послание к Урании)
В поэме "За и против" - Le Pour et le Centre - (написана в 1722 г., впервые опубликована в 1732г.) и "Поэме о гибели Лиссабона" - Роemе sur le desastre de Lissbonne - (написана по поводу катастрофического лиссабонского землетрясения 1755 г. и опубликована в 1756 г.) Вольтер отвергает христианское учение о Боге и лейбницеву теодицею с ее принципом "все идет к лучшему в этом лучшем из возможных миров" (упрощенно - "все благо"). Вольтер противопоставляет им свой деизм, включающий в себя объяснение человеческих бед естественными причинами. Отрывки из поэм в переводе А. Кочеткова печатаются по книге: Вольтер. Избранные произведения. М. 1947.
ЗА И ПРОТИВ
(Послание к Урании)
Твое, Урания, веленье:
Чтоб, красоте служа, Лукрецием я стал
Чтоб ревностное дерзновенье
Все суеверия лишило покрывал;
Чтоб взору твоему я пылко начертал
Священных вымыслов опасное виденье;
И чтоб, приняв мое ученье,
Пред ужасом могил твой разум не дрожал
И презрел вечное мученье.
Не ожидай, что, чувств соблазном упоен,
Религию клеймя, хулой непросвещенной
Я стану поносить карающий закон,
Как осудившего поносит осужденный.
Нет, скромно мы войдем, избрав достойный час,
В обитель божества, когда-то
Нам возвещенного и скрытого от нас.
Я чтить его готов, любить сыновне, свято,
Мне ж предстоит тиран, что злобу сеет сам.
Он смертных сотворил, ему во всем подобных,
Чтоб злей смеяться их скорбям;
Замкнул нас в круг влечений злобных,
Чтоб всех судить по их делам.
Он радость завещал сердцам,
Чтоб стала тем страшней нам вечность мук загробных.
Чтоб муки здешние больней казались нам.
Он смертных сотворил, не мысля об изъяне,
И вдруг - стал смертных порицать,
Как будто мастеру не подобает знать
Свои погрешности заране.
Слеп в милостях своих, слеп в ярости своей,
Едва успев создать, он стал губить людей.
Он морем сокрушил довольство их земное,'
Хоть сам его в шесть дней извлек из мрака он.
Быть может, восхвалим провиденье благое.
Увидев лучший мир, что внове сотворен?
О, нет, из праха вызывая,
Он мир злодеев создает,
Бесчестнейших рабов, суровейших господ,
Каких не знала жизнь былая.
Что ж станется теперь, и гром какой падет
Из гневных божьих рук, ничтожным отомща!?
Стихии вновь смешав, он в хаос их вернет?
Внимайте, о любовь! О, тайна всеблагая!
Отцов волнами затопляя,
Он за детей на смерть идет.
Есть ветренный народ, тупой, непросвещенный,
Священных вымыслов приверженец пустой,
Родившийся в ярме, от века покоренный,
Народам всем чужой, гонимый их семьей.
Сын божества, сам Бог, не устрашась паденья,
Народу жалкому становится сродни;
Еврейку он избрал, возжаждав воплощенья;
Он, предан матери, влачит покорно дни
Ребяческого униженья.
Бедняк-ремесленник, корпя над верстаком,
свой расцвет сгубил работой принужденной
Вещал пророчества три года он потом
И пал, бесславно осужденный.
Ужели кровь его, кровь Бога, что за нас,
Он пролил, не была избыточным закладом,
Чтоб отвратить казнящий час,
Нам присужденный злобным адом?
Как! Бог пошел на смерть, чтоб всем спасенье дать,
И жертва обернулась ложью!
Как смеют мне хвалить пустую милость божью,
Меж тем как, вознесясь, он гневным стал опять,
Меж тем как вновь с высот грозится вечной бездной,
И, яростью своей любовь свою поправ,
Он, став за мой же грех расплатой бесполезной,
Казнит меня за то, в чем я пред небом прав!
Карает это Бог, слепой в любви и в злобе,
Детей - за праотцев, давно истлевших в гробе;
К ответу он зовет семью людских племен,
ночь лжи поверженных от века;
В своем аду отмщает он
Неодолимому незнанью человека,
Он сам, пришедший в мир, чтоб мир был озарен.
Америка, пустыни, горы,
Что Богом созданы у солнечных ворот;
Гиперборейские просторы,
Чью вековую глушь неведенье гнетет,
Ужели отвратил от них создатель взоры,
Ужели проклял страны те,
Пусть не дано им знать, что в Сирии безвестной
Сын плотника рожден Марией неневестной,
Пилатом осужден, был распят на кресте?
Нет, Бог мой не таков, и лжет изображенье
Того, кто в этом сердце свят.
Его, боюсь я, оскорбят
Такая похвала, такое поношенье.
Услышь, господь, молю, рожденное тоской,
Из сердца вырванное слово.
Неверью моему ты не отметишь сурово,
Мой дух раскрыт перед тобой,
И сердце - не хулить, а чтить тебя готово:
Я не христианин; тем ты верней любим.
-------------------------------------------------
ПОЭМА О ГИБЕЛИ ЛИССАБОНА
или проверка аксиомы: "Все благо"
О жалкая земля, о смертных доля злая!
О ярость всех бичей, что встала, угрожая!
Неистощимый спор бессмысленных скорбей.
О вы, чей разум лжет: "Все благо в жизни сей",
Спешите созерцать ужасные руины,
Обломки, горький прах, виденья злой кончины,
Истерзанных детей и женщин без числа,
Разбитым мрамором сраженные тела;
Сто тысяч бледных жертв, землей своей распятых,
Что спят, погребены в лачугах и палатах,
Иль, кровью исходя, бессильные вздохнуть,
Средь мук, средь ужаса кончают скорбный путь.
Под еле внятный стон их голосов дрожащих,
Пред страшным зрелищем останков их чадящих
Посмеете ль сказать: так повелел закон,
Ему сам бог, благой и вольный, подчинен?
Посмеете ль сказать, скорбя о жертвах сами:
Бог отомщен, их смерть предрешена грехами?
Детей, грудных детей в чем грех и в чем вина,
Коль на груди родной им гибель суждена?
Злосчастный Лиссабон преступней был ужели,
Чем Лондон и Париж, что в негах закоснели?
Но Лиссабона нет, - и веселимся мы.
Вы, созерцатели, бесстрашные умы!
Вдали над братьями вершится дело злое,
А вы причину бед здесь ищете в покое;
Но если бич судьбы познать случится нам,
Вы плакать будете, как плачут ныне там.
Поверьте мне: когда бушует море лавы,
Невинна скорбь моя, мои роптанья правы.
Нам, яростью судьбы теснимым там и тут,
Разнузданностью зла, коварством смертных пут,
Чей утлый дом не раз стихии разрушали,
Дозвольте нам скорбеть, собраться по печали.
Гордыня и соблазн - вещает ваш ответ
Желать благой судьбы, коль блага в сердце нет.
Отважьтесь вопросить кровавый берег Таго;
В обломках и крови откройте ваше "благо".
Спросите гибнущих на роковом пути,
Гордыня ль в них кричит: О небо, защити,
О небо, смилуйся, да идет чаша мимо!
Все благо, - ваш ответ, - и все необходимо.
Как? если б этот ад не пригрозил земле,
Не сгинул Лиссабон, - мир закоснел бы в зле?
Иль, скажете, не мог наш двигатель извечный,
Все зная, все творя по воле безупречной,
Нас вовсе не ввергать в печальные края?
Вулканов не зажечь, под почвой смерть тая?
Иль власти у него на это недостало?
Иль к немощи людской в нем состраданья мало?
Иль мастер не имел орудий под рукой,
Чтоб выполнить в веках свой замысел любой?
Смиренно б я желал, с творцом своим не споря,
Чтоб волны серные пылающего моря
Катились без вреда по пустырям земным.
Я бога чтить готов, но мной и мир любим:
Коль стонет человек, от бед изнемогая,
Не гордость то, - увы! - чувствительность людская.
--------------------------------------------------------------
Нет, слишком в эти дни я сердцем возмущен,
Чтоб неизбежности холодной чтить закон,
Всю цепь вселенных, тел и душ неуловимых.
О сказки мудрецов! Соблазны истин мнимых!
Никем не скован бог и держит цепь в руках;
Все выбором его предрешено в веках;
Он благ, он справедлив, он волен без предела.
И та благая мощь - терзать нас захотела?
Вот узел роковой, что должно развязать.
Как исцелить недуг, коль про него не знать?
Все племена земли, дрожа пред небесами,
Искали семя зла, не признанного вами.
--------------------------------------------------------------
Когда б страдал лишь я - с единством разобщенный.
Но каждый зверь, на жизнь безвинно осужденный,
Все существа, приняв законы бытия,
Безрадостно живут и встретят смерть, как я.
---------------------------------------------------------------
Враждует вся земля - стихии, люди, звери.
Признаем: зло сродни печальной этой сфере;
Заботливо от нас укрыт его рычаг.
Иль зло ниспослано подателем всех благ?
Тифоном яростным, жестоким Ариманом
Проклятая юдоль страданья суждена нам?
Мой ум не признает чудовищ этих злых,
Пусть некогда рабы - богов узрели в них.
Но как постичь творца, чья воля всеблагая,
Отцовскую любовь на смертных изливая,
Сама же их казнит, бичам утратив счет?
Кто замыслы его глубокие поймет?
Нет, зла не мог создать создатель совершенный,
Не мог создать никто, коль он - творец вселенной.
Все ж существует зло. Как истины грустны!
Как странно крайности к единству сведены!
Бог не дал торжества спасительной надежде;
Он землю посетил, и что ж - там все как прежде!
Злорадствует софист: "Он мир спасти не мог!"
"Он мог, - кричит другой, - хотел иного бог!
Он мир еще спасет!" За распрей бесполезной
Забыт и Лиссабон, сметенный гулкой бездной,
И тридцать городов, вдруг превращенных в тлен,
От Таго рдяного до кадиксовых стен.
Иль бог казнит людей, виновных от рожденья,
Иль этот властелин пространства и творенья,
Без гнева, без любви, бесстрастно служит сам
Тому, что завещал стремительным векам;
Иль слепо на творца материя восстала,
Необходимый грех лелея изначала;
Иль нас пытает бог, и смертный этот дом
Лишь узкий переход пред вечным бытием?
Так, преходящую здесь скорбь претерпевая,
Мы верим: завершит мученья смерть благая.
Но кто, преодолев ужасный переход
И счастье выстрадав, свой путь не проклянет?
Все судьбы нам темны и горестна любая.
Не знаем ничего, бесплодно вопрошая.
Природа в немоте ответов не дает.
Нам, смертным, нужен бог, глаголящий с высот.
И кто б, как не творец, нам разъяснил творенье,
Мудрейших озарил, дал слабым утешенье?
Отвергнут божеством, заблудший род людской
От шатких тростников опоры ждет порой.
Мне Лейбниц не раскрыл, какой стезей незримой
В сей лучший из миров, в порядок нерушимый
Врывается разлад, извечный хаос бед,
Ведя живую скорбь пустой мечте вослед;
Зачем невинному, сродненному с виновным,
Склоняться перед злом, всеобщим и верховным?
Постигнуть не могу в том "блага" своего.
Я, как мудрец, увы, не знаю ничего.
Нам говорит Платон: был человек крылатым,
Был телом просветлен и чужд земным утратам;
Он смерти не знавал и не дружил с бедой,
Как нынче он далек от доли светлой той!
Он гнется и скорбит; он проклят от рожденья;
Природа - царство зла, обитель разрушенья.
; Созданье хрупкое из нервов и костей
Под натиском стихий погибнет тем скорей;
Из крови, праха, влаг возникла плоть живая,
Чтоб снова стать ничем, единство вновь теряя;
И нервы тонкие и хрупкие сердца
Подчинены скорбям, прислужницам конца;
Природа такова - мирюсь с ее законом.
Мне темен Эпикур, я во вражде с Платоном.
Бейль умудренней всех, ему хвалу воздам:
Сомненью учит Бейль, доверясь лишь весам;
Став выше всех систем на собственное горе,
Он всех их ниспроверг и сам с собой в раздоре.
Так некогда слепец разгневанный, Самсон,
Обрушив своды стен, был ими погребен.
Приподнят ли покров великими умами?
Нет: книга жребия закрыта перед нами.
Неведом человек себе же самому.
Кто я, куда иду, какой удел приму?
Рой жалких атомов над этой грудой праха,
У жребия в плену, на поводу у страха,
Но зрячих атомов, чьи очи мысль зовет
Измерить пустоту безвестную высот
Мы к бесконечному стремим свои желанья,
Не чая на земле вкусить самопознанья.
Мир, заблуждения и горести приют,
Кишит несчастными, что счастья тщетно ждут;
Стон, жалобы кругом, - всех, всех мечта прельстила:
Смерть каждому страшна, жизнь каждому постыла.
Средь наших горьких дней пусть слезы нам порой
Веселье осушит беспечною рукой,
Веселье улетит, оно, как тень, мгновенно;
Печаль, утрата, скорбь пребудут неизменно.
Мы в прошлом свято чтим лишь память наших бед;
Все' в настоящем скорбь, коль будущего нет,
Коль мыслящую плоть разрушит умиранье.
"Все может стать благим" - вот наше упованье;
"Все благо и теперь" - вот вымысел людской.

1