Юноши не спеша двигались по узкой долине, когда-то бывшей, очевидно, руслом горного потока. Крупные и мелкие камни, нанесенные сюда бурными водами, затрудняли передвижение.
Неожиданно Иуитемаль остановился и повелительным жестом остановил своих спутников. Он долго смотрел, поворачивая голову, на легкие струйки испарений, поднимавшихся от разогретых солнечными лучами камней. Хун-Ахау и Ах-Мис недоуменно переглядывались, не решаясь нарушить царившую вокруг тишину. Кого увидел их друг в этом безлюдном и, казалось бы, спокойном месте?
Вдруг Иуитемаль шумно вздохнул, глаза его заблестели и, радостно восклицая: «Чальчиуитль! Чальчиуитль!» – он бросился в сторону, увлекая за собой юношей.
В нескольких десятках шагов от их пути лежали два небольших серых – каждый размером с человеческую голову, – совершенно непримечательных с виду камня. Иуитемаль опустился около них на колени и долго молился. Затем он вынул из складок набедренной повязки тонкую, чудесно отшлифованную нефритовую иглу длиной около двух ладоней. Оба конца ее были остро заточены. Он проколол иглой мочки ушей и вымазал кровью бока облюбованных им камней. После всех обрядов чужеземец встал и, увидев недоуменные лица друзей, поднял один камень. Видя, что объяснить словами ничего не удастся, он с размаху ударил им о другой. Однако камень был так крепок, что не раскололся.
– Помоги ему, Ах-Мис, – попросил Хун-Ахау. Великан, вырвав камень из рук удивленного Иуитемаля, с силой ударил им о камень, лежащий на земле. И тот, и другой раскололись на несколько крупных кусков, и Хун-Ахау с изумлением увидел, что сколы засверкали на солнце. Он поднял один осколок. В его руках был обломок прославленного нефрита, составлявший целое богатство. Так вот кем оказался их странный пленник: он был бродячим искателем нефритовых камней! Укан как-то рассказывал юноше, как находят священный камень. А теперь Хун-Ахау своими глазами увидел это.
Радостный Иуитемаль с помощью Ах-Миса тщательно собрал все куски и сложил их в сплетенную из гибких прутьев корзинку. Еще раз внимательно оглядев долину, он спокойно пошел вперед, а юноши последовали за ним. Увлеченный находкой Ах-Мис несколько раз дергал чужеземца за руку, указывая то на один, то на другой камень, но искатель нефрита, улыбаясь, отрицательно качал головой, даже не останавливаясь.
Через два дня после того, как они нашли нефрит, произошло новое событие. Проснувшись утром, они не обнаружили около себя Иуитемаля. Странный гость исчез так же внезапно, как и появился. И если бы не положенные на землю около груди спящего Хун-Ахау нефритовая игла для жертвоприношений, пять довольно крупных кусков сырого нефрита и маленький божок из зеленого камня, то юноши подумали бы, что с чужеземцем случилось какое-то несчастье. Но оба они хорошо помнили статуэтку странного горбатого карлика, которую Иуитемаль всегда носил на шнурке на груди. И, найдя ее, они правильно решили, что перед ними были прощальные подарки ушедшего.
Куда он ушел? Почему оставил их, уже подружившись с ними? Этим вопросам суждено было остаться без ответа. Целый день юноши рыскали по окрестностям, разыскивая чужеземца и выкрикивая его имя. Но им отвечало только звонкое горное эхо. Иуитемаль исчез бесследно.
Проведя еще одну ночь на этой стоянке, друзья с печалью в душе двинулись дальше.
Глава двадцать первая
ДЕВУШКА ИЗ ЧАЛАМТЕ
Боги подошли туда, к речному берегу, и остановились на мгновение, удивленные тем, что видят двух купающихся молодых девушек.
«Пополь-Вух»
И вот на пути юношей оказалась какая-то могучая река. Но она не походила на далекую Усумасинту. Хун-Ахау и Ах-Мис медленно пробирались сквозь густые заросли на речном берегу.
Нещадно палило солнце. Благоухающий влажный, плотный, почти осязаемый воздух тропической низменности давил грудь, не давая свободно вздохнуть. Невольно вспоминался, как давний сон, чистый прохладный воздух, которым дышали они на рассвете всего три дня тому назад в оставленных далеко позади горах.
Неожиданно перед ними предстало зрелище, при виде которого оба юноши застыли на месте.
Река образовывала здесь небольшую мелкую заводь, дно которой было покрыто крупным золотистым песком, сверкавшим под прорывавшимися через листву солнечными лучами. В воде этой заводи весело плескалась молодая девушка, личико ее светилось оживлением и радостью. Рядом на кустах сохли недавно выстиранные белые одежды.
Стоявший сзади Хун-Ахау Ах-Мис шумно вздохнул и, нечаянно переступив ногами, задел сухую ветку. Этот вздох и раздавшийся затем треск заставили купальщицу поднять голову. Она увидела высокую неподвижную фигуру Хун-Ахау. Смятение и ужас отразились на ее лице. Девушка бросилась из воды, упала на песок и смиренно подползла на коленях к ногам юноши.
– Бог! Великий бог! Прости свою рабыню, что она осмелилась осквернить собой твою купальню!
Говор девушки звучал странно: он был более резок и отрывист, чем привычный тикальский, вместо обычного «л» она произносила твердое «р», но все же она говорила на языке майя. И он звучал сладостно для истосковавшихся по родной речи странников.
Ошеломленный непонятными словами, Хун-Ахау долго молчал, стараясь не смотреть на обнаженную спину купальщицы. А девушка, всхлипывая, пыталась поцеловать его ноги. Наконец он смущенно произнес тихим голосом:
– Ты ошиблась, девушка! Мы вовсе не боги, а обычные люди…
Но докончить свою речь юноше не удалось. При первых словах девушка распрямилась, как отпущенная молодая ветка, потемневшими от обиды и огорчения глазами в упор посмотрела на Хун-Ахау. Румянец стыда и негодования, заливший ее лицо, медленно спускался по золотистой коже на плечи и грудь.
Вдруг лежавшее неподалеку от воды длинное серое бревно, залепленное тиной и грязью, зашевелилось, слегка приподнялось над песком и быстро заскользило по направлению к стоявшей на коленях купальщице.
Это был аллигатор чудовищной величины. Мощный удар могучего хвоста пресмыкающегося свалил с ног Ах-Миса, кинувшегося было наперерез гигантской ящерице. Раскрылась огромная пасть, усеянная плотными рядами зубов, на людей пахнуло тяжелым зловонием. С криком ужаса девушка вскочила, пытаясь бежать, но ноги не повиновались ей. Хун-Ахау почти ощутимо почувствовал приближающуюся смерть; разговаривая с незнакомкой, юноша отбросил топор, и теперь он был недосягаем. Пальцы судорожно ощупывали набедренную повязку, словно ища там оружие, и неожиданно наткнулись на нефритовую иглу Иуитемаля. Не сознавая, что он делает, Хун-Ахау отчаянным усилием всадил ее до конца в налитый кровью яростный глаз чудовища.
Со странным, резким и жалобным звуком аллигатор подпрыгнул, свернулся почти в кольцо, сбив с ног юношу, скользнул, как дротик, к воде и скрылся в ней. Через секунду взволнованная гладь лагуны успокоилась, и только медленно тянувшаяся по воде дымная красная струйка напоминала, что раненое чудовище лежит в глубине, на дне реки.
Первой опомнилась девушка. Она резко повернулась, одним прыжком оказалась около одежды, схватила ее и исчезла в зеленой чаще. Послышался шорох раздвигаемых на берегу веток, легкий топот босых ног – и все смолкло.
Хун-Ахау и Ах-Мис долго стояли неподвижно, глядя то на воду лагуны, то на зеленую стену, за которой скрылась беглянка.
– Эта отвратительная тварь ее очень испугала! – огорченно произнес Ах-Мис.
Хун-Ахау медленно обернулся к нему.
– Прежде всего ее испугал ты, наступив на сухую ветку! С этого все и началось. А потом она приняла нас почему-то за богов…
– Она тебя приняла за бога, – поправил Ах-Мис.
– Не стоит нам оставаться здесь – разозленный аллигатор может снова вылезти из воды, – сказал Хун-Ахау. – Уйдем от этого страшного места. Очевидно, здесь поблизости есть селение. Мы уже давно покинули пределы Тикальского царства, и теперь нам больше нечего бояться. Девушка, конечно, убежала домой. Пойдем, разыщем это селение и будем просить разрешения поселиться в нем.
– Пойдем, Хун-Ахау, – согласился верный Ах-Мис.
Юноши стали медленно пробираться сквозь заросли, стараясь найти след убежавшей. Так, в молчании, они шли около часа, когда вдруг чей-то мужской голос произнес впереди них:
– Стой! Что вы за люди?
Хун-Ахау вытянул руки ладонями вверх, показывая, что в них нет оружия, и сказал, стараясь говорить спокойно:
– Мы мирные странники, идем издалека и не желаем никому плохого! Покажи нам свое лицо!
Из кустарника не спеша выступили старик и два юноши. В руках одного был топор, другой нес на плече грубо сделанное копье. Краем глаза Хун-Ахау увидел, что за ним и Ах-Мисом выросло еще три фигуры. Итак, за ними следили и по всем правилам взяли в клещи. Очевидно, девушка успела поднять тревогу – значит, селение недалеко!
Несколько секунд прошло в молчании; встретившиеся внимательно изучали друг друга. Наконец старик нарушил тишину:
– Откуда вы идете?
– Мы идем из Тикаля, почтенный старец, – ответил Хун-Ахау. – Но назови нам свое имя и скажи, где мы находимся. Мы давно потеряли дорогу!
На лице старика отразилось недоумение.
– Из Тикаля? – медленно повторил он. – Но Тикаль очень далеко отсюда. Ведь эта река, – он показал на поблескивавшую сквозь листву воду, – наша кормилица Мотагуа, и вы находитесь в пределах царства Киригуа. Да, вы далеко ушли от вашего великого города! Ну что же, пойдемте к батабу нашего селения, там поведаете ему все, что случилось с вами. Маник и Чикчан, идите вперед и показывайте дорогу!
Юноши повернулись и молча пошли вперед. Старик шел рядом с Хун-Ахау. Сзади них плелся Ах-Мис, окруженный тремя юношами, с любопытством поглядывавшими на него; однако заговорить с чужестранцем без разрешения старика они явно не решались. Зато сам старик оказался неожиданно говорливым.
– Меня зовут На-Цин, – рассказывал он внимательно слушавшему Хун-Ахау. – А это – мои сыновья! – Он махнул рукой вперед, затем назад. – Маник, Чикчан, Ламат, Эсанаб и Чуэн, у меня их пятеро. А вот дочки у меня нет, а мне так хотелось иметь дочку! Счастлив мой сосед Ах-Хоб, видно, Иш-Чебель-Йаш благосклонно относится к нему, раз дала ему такую дочку, как Иш-Кусам…
На мгновение имя Иш-Чебель-Йаш отдалось в сердце Хун-Ахау глухой болью. Залитая лунным светом вершина пирамиды и лицо Эк-Лоль с чуть грустной улыбкой на губах… А внизу ожидающие их Цуль и маленькая Иш-Кук… Как давно это было и как далек отсюда Тикаль! Забыть! Забыть! Что это говорит идущий рядом с ним старик?
– Ведь она-то и обнаружила вас, – продолжал На-Цин, – когда собирала ягоды в лесу. Вы были около купальни бога грома…
– А что это за купальня? – поинтересовался юноша. – В Тикале я никогда не слышал о таких купальнях.
На-Цин горделиво поднял голову.
– Поистине несправедливость царит в мире! И Тикаль еще называют оком и центром вселенной, а там, оказывается, нет даже купальни для божеств! Вы, тикальцы, очень самоуверенны и считаете себя лучшими людьми мира. А купальни у вас нет! Отсюда и ваши несчастья, о юноша, я еще не знаю твоего имени.
Нет, око и центр вселенной – это не Тикаль, а, конечно, наш могучий Копан…
– Подожди, почтенный На-Цин! – забыв о вежливости, перебил старика Хун-Ахау. – Почему ты говоришь «Копан»? Ты ведь сказал нам, что мы оказались в царстве Киригуа?
– Да, мы живем около Киригуа, – согласился На-Цин. – Я сказал тебе правду. Но разве ты не знаешь, что правитель Киригуа давно заключил дружественный союз и поклялся в верности могучему правителю Копана, великого города, находящегося неподалеку от Киригуа? Вы плохо знаете мир, самоуверенные тикальцы! Может быть, ты вообще ничего не слышал о Копане?
Перед мысленным взором Хун-Ахау промелькнуло лицо умирающего Укана. Так, Ах-Мис и он волей случая оказались где-то недалеко от родины их друга. Надо будет отыскать его семью!
– Ты ошибаешься, почтенный На-Цин, – сказал он мягко. – Я много слышал о великом Копане, и у меня был друг родом из этого города. Не приходилось ли тебе встречать молодого купца по имени Укан? Так звали моего, увы, умершего друга.
На-Цин Отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Копан очень велик, и знать всех в нем невозможно. Кроме того, – прибавил он немного смущенно, – я был в Копане всего три раза за всю жизнь. Не так-то часто простой земледелец может бывать там!
– Если мы будем часто ходить в столицу, у нас не останется времени для работы, – неожиданно заговорил старшин сын На-Цина. – А Копан с каждым годом требует все большего и большего! Ткани и пищу для жрецов и знати, рабочие руки для постройки храмов, для воздвижения стел, на которых каждые двадцать лет записываются важнейшие события, о которых мы сами мало что знаем. Кроме, разве что, битв, где убивают нас или убиваем мы… А сколько наших детей увезли в Копан жрецы, чтобы принести их в жертву богам. И все это должны давать мы – подвластные Копану селения…
– Замолчи! Твои неумные и дерзкие речи к добру не приведут, – заворчал старик, испуганно глядя по сторонам.
– Не бойся, отец, нас никто не слышит, а думают так, как я, многие…
– Замолчи, говорю тебе! Вы, юноши, его не слушайте! И не повторяйте его глупых слов. – Старик побледнел, руки у него дрожали, он снова со страхом огляделся: нет ли кого поблизости.
Слова сына На-Цина пришлись по душе Хун-Ахау. Но, пожалев старика и решив, что он еще успеет о многом поговорить с его сыновьями, Хун-Ахау постарался переменить тему.
– Скажи мне, мудрый На-Цин, часто ли бог грома посещает свою купальню и в каком виде он появляется?
– Когда он бывает там и часто ли – этого знать нам не дано. А появляется он там в виде цветущего юноши с нефритовым топором в руке – символом власти, – так говорит наш жрец. А почему ты спрашиваешь об этом? – вдруг насторожился На-Цин. – Ты, может быть, видел его? Нет, этого, конечно, не могло быть, наше божество не захочет явиться чужестранцу!
– Нет, почтенный На-Цин, – успокоил старика с легкой улыбкой Хун-Ахау. – Я никого не видел, да и купальни бога мы не знаем. Мы же никогда не были в этой местности!
– Это хорошо! – глубокомысленно заметил старик. – А то Иш-Кусам прибежала в селение страшно испуганная и сказала мне, что около купальни Тохиля бродят какие-то чужие люди. Я сразу собрал сыновей и отправился разыскивать дерзких нарушителей покоя нашей святыни.
Хун-Ахау отметил про себя, что девушка не призналась старику в том, что произошло около купальни в действительности. И это обрадовало его, словно между ним и Иш-Кусам протянулась какая-то объединяющая их ниточка. А как подходит этой девушке ее имя! Юноша вспомнил ее быстрые, стремительные движения. Действительно, она походила на ласточку!
К концу беседы они вступили в селение. Оно напомнило Хун-Ахау его родную деревню, и сердце мучительно сжалось. В душе каждого человека живет память о родине, тянет его в родные места, как бы хорошо ему ни было на чужбине! Простые хижины, крытые пальмовыми листьями, тропинки, протоптанные босыми ногами среди упрямой травы, казались юноше не только роднее, но и красивее тикальских дворцов и покрытых гладким цементом дорог. Между хижинами сновали маленькие молчаливые собачки – значит, голода здесь давно не было. И Хун-Ахау принял окончательное решение: просить у батаба разрешения остаться здесь, в этом тихом селении, и жить жизнью земледельца, жизнью своих предков. В том, что такое решение придется по душе и Ах-Мису, Хун-Ахау был уверен.
Батаб селения Чаламте, невысокий, тучный, задыхающийся после каждой фразы человек, встретил неожиданно появившихся у него чужеземцев спокойно и приветливо.
Хун-Ахау не хотелось испытывать на прочность эту приветливость или навлечь на себя и своего спутника неудовольствие батаба. Поэтому его повествование о прошлом мало походило на точный отчет. Юноша сообщил Кавоху (так звали батаба), что он и его брат Ах-Мис находились в числе воинов, сопровождавших большой торговый караван, отправившийся из Тикаля на побережье за солью. В горах, ночью, на них напали, караван разграбили, а его тяжело ранили. Брату удалось его спасти и выходить. Они долго скитались в горах, заблудившись. Но потом к ним неожиданно пришла удача: они нашли в русле горной речушки несколько кусков нефрита… Вот самый большой и красивый…
Хун-Ахау вынул из мешка большой кусок нефрита, подал с поклоном Кавоху. Глаза батаба блеснули. Он быстро схватил камень, взвесил его на руке и сказал значительно:
– Теперь я вижу, что вы хорошие люди! Что же вам надо от меня?
Как бы в рассеянности Кавох положил около себя камень, а через секунду задвинул его за спину.
Хун-Ахау понял, что дело сделано. Поверил ли батаб в рассказанную им историю или нет, однако было видно, что расставаться с драгоценным подарком он не собирается. И юноша уже более уверенным голосом попросил правителя селения разрешить им остаться в Чаламте и быть земледельцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Неожиданно Иуитемаль остановился и повелительным жестом остановил своих спутников. Он долго смотрел, поворачивая голову, на легкие струйки испарений, поднимавшихся от разогретых солнечными лучами камней. Хун-Ахау и Ах-Мис недоуменно переглядывались, не решаясь нарушить царившую вокруг тишину. Кого увидел их друг в этом безлюдном и, казалось бы, спокойном месте?
Вдруг Иуитемаль шумно вздохнул, глаза его заблестели и, радостно восклицая: «Чальчиуитль! Чальчиуитль!» – он бросился в сторону, увлекая за собой юношей.
В нескольких десятках шагов от их пути лежали два небольших серых – каждый размером с человеческую голову, – совершенно непримечательных с виду камня. Иуитемаль опустился около них на колени и долго молился. Затем он вынул из складок набедренной повязки тонкую, чудесно отшлифованную нефритовую иглу длиной около двух ладоней. Оба конца ее были остро заточены. Он проколол иглой мочки ушей и вымазал кровью бока облюбованных им камней. После всех обрядов чужеземец встал и, увидев недоуменные лица друзей, поднял один камень. Видя, что объяснить словами ничего не удастся, он с размаху ударил им о другой. Однако камень был так крепок, что не раскололся.
– Помоги ему, Ах-Мис, – попросил Хун-Ахау. Великан, вырвав камень из рук удивленного Иуитемаля, с силой ударил им о камень, лежащий на земле. И тот, и другой раскололись на несколько крупных кусков, и Хун-Ахау с изумлением увидел, что сколы засверкали на солнце. Он поднял один осколок. В его руках был обломок прославленного нефрита, составлявший целое богатство. Так вот кем оказался их странный пленник: он был бродячим искателем нефритовых камней! Укан как-то рассказывал юноше, как находят священный камень. А теперь Хун-Ахау своими глазами увидел это.
Радостный Иуитемаль с помощью Ах-Миса тщательно собрал все куски и сложил их в сплетенную из гибких прутьев корзинку. Еще раз внимательно оглядев долину, он спокойно пошел вперед, а юноши последовали за ним. Увлеченный находкой Ах-Мис несколько раз дергал чужеземца за руку, указывая то на один, то на другой камень, но искатель нефрита, улыбаясь, отрицательно качал головой, даже не останавливаясь.
Через два дня после того, как они нашли нефрит, произошло новое событие. Проснувшись утром, они не обнаружили около себя Иуитемаля. Странный гость исчез так же внезапно, как и появился. И если бы не положенные на землю около груди спящего Хун-Ахау нефритовая игла для жертвоприношений, пять довольно крупных кусков сырого нефрита и маленький божок из зеленого камня, то юноши подумали бы, что с чужеземцем случилось какое-то несчастье. Но оба они хорошо помнили статуэтку странного горбатого карлика, которую Иуитемаль всегда носил на шнурке на груди. И, найдя ее, они правильно решили, что перед ними были прощальные подарки ушедшего.
Куда он ушел? Почему оставил их, уже подружившись с ними? Этим вопросам суждено было остаться без ответа. Целый день юноши рыскали по окрестностям, разыскивая чужеземца и выкрикивая его имя. Но им отвечало только звонкое горное эхо. Иуитемаль исчез бесследно.
Проведя еще одну ночь на этой стоянке, друзья с печалью в душе двинулись дальше.
Глава двадцать первая
ДЕВУШКА ИЗ ЧАЛАМТЕ
Боги подошли туда, к речному берегу, и остановились на мгновение, удивленные тем, что видят двух купающихся молодых девушек.
«Пополь-Вух»
И вот на пути юношей оказалась какая-то могучая река. Но она не походила на далекую Усумасинту. Хун-Ахау и Ах-Мис медленно пробирались сквозь густые заросли на речном берегу.
Нещадно палило солнце. Благоухающий влажный, плотный, почти осязаемый воздух тропической низменности давил грудь, не давая свободно вздохнуть. Невольно вспоминался, как давний сон, чистый прохладный воздух, которым дышали они на рассвете всего три дня тому назад в оставленных далеко позади горах.
Неожиданно перед ними предстало зрелище, при виде которого оба юноши застыли на месте.
Река образовывала здесь небольшую мелкую заводь, дно которой было покрыто крупным золотистым песком, сверкавшим под прорывавшимися через листву солнечными лучами. В воде этой заводи весело плескалась молодая девушка, личико ее светилось оживлением и радостью. Рядом на кустах сохли недавно выстиранные белые одежды.
Стоявший сзади Хун-Ахау Ах-Мис шумно вздохнул и, нечаянно переступив ногами, задел сухую ветку. Этот вздох и раздавшийся затем треск заставили купальщицу поднять голову. Она увидела высокую неподвижную фигуру Хун-Ахау. Смятение и ужас отразились на ее лице. Девушка бросилась из воды, упала на песок и смиренно подползла на коленях к ногам юноши.
– Бог! Великий бог! Прости свою рабыню, что она осмелилась осквернить собой твою купальню!
Говор девушки звучал странно: он был более резок и отрывист, чем привычный тикальский, вместо обычного «л» она произносила твердое «р», но все же она говорила на языке майя. И он звучал сладостно для истосковавшихся по родной речи странников.
Ошеломленный непонятными словами, Хун-Ахау долго молчал, стараясь не смотреть на обнаженную спину купальщицы. А девушка, всхлипывая, пыталась поцеловать его ноги. Наконец он смущенно произнес тихим голосом:
– Ты ошиблась, девушка! Мы вовсе не боги, а обычные люди…
Но докончить свою речь юноше не удалось. При первых словах девушка распрямилась, как отпущенная молодая ветка, потемневшими от обиды и огорчения глазами в упор посмотрела на Хун-Ахау. Румянец стыда и негодования, заливший ее лицо, медленно спускался по золотистой коже на плечи и грудь.
Вдруг лежавшее неподалеку от воды длинное серое бревно, залепленное тиной и грязью, зашевелилось, слегка приподнялось над песком и быстро заскользило по направлению к стоявшей на коленях купальщице.
Это был аллигатор чудовищной величины. Мощный удар могучего хвоста пресмыкающегося свалил с ног Ах-Миса, кинувшегося было наперерез гигантской ящерице. Раскрылась огромная пасть, усеянная плотными рядами зубов, на людей пахнуло тяжелым зловонием. С криком ужаса девушка вскочила, пытаясь бежать, но ноги не повиновались ей. Хун-Ахау почти ощутимо почувствовал приближающуюся смерть; разговаривая с незнакомкой, юноша отбросил топор, и теперь он был недосягаем. Пальцы судорожно ощупывали набедренную повязку, словно ища там оружие, и неожиданно наткнулись на нефритовую иглу Иуитемаля. Не сознавая, что он делает, Хун-Ахау отчаянным усилием всадил ее до конца в налитый кровью яростный глаз чудовища.
Со странным, резким и жалобным звуком аллигатор подпрыгнул, свернулся почти в кольцо, сбив с ног юношу, скользнул, как дротик, к воде и скрылся в ней. Через секунду взволнованная гладь лагуны успокоилась, и только медленно тянувшаяся по воде дымная красная струйка напоминала, что раненое чудовище лежит в глубине, на дне реки.
Первой опомнилась девушка. Она резко повернулась, одним прыжком оказалась около одежды, схватила ее и исчезла в зеленой чаще. Послышался шорох раздвигаемых на берегу веток, легкий топот босых ног – и все смолкло.
Хун-Ахау и Ах-Мис долго стояли неподвижно, глядя то на воду лагуны, то на зеленую стену, за которой скрылась беглянка.
– Эта отвратительная тварь ее очень испугала! – огорченно произнес Ах-Мис.
Хун-Ахау медленно обернулся к нему.
– Прежде всего ее испугал ты, наступив на сухую ветку! С этого все и началось. А потом она приняла нас почему-то за богов…
– Она тебя приняла за бога, – поправил Ах-Мис.
– Не стоит нам оставаться здесь – разозленный аллигатор может снова вылезти из воды, – сказал Хун-Ахау. – Уйдем от этого страшного места. Очевидно, здесь поблизости есть селение. Мы уже давно покинули пределы Тикальского царства, и теперь нам больше нечего бояться. Девушка, конечно, убежала домой. Пойдем, разыщем это селение и будем просить разрешения поселиться в нем.
– Пойдем, Хун-Ахау, – согласился верный Ах-Мис.
Юноши стали медленно пробираться сквозь заросли, стараясь найти след убежавшей. Так, в молчании, они шли около часа, когда вдруг чей-то мужской голос произнес впереди них:
– Стой! Что вы за люди?
Хун-Ахау вытянул руки ладонями вверх, показывая, что в них нет оружия, и сказал, стараясь говорить спокойно:
– Мы мирные странники, идем издалека и не желаем никому плохого! Покажи нам свое лицо!
Из кустарника не спеша выступили старик и два юноши. В руках одного был топор, другой нес на плече грубо сделанное копье. Краем глаза Хун-Ахау увидел, что за ним и Ах-Мисом выросло еще три фигуры. Итак, за ними следили и по всем правилам взяли в клещи. Очевидно, девушка успела поднять тревогу – значит, селение недалеко!
Несколько секунд прошло в молчании; встретившиеся внимательно изучали друг друга. Наконец старик нарушил тишину:
– Откуда вы идете?
– Мы идем из Тикаля, почтенный старец, – ответил Хун-Ахау. – Но назови нам свое имя и скажи, где мы находимся. Мы давно потеряли дорогу!
На лице старика отразилось недоумение.
– Из Тикаля? – медленно повторил он. – Но Тикаль очень далеко отсюда. Ведь эта река, – он показал на поблескивавшую сквозь листву воду, – наша кормилица Мотагуа, и вы находитесь в пределах царства Киригуа. Да, вы далеко ушли от вашего великого города! Ну что же, пойдемте к батабу нашего селения, там поведаете ему все, что случилось с вами. Маник и Чикчан, идите вперед и показывайте дорогу!
Юноши повернулись и молча пошли вперед. Старик шел рядом с Хун-Ахау. Сзади них плелся Ах-Мис, окруженный тремя юношами, с любопытством поглядывавшими на него; однако заговорить с чужестранцем без разрешения старика они явно не решались. Зато сам старик оказался неожиданно говорливым.
– Меня зовут На-Цин, – рассказывал он внимательно слушавшему Хун-Ахау. – А это – мои сыновья! – Он махнул рукой вперед, затем назад. – Маник, Чикчан, Ламат, Эсанаб и Чуэн, у меня их пятеро. А вот дочки у меня нет, а мне так хотелось иметь дочку! Счастлив мой сосед Ах-Хоб, видно, Иш-Чебель-Йаш благосклонно относится к нему, раз дала ему такую дочку, как Иш-Кусам…
На мгновение имя Иш-Чебель-Йаш отдалось в сердце Хун-Ахау глухой болью. Залитая лунным светом вершина пирамиды и лицо Эк-Лоль с чуть грустной улыбкой на губах… А внизу ожидающие их Цуль и маленькая Иш-Кук… Как давно это было и как далек отсюда Тикаль! Забыть! Забыть! Что это говорит идущий рядом с ним старик?
– Ведь она-то и обнаружила вас, – продолжал На-Цин, – когда собирала ягоды в лесу. Вы были около купальни бога грома…
– А что это за купальня? – поинтересовался юноша. – В Тикале я никогда не слышал о таких купальнях.
На-Цин горделиво поднял голову.
– Поистине несправедливость царит в мире! И Тикаль еще называют оком и центром вселенной, а там, оказывается, нет даже купальни для божеств! Вы, тикальцы, очень самоуверенны и считаете себя лучшими людьми мира. А купальни у вас нет! Отсюда и ваши несчастья, о юноша, я еще не знаю твоего имени.
Нет, око и центр вселенной – это не Тикаль, а, конечно, наш могучий Копан…
– Подожди, почтенный На-Цин! – забыв о вежливости, перебил старика Хун-Ахау. – Почему ты говоришь «Копан»? Ты ведь сказал нам, что мы оказались в царстве Киригуа?
– Да, мы живем около Киригуа, – согласился На-Цин. – Я сказал тебе правду. Но разве ты не знаешь, что правитель Киригуа давно заключил дружественный союз и поклялся в верности могучему правителю Копана, великого города, находящегося неподалеку от Киригуа? Вы плохо знаете мир, самоуверенные тикальцы! Может быть, ты вообще ничего не слышал о Копане?
Перед мысленным взором Хун-Ахау промелькнуло лицо умирающего Укана. Так, Ах-Мис и он волей случая оказались где-то недалеко от родины их друга. Надо будет отыскать его семью!
– Ты ошибаешься, почтенный На-Цин, – сказал он мягко. – Я много слышал о великом Копане, и у меня был друг родом из этого города. Не приходилось ли тебе встречать молодого купца по имени Укан? Так звали моего, увы, умершего друга.
На-Цин Отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Копан очень велик, и знать всех в нем невозможно. Кроме того, – прибавил он немного смущенно, – я был в Копане всего три раза за всю жизнь. Не так-то часто простой земледелец может бывать там!
– Если мы будем часто ходить в столицу, у нас не останется времени для работы, – неожиданно заговорил старшин сын На-Цина. – А Копан с каждым годом требует все большего и большего! Ткани и пищу для жрецов и знати, рабочие руки для постройки храмов, для воздвижения стел, на которых каждые двадцать лет записываются важнейшие события, о которых мы сами мало что знаем. Кроме, разве что, битв, где убивают нас или убиваем мы… А сколько наших детей увезли в Копан жрецы, чтобы принести их в жертву богам. И все это должны давать мы – подвластные Копану селения…
– Замолчи! Твои неумные и дерзкие речи к добру не приведут, – заворчал старик, испуганно глядя по сторонам.
– Не бойся, отец, нас никто не слышит, а думают так, как я, многие…
– Замолчи, говорю тебе! Вы, юноши, его не слушайте! И не повторяйте его глупых слов. – Старик побледнел, руки у него дрожали, он снова со страхом огляделся: нет ли кого поблизости.
Слова сына На-Цина пришлись по душе Хун-Ахау. Но, пожалев старика и решив, что он еще успеет о многом поговорить с его сыновьями, Хун-Ахау постарался переменить тему.
– Скажи мне, мудрый На-Цин, часто ли бог грома посещает свою купальню и в каком виде он появляется?
– Когда он бывает там и часто ли – этого знать нам не дано. А появляется он там в виде цветущего юноши с нефритовым топором в руке – символом власти, – так говорит наш жрец. А почему ты спрашиваешь об этом? – вдруг насторожился На-Цин. – Ты, может быть, видел его? Нет, этого, конечно, не могло быть, наше божество не захочет явиться чужестранцу!
– Нет, почтенный На-Цин, – успокоил старика с легкой улыбкой Хун-Ахау. – Я никого не видел, да и купальни бога мы не знаем. Мы же никогда не были в этой местности!
– Это хорошо! – глубокомысленно заметил старик. – А то Иш-Кусам прибежала в селение страшно испуганная и сказала мне, что около купальни Тохиля бродят какие-то чужие люди. Я сразу собрал сыновей и отправился разыскивать дерзких нарушителей покоя нашей святыни.
Хун-Ахау отметил про себя, что девушка не призналась старику в том, что произошло около купальни в действительности. И это обрадовало его, словно между ним и Иш-Кусам протянулась какая-то объединяющая их ниточка. А как подходит этой девушке ее имя! Юноша вспомнил ее быстрые, стремительные движения. Действительно, она походила на ласточку!
К концу беседы они вступили в селение. Оно напомнило Хун-Ахау его родную деревню, и сердце мучительно сжалось. В душе каждого человека живет память о родине, тянет его в родные места, как бы хорошо ему ни было на чужбине! Простые хижины, крытые пальмовыми листьями, тропинки, протоптанные босыми ногами среди упрямой травы, казались юноше не только роднее, но и красивее тикальских дворцов и покрытых гладким цементом дорог. Между хижинами сновали маленькие молчаливые собачки – значит, голода здесь давно не было. И Хун-Ахау принял окончательное решение: просить у батаба разрешения остаться здесь, в этом тихом селении, и жить жизнью земледельца, жизнью своих предков. В том, что такое решение придется по душе и Ах-Мису, Хун-Ахау был уверен.
Батаб селения Чаламте, невысокий, тучный, задыхающийся после каждой фразы человек, встретил неожиданно появившихся у него чужеземцев спокойно и приветливо.
Хун-Ахау не хотелось испытывать на прочность эту приветливость или навлечь на себя и своего спутника неудовольствие батаба. Поэтому его повествование о прошлом мало походило на точный отчет. Юноша сообщил Кавоху (так звали батаба), что он и его брат Ах-Мис находились в числе воинов, сопровождавших большой торговый караван, отправившийся из Тикаля на побережье за солью. В горах, ночью, на них напали, караван разграбили, а его тяжело ранили. Брату удалось его спасти и выходить. Они долго скитались в горах, заблудившись. Но потом к ним неожиданно пришла удача: они нашли в русле горной речушки несколько кусков нефрита… Вот самый большой и красивый…
Хун-Ахау вынул из мешка большой кусок нефрита, подал с поклоном Кавоху. Глаза батаба блеснули. Он быстро схватил камень, взвесил его на руке и сказал значительно:
– Теперь я вижу, что вы хорошие люди! Что же вам надо от меня?
Как бы в рассеянности Кавох положил около себя камень, а через секунду задвинул его за спину.
Хун-Ахау понял, что дело сделано. Поверил ли батаб в рассказанную им историю или нет, однако было видно, что расставаться с драгоценным подарком он не собирается. И юноша уже более уверенным голосом попросил правителя селения разрешить им остаться в Чаламте и быть земледельцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25