– Что еще за сделку? – равнодушно поинтересовался заключенный.
– Я тебя отпускаю. А ты выполняешь мое поручение. Надо расследовать одно странное дело и попутно, быть может, немного покопаться в библиотеке… Я не ошибусь, если предположу, что ты знаешь Искаженное Наречье?
Эдрик кивнул:
– Не ошибешься.
– Очень хорошо. По ряду причин сам я сейчас заняться этим делом никак не могу… а когда время у меня появится, следы могут уже остыть. Мне бы этого совсем не хотелось… Но, может быть, нам будет удобнее обсудить это в другой обстановке? Ты согласен?
Эдрик привстал. Потянулся. Рассмеялся.
– А почему бы и нет?

Нескоро Эдрик насытил свой голод. Ел бывший пленник с удовольствием, а вот вина почти не пил, предпочитая напитки, не туманящие разум – морсы и соки, каковых на длинном обеденном столе имелось немало. Фремберг смотрел, как Эдрик поглощает одно блюдо за другим, и не удивлялся. Еще бы, после семи-то лет голодовки…
Пока длилась трапеза, Фремберг наблюдал за своим гостем. Тот являлся загадкой, которую Фремберг хотел разгадать – и не мог. Поведение Эдрика не укладывалось в рамки ни одной социальной группы, на которые делилось человеческое сообщество. Слишком вольные манеры Эдрика не выдавали в нем аристократа – скорее наоборот; но еще меньше он был похож на простолюдина, торговца или книжного червя. В нем ощущалась незаурядная сила – не только внутренняя, но и телесная, – но трудно было понять, на чем основано это впечатление: рельефной мускулатурой Эдрик не отличался.
Впервые увидев заключенного, Фремберг отчего-то счел его воином, и чувство, что он был прав, не покидало колдуна до сих пор.
В камерах, созданных Обсидиановой Башней для шестерых «везунчиков», уцелевших после столкновения со Стражем, сохранились их личные вещи. У мертвецов было оружие, у живого Эдрика – нет. «Хорошо, – размышлял Фремберг, – допустим, меча он лишился во время боя… Но где его доспехи? У остальных они были, и не такие уж плохие… у него – ничего, кроме куртки».
Исследования, незаметно проведенные хозяином Башни на более «тонких» планах, ясности не добавляли. Энергетическая сущность пленника вряд ли могла принадлежать обычному человеку, но то, что Эдрик не был и магом, так же становилось ясным с полувзгляда. Части Тэннака и Келата , отвечавшие за «захват» и перенаправление внешних потоков силы у Эдрика не были как-то особенно развиты. В то же время, его души – по крайней мере, те три, которые мог видеть Фремберг – в целом были гораздо более сильными и чистыми, чем у большинства людей. Келат и Шэ смертных подобны ветхим покрывалам, вывалянным в грязи, – они слабы и непрочны; внутренние каналы, по которым течет эфирная кровь, забиты шлаками; от поверхности до самой сердцевины души изъедены болезнями и язвами. Это происходит от того, что люди, в большинстве своем, не разбирают потребляемой ими душевной «пищи»: безудержно предаваясь страстям и полагая зачастую, что порабощенность собственным желаниям – это и есть подлинная свобода, они не замечают, как собственные влечения разъедают их изнутри. Души – в первую очередь, конечно же, Шэ, жизненная сущность – разлагаются или ссыхаются; душа, называющаяся Тэннак, как правило, так и не вызревает.
«Чистота» незримых сущностей Эдрика вовсе не означала, что он был хорошим человеком. Чистота душ и их целостность свидетельствовали лишь о том, что он контролировал свои желания, а не они его – и только. В нем не было мелочности, но на проверку он мог оказаться подонком высшего разряда, ясно осознающим, что творит. Таковыми, в известном смысле, были боги Тьмы (с некоторыми из них Фремберг был знаком лично) – их зло всегда было осознанно и целенаправленно; как и изысканный аромат вина, его вкус мог оценить лишь подлинный гурман.
Впрочем, никакой особой приверженности к Тьме (равно как и к Свету) в своем сотрапезнике Фремберг усмотреть не мог: Эдрик казался пустым листом, на который каждый сам волен нанести то изображение, которое представляется ему верным.
– Послушай, – сказал Фремберг. – Я не хочу, чтобы ты смотрел на службу мне как на ненавистную обязанность. Считай, что ты нанят. После выполнения поручения ты будешь вознагражден.
– И чем же? – Эдрик приподнял бровь.
– А что тебя интересует?
– Божественное всемогущество, конечно, – в прозрачных голубых глазах бывшего пленника заплескалось веселье.
Фремберг улыбнулся в ответ.
– Оно всех интересует. Увы – я сам всего лишь скромный бессмертный…
– Бессмертный? Так значит, покойный герцог не ошибался? Где-то тут и впрямь есть эликсир вечной молодости?
– Уже нет.
– Жаль.
Фремберг пожал плечами:
– А для чего тебе божественное всемогущество?
– Божественное всемогущество – лишь универсальная форма власти, – отправляя в рот кусочек мяса, сообщил Эдрик. – Подобно лучу света, раскладывающемуся на цвета радуги, универсальная власть может быть рассмотрена как сумма всех прочих видов власти. Знание, сила, волшебство, золото… приходится выбирать среди них, если не можешь выбрать все сразу? Так?
– Ты философ, – заметил Фремберг.
– Откровенно говоря, – Эдрик сделал паузу, чтобы разжевать еще один кусочек мяса, – я слабо представляю, каким из перечисленных видов власти ты мог бы со мной поделиться в таком объеме, каковой мог бы всерьез меня заинтересовать.
– Ты ведь служил герцогу Ульфилу. За баронский титул.
Эдрик задумался.
– А какой сейчас год? – неожиданно спросил он.
– Какой календарь ты предпочитаешь?
– Гешский. Кажется, он становится общепринятым.
– Тогда – три тысячи двести пятый от Основания.
– А месяц и день?
– Куда-то опаздываешь? – усмехнулся Фремберг.
– Нет, просто пытаюсь подсчитать, сколько времени я тут провел… – Эдрик покачал головой. – Семь лет… Ну что ж, могло быть и хуже…
– Мы говорили о власти, – напомнил Фремберг.
– Да-да-да, – кивнул бывший пленник. – Так вот, у меня было много времени для того, чтобы подумать о ней. Стоит ли она того, чтобы семь лет сидеть взаперти.
– Семь лет? Тебе повезло. Получается, вы заглянули сюда буквально перед моим возвращением.
– Я понимаю, конечно, – насмешливо кивнул Эдрик, – что вы, бессмертные, смотрите на время слегка иначе, и семь лет для вас – «буквально перед»…
– Нет, ты не понял, – Фремберг покачал головой. – Вот уже почти шесть лет прошло, как я вернулся. Дело в том, что я ничего не знал ни о каких «гостях». Да и тебя обнаружил случайно.
Эдрик некоторое время молчал.
– Выходит, – холодно спросил он, – что я просидел лишних шесть лет взаперти только потому, что тебе было лень осмотреть собственные темницы?..
– Ммм… Если честно, я просто забыл, – Фремберг немного смутился. – Но это, надеюсь, не испортит наших отношений?
– Конечно же, – откликнулся Эдрик, – это никоим образом не испортит наших добрых отношений.
– Давай вернемся к делу, – поспешно произнес колдун, чувствуя, что беседа уходит совсем не туда, куда нужно.
– Конечно. Ты чем-то хотел оплатить мою работу. Но у меня есть идея получше: ты мне ничего не платишь, а я на тебя не работаю. Идет?
– Нет. Мне все-таки кажется, что ты мне кое-что должен.
– Я должен ? – переспросил Эдрик таким тоном, как будто бы на самом деле это Фремберг задолжал ему, и немало.
– Да, – Пепельный Маг кивнул. – Вторжение в мои владения, попытка грабежа, уничтоженный Страж…
– Ты не сидел семь лет взаперти только из-за того, что кое-кто…
– Мальчик мой, – перебил его Фремберг, – я сидел гораздо дольше и в куда более неприятных условиях, чем ты.
– Тогда почему бы тебе просто не отпустить меня? – Эдрик поймал глаза хозяина Башни. Тот не отвел взгляд.
– Потому что есть одно дело, которое необходимо сделать. Срочно. А я не могу отвлекаться.
Эдрик вздохнул.
– Ладно, – устало сказал он, откидываясь на спинку стула. – Что еще за дело?
Фремберг некоторое время молчал. Когда же заговорил, голос его стал будничным, даже скучным.
– Некоторое время назад один колдун, работавший на меня в Рендексе, прислал сообщение о книге, которая по-настоящему может заинтересовать меня. Вскоре колдун – его звали Маскриб Рапхабельт – был убит. Еще один мой агент, отвечавший за перевозку книг, вскоре после этого исчез. Найти его я не смог.
Снова установилось молчание. Оно длилось и длилось…
– И что?.. – спросил Эдрик.
– И все. Это и есть твоя задача.
– В чем же она состоит? Найти книги или человека, который их украл? Или расследовать обстоятельство смерти Маскриба?.. Кстати, он был сильным магом?
– Так себе. Второй, который исчез – тоже.
– А его как звали?
– Нарвериш. Относительно же твоей задачи… В первую очередь – найди книгу. Книгу, а не «книги». Ту, про которую говорил Маскриб. Потом – все остальное. Хотя полагаю, что «остальное» вскроется в ходе расследования.
– А ты не допускаешь, что и смерть, и исчезновение могут быть не связаны ни между собой, ни с книгой?
– Допускаю. Хотя уверен в обратном.
– Почему ты не отправишься сам?
– У меня сейчас очень важное дело здесь, в Башне. Завершение пятилетней работы. Я не могу все это бросить.
– Ну что ж, колдовские эксперименты – это очень важно, я понимаю, – Эдрик кивнул. – Может быть, по возвращении я расскажу тебе что-нибудь интересное о смерти твоего друга .
– У меня мало друзей, и Маскриб не принадлежал к их числу, – голос Фремберга перестал быть мягким. – Он просто на меня работал.
– Ага, и просто умер во время работы… Между прочим, как это случилось?
– Точно не знаю. «Тела» в строгом смысле этого слова не осталось. Вся комната была в крови и мозгах. Как будто его что-то разорвало на куски. Изнутри.
– Магия?
– Наверняка. Впрочем, если ты можешь придумать какой-нибудь немагический способ взорвать человека в собственной комнате так, чтобы от него остались ошметки мяса и костей не больше гранатового зернышка…
– Ну… – Эдрик задумался. – Например, он мог съесть мешок гороха и заткнуть задницу пробкой. Вот и…
– Не смешно. Погиб человек.
– Да брось ты. Он ведь просто на тебя работал .
– Не понимаю, – Фремберг пожал плечами. – Почему ты пытаешься разозлить меня?
– Тебя так легко разозлить? – Губы Эдрика на этот раз не улыбались – только глаза. – Больше не буду. Так значит, я должен выяснить, отчего умер твой агент?
– Совершенно верно. И о какой книге он говорил. Что тебе нужно в дорогу?
– Во-первых, – без колебаний ответил Эдрик, – мне нужна лошадь. А для этого мне нужны деньги.

Глава вторая

Я коснулся губ танцовщицы. Скорее всего, ее привлекла не моя мужская стать, как мне хотелось бы думать, а хорошая одежда, новые ножны для меча и толстый кошелек на поясе, но ведь каждый имеет право тешить себя иллюзиями, не правда ли? А танцовщица, если я еще не разучился угадывать желания людей, тешила себя иллюзией удачной кражи. Или, как минимум, приличного заработка.
Мне было даже немного ее жаль.
Она снова выпрямилась на помосте, с которого склонилась для поцелуя, и продолжила танец, томными глазами ловя мой прямой взгляд, горевший откровенным вожделением. Танцовщица, в самом деле, была отнюдь не дурна – стройная талия, круглые бедра, высокая грудь, привораживающее гибкое молодое тело. Ее танец сопровождала свирель и многострунное чудо типа лютни – очередной выверт творческой мысли музыкантов славного города Миррабата.
Я отошел чуть назад, ожидая окончания представления. Проституция в Миррабате и прочих городах Речного Королевства была запрещена то ли восемь, то ли десять лет тому назад, покойным дядюшкой нынешнего короля. Джераверт III вообще много чего запретил, что, по его мнению, противоречило высокой нравственности. Однако, по легенде, одной уличной танцовщице (девушке приличной во всех отношениях, не подумайте дурного), сплясавшей перед королем, удалось добиться разрешения и дальше зарабатывать себе на хлеб таким образом. У танцовщиц появился своего рода «правовой иммунитет»: облавы, регулярно проводившиеся особым подразделением стражи – Белыми Братьями – их больше не касались. Вскоре ночные бабочки из бедных кварталов смекнули, что в такой нервной обстановке им, ко всем прочим достоинствам, неплохо бы еще выучиться танцевать. Шлюхи не столь догадливые в большинстве своем сгнили на каторге. Потом Джераверт умер, однако традиция осталась.
Во время правления Джераверта в Речном Королевстве я был только однажды, когда путешествовал на юг, и по некоторым причинам воспоминания о том периоде своей жизни сохранил самые смутные. Могу сказать только, что, несмотря на все недостатки Джераверта – и личные, и как монарха, – при нем добропорядочным гражданам жилось гораздо спокойнее. Поскольку подозрительных бродяг вроде меня повсеместно отлавливали и посылали либо на галеры, либо на рудники. И если Святой Джераверт целенаправленно прилагал все усилия к тому, чтобы религия Белой Богини Мольвири расцвела на этих землях, то нынешний монарх был не больше, чем марионеткой в руках культа. Плохой марионеткой, бестолковой, но все же…
Танец закончился. Танцовщица сошла с помоста. Других претендентов не было, немногочисленные случайные зрители разошлись, и Кавельти (мы тут же познакомились) подошла ко мне. Не знаю, заметила ли она, но мне было немного грустно. Красивая… как спелый фрукт, едва-едва тронутый порчей.
Следуя ритуалу, мы пошли в ближайший трактир – в тот, который она указала – и выпили вина – того, что она заказала. Стоимость вина, равно как и комнаты, снятой чуть позже, была явно завышена, но я придерживался правил игры и вел себя паинькой. Как и положено всякому похотливому болвану, я не сопротивляюсь, когда меня «разводят».
Пока поднимались наверх, я был предупрежден об извращениях, которых моя спутница не принимала ни в каком виде, а также о тех, за которые следовало платить отдельно. Подумалось мельком, что такие списки следовало бы предъявлять клиентам в развернутом письменном виде – дабы человек, взыскующий плодов продажной любви, мог обстоятельно поразмыслить, что он хочет и за какую сумму. Однако говорить этого своей спутнице я не стал, не желая выбиваться из образа; да и вообще не факт, что она умела читать и писать.
Поначалу я собирался сделать то, за чем пришел, сразу или в самом начале любовной игры, но, помогая красотке избавиться от одежды, ощутил, что она еще не зацеплена . Она поверила в образ, который я позволил ей увидеть, но работала на улице не первый день и внутренне была готова к любой пакости, которую мог выкинуть клиент. В таком состоянии ее трудно было поймать; стало ясно, что придется играть свою роль до конца.
Вряд ли вас заинтересует механическая сторона секса: как, в какой позиции, как долго. Это была монотонная работа – с ее стороны, хотя она и пыталась всеми силами показать, как ей это нравится. Но полагаю, что она сильно удивилась бы, узнав, что на самом деле я желаю ее не больше, чем она меня.
Потом я оделся и внес вторую половину обещанной суммы; кажется, это полностью ее успокоило. Я собирался уходить, она неторопливо натягивала юбку…
– Прости меня, – сказал я.
Танцовщица удивилась:
– За что?
– За это.
Ее шея была такой хрупкой и тонкой… это чувствовалось даже через плотную ткань юбки, которую она так и не успела опустить вниз. Попытки закричать, вырваться, позвать на помощь успеха не принесли. Я терпеливо ждал, пока она затихнет. Поймал? Кажется, да… Отпустив обмякшее тело, я отвел взгляд – не хотелось смотреть, как ссыхается, превращаясь в мумию, тело красивой женщины.
…Прости меня, маленькая танцовщица. Ты не первая, кого я обманул и чью жизненную силу похитил. И не последняя. Я слаб, и если не соберу достаточно силы до того, как дни начнут сокращаться, а ночи – увеличиваться, еще одним неудачником – еще одним трупом, висящим на Игольчатом Мосту – станет больше. И Ночная Тень заберет мою душу.
Хм… а не лицемерно ли убийце просить прощения у еще теплого трупа? Конечно, лицемерно. Но так уж меня воспитали: сделал вред – попроси прощения… Правда, мои воспитатели имели в виду деревья, а не людей, но ведь привычка – вторая натура.
Но вообще-то (только что осознал это) я невежлив.
Ведь при всяком знакомстве следует сначала представиться, а только затем пускаться в воспоминания и отвлеченные рассуждения.
Меня зовут Льюис Телмарид. Я родился в Хальстальфаре около сорока лет назад (точно не помню, может и больше), большую часть своей жизни занимался колдовством, а с ума сошел совсем недавно, буквально в прошлом месяце… хотя вполне возможно, что и раньше. Не помню.
Иногда я начинаю думать, будто в моей голове живет кто-то другой, но сколь могу, упорно борюсь с собственной шизофренией. Собственно, только чувство юмора и позволяет мне сохранять хоть какой-то рассудок в сложившейся ситуации.
Чуть погодя я расскажу о своем извилистом жизненном пути немного подробнее… Но не сейчас.
1 2 3 4 5 6