Конечно, смех. Смех и нервы. А Маша и Боровиков? Тоже смех. Это какую надо иметь дьявольскую сноровку, чтобы из больницы, от больной матери примчаться в город и прыгнуть в постель Боровикова. А утром, когда вернется с дежурства Маргаритка,-- куда? Этажом выше, к мужу? А если кто увидит? Она же не законченная дура.
Вот именно.
Может и к подружке уйти ночевать...
Громыхнул ветер, и правая створка ворот стала медленно надвигаться, съедая темноту. В гараже посветлело. Евсюков вывернул ключ зажигания, но вытаскивать его не поспешил. Створка ткнулась в порожек и плавно поплыла обратно. И в этот момент хлестнул новый порыв ветра, хлестнул резко, напористо, отлетел колышек, и левая створка, словно ее толкнули могучей рукой, стала стремительно закрываться, поймала правую, плывущую ей навстречу, увлекла за собой, и они с гулом припечатали порожек. Из лязгнувшего замка брызнула какая-то финтифлюшка и, царапнув капот, отлетела прочь.
Фаддей Кузьмич не спеша вылез из машины, подошел к воротам и уперся в них рукой. Но они лишь коротко спружинили: массивный, с сиреневым отливом язык глубоко сцепил створки. Евсюков наклонился к замку и увидел на месте привычной ребристой ручки обломок штырька. Он искрился в глубине тесного отверстия. Еще надеясь, что все обойдется, Фаддей Кузьмич нашарил на полу обломившуюся ручку, прижал к штырьку и с силой крутанул. Она провернулась, как болт с сорванной резьбой.
Евсюков выложил на капот бесполезные внутри гаража ключи, чехол с очками, новую авторучку, отступил от ворот и гулко бухнулся в них плечом...
Он бухнулся еще и еще раз, и когда остановился, чтобы отдышаться, услышал, как на улице шумит дождь.
Евсюков прикрыл глаза. Серьезный замочек. Щеглов так и сказал тогда: "Серьезный замочек. Вам, Фаддей Кузьмич, как старому приятелю..."
Дождь шумел сильнее и сильнее. И Фаддею Кузьмичу почему-то вдруг вспомнились тапочки, которые он оставил в траве возле дома.
1985 г.

1 2 3