– Дай бог! Дай бог!Ныряя в волнах, приближался баркас. Издали он казался крошечной скорлупой. Казалось, вот-вот его сейчас захлестнет волной. Но он снова показывался на гребне и снова нырял.– Молодцом правит Лесовой! Молодцом! – вырвалось у капитана, жадно глядевшего на шлюпку.Баркас подходил все ближе и ближе.– Оба в шлюпке! – весело крикнул сигнальщик.Радостный вздох вырвался у всех. Многие матросы крестились. Клипер словно ожил. Снова пошли разговоры.– Счастливо отделались! – проговорил капитан, и на его серьезном лице появилась радостная, хорошая улыбка.Улыбался в ответ и Василий Иванович.– А Житин-то… трус, трус, а вот подите!.. – продолжал капитан.– Удивительно… И матрос-то лодырь, а бросился за товарищем!.. Шутиков покровительствовал ему! – прибавил Василий Иванович в пояснение.И все дивились Прошке. Прошка был героем минуты.Через десять минут баркас подошел к борту и благополучно был поднят на боканцы.Мокрые, вспотевшие и красные, тяжело дыша от усталости, выходили гребцы из баркаса и направлялись на бак. Вышли Шутиков и Прошка, отряхиваясь, словно утки, от воды, оба бледные, взволнованные и счастливые.Все с уважением смотрели теперь на Прошку, стоявшего перед подошедшим капитаном.– Молодец, Житин! – сказал капитан, невольно недоумевая при виде этого неуклюжего, невзрачного матроса, рисковавшего жизнью за товарища.А Прошка переминался с ноги на ногу, видимо робея.– Ну, ступай переоденься скорей да выпей за меня чарку водки… За твой подвиг представлю тебя к медали, и от меня получишь денежную награду.Совсем ошалевший Прошка не догадался сказать: «Рады стараться!» и, растерянно улыбаясь, повернулся и пошел своей утиной походкой.– Снимайтесь с дрейфа! – приказал капитан, поднимаясь на мостик.Раздалась команда вахтенного лейтенанта. Голос его теперь звучал весело и спокойно. Скоро были поставлены убранные паруса, и минут через пять клипер снова несся прежним курсом, подымаясь с волны на волну, и прерванные работы опять возобновились.– Ишь ведь ты какой, блоха тебя ешь! – остановил Лаврентьич Прошку, когда тот, переодетый и согревшийся чаркой рома, поднялся вслед за Шутиковым на палубу. – Портной, портной, а какой отчаянный! – продолжал Лаврентьич, ласково трепля Прошку по плечу.– Без Прохора, братцы, не видать бы мне свету! Как я это окунулся да вынырнул, ну, думаю, – шабаш… Богу отдавать душу придется! – рассказывал Шутиков. – Не продержусь, мол, долго на воде-то… Слышу – Прохор голосом кричит… Плывет с кругом и мне буек подал… То-то обрадовал, братцы! Так мы вместе и держались, доколь баркас не подошел.– А страшно было? – спрашивали матросы.– А ты думал как? Еще как, братцы-то, страшно! Не дай бог! – отвечал Шутиков, добродушно улыбаясь.– И как это ты, братец, вздумал? – ласково спросил Прошку подошедший боцман.Прошка глупо улыбался и, помолчав, ответил:– Я вовсе и не думал, Матвей Нилыч… Вижу, он упал, Шутиков, значит… Я, значит, господи благослови, да за им!– То-то и есть!.. Душа в ем… Ай да молодца, Прохор! Ишь ведь… Накось, покури трубочки-то на закуску! – сказал Лаврентьич, передавая Прошке, в знак особенного благоволения, свою короткую трубочку, и при этом прибавил забористое словечко в самом нежном тоне.С этого дня Прошка перестал быть прежним загнанным Прошкой и обратился в Прохора.

1 2 3