– О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.
– И однако муж ее, говорят, шулер…
– Может быть… Но разве она виновата… Может быть, она этого и не знает…
– Мудрено не знать, если весь город знает…
– Ну и пусть знает…
– И живет с ним и пользуется средствами шулера… Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя… Прежде разузнай, расспроси… Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей… Связать себя на всю жизнь…
Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.
И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.
IV
Через день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-франциский рейд.
Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.
И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей «Чайка» и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.
А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и в пробковом «шлеме», обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.
Он отправился в город с первой же отходившей шлюпкой.
Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.
Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами… Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.
«И чего нашел он в ней привлекательного?» – задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда, грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое…
«Бедный Борис!»
А «бедный Борис» в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город на виллу Браун.
– Знаете?
– Знаю! – ответил кучер-ирландец.
– А чем занимается мистер Браун, вы знаете? – спросил Весеньев.
– Это его дело! – резко отвечал ирландец и прибавил, – а в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!
Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.
Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.
«То-то обрадуется!» – думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.
«Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках», – подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку, направился к высоким секвойям, распространяющим смолистый аромат.
Вдруг раздался мужской голос, грубый и наглый, как показалось Весеньеву, и вслед за тем веселый, громкий и самодовольный смех.
«Это не муж», – пронеслось в голове Весеньева.
И у него екнуло сердце. Все радостное настроение внезапно пропало. В душе сделалось мрачно, и сад показался вдруг мрачным-мрачным… И все вокруг словно потеряло прелесть.
Он хотел уверить себя, что это голос брата или отца… Наконец какой-нибудь хороший знакомый… Но этот голос… этот подлый голос звучал какими-то торжествующими звуками, наполнявшими сердце Весеньева тоской.
«Разве уйти?» – подумал он.
Но сам подвигался вперед, замедляя шаги и чувствуя, как замирает сердце, словно бы его ожидало несчастье.
Он ищет жадными, лихорадочно загоревшимися глазами эти две знакомые секвойи… и они в нескольких шагах.
Между ними протянут гамак, и в нем, вся в белом, словно окутанная пеной, эта маленькая женщина… Белые туфельки видны из-под юбки. Голова лежит на подушке… Глаза полузакрыты… И это матовой белизны лицо кажется еще прелестнее.
А около, почти у самой головы Джильды, на складном стуле сидел плотный коренастый господин лет под сорок, хлыщеватого вида, с лицом, которое показалось Весеньеву до невозможности пошлым и глупым.
А между тем этот пошляк-янки, в каком-то ярко-зеленом пиджаке, взял волосатою грубою рукой маленькую бледную руку Джильды и жадно поцеловал эту руку своими толстыми сочными губами раз, другой, третий…
Скрытый деревьями молодой человек все это видел и чуть не вскрикнул от негодования.
Напрасно он старался побороть жгучую, острую боль ревнивого чувства, охватившего его. Напрасно он хотел изобразить на своем лице презрительное равнодушие.
Он имел самый жалкий, страдальческий и растерянный вид, когда, перейдя дорожку, подошел к гамаку и, почтительно поклонившись, проговорил глухим, точно чужим голосом:
– Здравствуйте, миссис Браун.
Джильда слабо вскрикнула. В ее глазах блеснула радость, и в то же время что-то виноватое промелькнуло в этом взгляде.
– Вот неожиданно. Я очень рада вас видеть!
Она крепко сжимала руку молодого человека, но, несмотря на слова о радости, лицо ее было грустно.
– Мистер Блэк… Мистер Весеньев, русский моряк, – проговорила Джильда.
– Тот самый, что ходил к вам каждый день, миссис Джильда? – с бесцеремонным смехом выпалил янки.
И, смерив молодого человека далеко не дружелюбным взглядом, протянул ему руку.
– Мистер Блэк не особенно воспитанный человек! – смущенно промолвила Джильда, взглядывая на Весеньева.
– Еще бы! Я не белоручка из Европы, а янки! – дерзко проговорил мистер Блэк.
– Пойдемте-ка, господа, лучше в дом… Здесь жарко.
Джильда спустилась с гамака и взяла под руку Весеньева:
– Мне некогда… Я на минутку только, – пролепетал он.
Джильда значительно взглянула на молодого человека и ласково проговорила:
– Куда вы? Посидите, прошу вас…
– А я ухожу, мне некогда. До свидания, дорогая миссис Джильда. До завтра, не правда ли? Завтра едем в Сакраменто ? – говорил мистер Блэк и на прощание поцеловал несколько раз руку молодой женщины.
Весеньева передернуло.
Джильда смущенно высвободила свою руку из руки мистера Блэка.
– Я не поеду с вами в Сакраменто, мистер Блэк! – проговорила она.
– А почему, позвольте узнать, вы не поедете? Ведь вы хотели ехать.
– Я передумала.
Мистер Блэк засмеялся гадким смехом и пристально поглядел на Джильду.
– Это решительно? – спросил он.
– Решительно.
Янки еле кивнул головой Весеньеву и ушел, насвистывая какой-то мотив.
Когда он вышел за калитку, Джильда умоляюще посмотрела на Весеньева и спросила:
– Что с вами? Вы сердитесь на меня?.. Вы… не доверяете мне?.. О, я вперед знала, что это будет! – печально промолвила молодая женщина, и по лицу ее пробежала грустная усмешка.
– Скажите, что это за идиот был у вас? – едва владея собой, спросил Весеньев.
– Один мой знакомый…
– Нечего сказать, хорош! Он вам очень нравится?
Джильда грустно усмехнулась.
– Отвечайте. Нравится?
– Нет, нет! – повторила молодая женщина.
– Но в вас он, конечно, влюблен?
– Да! – виновато шепнула Джильда.
– И бывает у вас каждый день?
– Бывает.
– И целует ваши руки?
– Целует! – покорно отвечала она.
– И вы обещали с ним ехать в Сакраменто?
– Обещала.
– А между тем вы писали, что любите меня…
– Писала…
– Но как же в таком случае вы принимаете этого болвана и позволяете ему думать?..
– Скучно одной. Я говорила вам: я нехорошая… Я люблю, когда за мной ухаживают…
Молодой лейтенант недоверчиво взглянул на Джильду.
– И только целуют руки? – негодующе спросил он.
– Вы мне не верите. Вы что-то подозреваете? А я никогда не лгу…
– И вы, в самом деле, говорите правду, что любите меня и пойдете за меня замуж?
– Люблю. Но, мне кажется, свадьбы не будет. Я несчастная. И вы мне не верите! – сказала она, и все в ней говорило о какой-то тоске.
– Верю… верю! – вдруг порывисто воскликнул Весеньев, забывая все под чарами любви.
И, умиленный, стал целовать лицо маленькой женщины.
Она просветлела и нежно-благодарным взглядом ласкала молодого Весеньева.
Они пошли в полутемную прохладную гостиную. Джильда, по обыкновению, улеглась на широкий диван, Весеньев сел около. Он говорил о свадьбе. Он торопил ее скорей сказать мужу и потребовать развода.
– Он не даст… Он и Блэк убьют вас.
– В таком случае уедем тихонько. Согласна?
Они решили уехать вместе тайно в Нью-Йорк и оттуда на пароходе в Европу. Весеньев по болезни спишется с «Чайки». Его наверно отпустят.
– Только уедем скорей… Мне все не верится, что мы уедем, что ты меня любишь… Говори, что любишь! Говори! – шептала Джильда.
И Джильда горячо целовала жениха.
Решено было уехать через три недели. В седьмом часу Весеньев ушел от Джильды, еще более влюбленный, обещая быть завтра вечером.
V
Через два дня Весеньев привез к Джильде своего друга Оленича.
Оленич уже успел собрать справки у русского консула о миссис Браун, и справки эти были не особенно благоприятны. По словам консула, миссис Джильда женщина сомнительной репутации. Ее часто встречают с посторонними мужчинами. Что же касается до мужа, то это профессиональный шулер и человек вообще очень подозрительный.
Несмотря на неблагоприятные отзывы, Оленич был решительно очарован этой маленькой, бледной женщиной с большими темными глазами. Далеко не красавица, она показалась Оленичу пленительной с ее маленькой ленивой и грациозной фигуркой. В этой женщине было что-то привлекающее, точно магнит. Она, по обыкновению, и с Оленичем говорила мало, больше слушала, подавая реплики и задавая вопросы, говорящие о тонком уме и отзывчивости, и при этом словно бы ласкала взглядом, полным чего-то манящего, загадочного и грустного. В этих глазах точно были и правда и обман…
И Оленич после визита, сам восхищенный, тем не менее пришел к заключению, что друг его делает величайшую глупость, собираясь жениться на Джильде.
«Это было бы величайшим несчастьем!» – подумал он и сам чувствовал, что что-то неотразимо тянет к этой женщине, и ласковый ее взгляд чарует и волнует его.
– Ну, что, голубчик, понравилась тебе моя Джильдочка? – торжествующе и радостно спрашивал Весеньев своего друга, когда они возвращались с виллы.
– Очень!
– Еще бы, это прелестная женщина… И какие добрые глаза!
– Загадочные…
– И, не правда ли, хороша собой…
– Да… недурна! – сдержанно отвечал Оленич и почему-то покраснел.
С этого дня между друзьями как-то незаметно наступило охлаждение. Оленич точно избегал говорить с Весеньевым и резко обрывал его, когда он начинал говорить о Джильде.
VI
Адмиральский корвет «Витязь» неожиданно пришел в Сан-Франциско десятью днями раньше, чем его ожидали.
Капитан «Чайки», ездивший к адмиралу с рапортом, возвратившись, передал старшему офицеру о приказании адмирала – через три дня идти «Чайке» на Ситху .
Узнавши об этом распоряжении, Весеньев тотчас же попросил шлюпку, собираясь предупредить Джильду, чтобы она была готова ехать с ним через два дня в Нью-Йорк.
Весеньев заручился уже согласием капитана на отъезд в Россию по болезни и не сомневался, что и адмирал разрешит отъезд, но хлопот предстояло еще много. Надо было устроить денежные дела, сделать кое-какие покупки на дорогу для Джильды и для себя, и Весеньев рассчитывал, что Оленич поможет ему разделить хлопоты этих дней.
И молодой лейтенант постучался в каюту Оленича. Ответа не было. Каюта заперта. Вестовые доложили, что он еще с утра уехал на берег.
«И куда это он каждое утро ездит!» – подумал Весеньев, несколько заинтересованный этими регулярными съездами на берег по утрам своего друга.
Около полудня Весеньев подъехал к вилле.
Горничная Бетси, толстогубая негритянка, с добродушными, влажными и сильно выкаченными глазами, объявила мистеру «Весени», как она называла лейтенанта, что миссис Джильды нет дома.
– Скоро будет?
– А не знаю. Она куда-то уехала с вашим другом.
– С каким другом? – изумился Весеньев.
– С мистером. Олени… Он ведь каждый день по утрам у нас бывает… Сидит с миссис Джильдой. Вы вечером, а он утром! – прибавила она, добродушно улыбаясь всем своим лоснящимся черным лицом и показывая ослепительно белые зубы.
В глазах лейтенанта помутилось. Он не верил своим ушам. Ни Джильда ни Оленич ни слова не говорили ему об этом.
«Господи! Что же это?.. И Джильда и друг лгут… Зачем?.. Зачем?..» – подумал он.
Ревнивые подозрения закрались ему в голову. Светлый летний день точно померк, и сам Весеньев стал мрачнее тучи.
«Так вот для чего Оленич съезжает на берег каждое утро!»
Злоба к Оленичу наполняла сердце Весеньева, – злоба жестокая, какая только может быть у человека, обманутого людьми, в которых он верил, и у ревнивца, терявшего любимую женщину.
– О, подлые! – простонал Весеньев.
Толстая Бетси сочувственно, и в то же время слегка насмешливо, посматривала на русского моряка.
– Куда они поехали? – спросил он.
– Кажется, в парк.
– В парк… Зачем в парк? – бессмысленно повторил он.
– В парке хорошо гулять…
– В Сакраменто еще лучше! И Блэк бывает здесь?
– Теперь реже.
– А прежде?
– Каждый день…
«А она обещала его совсем не принимать!» – мелькнуло в голове молодого человека.
– О, лживая, подлая гадина! – вырвалось из его груди. – Дайте мне конверт, Бетси.
– Пойдемте в комнаты.
Весеньев прошел в гостиную. Эта комната, в которой он был так счастлив, теперь казалась ему словно бы опозоренной… Все здесь фальшиво… везде ложь, как и в этой женщине…
Он достал визитную карточку и, дрожащей рукой, не понимая, что делает, написал следующие строки:
«Вы лживое создание. Мне стыдно за вас и за себя. Возвращаю ваше слово и презираю вас!»
Вложив карточку в конверт, он отдал ее Бетси и сказал:
– Прошу вас, Бетси, отдайте эту записку в руки миссис Браун.
– Будьте покойны.
– Непременно в руки…
– Отдам в руки. А вы разве вечером не приедете?
– Нет, Бетси, не приеду. Никогда больше не приеду.
И, едва сдерживая рыдания, Весеньев выбежал из виллы.
– В парк! – крикнул он кучеру.
Он велел остановиться у входа и вошел в огромный парк, с высокими пихтами и секвойями, и озирался кругом безумными взглядами.
Он обежал все главные аллеи, всматривался в гуляющих и сидящих на скамьях. Тех, кого он искал, не было.
Тогда он направился наобум в глубь парка, в густую чащу. Там было прохладно. Он шел, не зная зачем, не зная куда, подавленный горем, обезумевший от полученной обиды и любивший Джильду, казалось, еще сильнее оттого что она его обманула. Где-то послышался голос.
Весеньев осторожно, крадучись, как тать, пошел на голос и замер, полный злобы.
У пруда на скамейке сидели Джильда и Оленич.
Он что-то тихо говорил и целовал ее руку.
Она слушала и ласково глядела на него задумчивыми грустными глазами.
Весеньев приблизился к ним.
Джильда стала белее рубашки и испуганно остановила глаза на Весеньеве. В ее лице было что-то бесконечно страдальческое.
Оленич смущенно отодвинулся, выпустив руку Джильды.
Смертельно бледный Весеньев, едва кивнув Джильде, подошел вплотную к Оленичу, дал ему пощечину и проговорил:
– Вы подлец, и я к вашим услугам.
С этими словами он тихо удалился, неестественно улыбаясь, точно сделал что-то значительное и нужное для своего спокойствия.
VII
Уже выхаживали на шпиле якорь, когда к «Чайке» пристала шлюпка и из нее вышел негр-посыльный.
Он спросил, где мистер Весеньев, и подал ему маленький конверт.
Весеньев, осунувшийся за эти дни, точно выдержавший какую-то болезнь, отошел к борту и прочитал следующие строки:
«Я ждала того, что случилось, но, признаться, думала, что вы спросите, так ли я виновата, прежде чем написать, что я лживое создание… Я просто несчастное, нехорошее, но не лживое создание… И, клянусь, я вас одного люблю, хоть слушала и Блэка и вашего друга… Спросите у него, он вам скажет… Простите меня и будьте счастливы… Надеюсь, вы меня довольно презираете, чтобы не просить вас забыть несчастную и легкомысленную, но непорочную Джильду».
– Будет ответ, сэр?
– Никакого.
– Так и сказать миссис Браун?
– Так и скажите.
«Какой ответ! Она опять лжет! – подумал Весеньев. – Ведь Оленич сказал ему, что она была его любовницей!»
И мучительное, злое чувство обиды и ревности опять сказалось с прежней остротой.
Как он страдал, этот бедный, легкомысленный лейтенант! Эти дни он ходил, словно безумный, и серьезно думал о том, что жить не стоит. И когда Оленич, после нанесенного оскорбления, предложил бывшему своему другу американскую дуэль, Весеньев радостно согласился, почти уверенный, что узелок вытянет не он.
1 2 3