Пусть в обществе, в толпе, как известно, матери косности и глупости, возникла некая моральная усталость, оттого что результаты работы «всех этих синхрофазотронов» слишком задерживаются. Да, говорил он, я понимаю, что сам я всего лишь ничтожный служка этого великого храма науки, но искренний и верящий до конца.
Вадим с Маринкой переглядывались, и оба понимали, что оба жалеют отца.
Однако некоторые моменты Вадим запомнил отчетливо, и в деталях. Однажды отец влетел на «мамину» территорию хохоча, как сумасшедший. Выяснилось, что он наткнулся на презабавный парадокс. Касался он любимой его темы – борьбы с суевериями. Это был главнейший его личный враг, тут он по страстности мог быть сравнен с Дидро. Отец выяснил, что борьба эта может принимать парадоксальные формы. В тот раз он натолкнулся на такое сообщение: Карл Великий запрещал крестьянам устанавливать на своих полях шесты с металлическими громоотводами, потому что считал СУЕВЕРИЕМ мнение, что таким образом можно защититься от молнии.
Другой раз он сел за вечерний чай с такой грустной улыбкой, что дети не могли не поинтересоваться – в чем дело? И услышали целую лекцию про Огюста Конта. Этот, «якобы последовательный позитивист» однажды во время спора привел пример знания, которое никогда не будет обретено. Конт считал, таковым, например, состав атмосферы отдаленных планет. Раз нельзя до этих планет добраться, значит и нельзя узнать, чем там дышат. «И это всего за несколько лет до открытия спектрального анализа!» – горько грустил Александр Александрович. Он как бы в сотый раз напоминал детям, что поступательное, победное движение научной мысли ни за что не остановить. Всякий предел, положенный для нее искусственно, будет сметен.
«Не надо бояться знаний, надо идти вслед за мыслью, куда бы она тебя ни вела!»
Сам он изо всех сил старался соответствовать этой заповеди. Однажды позвал к себе сына и дочь и, мрачно глядя в пол, сообщил, что, оказывается, отныне научно обоснованы положения такого грязного, отвратного явления, как расизм.
Дети, конечно, ничего не поняли, и нисколько не огорчились.
Дело было в том, что некто сравнительно исследовал кровь белого человека и негра и установил, что у них эритроциты разной формы.
– Да-а? – хором, но вяло спросили дети.
– Да, у белых эритроциты круглые, а у черных в виде полумесяца.
Начитанная Маринка ту же пошутила, что такие эритроциты больше подошли бы мусульманам. Отец глянул на нее недовольно и грустно, мол, не надо с этим шутить. Тут Вадим вспомнил, что вопрос крови в семье – вопрос особый, интересно, чего это сестрица хорохорится? Вечером она показала брату книгу, которую как раз читала, – «Свет в августе». «Ну и что?» – спросил брат. «Вместо того чтобы писать целый роман, героя достаточно было отправить в поликлинику на анализ», – сказала она, Вадим ее не понял, но нисколько не был этим смущен.
Еще, в общем-то, невнимательному Вадиму, запомнился фокус с глобусом. Зашла в просвещенном семействе речь о том, что «человек», это, конечно, звучит гордо, ну а что такое есть «человечество»? Можно ли хоть с какой-нибудь стороны пощупать это понятие. Вадим глубокомысленно предположил, что человечество – «оно огромное».
Александр Александрович загадочно усмехнулся.
– Вот смотрите, – он снял с подоконника старый выцветший глобус, край его был забрызган каплями дождя, залетевшими в форточку. – Человечество – это ведь даже не капля в сравнении с этим шаром.
Близнецы пожали плечами, ожидая дальнейших пояснений.
– Если его собрать все вместе, его даже разглядеть нельзя будет на поверхности планеты. Ваше «огромное» человечество.
Понятней не стало. Что значит собрать вместе? Отец произвел короткий наглядный расчет.
– Возьмем квадратный километр. Тысяча на тысячу метров, это будет миллион, да? На каждом квадратном метре легко умещается четыре человека, как в лифте, к примеру. То есть на квадратном километре можно плечом к плечу поставить четыре миллиона человек. Теперь сделаем квадратный километр кубическим и разобьем на пятьсот этажей, по два метра в каждом. Те, у кого рост больше двух метров временно пригнут головы. Четыре миллиона умножим на пятьсот, что получится – два миллиарда. Нынче на планете проживает что-то около шести миллиардов человек – это всего три кубических километра. Параллелепипед длиной три километра, шириной и высотой всего километр. А теперь вспомните, что окружность Земли сорок ТЫСЯЧ километров. То есть надо на линии экватора отметить отрезок примерно в одну тринадцатитысячную, вот каков он будет, размер человеческого общежития. Вы сможете на этом глобусе показать мне одну тринадцатитысячную его окружности? Это раз в десять меньше, чем отметина проклятой мухи, что нагадила вот тут, у озера Чад.
Вид у отца был торжествующий, хотя слушатели и не поняли, в чем был смысл его торжества.
– И оно, я имею в виду человечество, еще умудряется голодать, обладая такой латифундией!
Тут вдруг вмешалась Марина.
– Хорошо, – сказала она, причем так, словно вкладывала в слова смысл, который только она имела право вкладывать, – а мертвецы?
– Что мертвецы? – живо откликнулся преподаватель технологии металлов.
– Сколько миллиардов и миллиардов их умерло за миллионы лет. Да вся земля просто пропитана трупами, папа.
Александр Александрович отрицательно покачала головой.
– Заблуждение, огромное заблуждение. Если к живым прибавить мертвых, размеры человечества не сильно увеличатся.
– Что значит заблуждение!? – возмутилась Маринка, явно считая своим долгом выступать от имени мертвецов до конца.
– Объясню. Человек, да, возник на планете, пусть даже два миллиона лет назад, но сколько его было? Все новые данные утверждают – несколько десятков тысяч где-то в районе африканских озер, Танганьика и прочее. Кроме того, это были полуживотные, без настоящей памяти, страха смерти и воображения в современном смысле. То есть мы отметаем неандертальцев и принимаем во внимание только кроманьонского человека.
– Почему? – с каким-то непонятным вызовом спросила Маринка.
– Да, дочь, и на неандертальских стоянках находят обработанные камни и кости, и все это носит узко утилитарный характер. И только у кроманьонцев мы встречаем то, что сейчас назвали бы искусством. Рисунки на стенах пещер, к примеру. Только начав воображать и мечтать, древний человек стал вполне равен нам. До этого он был ближе к животному, хотя и с каменным топором. В подтверждение своей мысли я напомню вам об обезьянах, которые умеют использовать камни и палки как инструменты, и даже бобров с их деревянными плотинами.
– К чему ты все это говоришь, папа?
– А к тому. Если предположить, что первые «культурные» люди появились на планете каких-нибудь сорок тысяч лет назад и жили всего лет в среднем по тридцать, до нашего времени сменилось чуть более тысячи поколений.
– Пусть так
– А если так, то это значит, что ко времени возникновения первых царств-государств, а это произошло каких-нибудь пять тысяч лет назад, умерло едва ли тридцать-сорок миллионов человек. В состоянии относительно устойчивого роста человечество живет всего четыре-пять тысяч лет. И рост этот очень медленный. Еще в эпоху крестовых походов население земли вряд ли превышало сто миллионов человек. Во времена Наполеона людей было полмиллиарда.
– Ты хочешь сказать, папа, что умерло за всю историю примерно столько, сколько живет сейчас? – наконец сообразил Вадим, о чем идет речь.
Преподаватель технологии металлов самодовольно и немного удивленно улыбнулся. Он не ждал, что первым признает его идею сын.
– Скажу вам больше, дети мои, самые простые расчеты показывают, что ежели средняя продолжительность жизни человека перевалит за сто лет, а это вполне реально уже сейчас, то очень скоро живущих станет намного больше, чем умерших. Продолжительность жизни в сто сорок лет сделает смерть сравнительно редким явлением на планете и достоянием в основном прошлых веков. И вообще, коллеги, если мы стремимся хоть к какой-то строгости мышления, давайте спокойно признаем: факт смертности человека вообще доказан, только для тех, кто уже умер.
Маринка тихо развернулась и вышла из комнаты.
Отец потер щеки. Вид у него сделался смущенный. Он, кажется, только теперь осознал, что выступал не перед собранием своих собратьев по продвинутой техникумовской науке.
– Я ее, кажется, обидел.
Вадиму эта «папина теория» показалась если и не галиматьей, то просто неудачной шуткой. Но он не склонен был смеяться над родителем. Александр Александрович, в отличие от других преподавателей, был лишен простых способов впасть в самозабвенье, без чего жизнь человеческая с одной тупой повседневностью есть просто ад. Проклятая печень! И вот приходилось ему очаровываться и опьяняться околонаучными фантазминами, всяким мыслительным мусором, фантиками фактов.
Городок Калинов представлял собою типичный среднерусский райцентр: мощенная булыжником центральная площадь, окруженная приземистыми каменными домами, колокольня заброшенного собора, универмаг, автовокзал, ворота городского парка – две белых кирпичных колонны с потрескавшимися гипсовыми урнами наверху. Парк сползал к реке с тихим названием и кротким нравом. Имелось два как бы пригорода. Один на севере, за оврагом, назывался Отшиб, второй лежал на юге и был присоединен к городу мощенной булыжником тополевой аллеей. Река Сомь плавно огибала эту сложную конструкцию, прикасаясь правым боком ко всем трем главным элементам.
Александр Александрович и его дети жили на юге, в двухэтажном четырехквартирном бревенчатом доме с оштукатуренным нижним этажом; дом стоял на краю территории, представлявшей собою аппетитную смесь загородного княжеского имения и советского среднетехнического училища. В изогнутом подковой барском доме располагался основной учебный корпус, в каретных сараях мастерские, во флигелях за строем старых лип свистели шпиндели учебных токарно-винторезных станков, в пруду, заросшем до состояния зеленой скатерти, торчали горлышки бутылок. Бузина повсюду вытесняла сирень, чаша фонтана настолько заполнилась землей, что стала напоминать лобное место. Но в целом было уютно, тихо, только иногда взревывал в мастерских внезапно запущенный студентом трактор – получи зачет.
Нависая над брегом реки Сомь, громада политехникума, одновременно нависала и над беспутной судьбой неуклонно взрослеющего Вадима. И к восьмому классу «линия» его не определилась, были большие сомнения насчет институтского будущего, и настало время задуматься, а не отдать ли парня в более реальное образование.
Может создаться впечатление, что Барковы представляли собою отгородившуюся от всего света диковатую семейку на манер отечественных Хогбенов: чумовой старик-прохфессор, девочка-вампир, и троечник-футболист с редкими невнятными выходками. На самом деле все было проще. Отец был не только хороший преподаватель, но и общественник; высадил в городском парке туевую аллею со своими юными технологами, вел кружок юных доменщиков, а в 86-ом, когда, в общем-то, было уже и не нужно, вступил в партию, несмотря на недовольное шипение Майбороды. Маринка была звездой районной больницы, главврач лично носил ее на руках к капельнице; скуластый рыжий парень, прибывший по распределению после института, он звал ее «моя кровиночка». Подружки любили с нею «делиться» и «шушукаться» по поводу мальчиков. Она была очень удобным объектом для этого, особенно «после операции», когда ей и языком-то было трудно шевельнуть. Все понимает, и явно не соперница, и не разболтает ничего. Нечестно только, что за это редчайшее качество подружки наградили ее прозвищем – «могила».
У Вадима было полно приятелей, его многие считали «неплохим пацаном». Ближе всего он сошелся с Толькой Бажиным и Валерой Тихоненко, первый был сыном завгара, а второй – бухгалтера все из того же политехникума. Они жили в том же доме, что и Барковы, только на втором, деревянном этаже. Бажин – медлительный, основательный и вдумчивый толстяк, Тихоненко, в опровержение фамилии – егоза, враль и везун. Учились все трое в одном классе, проводили вместе много времени, и не раз плотно дрались «толпой» с «овражскими». Вадиму обычно рвали рубаху или штаны, Бажину квасили физиономию, Валерка даже свои очки умудрялся сохранить в целости. Юный Барков считал этих пацанов ближайшими своими друзьями, и близкими настолько, что мог поделиться с ними чем угодно, даже странноватыми «мыслями», что забредают в любую мальчишескую голову. Он считал, что и у них нет от него тайн. Возможно, так оно и было. Сохранялось такое положение до одного случая, смутившего его неустойчивые, еще детские чувства.
Он, наверно, мог бы изложить им сам факт, но значительно важнее факта было то, что произошло в душе, что он испытал в связи с ним. Договорились они как-то о встрече у танцплощадки, что в глубине районного парка, зычное место рандеву этой троицы. Чтобы не торчать жаре, Вадим скрылся в пустой фанерной будке для 'продажи билетов и уселся там на полу. Июльский парк был напоен солнцем под завязку, и звуки не смели забредать в него. Возилась какая-то утомленная техника за оградой на площади. Истома, тишина, муравьиная колонна движется одновременно вверх и вниз по стене, кажется, слышишь как шуршат лапки. И вдруг на фоне этого раскаленного, пустынного эфира шум приближающихся шагов. Вадим затаился, уверенный, что это или толстяк, или очкарик. Им его не видно. Когда подойдут поближе, он выскочит Чингачгуком и пугнет.
Приближаются как минимум двое. Подходят, подходят, еще чуть-чуть и… Раздался голос Аллы Михайловны, и обращалась она – Вадим сразу его узнал по голосу – к Чехову. «Не надо меня так прижимать!» Будка качнулась и заскрипела.
Жила неподалеку от центра в собственном доме пара братьев, здоровых круглолицых парней с огромными залысинами и мощными усами скобой. Оба недавно вернулись из армии, и их побаивалась вся округа. Так вот это один из них прижал классную руководительницу Вадима к стене фанерного, потрескивающего укрытия и стал хрипло нашептывать ей слова, понимать смысл которых воображение школьника отказывалось. Он не мог представить себе, что мужчина может говорить женщине такое. И даже слыша, не верил. И все это происходило в каких-то сантиметрах от него. Классная руководительница лишь недовольно вздыхала, отлепляя пальцы Чехова от талии, и сдавленным голосом сообщала, что он ее «совсем задушил», и что сейчас их кто-нибудь увидит. Усатый агрессор угрожающе промурлыкал, что придет к ней сегодня ночью, а она с оскорбительным смехом отвечала, что хозяйка на него спустит собак. Он говорил, что хочет, чтобы они виделись как можно чаще, а она, опять со смешком, говорила, что желала бы видеть настоящего Васю Чехова, каким он ей представлялся до сегодняшнего дня. То есть, не хамом, а таким сильным-благородным. В конце концов он стал упрашивать, канючить, но Алла Михайловна вырвалась, качнув незакрепленную в земле будку и ушла. Чехов жалобно, но грязно выругался, сплюнул вглубь Вадимова укрытия, попал в муравьиную колонну и побрел в обратном направлении. А Вадим остался сидеть в будке до краев наполненной мучительным стыдом, и не понять было, что в нем его собственное, что чеховское. Какой, оказывается, позор сулит приближение к женщине. Даже такому гиганту, как усатый дембель, да еще имеющему громадного брата. Поведение Аллы Михайловны показалось ему вполне адекватным, единственно возможным. Что еще делать женщине, когда ей предлагают ТАКОЕ.
Через пару дней наша часть городка была взбудоражена слухом о ночной попытке Чехова забраться «к учителке». Он был настолько жестоко покусан обещанными собаками, что молва почти что осуждала Аллу Михайловну, Вадим едва мог поверить в эту историю. Чтобы после такого оскорбительного отказа… И сделал для себя окончательный вывод – если женщина говорит «нет», она говорит именно «нет».
Кстати, историю про ночную атаку на честь классной рассказывали Вадиму Бажин с Тихоненкой, причем рассказывали с видом знатоков такого рода дел. «В конце концов, он ее… она же этого сама хочет», таково было их общее мнение. В результате, авторитет этого сального знания мужских сообществ, резко упал в авторитете в глазах их друга. Барков продолжал скалить зубы в компании, когда речь заходила «об этом», но твердо знал, что жить надо своим умом. Как бы ни было тяжело. А что будет тяжело, он не сомневался. Ведь абсолютно все одноклассницы непрерывно и однозначно демонстрировали, что с мальчиками они общаются только по той причине, что их свела вместе такая неотменимая неприятность, как школа. Кто-то там кого-то «зажимал» в углу или хватал за выступы на груди, но ответный визг так резал по нервам, что Вадим всегда спешил ретироваться на край ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31