Таким образом, для Геродота
<варвар> означало другой, иной, и его <История> представляет
собой составленный любознательным человеком каталог челове-
ческих различий, относительно свободный от резких оценочных
суждений.
Однако прошло немного времени, и отличия превратились в
недостатки. Греки стали использовать слово <варварский> для
обозначения <нелепого, грубого, жестокого>. Заимствованное ла-
тынью, слово <варварский> удержало оба значения - и <дру-
гой>, и <неполноценный>.
НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы и споры 23
Затем оно стало означать <нецивилизованный> или <некуль-
турный>, а еще позднее - нехристианин. Все более нелестные
смыслы, приписываемые этому слову, достигли своего апогея,
когда оно было заимствовано английским, где стало синонимом
<дикого, грубого, жестокого, бесчеловечного> (Оксфордский сло-
варь английского языка).
Мнения греческих ученых относительно происхождения на-
блюдавшихся ими групповых различий разделились. Аристотель
полагал, что рабы и варвары по природе своей лишены способ-
ности рассуждать и составлять планы, а Гиппократ считал, что
источниками групповых различий являются различия в климате
и социальном устройстве. Подобные же несогласия можно найти
среди ученых римской эпохи и средних веков (см. обзор Jahoda,
1992 и библиографию в этой работе).
Как отмечает Маргарет Ходген в своей работе о происхожде-
нии антропологии, многочисленные путешествия первопроходцев
XV и XVI вв. значительно повысили интерес как ученых, так и
широкой публики к разнообразию человеческих типов и куль-
тур. На протяжении тысячи или даже более лет, последовавших
за падением Рима, контакты Европы с <варварами> были очень
ограничены. Хотя отчеты торговцев, воинов и миссионеров и со-
держали описания реальной жизни и обычаев далеких народов,
все же о живших за пределами европейского мира, сложилось
множество легенд.
Разница между непосредственными впечатлениями и мифи-
ческими россказнями хорошо иллюстрируется слухами, сопро-
вождавшими путешествие Христофора Колумба. Журнал Колум-
ба изображает людей, встреченных им в западном полушарии в
довольно-таки объективных тонах. Он восхищается их велико-
душием, нравственностью и умом, хотя и находит их материаль-
ные обстоятельства достойными сожаления. Однако слухи, кото-
рые начали распространяться сразу после возвращения Колумба
в Европу, создавали фантастические образы новооткрытых зе-
мель и населяющих их народов, очень похожие на мифические
создания средневекового воображения. Перечень этих созданий
был поистине фантастическим и включал людей, которые скри-
пели, а не говорили; людей, у которых не было голов, а глаза и
РОТ были на груди; людей, ходивших голышом, не знавших бра-
ка, живших в полной половой распущенности (Hodgen, 1964).
Даже спустя целое столетие исследований и контактов можно еще
встретить такие описания людей, живущих вдоль западного по-
бережья Африки: <люди с собачьими лицами, с собачьими зубами,
24
сатиры, дикари и каннибалы>, а о людях, живущих в Новом
Свете, говорится, что они лжецы, воры, извращенцы и отъяв-
ленные идолопоклонники, не имеющие ни крупицы разума,
свойственного человеку. <Вынося человеку Нового Света или на-
гому, угрожающего вида дикарю такой приговор, их помещали
на то место в воображении, которое в средние века занимали
люди-монстры. Их если и считали людьми, то какими-то выро-
ждающимися> (там же, р. 363).
Эти образы вошли в житейские представления о народах, на-
селяющих мир, и дошли до нас, например, в виде шекспиров-
ского Калибана - существа, <не удостоенного вида человека>,
который наподобие древнего обитателя пещер троглодита был
неспособен к человеческой речи. Некоторые европейцы всерьез
спрашивали, может ли быть, чтобы столь отличные от человека
существа были представителями того же вида .
Последующие столетия сохраняли и поддерживали представ-
ления Гиппократа о географическом положении и климате как
источнике различий между людьми. При всей ограниченности
этот взгляд, однако, признавал все существа, которых мы сего-
дня считаем людьми, принадлежащими к одному виду. В XVI и
XVII в. считалось, что более темный цвет кожи африканцев и
американских индейцев можно объяснить особенностями гео-
графического положения и климата. Эта традиция - объяснять
различия особенностями среды - подверглась суровой критике
(солнце по-прежнему ярко светило над греками и римлянами,
тем не менее их характерные черты со временем существенно
изменились) и не пережила эпохи расширявшихся контактов
между европейцами и населением третьего мира .
Европейцы отводили так называемым дикарям (то есть неев-
ропейцам) некоторое промежуточное место между людьми и жи-
вотными. Считалось, что пигмеи, лапландцы и другие являются
<утраченными звеньями> в цепи между животными и челове-
ком. Карл Линней в своей <Системе природы> (1735) сделал до-
полнительный и решающий шаг к разделению человеческих су-
ществ на два вида: Homo sapiens и Homo monstrous.
Вид Homo sapiens включает следующие группы, различаю-
щиеся уровнем образования и местом обитания:
1. Дикий человек: стоящий на четвереньках, немой, покры-
тый шерстью.
2. Американец; меднокожий, холеричный, прямостоящий,
раскрашенный. Руководствуется обычаем.
НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы А споры
25
3. Европеец: светлокожий, сангвиничный, физически силь-
ный. Скрывает тело под облегающей одеждой, руководствуется
законами.
4. Азиат: смуглый, меланхоличный, ригидный, покрыт сво-
бодной одеждой. Руководствуется мнениями.
5. Африканец: чернокожий, флегматичный, расслабленный,
мажется салом. Следует капризам.
Вид Homo monstrous включает следующие группы, разли-
чающиеся климатическими условиями и умелостью:
1. Горцы: малорослые, неактивные, робкие.
2. Патагонцы: крупные, ленивые.
3. Готтентоты: неплодовитые.
4. Американцы: безбородые.
5. Китайцы: с конической головой.
6. Канадцы: со сплющенной головой.
Совершенно ясно, что в схеме К. Линнея перемешаны самые
разнородные критерии, включая цвет кожи, способ одеваться и
политическую организацию. Однако она явила собой влиятель-
ный прецедент для последующего разделения человечества на
отдельные расы. Дальнейшее развитие биологии принесло все
более изощренные попытки чисто биологического обоснования
различий между людьми (Gossett, 1965; Harris, 1968), проло-
жившие путь расистским объяснениям того, что раньше воспри-
нималось как культурные различия4.
Подобные представления, хотя и были впоследствии развен-
чаны, поддерживали в XIX веке интеллектуальную атмосферу, в
которой идея о национальных различиях между людьми как ре-
зультате их расовой принадлежности, распространилась так же
широко, как прежде идея о том, что неевропейцы находятся на
более низкой ступени великой цепи бытия. Эти представления
позволили отстоять рабство и колониализм в то время, когда и
то, и другое подвергалось резким нападкам (Haller, 1971).
Поэтому в 1849 г. Бенджамин Дизраэли позволил себе, стоя
перед Британской Палатой общин, провозгласить, что <раса пред-
полагает отличие, отличие предполагает превосходство, а превос-
ходство ведет к господству>, уверенный, что стоит на вполне на-
Учной точке зрения (цит. по: Оаот, 1967, р. 9).
Социокультурный эволюционизм
брить ли в то, что в некие доисторические времена все люди
Роизошли от общего корня (и в этом смысле мы все когда-то
26 Культурно-сторичЕСКАЯ психология
были <одинаковы>) или в то, что морфологически различные че-
ловеческие группы относятся к разным видам (и, следовательно,
мы были разными с самого начала), все равно сохраняется необ-
ходимость объяснить изменения, происшедшие со временем. По
историческим источникам очевидно, что, окажись древние греки
в XVI-XVII в. среди, например, обитателей Германии, Франции
и Англии, они, безусловно, сочли бы жителей этих стран варва-
рами. Как же сумели эти люди в ходе исторического развития
подняться от варварства к вершинам человеческого духа?
Здесь напрашивались по крайней мере два объяснения. Во-
первых, можно было пересмотреть отношения среды и развития
и решить, что северные народы так продвинулись благодаря по-
стоянным вызовам со стороны среды, в то время как их южные
собратья беззаботно грелись на солнце и ели фрукты. Или можно
было приписать северянам прирожденное интеллектуальное пре-
восходство, которое позволило им просто быстрее выйти из ди-
кого природного состояния. Какая бы объяснительная схема ни
привлекалась, в десятилетия, предшествовавшие зарождению
научной психологии, и в научных, и в бытовых представлениях
европейцев и европеизированных областей Северной Америки
принималось как данность, что общества испытали процесс со-
циокультурного развития, оказавшего глубокое влияние на че-
ловеческую психику.
Э. Б. Тайлор, один из основателей современной антрополо-
гии, схватывает дух этих представлений в его гиперболизиро-
ванном олицетворении цивилизации:
<Вообразим себе, что мы видим цивилизацию, как она в оли-
цетворенном виде шествует по миру. Вот она иногда задержива-
ется и останавливается на своем пути, нередко отклоняется на
такие боковые дороги, которые приводят ее, утомленную, назад,
в такие места, где она проходила уже весьма давно. Однако пря-
мо или отклоняясь, она движется вперед. И если время от вре-
мени она пытается сделать несколько шагов назад, она скоро
начинает беспомощно спотыкаться. Попятный путь противен ее
природе, ее ноги устроены не так, чтобы делать неверные шаги
назад. И взгляд ее, и движения, устремленные вперед, являются
выражением подлинно типических свойств человечества> (Tyior,
1958, р. 69).
Хотя энтузиазм, с которым эволюция и прогресс приравни-
вались друг к другу, заметно спал в течение столетия после pa-

Перевод цит. по <Первобытные культуры> М.: Политиздат, 1989, с. 64.
27
НЕРАЗРЕШИМЫЕ ВОПРОСЫ У1 СПОрЫ
боты Э. Б. Тайлора, сама идея социокультурной эволюции сох-
ранила свое значение в общественных науках (см.: Ingold, 1986;
Hallpike, 1986; Harris, 1968; Sahlins and Service, 1960; White,
1959).
Э. Б. Тайлор воспринимал культуру, как то, что Мелвилл
Гершкович (Herskovitz, 1948) позднее назвал <созданная челове-
ком часть среды>, включающая знания, верования, искусство,
нравственность, право, обычаи и т. п. Если рассматривать все
эти элементы как <сложное целое>, утверждения о культурных
различиях в уровне развития могут основываться на любом из
них. Э. Б. Тайлор выделил этапы культурной эволюции на осно-
вании достижений в ряде областей. В частности, в <...степени
научности знаний, определенности моральных принципов, усло-
вий исповедания веры и отправления культа, степени социаль-
ной и политической организованности> (Tyior, 1958, р. 27) .
Кроме того, Э. Б. Тайлор - и это было типично и для других
ученых XIX в. - признавал тесную связь между уровнем социо-
культурного развития и уровнем интеллектуального развития
людей, образующих различные социальные группы: <Состояние
культуры различных человеческих сообществ, - писал он, - ...
является достойным объектом для изучения законов человече-
ского мышления и поведения> (там же, 1958, р. 1).
Насколько естественным казался этот набор допущений, по-
казывает мысленный эксперимент Герберта Спенсера, касающий-
ся связи между социальным и интеллектуальным прогрессом, в
котором он устанавливал аналогию между культурным развитием,
с одной стороны, и интеллектуальным развитием, - с другой.
Г. Спенсер полагал, что жизнь первых людей была настолько
проста, что им было просто не из чего создавать сложные умст-
венные конструкции. Для начала он рассмотрел некий предель-
ный случай.
Представим себе, что некоторое явление непрерывно повторяет-
ся. Тогда все, что мы можем извлечь из опыта, - воспроизведе-
ние этого явления в представлении. Если часто повторяются два
разных явления, появляется возможность увидеть, что между ни-
ми общего; однако, необходимо удерживать в своем сознании оба
впечатления вместе, а такая способность может возникнуть лишь
после многократных повторений. Ясно, что только получив раз-
нообразный опыт, элементы которого хотя и различаются, но все
имеют нечто общее, можно сделать первый шаг к представ-
ению об истинах более высокой степени общности, чем каждый
из этих опытов сам по себе (Spencer, 1886, р. 521).
28
Далее Г. Спенсер предполагает, что по мере того, как опыт
становится все более разнообразным по своим характеристикам,
растет и <могущество обобщений>: <Отсюда следует, таким обра-
зом, что в ходе прогресса человечества общие идеи могут воз-
никнуть не раньше, чем социальные условия предоставят доста-
точно многообразный и разносторонний опыт; в то же время сле-
дует отметить, что сами эти социальные условия предполагают
наличие некоторых общих идей. Каждый шаг в направлении
более общих представлений является средством расширения со-
циальных взаимодействий... А затем, когда соответствующий
опыт организуется, появляется возможность и идей еще более
высокого уровня общности, и дальнейшей социальной эволю-
ции> {там же, 1886, р. 522).
Г. Спенсер связывает эти идеи с представлениями Ч. Дарвина
об эволюции, считая, что когда-то интеллектуальные черты и
социокультурные условия разных народов мира разошлись. Ко-
гда различные группы сталкивались, <лучше адаптированные>
помещали <стоящих ниже> в <неблагоприятные условия>, а
иногда и истребляли их. Поскольку в то время, когда работал
Г. Спенсер, европейские страны явно побеждали и завоевывали
другие народы, европейские образ мыслей и социальное устрой-
ство считались наиболее продвинутыми и являли собой некий
стандарт, согласно которому следовало оценивать всех осталь-
ных.
Три широко распространенных представления скрыты в этих
рассуждениях. Первое - это общее представление о социальной
эволюции как о процессе нарастающей дифференциации и ус-
ложнения общественной жизни. Второе - представление о том,
что основные интеллектуальные действия людей, какова бы ни
была сложность общества, в котором они живут, универсальны,
строятся по единому набору законов, и это означает, по Г. Спен-
серу, последовательное приращение знания, ведущее к более
широким и более действенным обобщениям. Представление об
общности интеллектуальных качеств для всех культурных групп
в антропологии обычно проявляется в допущении психического
единства человечества. В психологию оно приходит в виде идеи о
том, что <безусловно, на некотором уровне абстракции мы все
одинаковы, все - люди> (Segall et al,, 1990, p. 53). Третье клю-
чевое представление касается тесной связи между культурой и
интеллектом. Все эти три идеи имеют своих приверженцев и в
наши дни.
НГРДЗРЕШМЫЕ вопросы л споры 29
Дикари и дети
Сочетание этих трех представлений (о единстве основных психи-
ческих процессов, о социокультурной эволюции и о тесной связи
между культурой и интеллектом) почти неизбежно ведет к выво-
ду, что мышление взрослых, живущих в современных индустри-
альных обществах, превосходит мышление людей, живущих в
менее развитых обществах (хотя сами критерии большей или
меньшей развитости нельзя считать установленными). Далее,
поскольку принято считать, что основные психические процессы
универсальны, а уровень их развития зависит от индивидуально-
го опыта, оказывается вполне естественным принять наличие
серьезного сходства между мышлением примитивных взрослых
и <современных> детей из-за общего для них недостатка в слож-
ном опыте.
Хотя и нельзя утверждать, что Г. Спенсер выразил все раз-
мышления XIX в. по этому поводу, ход его рассуждений в про-
цитированных выше отрывках вполне репрезентативен для
мышления в духе идей социокультурной эволюции и замеча-
тельно ясно показывает, до какой степени представление о том,
что примитивные взрослые думают так же, как дети развитых
цивилизаций, является по существу рефлексивным заключени-
ем. Следующее рассуждение Шиллера (который по иронии судь-
бы сегодня скорее известен как автор оды <К радости>, послу-
жившей текстом для хора в Девятой симфонии Бетховена) ка-
жется довольно типичным:
<Открытия, сделанные европейскими путешественниками в
далеких морях и на дальних берегах, дают картину - столь же
поучительную, сколь увлекательную - жизни народов, находя-
щихся на разных ступенях цивилизации в нашем мире, стоящих
вокруг нас, так же, как мы можем видеть детей разного возраста
из одной семьи, собравшихся вокруг старшего брата и своим со-
стоянием напоминающих ему, каким он был прежде и через ка-
кие этапы прошел к нынешнему состоянию взрослого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8