А когда за окном завывает ветер и знаешь, что все рыбаки вернулись на берег, как хорошо и уютно чувствуешь себя в нашем теплом доме, ничуть не хуже, чем в этом красивом зале!— А ведь это у нас ещё не самая красивая комната, — с гордостью сказала Кайса. — Если бы я показала вам большую гостиную, вот тогда бы вы увидели!— Но сколько здесь книг! А в гостиной ещё больше? — спросил Эрик.— Подумаешь, книги, какая невидаль! Я говорю о бархатных креслах, кружевных занавесах, больших французских часах, восточных коврах.Эрика, казалось, нисколько не соблазнял перечень всего этого великолепия. Он с завистью поглядывал на дубовые книжные шкафы, стоявшие вдоль стен кабинета.— Ты можешь подробнее ознакомиться с библиотекой и выбрать любую книгу, — сказал доктор.Эрик не заставил себя дважды просить. Он выбрал книгу и, примостившись в углу под лампой, сразу же погрузился в чтение. Мальчик едва обратил внимание на появление, одного за другим, двух пожилых мужчин, близких друзей доктора Швариенкрона, которые почти каждый вечер приходили к нему играть в вист карточная игра
.Один из них, профессор Гохштедт, высокий старик, с размеренными и спокойными движениями, выразил изысканно-вежливым тоном своё удовлетворение по поводу благополучного возвращения доктора. Едва он успел устроиться в своём кресле, за которым давно уже утвердилось название «профессорского», как раздался короткий и решительный звонок.— А вот и Бредежор! — одновременно воскликнули оба друга. Вскоре дверь распахнулась, и в кабинет ворвался подобно вихрю невысокий, худощавый, очень подвижный человек. Он пожал доктору обе руки, поцеловал в лоб Кайсу, обменялся дружеским приветствием с профессором и оглядел комнату блестящими, быстрыми, как у мышонка, глазами.Это был Бредежор, один из самых известных адвокатов в Стокгольме.— Ба!.. А это кто такой? — внезапно воскликнул он, обратив внимание на Эрика. — Молодой рыбак или, скорее, юнга из Бергена?.. Да ведь он читает Гиббона Гиббон Эдуард (1737-1794) — английский историк; автор известного в своё время труда — «История упадка и разрушения Римской империи"
по-английски! — продолжал Бредежор, бросив намётанный взгляд на книгу, целиком завладевшую вниманием маленького крестьянина. — Неужели это тебе интересно, мальчуган?— Да, сударь, я давно уже мечтал об этой книге. Это первый том «Падения Римской империи», — простодушно ответил Эрик.— Разрази меня гром! Оказывается, бергенские юнги любят серьёзное чтение. Ты в самом деле из Бергена? — тотчас же спросил он.— Нет, сударь, я из Нороэ, но он недалеко от Бергена, — ответил Эрик.— А разве у всех мальчиков в Нороэ такие чёрные глаза и волосы, как у тебя?— Нет, сударь, у моего брата и сестры и у всех моих товарищей волосы светлые, почти такие же, как у этой барышни. Но у нас так не одеваются, — улыбаясь добавил Эрик. — Поэтому наши девочки на неё совсем не похожи.— В этом я не сомневаюсь, — сказал Бредежор. — Мадемуазель Кайса — дитя цивилизации. А там — настоящая природа, без прикрас, «единственным украшением которой является простота». А что вы собираетесь делать в Стокгольме, мой мальчик, если это не секрет?— Господин доктор был так добр, что обещал определить меня в колледж.— А, вот оно что, — произнёс адвокат, постукивая по своей табакерке кончиками пальцев.И Бредежор обратил вопрошающий взгляд на доктора, как бы требуя у него разъяснения этой непонятной для него проблемы. Но по едва заметному знаку доктора он понял, что нужно повременить с расспросами, и сразу же переменил тему разговора.Друзья беседовали о дворцовых и городских новостях, обо всём, что произошло на свете после отъезда доктора. Затем фру Грета отодвинула крышку с ломберного стола и положила на него карты и фишки. Вскоре воцарилась тишина: трое друзей были полностью захвачены хитроумными комбинациями виста.Доктору было присуще невинное желание всегда выходить из игры победителем и менее безобидная привычка — относиться безжалостно к промахам своих партнёров. Он не пропускал случая позлорадствовать, когда эти ошибки позволяли ему выигрывать, и громко негодовал, если проигрывал сам. Он не мог отказать себе в удовольствии после каждого роббера в висте и некоторых других карточных играх круг игры, состоящий из трех партий
объяснить неудачнику, при каком ходе тот «дал маху», какую карту ему следовало бы поставить после битой и какую придержать.Среди игроков в вист это довольно распространённый недостаток, который становится особенно невыносимым, когда превращается в манию и жертвами его ежевечерне оказываются одни и те же лица.К счастью для него, доктор имел дело с друзьями, умевшими вовремя охладить его пыл — профессор своей неизменной флегматичностью, а адвокат — своим добродушным скептицизмом.— Вы, как всегда, правы, — с серьёзной миной заявлял первый в ответ на самые резкие упрёки.— Дорогой Швариенкрона, вы же прекрасно понимаете, что зря тратите порох, читая мне нотации, — смеясь, возражал второй. — Всю свою жизнь я допускаю грубейшие ошибки в висте и, что самое ужасное, — никогда в этом не раскаиваюсь.Ну что поделаешь с такими закоренелыми грешниками! — И доктор вынужден был воздерживаться от своих критических замечаний, хотя его выдержки хватало не более чем на четверть часа. В этом отношении он был неисправим!Случаю угодно было, чтобы именно в этот вечер доктор Швариенкрона проигрался в пух и прах. Его дурное настроение проявлялось в самых обидных замечаниях по адресу профессора, адвоката и даже «болвана» — подставного игрока, когда у того не оказывалось козырей, которые доктор считал себя вправе позаимствовать. Но профессор невозмутимо выставлял свои фишки, а адвокат в ответ на самые ядовитые упрёки отделывался только шуточками.— Почему вы хотите, чтобы я изменил свой метод, если я выиграл при плохой игре, в то время как вы, такой искусный игрок, проиграли?Так продолжалось до десяти часов, пока Кайса не начала разливать чай из блестящего медного самовара. Любезно подав чашки игрокам, она молча удалилась. А потом явилась фру Грета и проводила Эрика в предназначенную для него маленькую, чистенькую, белую комнату на втором этаже.Трое друзей остались одни.— Так вы скажете мам, наконец, кто же такой этот юный рыбак из Нороэ, читающий Гиббона в оригинале? — спросил Бредежор, насыпая сахар во вторую чашку чая. — Или, быть может, это тайна, которая не подлежит огласке, и тогда мой вопрос неуместен?— Здесь нет никакой тайны; я охотно расскажу вам историю Эрика, если вы только способны держать её покуда про себя, — ответил доктор, в тоне которого все ещё сквозило раздражение.— Вот видите, я так и знал, что за этим скрывается какая-то история! — воскликнул адвокат, удобно раскинувшись в кресле. — Мы вас слушаем, дорогой друг, и можете не сомневаться, что не злоупотребим вашим доверием. Признаться, этот малыш меня интересует, как любопытный казус случай из судебной практики
.— Да, это действительно любопытный казус, — продолжал доктор, польщённый заинтересованностью своего друга, — и я даже осмелюсь сказать, что, кажется, нашёл ключ к этой загадке. Сейчас я вам изложу все данные, а вы мне потом скажете, совпадёт ли ваше мнение с моим.Доктор прислонился спиной к большой изразцовой печи и, немного подумав, с чего начать, рассказал о том, как во время своего пребывания в Нороэ он, зайдя в школу, обратил внимание на Эрика и стал наводить о нем справки. И он сообщил, не упустив ни одной детали, всё, что ему удалось узнать от Маляриуса и маастера Герсебома: о спасательном круге с надписью «Цинтия», об одежде малютки, которую ему показала матушка Катрина, о монограммах, вышитых на вещах Эрика, о коралловом колечке для зубов с латинским изречением и, наконец, о необычайной внешности мальчика, так резко выделявшей его среди других детей в Нороэ.— Теперь вы знаете об этой загадочной истории столько же, сколько и я. Мне хочется прежде всего отметить, что уровень развития ребёнка, каким бы он ни был исключительным, имеет второстепенное значение, так как объясняется исключительно влиянием Маляриуса, и этот факт не следует переоценивать. Незаурядные способности мальчика заставили меня обратить на него внимание и заинтересоваться им. Но главное не в его способностях, ибо они не могут помочь в разрешении стоящей передо мной задачи: выяснить, откуда этот ребёнок и где нужно вести розыски, чтобы обнаружить его семью. Мы располагаем сейчас только немногими данными, которыми следует руководствоваться в решении вопроса, а именно:Первое — физические признаки, говорящие о принадлежности ребёнка к определённой расе.Второе — название «Цинтия» на спасательном круге.— По первому пункту, — продолжал доктор, — сомнений быть не может. Ребёнок принадлежит к кельтской расе кельты — группа народов, некогда населявших Западную Европу; впоследствии были вытеснены другими народами или смешались с ними; в более или менее чистом виде кельтские языки, культура и признаки национального типа сохранились у части населения полуострова Бретань — во Франции, в Ирландии и некоторых областях Англии, в частности в шотландском графстве Инвернесс
. Это чувствуется во всем его облике.Перейдём к следующему пункту. «Цинтия» — несомненно, название судна, о чём свидетельствует надпись на спасательном круге. Это название может относиться как к немецкому кораблю, так и к английскому. Но, поскольку буквы не были готическими, мы можем прийти к заключению, что «Цинтия» была английским кораблём, вернее сказать, англо-саксонским то есть английским или американским
.Все подтверждает это предположение, ибо только английское судно, отправляющееся в сторону Инвернесса или Оркнейских островов, могло потерпеть крушение в местах, близких к Нороэ. Учтите также, что этот младенец — жертва кораблекрушения — не мог держаться на воде длительное время, ведь ему и без того пришлось вынести опасности пагубного для него плавания. Итак, мои друзья, каково же будет ваше мнение теперь, когда вам известны все факты?Ни профессор, ни адвокат не знали, что на это ответить.— Значит, вы не в состоянии сделать никакого вывода? — продолжал доктор, в тоне которого чувствовалось скрытое торжество. — Быть может, вы даже усматриваете некоторое противоречие между этими двумя пунктами? Ребёнок — кельтской расы, а судно — англо-саксонского происхождения? Но противоречие окажется мнимым, если вы вспомните о таком важное обстоятельстве, как существование народа кельтского происхождения на соседнем с Великобританией острове — в Ирландии. Я тоже сначала об этом не подумал, и это и помешало мне правильно подойти к вопросу. Вывод мне кажется неопровержимым: этот ребёнок — ирландец. Вы согласны со мной, Гохштедт?Если и существовало что-нибудь на свете, чего больше всего не выносил достойный профессор, так это высказывать определённое суждение по тому или иному вопросу. И надо признаться, что вывод доктора, предложенный на его беспристрастное рассмотрение, был, по меньшей мере, скороспелым. Поэтому, ограничившись ничего не выражающим кивком головы, Гохштедт только ответил:— Несомненно, ирландцы принадлежат к кельтской ветви арийской расы.Такого рода изречения, разумеется, не могут претендовать на особую оригинальность. Но доктору Швариенкрона ничего иного и не требовалось. Он увидел в этих словах полное подтверждение своей теории.— Итак, вы сами с этим согласились! — возбуждённо воскликнул он. — Поскольку ирландцы относятся к кельтскому племени, поскольку ребёнок обладает всеми характерными признаками этого племени, а «Цинтия» была английским судном, мне кажется, что у нас в руках имеются необходимые нити, которые помогут отыскать семью бедного мальчугана. Значит, искать нужно именно в Великобритании. Нескольких объявлений в «Таймсе» будет достаточно, чтобы навести нас на след!Доктор собрался было подробно изложить намеченный им план действий, когда обратил внимание на упорное молчание адвоката и слегка насмешливый вид, с которым тот следил за его заключениями.— Если вы со мной не согласны, Бредежор, так скажите об этом прямо, вы же знаете, что я не боюсь споров, — произнёс он, прервав свои рассуждения.— Я же ничего не сказал, — ответил адвокат. — Гохштедт свидетель, что я ничего не сказал…— Но я прекрасно вижу, что вы не разделяете моего мнения, и мне было бы любопытно узнать, — почему? — спросил доктор, снова впадая в раздражённое состояние, вызванное неудачным вистом. — Ведь «Цинтия» — название английского судна! — добавил он с горячностью. — Будь оно немецким, буквы были бы готическими. Ирландцы принадлежат к кельтскому племени? Бесспорно! Вы только что слышали, как это подтвердил столь знающий человек, как наш уважаемый друг Гохштедт. Ребёнок обладает признаками кельтского происхождения? Конечно. Ведь вам это бросилось в глаза ещё до того, как я заговорил на эту тему. Из всего сказанного я могу заключить, что только явное и нескрываемое недоброжелательство мешает кое-кому присоединиться к моим выводам, подтверждающим, что мальчик — выходец из ирландской семьи.— Недоброжелательство? Не слишком ли сильно сказано? — возразил Бредежор. — Если это относится ко мне, то ведь я ещё не высказал никакого мнения.— Но вы же достаточно ясно показали, что не согласны со мной!— Мне этого никто не может запретить.— В таком случае вам не мешало бы выдвинуть веские аргументы в защиту вашей концепции.— А кто вам сказал, что они у меня есть?— В таком случае это происходит от вашей склонности к оппозиции, от потребности противоречить мне во всем, и не только в висте!— У меня и в мыслях не было ничего подобного, уверяю вас! Ваш вывод мне не кажется неопровержимым. Только и всего.— Но почему же, скажите на милость? Мне было бы небезынтересно узнать.— Это нужно долго объяснять, — уже одиннадцать часов. Я готов биться с вами об заклад: ставлю моего Квинтилиана Квинтилиан и Плиний — древнеримские писатели; речь идёт о старинных первопечатных изданиях итальянских типографов конца XV — начала XVI веков; первопечатные книги уцелели в единичных экземплярах и являются музейной редкостью
в первом венецианском издании против вашего Плиния в издании Альда Мануция, что ваше заключение неправильное и что этот ребёнок не ирландец.— Вы же знаете, что я не люблю пари, — сказал доктор, невольно смягчаясь от такого невозмутимого добродушия. — Но мне будет так приятно вас сконфузить, что я принимаю вызов.— Прекрасно! Так, значит, и решено. Сколько времени вам понадобится на поиски?— Надеюсь, будет достаточно нескольких месяцев, хотя с Герсебомом я условился о двух годах, чтобы быть совершенно уверенным в успехе.— Хорошо, я согласен на два года. Гохштедт будет нашим арбитром арбитр — беспристрастное лицо, решающее правоту одной из спорящих сторон; третейский судья
, но чур не обижаться, — идёт?— Согласен не обижаться, но я вижу, что вашему Квинтилиану грозит опасность присоединиться к моему Плинию, — заметил доктор и, пожав руки обоим друзьям, проводил их до дверей. 5. TRETTEN JULEN DAGE Уже на следующий день новая жизнь Эрика вошла в нормальную колею. Прежде всего доктор Швариенкрона отвёл мальчика к портному, который одел его с ног до головы, как подобает горожанину, а затем представил директору одной из лучших стокгольмских школ. Это была «Hogte Elementar lauroverk», школа, напоминающая французский лицей в странах Западной Европы среднее учебное заведение
. Там проходят древние и новые языки, основы наук — всё, что необходимо при поступлении в университет. Так же как в Германии и Италии, там все ученики — экстерны, то есть живут вне школы. Приезжие останавливаются у преподавателя или опекуна. Плата за обучение более чем скромная, а неимущие и вовсе от неё освобождаются. Каждая школа имеет свой гимнастический зал и таким образом, наряду с общим образованием, осуществляется также и физическое воспитание.Эрик сразу же занял первое место в классе. Он все воспринимал с такой удивительной лёгкостью, что у него оставалось много свободного времени. А потому доктор решил предоставить ему возможность посещать по вечерам «Slojdskolan» (промышленная школа в Стокгольме). Это учебное заведение, специально предназначенное для практического изучения физики, химии, геометрии и черчения — предметов, которые в обыкновенной школе проходят только в теории.Доктор Швариенкрона справедливо считал, что посещение промышленной школы, одной из лучших в столице, будет ещё больше способствовать быстрым успехам Эрика. Но он даже и не подозревал, какую огромную пользу в действительности принесёт его питомцу двойное образование! Легко усваивая школьную программу, Эрик мог приступить теперь к более глубокому изучению основных дисциплин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
.Один из них, профессор Гохштедт, высокий старик, с размеренными и спокойными движениями, выразил изысканно-вежливым тоном своё удовлетворение по поводу благополучного возвращения доктора. Едва он успел устроиться в своём кресле, за которым давно уже утвердилось название «профессорского», как раздался короткий и решительный звонок.— А вот и Бредежор! — одновременно воскликнули оба друга. Вскоре дверь распахнулась, и в кабинет ворвался подобно вихрю невысокий, худощавый, очень подвижный человек. Он пожал доктору обе руки, поцеловал в лоб Кайсу, обменялся дружеским приветствием с профессором и оглядел комнату блестящими, быстрыми, как у мышонка, глазами.Это был Бредежор, один из самых известных адвокатов в Стокгольме.— Ба!.. А это кто такой? — внезапно воскликнул он, обратив внимание на Эрика. — Молодой рыбак или, скорее, юнга из Бергена?.. Да ведь он читает Гиббона Гиббон Эдуард (1737-1794) — английский историк; автор известного в своё время труда — «История упадка и разрушения Римской империи"
по-английски! — продолжал Бредежор, бросив намётанный взгляд на книгу, целиком завладевшую вниманием маленького крестьянина. — Неужели это тебе интересно, мальчуган?— Да, сударь, я давно уже мечтал об этой книге. Это первый том «Падения Римской империи», — простодушно ответил Эрик.— Разрази меня гром! Оказывается, бергенские юнги любят серьёзное чтение. Ты в самом деле из Бергена? — тотчас же спросил он.— Нет, сударь, я из Нороэ, но он недалеко от Бергена, — ответил Эрик.— А разве у всех мальчиков в Нороэ такие чёрные глаза и волосы, как у тебя?— Нет, сударь, у моего брата и сестры и у всех моих товарищей волосы светлые, почти такие же, как у этой барышни. Но у нас так не одеваются, — улыбаясь добавил Эрик. — Поэтому наши девочки на неё совсем не похожи.— В этом я не сомневаюсь, — сказал Бредежор. — Мадемуазель Кайса — дитя цивилизации. А там — настоящая природа, без прикрас, «единственным украшением которой является простота». А что вы собираетесь делать в Стокгольме, мой мальчик, если это не секрет?— Господин доктор был так добр, что обещал определить меня в колледж.— А, вот оно что, — произнёс адвокат, постукивая по своей табакерке кончиками пальцев.И Бредежор обратил вопрошающий взгляд на доктора, как бы требуя у него разъяснения этой непонятной для него проблемы. Но по едва заметному знаку доктора он понял, что нужно повременить с расспросами, и сразу же переменил тему разговора.Друзья беседовали о дворцовых и городских новостях, обо всём, что произошло на свете после отъезда доктора. Затем фру Грета отодвинула крышку с ломберного стола и положила на него карты и фишки. Вскоре воцарилась тишина: трое друзей были полностью захвачены хитроумными комбинациями виста.Доктору было присуще невинное желание всегда выходить из игры победителем и менее безобидная привычка — относиться безжалостно к промахам своих партнёров. Он не пропускал случая позлорадствовать, когда эти ошибки позволяли ему выигрывать, и громко негодовал, если проигрывал сам. Он не мог отказать себе в удовольствии после каждого роббера в висте и некоторых других карточных играх круг игры, состоящий из трех партий
объяснить неудачнику, при каком ходе тот «дал маху», какую карту ему следовало бы поставить после битой и какую придержать.Среди игроков в вист это довольно распространённый недостаток, который становится особенно невыносимым, когда превращается в манию и жертвами его ежевечерне оказываются одни и те же лица.К счастью для него, доктор имел дело с друзьями, умевшими вовремя охладить его пыл — профессор своей неизменной флегматичностью, а адвокат — своим добродушным скептицизмом.— Вы, как всегда, правы, — с серьёзной миной заявлял первый в ответ на самые резкие упрёки.— Дорогой Швариенкрона, вы же прекрасно понимаете, что зря тратите порох, читая мне нотации, — смеясь, возражал второй. — Всю свою жизнь я допускаю грубейшие ошибки в висте и, что самое ужасное, — никогда в этом не раскаиваюсь.Ну что поделаешь с такими закоренелыми грешниками! — И доктор вынужден был воздерживаться от своих критических замечаний, хотя его выдержки хватало не более чем на четверть часа. В этом отношении он был неисправим!Случаю угодно было, чтобы именно в этот вечер доктор Швариенкрона проигрался в пух и прах. Его дурное настроение проявлялось в самых обидных замечаниях по адресу профессора, адвоката и даже «болвана» — подставного игрока, когда у того не оказывалось козырей, которые доктор считал себя вправе позаимствовать. Но профессор невозмутимо выставлял свои фишки, а адвокат в ответ на самые ядовитые упрёки отделывался только шуточками.— Почему вы хотите, чтобы я изменил свой метод, если я выиграл при плохой игре, в то время как вы, такой искусный игрок, проиграли?Так продолжалось до десяти часов, пока Кайса не начала разливать чай из блестящего медного самовара. Любезно подав чашки игрокам, она молча удалилась. А потом явилась фру Грета и проводила Эрика в предназначенную для него маленькую, чистенькую, белую комнату на втором этаже.Трое друзей остались одни.— Так вы скажете мам, наконец, кто же такой этот юный рыбак из Нороэ, читающий Гиббона в оригинале? — спросил Бредежор, насыпая сахар во вторую чашку чая. — Или, быть может, это тайна, которая не подлежит огласке, и тогда мой вопрос неуместен?— Здесь нет никакой тайны; я охотно расскажу вам историю Эрика, если вы только способны держать её покуда про себя, — ответил доктор, в тоне которого все ещё сквозило раздражение.— Вот видите, я так и знал, что за этим скрывается какая-то история! — воскликнул адвокат, удобно раскинувшись в кресле. — Мы вас слушаем, дорогой друг, и можете не сомневаться, что не злоупотребим вашим доверием. Признаться, этот малыш меня интересует, как любопытный казус случай из судебной практики
.— Да, это действительно любопытный казус, — продолжал доктор, польщённый заинтересованностью своего друга, — и я даже осмелюсь сказать, что, кажется, нашёл ключ к этой загадке. Сейчас я вам изложу все данные, а вы мне потом скажете, совпадёт ли ваше мнение с моим.Доктор прислонился спиной к большой изразцовой печи и, немного подумав, с чего начать, рассказал о том, как во время своего пребывания в Нороэ он, зайдя в школу, обратил внимание на Эрика и стал наводить о нем справки. И он сообщил, не упустив ни одной детали, всё, что ему удалось узнать от Маляриуса и маастера Герсебома: о спасательном круге с надписью «Цинтия», об одежде малютки, которую ему показала матушка Катрина, о монограммах, вышитых на вещах Эрика, о коралловом колечке для зубов с латинским изречением и, наконец, о необычайной внешности мальчика, так резко выделявшей его среди других детей в Нороэ.— Теперь вы знаете об этой загадочной истории столько же, сколько и я. Мне хочется прежде всего отметить, что уровень развития ребёнка, каким бы он ни был исключительным, имеет второстепенное значение, так как объясняется исключительно влиянием Маляриуса, и этот факт не следует переоценивать. Незаурядные способности мальчика заставили меня обратить на него внимание и заинтересоваться им. Но главное не в его способностях, ибо они не могут помочь в разрешении стоящей передо мной задачи: выяснить, откуда этот ребёнок и где нужно вести розыски, чтобы обнаружить его семью. Мы располагаем сейчас только немногими данными, которыми следует руководствоваться в решении вопроса, а именно:Первое — физические признаки, говорящие о принадлежности ребёнка к определённой расе.Второе — название «Цинтия» на спасательном круге.— По первому пункту, — продолжал доктор, — сомнений быть не может. Ребёнок принадлежит к кельтской расе кельты — группа народов, некогда населявших Западную Европу; впоследствии были вытеснены другими народами или смешались с ними; в более или менее чистом виде кельтские языки, культура и признаки национального типа сохранились у части населения полуострова Бретань — во Франции, в Ирландии и некоторых областях Англии, в частности в шотландском графстве Инвернесс
. Это чувствуется во всем его облике.Перейдём к следующему пункту. «Цинтия» — несомненно, название судна, о чём свидетельствует надпись на спасательном круге. Это название может относиться как к немецкому кораблю, так и к английскому. Но, поскольку буквы не были готическими, мы можем прийти к заключению, что «Цинтия» была английским кораблём, вернее сказать, англо-саксонским то есть английским или американским
.Все подтверждает это предположение, ибо только английское судно, отправляющееся в сторону Инвернесса или Оркнейских островов, могло потерпеть крушение в местах, близких к Нороэ. Учтите также, что этот младенец — жертва кораблекрушения — не мог держаться на воде длительное время, ведь ему и без того пришлось вынести опасности пагубного для него плавания. Итак, мои друзья, каково же будет ваше мнение теперь, когда вам известны все факты?Ни профессор, ни адвокат не знали, что на это ответить.— Значит, вы не в состоянии сделать никакого вывода? — продолжал доктор, в тоне которого чувствовалось скрытое торжество. — Быть может, вы даже усматриваете некоторое противоречие между этими двумя пунктами? Ребёнок — кельтской расы, а судно — англо-саксонского происхождения? Но противоречие окажется мнимым, если вы вспомните о таком важное обстоятельстве, как существование народа кельтского происхождения на соседнем с Великобританией острове — в Ирландии. Я тоже сначала об этом не подумал, и это и помешало мне правильно подойти к вопросу. Вывод мне кажется неопровержимым: этот ребёнок — ирландец. Вы согласны со мной, Гохштедт?Если и существовало что-нибудь на свете, чего больше всего не выносил достойный профессор, так это высказывать определённое суждение по тому или иному вопросу. И надо признаться, что вывод доктора, предложенный на его беспристрастное рассмотрение, был, по меньшей мере, скороспелым. Поэтому, ограничившись ничего не выражающим кивком головы, Гохштедт только ответил:— Несомненно, ирландцы принадлежат к кельтской ветви арийской расы.Такого рода изречения, разумеется, не могут претендовать на особую оригинальность. Но доктору Швариенкрона ничего иного и не требовалось. Он увидел в этих словах полное подтверждение своей теории.— Итак, вы сами с этим согласились! — возбуждённо воскликнул он. — Поскольку ирландцы относятся к кельтскому племени, поскольку ребёнок обладает всеми характерными признаками этого племени, а «Цинтия» была английским судном, мне кажется, что у нас в руках имеются необходимые нити, которые помогут отыскать семью бедного мальчугана. Значит, искать нужно именно в Великобритании. Нескольких объявлений в «Таймсе» будет достаточно, чтобы навести нас на след!Доктор собрался было подробно изложить намеченный им план действий, когда обратил внимание на упорное молчание адвоката и слегка насмешливый вид, с которым тот следил за его заключениями.— Если вы со мной не согласны, Бредежор, так скажите об этом прямо, вы же знаете, что я не боюсь споров, — произнёс он, прервав свои рассуждения.— Я же ничего не сказал, — ответил адвокат. — Гохштедт свидетель, что я ничего не сказал…— Но я прекрасно вижу, что вы не разделяете моего мнения, и мне было бы любопытно узнать, — почему? — спросил доктор, снова впадая в раздражённое состояние, вызванное неудачным вистом. — Ведь «Цинтия» — название английского судна! — добавил он с горячностью. — Будь оно немецким, буквы были бы готическими. Ирландцы принадлежат к кельтскому племени? Бесспорно! Вы только что слышали, как это подтвердил столь знающий человек, как наш уважаемый друг Гохштедт. Ребёнок обладает признаками кельтского происхождения? Конечно. Ведь вам это бросилось в глаза ещё до того, как я заговорил на эту тему. Из всего сказанного я могу заключить, что только явное и нескрываемое недоброжелательство мешает кое-кому присоединиться к моим выводам, подтверждающим, что мальчик — выходец из ирландской семьи.— Недоброжелательство? Не слишком ли сильно сказано? — возразил Бредежор. — Если это относится ко мне, то ведь я ещё не высказал никакого мнения.— Но вы же достаточно ясно показали, что не согласны со мной!— Мне этого никто не может запретить.— В таком случае вам не мешало бы выдвинуть веские аргументы в защиту вашей концепции.— А кто вам сказал, что они у меня есть?— В таком случае это происходит от вашей склонности к оппозиции, от потребности противоречить мне во всем, и не только в висте!— У меня и в мыслях не было ничего подобного, уверяю вас! Ваш вывод мне не кажется неопровержимым. Только и всего.— Но почему же, скажите на милость? Мне было бы небезынтересно узнать.— Это нужно долго объяснять, — уже одиннадцать часов. Я готов биться с вами об заклад: ставлю моего Квинтилиана Квинтилиан и Плиний — древнеримские писатели; речь идёт о старинных первопечатных изданиях итальянских типографов конца XV — начала XVI веков; первопечатные книги уцелели в единичных экземплярах и являются музейной редкостью
в первом венецианском издании против вашего Плиния в издании Альда Мануция, что ваше заключение неправильное и что этот ребёнок не ирландец.— Вы же знаете, что я не люблю пари, — сказал доктор, невольно смягчаясь от такого невозмутимого добродушия. — Но мне будет так приятно вас сконфузить, что я принимаю вызов.— Прекрасно! Так, значит, и решено. Сколько времени вам понадобится на поиски?— Надеюсь, будет достаточно нескольких месяцев, хотя с Герсебомом я условился о двух годах, чтобы быть совершенно уверенным в успехе.— Хорошо, я согласен на два года. Гохштедт будет нашим арбитром арбитр — беспристрастное лицо, решающее правоту одной из спорящих сторон; третейский судья
, но чур не обижаться, — идёт?— Согласен не обижаться, но я вижу, что вашему Квинтилиану грозит опасность присоединиться к моему Плинию, — заметил доктор и, пожав руки обоим друзьям, проводил их до дверей. 5. TRETTEN JULEN DAGE Уже на следующий день новая жизнь Эрика вошла в нормальную колею. Прежде всего доктор Швариенкрона отвёл мальчика к портному, который одел его с ног до головы, как подобает горожанину, а затем представил директору одной из лучших стокгольмских школ. Это была «Hogte Elementar lauroverk», школа, напоминающая французский лицей в странах Западной Европы среднее учебное заведение
. Там проходят древние и новые языки, основы наук — всё, что необходимо при поступлении в университет. Так же как в Германии и Италии, там все ученики — экстерны, то есть живут вне школы. Приезжие останавливаются у преподавателя или опекуна. Плата за обучение более чем скромная, а неимущие и вовсе от неё освобождаются. Каждая школа имеет свой гимнастический зал и таким образом, наряду с общим образованием, осуществляется также и физическое воспитание.Эрик сразу же занял первое место в классе. Он все воспринимал с такой удивительной лёгкостью, что у него оставалось много свободного времени. А потому доктор решил предоставить ему возможность посещать по вечерам «Slojdskolan» (промышленная школа в Стокгольме). Это учебное заведение, специально предназначенное для практического изучения физики, химии, геометрии и черчения — предметов, которые в обыкновенной школе проходят только в теории.Доктор Швариенкрона справедливо считал, что посещение промышленной школы, одной из лучших в столице, будет ещё больше способствовать быстрым успехам Эрика. Но он даже и не подозревал, какую огромную пользу в действительности принесёт его питомцу двойное образование! Легко усваивая школьную программу, Эрик мог приступить теперь к более глубокому изучению основных дисциплин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26