— Жюль с силой потер лоб. — Мишель, мы с тобой достаточно смелы?— Да, Жюль. Сейчас опасный момент.— Твой кинжал при тебе?— Да.— Пойдем на колокольню!— Ну что ж, пойдем.Выйдя из комнаты, Жюль запер дверь на ключ. Они поднялись по скрипучей лестнице. Подошли к входу, ведущему на колокольню, оставалось лишь толкнуть дверь.— Жюль, когда Жозеф уходил отсюда, он всегда тщательно все запирал.— Так он не выходил?Молодые люди карабкались по винтовой лесенке, здесь было светлее, чем в церкви; бойницы в стене находились выше соседних домов, и дневной свет проникал сюда беспрепятственно. Под лучами солнца серебрилась вековая пыль на стенах башни.Жюль, и Мишель поднимались не спеша. Воспаленное воображение, натянутые нервы оживляли все вокруг. Ступени, казалось, сохранили еще следы ног старого звонаря. Друзьям представлялось, что они вдыхают запах смерти. Вот, наконец, и последняя дверь. Ключ в замке. Они открыли дверь, и она заскрежетала, словно могильная плита.Шум вспугнул целую стаю ворон, и, поднявшись в небо, они на минуту затмили солнечный свет.— Жозеф, — крикнул Жюль таким испуганным и в то же время требовательным голосом, который, казалось, не допускал возможного молчания в ответ.И точно. Далекий голос тут же отозвался.— Неужели ответил? — задохнулся Жюль от удивления.— Не знаю, но какой-то ответ явно был. Ветер мешает расслышать.— Значит, он спасся.— Хочется верить.— Пойдем.Что предстоит им увидеть? Для начала огромный колокол возле поврежденной стены. Падая, он раскололся и теперь являл миру свой исполинский темный зев. Стена, державшая балку с колоколом, развалилась, но самое удивительное, чего невозможно было не заметить, — это то, что она будто распалась по кирпичику, как карточный домик. Случайно? Маловероятно.— Да здесь попахивает преступлением, — пробормотал Жюль, поднимая с пола кирпич.— Не трогай ничего, — остановил его друг. — Если начнется следствие, все должно быть на своих местах. Это прямые улики, а их надо беречь.— Верно. — Жюль положил кирпич на прежнее место. — Однако Жозефа здесь нет. Кто же отвечал нам?Голос доносился издалека, и я не расслышал, что именно сказали.— Я умру от нетерпения, Мишель. Жозеф! Жозеф!— Жюль, послушай-ка, да ведь нам отвечают: Жозеф.— Он умер, — вскричал Жюль.И эхо снова повторило за ним: он умер!Как ни готовил себя Жюль к этому известию, как ни переживал, он все же был потрясен до глубины души. Все прошлое, настоящее и будущее вмиг пронеслось перед его мысленным взором.— Пойдем, — Мишель взял друга за руку. — Жозеф должен быть где-то здесь. Он не выходил, дверь была не закрыта.Молодые люди обшарили каждый уголок, спотыкаясь о брусья и трухлявые балки, стараясь не потерять равновесие и не переломать ноги среди этой рухляди. Им пришлось раз двадцать обойти вокруг упавшего колокола, но ровным счетом ничего обнаружить не удалось.— Жюль, взгляни-ка на тот пролом в стене, — воскликнул Мишель.В это мгновение две вороны, потревоженные возней непрошенных гостей, вылетели в пролом, на который указывал молодой человек. Жюль кинулся туда, нагнулся и сразу увидел тело Жозефа.— О! Какой ужас!Падая, колокол проломил несчастному старику голову. Он, должно быть, умер моментально, даже не успев ничего понять.Глядя на уже терзаемый воронами труп своего наставника, Жюль разрыдался: тело его было до такой степени изуродовано стервятниками, что представляло собой невыносимое зрелище. Мишель попытался успокоить друга, но тщетно. Между тем наши друзья, опечаленные увиденным, забыли об осторожности и не заметили, как в проеме стены сверкнул чей-то пытливый взгляд из тех, о которых не зря говорится: глаза никогда не насытятся.Жюль и Мишель перевернули старика спиной. Они не в силах больше были видеть его обезображенное лицо.— Надо перенести труп вниз и самим похоронить. — Жюль поднялся с колен. — Я буду приходить молиться на могилу старого Жозефа. Мне необходимо в минуты отчаяния быть рядом с ним. Помоги мне, Мишель.Мишель был растроган. Он прекрасно понимал, что чувствует Жюль, и помнил свое обещание во всем помогать и поддерживать друга. Но он не мог, не имел права потакать ему. И тогда молодой человек заговорил:— Послушай, Жюль! Если бы он мог слышать тебя, твое искреннее горе тронуло бы несчастного. Я понимаю, горько потерять человека, который был тебе не только наставником, но и другом. И все же выслушай меня хорошенько, Жозеф умер не своей смертью. Здесь не обошлось без злого умысла — преступление очевидно. И если было преступление, значит, есть и преступник. Ты можешь, конечно, искать кровной мести. Но, прошу тебя, обратимся к правосудию. Власти и так уже обеспокоены подложным письмом, а теперь и мы с тобой представим новые доказательства. Думаю, власти установят, что же все-таки произошло в действительности.— Да, Мишель! Но помоги же мне перенести Жозефа.— Но, друг мой, труп надо оставить там, где мы его нашли. Только это может послужить доказательством. Надо предоставить властям все факты, которыми мы располагаем. Поверь мне. Уйдем! Позже его похоронят, и ты сможешь в любое время прийти на могилу старого Жозефа.— Как ужасно! Я не могу этого вынести. Взгляни: кошмарные птицы летают над нашими головами, ждут, не дождутся, пока мы, наконец, уберемся и дадим им возможность поживиться человечиной. Боже! Умоляю, убей их!Жюль все больше впадал в отчаяние. Мишель и не подозревал, насколько впечатлителен его друг. Когда они шли сюда, Жюль, казалось, был абсолютно спокоен и ни секунды не сомневался в смерти Жозефа, даже спорил с Мишелем, высказывавшим надежду на то, что старик спасся. Но, очевидно, в глубине души он таил надежду и молил Бога, чтобы тот сохранил жизнь старому звонарю.Мишель начал уже опасаться за своего друга: поистине привязанность молодого человека к Жозефу удивляла. Натура нежная и преданная, Жюль любил старика и верил, что тот желает ему счастья.— Отомсти за себя! — вскричал Мишель.— Непременно!— Вскрой завещание.В эту секунду раздался, правда, еле слышно, вопль гнева. Если б друзья обернулись к двери, они увидели бы, что два неотступно следящих за ними глаза исчезли.— Пойдем, Мишель. Глава XIV Завещание старого Жозефа. — Двое неизвестных уничтожают улики.
Молодые люди спустились по лестнице, не прикрыв за собой дверь на колокольню.Минуту спустя они были уже внизу и торопились к выходу, но Жюль внезапно остановился.— Погоди, Мишель. Идем со мной! — Жюль направился к осиротевшей каморке старого звонаря, долго что-то там искал и, в конце концов, нашел огниво и зажег его. Потом указал Мишелю на стул: — Садись!Мишель сел, поняв, что Жюль настроен очень серьезно. Бедняга заметно нервничал и старался сделать над собой усилие. Он как бы принял решение, разом покончил с безумием, словно самоубийца, в последнюю секунду отбрасывающий пистолет. Мишель понял, что надо, во что бы то ни стало выслушать Жюля именно сейчас, ибо в другой раз он может не решиться на этот тяжелый для него разговор.— Мишель, Жозеф умер! Умер старик; он мог бы похвастаться: умер под небесами. — Жюль грустно улыбнулся. На него было больно смотреть. — До сих пор я следовал его советам; был прилежным, очень прилежным учеником, даже, может быть, слишком. Но его слова запали мне в душу... Отныне ты единственный мой друг, поклянись, что никогда не покинешь меня! Ты клянешься?Мишель кивнул.— Видишь ли, — продолжал молодой человек, — мне необходим кто-то, кому бы я мог открывать душу, поверять все свои чувства, сердечные тайны и радости, на кого я мог бы положиться в жизни и в смерти. Но речь не об этом... Тебе известны мои мысли, они не изменились. Знаешь, какой случай свел меня со стариком звонарем?— Нет!Жюль, очевидно, собирался сказать что-то очень важное. Он так волновался, что Мишель попытался хотя бы кратким ответом чуть-чуть успокоить друга, иначе Жюль мог бы не выдержать нервного напряжения.— Когда Жозеф вернулся из Бренского прихода, я был уже достаточно меланхолическим молодым человеком, к тому же скептиком. Мое положение в обществе и состояние заставили думать, что ими и исчерпываются жизненные радости. Они столь же обманчивы, как мимолетны, столь же мимолетны, как и губительны. Дурные мысли тогда уже посещали меня. Я подумывал о самоубийстве. Побывав в моем доме всего несколько раз, Жозеф без труда догадался о том, что творится в моей душе. Мне же, праздному и скучающему, он показался странным, чем и привлек к себе. С тех пор жизнь повернулась ко мне иными своими сторонами. Знаешь, Мишель, я привязался к старику!— Жюль, ты очень впечатлителен. Но, честное слово, я ничего не понимаю! Жозеф доверял тебе, ты же, в свою очередь, доверял ему. Что ж тут такого?— Видишь ли, дружище, я скрыл от тебя кое-что... Жозеф видел меня насквозь, он понял, что меня мучает. Женщины! Да, Мишель, женщины! Я дошел до того, что считал их отвратительными созданиями... Рядом с ними я изнемогал от скуки и презрения. Это было сильнее меня. Из-за отвращения к женщинам я не находил уже радости ни в музыке, ни в поэзии, ни в чем...— Я понимаю тебя, — отозвался Мишель.— Понимаешь? Спасибо! Я никогда не любил по-настоящему. Мне нужно было жаркое пламя, но где его отыскать? Жозеф все понял и сумел поддержать в трудную минуту. «Эта женщина существует», — уверял меня старый звонарь. И я верил ему. «Хочешь, чтобы она стала твоей женой?» — «Конечно, но когда же я ее увижу?» — «Еще не время», — сказав это, он передал мне конверт. — «Здесь твое счастье. Через два года или после моей смерти (быть может, я умру раньше), ты откроешь мое завещание...».— И вот он умер, — перебил друга Мишель.— Умер. Его нет рядом, чтобы придать мне смелости и силы. Ему это всегда удавалось.— Итак, ты боишься вскрыть завещание?— Да.— Опасаешься, что предуготованная тебе невеста вовсе не та, что ты рисовал в мечтах?— Нет, нет. Не то.— Пламенное воображение сослужило тебе дурную службу, Жюль. Вернись на землю, и здесь обитают ангелы!— И ты один из них, Мишель. Однако повторяю, дело не в этом.— Так объяснись же, наконец! Ты, право, пугаешь меня.— Слушай же. Я буду краток. Мне предстоит пролить немало слез. Ты уже знаешь, что вчера я спасся не один. У меня на руках была девушка.— Та самая, что кричала?— Я поспешил на крик и увидел героиню моих грез. Теперь ты понимаешь?— Ты спас ее?— Да. И сегодня меня ждут у них в доме: отец девушки просил зайти.— Ты влюбился с первого взгляда...— Отнюдь. Я люблю ее уже два года: она моя мечта. Она ангел красоты, искренности, доброты и невинности. Ах, Мишель! Я сойду сума.— Да ты, по-моему, и так уже сумасшедший.— Именно. Но отныне я потерял надежду. Тебе ли не знать, к чему это может привести!— К непоправимому несчастью.— Где же выход?— Жюль, сожги завещание Жозефа! Оно уже не нужно тебе.— Что ты говоришь?!— Ведь тебе не хочется вскрывать конверт.— Нет, Мишель, я хочу этого.— Достаточно ли ты владеешь собой и своими мыслями? Не отдаешься ли во власть мистики Мистика — вера в сверхъестественное, сверхчувственное.
? Отбрось предубеждения!— Я жених, Мишель!— Помолвка — это еще не свадьба.— Нет, Мишель, нет. Жозеф не обманывал; он хорошо знал и меня и ее, проникся нашими симпатиями, пристрастиями и чувствами. Старик был убежден, что мы гармоничная пара. Нет, Мишель, он не обманывал. Мы вскроем завещание.— Хорошо. Но только выйдем отсюда. Жозеф избрал тебя своим наследником. Хочешь ли ты взять что-нибудь на память о близком друге?— Конечно же. Возьмем его бумаги.Принялись искать.— Бумажник! — вскричал Мишель.— Где?— Да вот здесь, на столе.— Откуда он взялся? Что бы это значило?— Возьмем!— Но его не было на этом месте, когда мы вошли сюда утром!— Возьми, говорю тебе. Мы, должно быть, его не приметили.— Но...— Да возьмешь ли ты его, наконец? — рассердился Мишель. — А не то дай мне!И он с силой вырвал бумажник из рук Жюля.— Что это с тобой?— Ладно, ничего страшного. Отправляйся в гости к своей красавице. Я не хочу вскрывать завещание сегодня.— Но отчего?— Не могу. Уходи.— Нет, Мишель.— Уходи!— Ты собираешься бросить меня? А наша дружба?— Прости, Жюль, я на мгновение потерял контроль над собой. Понимаешь, столько всего произошло, что надо обдумать спокойно. Извини за резкость, но я просто считаю, что лучше вскрыть конверт завтра.— Я подожду. Однако поклянись перед распятием Распятие — здесь: скульптурное изображение Иисуса Христа, распятого на кресте, заменяет католикам иконы.
старого звонаря, что ты не покинешь меня!— Клянусь!У входа в церковь послышался шум и звук шагов, но вскоре он стих.— Пойдем, Жюль. Мы забрали самое ценное.— Куда теперь?— Для начала в полицию, заявим обо всем, что знаем о гибели звонаря. Потребуем правосудия.— Прекрасно.— Так ты идешь в гости?— Иду!— Есть ли в твоем сердце хоть капля надежды?— Нет.— Ты нуждаешься в ней, не отчаивайся. И всмотрись получше в новую знакомую.— Я очень хорошо знаю ее, Мишель.Оба вышли из каморки и секунду спустя были уже на улице. Как только молодые люди покинули церковь, из-под темного свода появился человек и подошел к старинной исповедальне.— Наконец-то! Ты опоздал, — обратился к нему кто-то невидимый.— Все необходимое со мной: два тяжелых молота, колуны, даже пила.— Отлично, пошли на колокольню. И поскорее, времени совсем нет.— Точно! Ведь полиция может нагрянуть в любую минуту. Бежим же скорее!И они поднялись наверх.
Наши друзья торопились, но шли молча, в раздумье. Жюль размышлял над странным поведением Мишеля, над повелительным тоном и резким движением, с каким он выхватил бумажник. Что бы это могло означать? Да и каким образом вообще оказался в комнате Жозефа этот странный предмет? Старик никогда не показывал его. Почему перевернута вся мебель, раскиданы бумаги?Но не таковы были мысли Мишеля Рандо. Ход рассуждений простака Жюля нам доступен, мы можем проследить его шаг за шагом. Но что же беспокоило его товарища? Чего он теперь хотел и чего добивался? Однако не будем торопиться. Всему свое время.Как бы то ни было, а заметим, что Мишель отличался характером спокойным и рассудительным, к тому же обладал завидным хладнокровием. Тем более удивительна такая порывистая нервозность в обычно покладистом молодом человеке. Должно быть, что-то исключительное внезапно поразило его и он опасался промедления. Возможно, ему пришла в голову некая идея, способная дать решение возникшим в их жизни проблемам.Так, думая каждый о своем, молодые люди дошли до комиссариата полиции второго округа. К счастью, комиссар полиции оказался у себя, хоть и ворчал, недовольный несвоевременным визитом. Было одиннадцать утра, а в это время он обычно пребывал не в духе и искал любого случая повздорить с кем угодно. Мишель изложил суть дела и попросил обследовать разрушения, дабы убедиться самому, что кирпичи аккуратно вынуты один за другим.Полицейского заинтересовал рассказ молодых людей. Ему и самому казалось, что во всей этой истории слишком много странного, но обследовать место происшествия, не посоветовавшись с королевским прокурором, он не может. Далее следовали заверения в том, что правосудие во всем разберется и справедливость восторжествует, ведь полиция на то и поставлена, чтобы воздать каждому по заслугам. Теперь же он намеревается выпить чашечку кофе, а затем поедет прямо к прокурору, откуда отправится в церковь Святого Николая.Разговор вселил в Мишеля и Жюля некоторую надежду. Оставалось запастись терпением и ждать, тем более что до часа, назначенного месье Дельтуром, времени было предостаточно. Наскоро перекусив, друзья прибыли к дому королевского прокурора за несколько минут до комиссара, который приехал в большом волнении (куда девалась вся его прежняя важность?), ибо всегда трепетал перед его превосходительством.Господин Онезим де ла Перваншер считал себя важной персоной. Да и не мудрено. Когда являешься ни много, ни мало, как главой целого округа Нанта, когда в твоем подчинении канцелярия суда, многочисленные чиновники, комиссары полиции, а в твоих руках все преступники, не мудрено возомнить о себе Бог знает что.Однако подобная самооценка свойственна была господину Онезиму уже довольно давно, он всегда был о себе высокого мнения и относился к собственной персоне с постоянным глубоким уважением. Распахнутое пальто, руки в карманах, слегка наклоненный корпус, ноги широко расставлены, голова чуть приподнята, губы поджаты, брови нахмурены, глаза смотрят на комиссара свысока. Ни дать ни взять — актер, старательно изображающий презрение.Такого сорта господа всегда смотрят на вас сверху вниз, будто нарочно выказывая глубочайшее пренебрежение. Никто не достоин их благосклонного взгляда. Быть может, лишь звезды. Да, пожалуй, и на звезды постараются они взглянуть сверху вниз. Что им Овидий Овидий (Публий Овидий Назон) (43 до н. э. — ок.18 н. э.) — римский поэт.
, сказавший:«...высокое дал он (Бог) лицо человеку и прямо в небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи» Метаморфозы, I, стих 85—86, перевод С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Молодые люди спустились по лестнице, не прикрыв за собой дверь на колокольню.Минуту спустя они были уже внизу и торопились к выходу, но Жюль внезапно остановился.— Погоди, Мишель. Идем со мной! — Жюль направился к осиротевшей каморке старого звонаря, долго что-то там искал и, в конце концов, нашел огниво и зажег его. Потом указал Мишелю на стул: — Садись!Мишель сел, поняв, что Жюль настроен очень серьезно. Бедняга заметно нервничал и старался сделать над собой усилие. Он как бы принял решение, разом покончил с безумием, словно самоубийца, в последнюю секунду отбрасывающий пистолет. Мишель понял, что надо, во что бы то ни стало выслушать Жюля именно сейчас, ибо в другой раз он может не решиться на этот тяжелый для него разговор.— Мишель, Жозеф умер! Умер старик; он мог бы похвастаться: умер под небесами. — Жюль грустно улыбнулся. На него было больно смотреть. — До сих пор я следовал его советам; был прилежным, очень прилежным учеником, даже, может быть, слишком. Но его слова запали мне в душу... Отныне ты единственный мой друг, поклянись, что никогда не покинешь меня! Ты клянешься?Мишель кивнул.— Видишь ли, — продолжал молодой человек, — мне необходим кто-то, кому бы я мог открывать душу, поверять все свои чувства, сердечные тайны и радости, на кого я мог бы положиться в жизни и в смерти. Но речь не об этом... Тебе известны мои мысли, они не изменились. Знаешь, какой случай свел меня со стариком звонарем?— Нет!Жюль, очевидно, собирался сказать что-то очень важное. Он так волновался, что Мишель попытался хотя бы кратким ответом чуть-чуть успокоить друга, иначе Жюль мог бы не выдержать нервного напряжения.— Когда Жозеф вернулся из Бренского прихода, я был уже достаточно меланхолическим молодым человеком, к тому же скептиком. Мое положение в обществе и состояние заставили думать, что ими и исчерпываются жизненные радости. Они столь же обманчивы, как мимолетны, столь же мимолетны, как и губительны. Дурные мысли тогда уже посещали меня. Я подумывал о самоубийстве. Побывав в моем доме всего несколько раз, Жозеф без труда догадался о том, что творится в моей душе. Мне же, праздному и скучающему, он показался странным, чем и привлек к себе. С тех пор жизнь повернулась ко мне иными своими сторонами. Знаешь, Мишель, я привязался к старику!— Жюль, ты очень впечатлителен. Но, честное слово, я ничего не понимаю! Жозеф доверял тебе, ты же, в свою очередь, доверял ему. Что ж тут такого?— Видишь ли, дружище, я скрыл от тебя кое-что... Жозеф видел меня насквозь, он понял, что меня мучает. Женщины! Да, Мишель, женщины! Я дошел до того, что считал их отвратительными созданиями... Рядом с ними я изнемогал от скуки и презрения. Это было сильнее меня. Из-за отвращения к женщинам я не находил уже радости ни в музыке, ни в поэзии, ни в чем...— Я понимаю тебя, — отозвался Мишель.— Понимаешь? Спасибо! Я никогда не любил по-настоящему. Мне нужно было жаркое пламя, но где его отыскать? Жозеф все понял и сумел поддержать в трудную минуту. «Эта женщина существует», — уверял меня старый звонарь. И я верил ему. «Хочешь, чтобы она стала твоей женой?» — «Конечно, но когда же я ее увижу?» — «Еще не время», — сказав это, он передал мне конверт. — «Здесь твое счастье. Через два года или после моей смерти (быть может, я умру раньше), ты откроешь мое завещание...».— И вот он умер, — перебил друга Мишель.— Умер. Его нет рядом, чтобы придать мне смелости и силы. Ему это всегда удавалось.— Итак, ты боишься вскрыть завещание?— Да.— Опасаешься, что предуготованная тебе невеста вовсе не та, что ты рисовал в мечтах?— Нет, нет. Не то.— Пламенное воображение сослужило тебе дурную службу, Жюль. Вернись на землю, и здесь обитают ангелы!— И ты один из них, Мишель. Однако повторяю, дело не в этом.— Так объяснись же, наконец! Ты, право, пугаешь меня.— Слушай же. Я буду краток. Мне предстоит пролить немало слез. Ты уже знаешь, что вчера я спасся не один. У меня на руках была девушка.— Та самая, что кричала?— Я поспешил на крик и увидел героиню моих грез. Теперь ты понимаешь?— Ты спас ее?— Да. И сегодня меня ждут у них в доме: отец девушки просил зайти.— Ты влюбился с первого взгляда...— Отнюдь. Я люблю ее уже два года: она моя мечта. Она ангел красоты, искренности, доброты и невинности. Ах, Мишель! Я сойду сума.— Да ты, по-моему, и так уже сумасшедший.— Именно. Но отныне я потерял надежду. Тебе ли не знать, к чему это может привести!— К непоправимому несчастью.— Где же выход?— Жюль, сожги завещание Жозефа! Оно уже не нужно тебе.— Что ты говоришь?!— Ведь тебе не хочется вскрывать конверт.— Нет, Мишель, я хочу этого.— Достаточно ли ты владеешь собой и своими мыслями? Не отдаешься ли во власть мистики Мистика — вера в сверхъестественное, сверхчувственное.
? Отбрось предубеждения!— Я жених, Мишель!— Помолвка — это еще не свадьба.— Нет, Мишель, нет. Жозеф не обманывал; он хорошо знал и меня и ее, проникся нашими симпатиями, пристрастиями и чувствами. Старик был убежден, что мы гармоничная пара. Нет, Мишель, он не обманывал. Мы вскроем завещание.— Хорошо. Но только выйдем отсюда. Жозеф избрал тебя своим наследником. Хочешь ли ты взять что-нибудь на память о близком друге?— Конечно же. Возьмем его бумаги.Принялись искать.— Бумажник! — вскричал Мишель.— Где?— Да вот здесь, на столе.— Откуда он взялся? Что бы это значило?— Возьмем!— Но его не было на этом месте, когда мы вошли сюда утром!— Возьми, говорю тебе. Мы, должно быть, его не приметили.— Но...— Да возьмешь ли ты его, наконец? — рассердился Мишель. — А не то дай мне!И он с силой вырвал бумажник из рук Жюля.— Что это с тобой?— Ладно, ничего страшного. Отправляйся в гости к своей красавице. Я не хочу вскрывать завещание сегодня.— Но отчего?— Не могу. Уходи.— Нет, Мишель.— Уходи!— Ты собираешься бросить меня? А наша дружба?— Прости, Жюль, я на мгновение потерял контроль над собой. Понимаешь, столько всего произошло, что надо обдумать спокойно. Извини за резкость, но я просто считаю, что лучше вскрыть конверт завтра.— Я подожду. Однако поклянись перед распятием Распятие — здесь: скульптурное изображение Иисуса Христа, распятого на кресте, заменяет католикам иконы.
старого звонаря, что ты не покинешь меня!— Клянусь!У входа в церковь послышался шум и звук шагов, но вскоре он стих.— Пойдем, Жюль. Мы забрали самое ценное.— Куда теперь?— Для начала в полицию, заявим обо всем, что знаем о гибели звонаря. Потребуем правосудия.— Прекрасно.— Так ты идешь в гости?— Иду!— Есть ли в твоем сердце хоть капля надежды?— Нет.— Ты нуждаешься в ней, не отчаивайся. И всмотрись получше в новую знакомую.— Я очень хорошо знаю ее, Мишель.Оба вышли из каморки и секунду спустя были уже на улице. Как только молодые люди покинули церковь, из-под темного свода появился человек и подошел к старинной исповедальне.— Наконец-то! Ты опоздал, — обратился к нему кто-то невидимый.— Все необходимое со мной: два тяжелых молота, колуны, даже пила.— Отлично, пошли на колокольню. И поскорее, времени совсем нет.— Точно! Ведь полиция может нагрянуть в любую минуту. Бежим же скорее!И они поднялись наверх.
Наши друзья торопились, но шли молча, в раздумье. Жюль размышлял над странным поведением Мишеля, над повелительным тоном и резким движением, с каким он выхватил бумажник. Что бы это могло означать? Да и каким образом вообще оказался в комнате Жозефа этот странный предмет? Старик никогда не показывал его. Почему перевернута вся мебель, раскиданы бумаги?Но не таковы были мысли Мишеля Рандо. Ход рассуждений простака Жюля нам доступен, мы можем проследить его шаг за шагом. Но что же беспокоило его товарища? Чего он теперь хотел и чего добивался? Однако не будем торопиться. Всему свое время.Как бы то ни было, а заметим, что Мишель отличался характером спокойным и рассудительным, к тому же обладал завидным хладнокровием. Тем более удивительна такая порывистая нервозность в обычно покладистом молодом человеке. Должно быть, что-то исключительное внезапно поразило его и он опасался промедления. Возможно, ему пришла в голову некая идея, способная дать решение возникшим в их жизни проблемам.Так, думая каждый о своем, молодые люди дошли до комиссариата полиции второго округа. К счастью, комиссар полиции оказался у себя, хоть и ворчал, недовольный несвоевременным визитом. Было одиннадцать утра, а в это время он обычно пребывал не в духе и искал любого случая повздорить с кем угодно. Мишель изложил суть дела и попросил обследовать разрушения, дабы убедиться самому, что кирпичи аккуратно вынуты один за другим.Полицейского заинтересовал рассказ молодых людей. Ему и самому казалось, что во всей этой истории слишком много странного, но обследовать место происшествия, не посоветовавшись с королевским прокурором, он не может. Далее следовали заверения в том, что правосудие во всем разберется и справедливость восторжествует, ведь полиция на то и поставлена, чтобы воздать каждому по заслугам. Теперь же он намеревается выпить чашечку кофе, а затем поедет прямо к прокурору, откуда отправится в церковь Святого Николая.Разговор вселил в Мишеля и Жюля некоторую надежду. Оставалось запастись терпением и ждать, тем более что до часа, назначенного месье Дельтуром, времени было предостаточно. Наскоро перекусив, друзья прибыли к дому королевского прокурора за несколько минут до комиссара, который приехал в большом волнении (куда девалась вся его прежняя важность?), ибо всегда трепетал перед его превосходительством.Господин Онезим де ла Перваншер считал себя важной персоной. Да и не мудрено. Когда являешься ни много, ни мало, как главой целого округа Нанта, когда в твоем подчинении канцелярия суда, многочисленные чиновники, комиссары полиции, а в твоих руках все преступники, не мудрено возомнить о себе Бог знает что.Однако подобная самооценка свойственна была господину Онезиму уже довольно давно, он всегда был о себе высокого мнения и относился к собственной персоне с постоянным глубоким уважением. Распахнутое пальто, руки в карманах, слегка наклоненный корпус, ноги широко расставлены, голова чуть приподнята, губы поджаты, брови нахмурены, глаза смотрят на комиссара свысока. Ни дать ни взять — актер, старательно изображающий презрение.Такого сорта господа всегда смотрят на вас сверху вниз, будто нарочно выказывая глубочайшее пренебрежение. Никто не достоин их благосклонного взгляда. Быть может, лишь звезды. Да, пожалуй, и на звезды постараются они взглянуть сверху вниз. Что им Овидий Овидий (Публий Овидий Назон) (43 до н. э. — ок.18 н. э.) — римский поэт.
, сказавший:«...высокое дал он (Бог) лицо человеку и прямо в небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи» Метаморфозы, I, стих 85—86, перевод С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15