ЛУННЫЙ МОТЫЛЕК


Ковчег был безупречен. Даже по самым строгим сиренийским стандартам
он казался совершенным произведением искусства. Обшивка мягкого черного
дерева скрывала швы, платиновые заклепки были утоплены внутрь и плоско
отшлифованы. Массивный, широкий, устойчивый, как сам берег, ковчег,
однако, не обнаруживал ни тяжеловесности, ни небрежности линий. Нос
выпячивался, словно лебединая грудь, высоко поднятый форштевень, изгибаясь
вперед, поддерживал железный фонарь. Двери были вырезаны из пестрых
пластинок черно-зеленого дерева, многочисленные окошки застеклены
квадратиками слюды - розовыми, голубыми, бледно-зелеными, лиловыми. Нос
служил для подсобных помещений и комнат рабов, а в средней части ковчега
размещались две спальни, столовая и гостиная, выходящая на наблюдательный
мостик на корме.
Таков был Дом; однако владение им не вызвало в Эдвере Тисселе
приятной гордости собственника. Ковчег обветшал. Ворс на коврах поистерся,
резные перегородки покрылись узором из трещин, железный фонарь проржавел и
обвис. Семь десятков лет назад первый хозяин ковчега воспел славу его
строителю, да и сам удостоился не меньших почестей; передача Дома во
владение - а она означала несравненно больше, нежели обычная сделка -
повышала престиж обоих. Те времена давно миновали. Теперь при взгляде на
ковчег не возникало и мысли о престиже. Эдвер Тиссель прекрасно понимал
это, но ничего не мог поделать - этот ковчег был лучшим из того, на что он
был вправе рассчитывать. Он жил на Сирене всего три месяца.
Тиссель сидел на задней палубе и упражнялся в игре на ганге -
небольшом, с ладонь, инструменте, похожем на цитру. В ста ярдах от него,
омываемая прибоем, белела полоса пляжа; за ней стеной поднимались джунгли,
и надо всем этим, на фоне безоблачного, как всегда, неба - черные силуэты
скал. Мирэль мерцала над головой, подернутая белой дымкой - казалось, лучи
пробиваются сквозь невидимую паутину; поверхность океана светилась ровным
перламутровым сиянием. Этот пейзаж стал для Тисселя таким же привычным -
правда, не таким утомительным - как ганга, над которой он корпел уже два
часа, разучивая новые аккорды, чередуя гармонические последовательности...
Отложив гангу, он принялся за зачинко - маленькую шкатулку, усеянную
клавишами, на которой играли правой рукой. При нажатии клавиш воздух
прорывался сквозь клапаны, расположенные внутри, и инструмент звучал,
подобно гармонике-концертино. Тиссель бегло и почти без ошибок проиграл
десяток гамм. Из шести инструментов, которые он упорно осваивал, зачинко
был самым послушным (не считая, конечно, химеркина - шумной, лязгающей
трещотки из дерева и камня, предназначенной исключительно с рабами).
Тиссель поупражнялся еще минут десять, отложил зачинко, размял
затекшие пальцы. Здесь, на Сирене, все его свободное время поглощали
инструменты: химеркин, ганга, зачинко, кив, страпан, гомопард. Он
разучивал гаммы в девятнадцати тональностях и четырех ладах, бесчисленные
аккорды, интервалы, о каких и слыхом не слыхали на Внутренних Планетах.
Все эти трели, арпеджио, легато; вибрато и назализации; пощелкивания и
присвистывания; приглушение и удлинение обертонов... Тиссель занимался
этим с мрачным упорством обреченного. Он давно уже забыл, что когда-то
видел в музыке источник наслаждения... Глядя на инструменты, Тиссель с
трудом подавил внезапное желание - швырнуть все шесть в безмятежные воды
Титаника...
Он встал и, пройдя гостиную и столовую, вдоль коридора, минуя камбуз,
вышел на переднюю палубу. Склонясь над поручнем, он глядел на подводный
загон, где Тоби и Рекс, рабы запрягали гужевую рыбу для обычной - раз в
неделю - поездки в Фан, на восемь миль к северу. Младшая рыба, игривая и
капризная, то и дело ускользала, ныряя. Ее блестящая черная морда
мелькнула над водой, и Тиссель внезапно ощутил приступ тошноты: рыба была
без маски!
Тиссель нервно рассмеялся, ощупывая свою собственную маску - Лунного
Мотылька. Что уж говорить - на Сирене он акклиматизировался, раз
обнаженная рыбья морда привела его в ужас!
Наконец рыбу запрягли. Тоби и Рекс вскарабкались на борт. Красные
тела их блестели; черные полотняные маски прилипли к лицам. Не обращая
внимания на Тисселя, они подняли якорь. Рыба взвилась на дыбы, упряжь туго
натянулась, и ковчег двинулся на север.
Вернувшись на корму, Тиссель принялся за страпан. То была круглая
коробка восьми дюймов в диаметре. От центра расходились сорок шесть струн,
на периферии они крепились к колокольчикам или звякающим перегородкам. При
пощипывании струн, колокольчики и перегородки звенели; при переборе
инструмент издавал переливчатые трели. Под умелой рукой острый, пряный
диссонанс приятно щекотал слух; новичок же мог извлечь из страпана лишь
невнятный сумбур. С этим инструментом у Тисселя были самые сложные
отношения, и всю дорогу он прилежно упражнялся.
Наконец ковчег достиг берегов плавучего берега Фана. Рыбу распрягли,
ковчег пришвартовали. Зеваки сгрудились на пристани, громогласно, по
сиренийскому обычаю, обсуждая Дом, его хозяина и рабов. Тиссель, до сих
пор не привыкший к столь пристальному вниманию, почувствовал себя неуютно.
Особенно смущали его маски, их каменная непроницаемость. Неловко поправляя
своего Лунного Мотылька, Тиссель выбрался выбрался на пристань.
Какой-то раб приподнялся с корточек и, притронувшись костяшками
пальцев к черной ткани на лбу, запел вопросительно, в три четверти тона:
- Уж не скрывает ли сей Лунный Мотылек, что предо мною, Сээра Эдвеля
Тисселя лик?
Тиссель ударил по химеркину, что висел у него на поясе и пропел:
- Я - Сээр Эдвель Тиссель.
- Обременен почетным порученьем, - затянул раб, - я ждал три дня, с
заката до рассвета, шагам Ночных внимая в страхе, но - свершилось! Сээр
Тиссель предо мною.
Тиссель извлек из химеркина нетерпеливый щелчок:
- Что за порученье, и какова его природа?
- Несу посланье я. Оно для вас.
Тиссель протянул левую руку, правой играя на химеркине:
- Дай мне письмо!
- Сей же момент, о Сээр Тиссель.
На пакете выделялась суровая надпись:
СРОЧНО! ВРУЧИТЬ БЕЗ ПРОМЕДЛЕНИЯ!
Тиссель вскрыл конверт. Письмо было подписано Кастелем Кромартином,
Председателем совета Межпланетной Политики. Текст, после формального
приветствия, гласил:
ЧРЕЗВЫЧАЙНО СРОЧНО ВЫПОЛНИТЬ НИЖЕСЛЕДУЮЩИЕ ПРЕДПИСАНИЯ! НА БОРТУ
"КАРИНЫ КРУЗЕЙРО" НАХОДИТСЯ ИЗВЕСТНЫЙ ПРЕСТУПНИК ХАКСО ЭНГМАРК. ПОРТ
НАЗНАЧЕНИЯ - ФАН. ДАТА ПРИБЫТИЯ - 10 ЯНВАРЯ У.В. НЕОБХОДИМО, ИСПОЛЬЗУЯ
СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ПОЛНОМОЧИЯ, ВСТРЕТИТЬ КОРАБЛЬ, ОСУЩЕСТВИТЬ ЗАДЕРЖАНИЕ И
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПОД СТРАЖУ. ВЫШЕУКАЗАННЫЕ ИНСТРУКЦИИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ УСПЕШНО
ПРИВЕДЕНЫ В ИСПОЛНЕНИЕ. ПРОВАЛ КАТЕГОРИЧЕСКИ НЕДОПУСТИМ. ВНИМАНИЕ! ХАКСО
ЭНГМАРК ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСЕН! В СЛУЧАЕ МАЛЕЙШЕЙ ПОПЫТКИ СОПРОТИВЛЕНИЯ -
УНИЧТОЖИТЬ БЕЗ КОЛЕБАНИЙ!
Тиссель в смятении вглядывался в строки. Вступая в должность
Представителя Консульства в Фане, он не предполагал ничего подобного. Он
не чувствовал ни малейшего желания - не говоря уже о способностях -
общаться с опасными преступниками. Ситуация небезнадежна: Эстебан Ролвер,
директор космопорта, без сомнения поможет ему. Возможно, даже снарядит
отряд рабов.
Тиссель снова, уже спокойнее, пробежал глазами письмо. 10 января, по
Универсальному Времени... Он сверился с календарем соотношений. Сегодня...
четвертый день Сезона Горького Нектара... Палец его, скользящий по колонке
цифр заме. Десятое января. СЕГОДНЯ.
Слух его привлек отдаленный гул. Во мгле вырисовывались туманные
контуры - лихтер возвращался от "Карины Крузейро".
Тиссель еще раз перечитал послание и поднял голову, провожая взглядом
лихтер. Там, на борту - Хаксо Энгмарк. Через пять минут он ступит на землю
Сирены. Таможенные формальности задержат его еще минут на двадцать.
Космодром лежал в полутора милях от Фена и соединялся с ним запутанной
холмистой тропой.
Тиссель обернулся к рабу:
- Когда пришло письмо?
Раб непонимающе вытянул голову. Тиссель повторил вопрос, подпевая
клацанью химеркина:
- Послание сие: его вручить ты удостоен чести был когда?
- О, много дней провел я у причала, - снова завел раб, - и вот за
бденье я вознагражден: узрел я Сээра Тисселя...
Тиссель круто развернулся и в ярости зашагал вверх по пристани.
Бестолковые, безмозглые сиренийцы! Почему было не доставить письмо к нему
на ковчег? Осталось двадцать пять минут - теперь уже двадцать две...
На эспланаде Тиссель остановился и огляделся по сторонам в надежде не
чудо. Вдруг какой-нибудь аэротранспорт перебросит его в космопорт, где они
с Ролвером успеют задержать Хаксо Энгмарка. Или... или, еще лучше, вдруг
придет другое послание, отменяющее первое! Хоть что-нибудь, что угодно...
Но чуда не случилось. Никаких посланий и никаких аэромобилей - их
никогда и не бывало на Сирене...
Поперек эспланады возвышался уродливый ряд сооружений из железа и
камня - защита от Ночных. В одном из этих зданий была конюшня. Неподалеку
Тиссель увидел человека в ослепительной жемчужно-серебрянной маске верхом
на ящероподобной сиренийской кляче.
Тиссель ринулся к конюшне. Еще не все потеряно; если повезет, можно
перехватить Хаксо Энгмарка!
Перед входом конюх озабоченно исследовал свой табун, отгонял
насекомых, наводил лоск на запылившиеся чешуйки. Все пять животных были в
превосходной форме, ростом по плечо среднему человеку. Массивные ноги,
крупные туловища, тяжелые клинообразные головы. С клыков, по обычаю
специально удлиненных и загнутых вверх, свисали золотые кольца. Чешуя была
украшена ромбовидным узором, у всех разным: багряный с зеленью,
оранжево-черный, красно-голубой, розовый с коричневым, серебристо-желтый.
Добежав до конюха, Тиссель остановился, перевел дух и потянулся к
киву [кив - пять рядов эластичных металлических полос, по четырнадцать в
каждом ряду; звук извлекается путем прикосновения к полосам, перебирания
или скручивания их] - но заколебался. Можно ли считать эту встречу
случайной? Тогда зачинко? Но как изложить его просьбу сухим, казенным
тоном? Лучше уж кив. Он взял первый аккорд - и обнаружил, что по ошибке
заиграл на ганге.
Тиссель виновато - под маской - улыбнулся: да уж, близкими друзьями
их с конюхом никак не назовешь. Ладно! Некогда перебирать инструменты.
Будем надеяться, что этот конюх флегматик.
Тиссель взял второй аккорд и, играя настолько убедительно, насколько
позволяли ему волнение, одышка и неискусность, пропел:
- Сээр Конюх, я безмерно нуждаюсь в резвом скакуне. Позвольте его из
вашего стада избрать.
На конюхе была непонятная Тисселю маска: сложное сооружение из
блестящей коричневой ткани с серыми кожаными складками; высоко на лбу
располагались два больших ало-зеленых шара. Конюх долго, не отрывая
взгляда смотрел на Тисселя. Затем он медленно, явно подчеркивая свой
выбор, прикоснулся к стимику [стимик - три трубки, похожие на флейту и
снабженные клапанами; большой и указательный палец сжимают мешочек,
проталкивая воздух сквозь мундштук; остальные пальцы движутся по регистру;
инструмент хорошо приспособлен для выражения прохладной отстраненности и
даже неодобрения], умело извлек из него ряд великолепных трелей (Тиссель
не сумел уловить их смысл) и пропел:
- Сээр Лунный Мотылек, боюсь, мои лошадки не подойдут такой персоне
знатной!
Тиссель, по-прежнему играя не ганге, с горячностью возразил:
- Они как раз подходят; я спешу и с благодарностью приму любую.
Играя все быстрее и громче, конюх запел:
- Сээр Лунный Мотылек! Грязны и тощи кони. Мне лестно, что до них вы
снизошли. Я недостоин столь высокой чести. И к тому же, - тут раздался
ледяной звон кродача [кродач - небольшой квадратный резонатор со струнами
из просмоленных кишок животных; играющий дергает струны ногтями или
ударяет по ни подушечками пальцев, извлекая спокойные, холодные звуки;
используется также как инструмент оскорбления], - никак я не припомню: что
за приятель и соратник старый бренчит на ганге столь бесцеремонно?
Намек ясен - животное он не получит. Тиссель развернулся и со всех
ног бросился к космопорту. За спиной слышалось клацанье химеркина. Звал ли
конюх своих рабов или потешался над Тисселем - выяснять было недосуг.
Прежний Представитель Консульства Внутренних Планет на Сирене был
убит в Зундаре. В маске Молодца из Таверны он осмелился приставать к
девице, украшенной лентами Экваториальных Отношений. Этот промах стоил ему
головы, которую отрубили Красный Демиург, Солнечный дух и Волшебный
Шершень. Эдвера Тисселя, недавно окончившего Институт, назначили его
преемником и дали три дня на подготовку. По натуре рассудительный и
осторожный, Тиссель воспринял новое назначение как вызов. С помощью
гипноза он выучил сиренийский язык и нашел его довольно легким. Затем он
принялся за Журнал Всеобщей Антропологии, где прочел следующее:
Население прибрежных районов Титаника отличается крайним
индивидуализмом - возможно, потому, что, из-за весьма благоприятных
условий жизни коллективная деятельность не приносит никакой выгоды. В
языке тех мест, соответственно, отражено настроение индивидуума, его
эмоциональное отношение к ситуации. Фактическая информация воспринимается
как нечто вторичное. Более того, на этом языке не говорят, а поют, причем
под аккомпанемент маленьких инструментов. В результате бывает очень сложно
выяснить что-либо у жителя Фана или закрытого города Зундара. Вместо
фактов вас начнут потчевать изысканными ариями и поразительно виртуозной
игрой на том или ином из музыкальных инструментов. Таким образом,
приезжий, дабы избежать всеобщего и полного презрения, должен научиться
выражать свои мысли на местный манер.
Тиссель сделал пометку в записной книжке: "Раздобыть маленький
музыкальный инструмент и инструкцию к нему" - и продолжал читать:
Климат на Сирене мягкий, и пищи повсюду и в любое время вдоволь, даже
с избытком. Поэтому всю нерастраченную национальную энергию и массу
свободного времени, население посвящает усложнению. Все здесь усложнено
самым причудливым образом: Сложное искусство местных мастеров (пример тому
- изысканные резные панели, какими украшены плавучие дома-ковчеги);
сложная символика, выражаемая в масках, которые носят все жители; сложный
полумузыкальный язык, восхитительно передающий тончайшие оттенки чувств и
настроений; и, наконец, надо всем этим - фантастическая сложность
межличностных отношений. "Престиж", "лицо", "мана", "репутация", "слава" -
на сиренийском языке эти понятия объединены словом "хорра". У каждого -
своя лишь ему присущая хорра. Если, к примеру, человеку необходимо жилище,
то лишь хоррой определяется, станет ли он хозяином роскошного плавучего
дворца, изукрашенного драгоценными камнями, алебастровыми фонарями,
переливчатым фаянсом и резным деревом, либо ему снисходительно укажут на
жалкую заброшенную лачугу на плоту. На Сирене нет никаких средств расчета;
единственная твердая валюта тех мест - хорра.
Тиссель потер подбородок и принялся читать дальше:
Маски носятся всегда и везде, в соответствии с философией, гласящей,
что человек не должен быть принуждаем иметь наружность, навязанную ему
внешними факторами против его воли; сто он свободен в выборе внешности,
наиболее созвучной его собственной хорре. В цивилизованных районах Сирены
- а точнее, на побережье Титаника - человек в буквальном смысле слова
никогда не открывает лица; оно - его главная тайна. Сиренийцы не знают
азартных игр; с их чувством собственного достоинства было бы катастрофой
получить какие-либо выгоды с помощью средств иных, чем хорра. Слово
"удача" не переводится на сиренийский язык.
Тиссель снова сделал пометку: "Достать маску. Музей? Театр?" Он
дочитать статью, поспешно закончил сборы и на следующий же день на борту
"Роберта Астрогарда" отбыл на Сирену.
Сиренийский космопорт ровным топазовым диском выделялся на фоне гор -
черных, пурпурных, зеленых. Лихтер опустился, и Эдвер Тиссель впервые
вступил на землю Сирены. Встречавший его Эстебан Ролвер, местный агент
Космических Путей, всплеснул руками и отскочил назад.
1 2 3 4 5