Надо же, восемнадцать градусов в ноябре!
Бычков стянул с себя свитер, бросил его на спинку моей коляски и пробежал вперед по шуршащим листьям несколько шагов.
– Тепло! Хорошо!
Я тоже стянул с себя куртку, закатал рукава рубашки и подставил руки под слабые солнечные лучи.
Так мы, очарованные осенью, молча двигались по парку, прислушиваясь ко всякому чириканью воробьев и далеким голосам таких же, как мы, гуляющих. Мы не особенно разговаривали – нам, старым товарищам, было хорошо и так, молча, рядом друг с другом, соответствуя настроениями.
Уже перед самым выходом из парка, когда наша прогулка подошла к концу, когда слегка похолодало, Бычков спросил меня:
– Зачем тебе все-таки чернильный прибор?
– Чтобы он воодушевлял меня к литературному творчеству.
– Ага!.. Все же я был прав! – обрадовался Бычков. – Ты пишешь книгу!
– Нет, я пишу письма.
– Письма? – удивился он.
И тогда я рассказал Бычкову про вас. Я сказал, что мы с вами познакомились во время пересменки в санатории и прообщались всего два дня. Моя путевка заканчивалась, а ваша только начиналась. Еще я посмешил его рассказом о толстой Асе.
– Надо ехать! – со смехом сказал Бычков и поглядел на небо, по которому, стремясь нагнать друг друга, спешили к дождю тучи.
– Ой! – вскрикнул я, почувствовав, что какая-то дрянь укусила меня в левую руку.
– Что случилось? – спросил Бычков, заталкивая в автобус коляску вместе со мной.
– Какой-то слепень укусил меня! – сообщил я, почесывая укушенное место.
– Слепней в это время года не бывает.
– Тогда кто же это?
– Показалось.
Ну показалось и показалось, решил я, хотя рука неприятно зудела. Мы доехали до моего дома, Бычков выгрузил меня и доставил в квартиру. У него были какие-то неотложные дела, и он, даже не согревшись чаем, отбыл, оставив меня наедине с телевизором.
В тот вечер во всех двадцати восьми программах я не нашел ровным счетом ничего интересного, а потому в который раз посмотрел шпионский фильм с Акиканавой в главной роли. Да и то потому, что показывали все три серии разом. Насладившись в конце сериала торжеством героя, я съел мятную булочку, запив ее кефиром, вспомнил санаторий и его такие же вкусные полдники, затем почистил зубы и лег в постель. Я сразу же заснул, утомленный поездкой в Коломенское, и снилась мне почему-то коллекция бабочек…
Проснулся я посредине ночи оттого, что отчаянно чесалась рука. Я включил свет и осмотрел ее. От самого локтя и на пять сантиметров кверху она разлилась бордовым цветом, а посреди красноты крохотным гвоздиком чернела точка укуса.
Все же это был слепень, подумал я, перебрался с постели на коляску и покатился в ванную, где у меня находилась аптечка. Обильно смочив вату йодом, густо помазал место укуса и вокруг, помахал рукой, чтобы йод высох, и вновь отправился в кровать. Больше рука не чесалась.
На следующее утро я попросил соседского мальчишку, спешащего в школу, купить мне питу, уселся со своим завтраком возле окна и стал рассматривать наступающий день… Запивая лепешку черным кофе и вглядываясь в лица прохожих, я старался отгадать, чем этот день их одарит. Безусловно, гадай не гадай, а ответа я не получу. Может быть, сумею догадаться о радостях и невзгодах людей, работающих тут же, на Арбате. Они в одно и то же время расходятся по рабочим местам, а вечерами так же пунктуально отправляются по домам. Без трех минут девять под моими окнами прошел аптекарь с такими вызывающе загнутыми усами, какие я бы не решился носить никогда. Он дошагал до своей аптеки и, тщательно отерев ноги, вошел в дверь, коротко перед этим обернувшись и поклонившись молодой девушке, работающей в галантерейном магазине напротив. Эту девушку еще недавно встречал в конце рабочего дня молодой мужчина, но в последнее время я его перестал видеть и по бледности лица девушки догадался, что между ними произошел разрыв. Теперь же аптекарь кланяется продавщице, демонстрируя свои безумные усы, и, может, между ними что-нибудь настроится со временем.
Прямо посреди улицы, удерживая в одной руке стремящийся в небо красный воздушный шарик, с ноги на ногу перескакивал по булыжной мостовой мальчишка-сорванец с физиономией счастливой и безмятежной. Он пережевывал огромную жвачку, вероятно составленную из нескольких, и не было в его мозгу ровным счетом никакой мысли, лишь какая-то праздничная считалочка или припевочка, в ритме которой он и припрыгивал. Лицо мальчишки показалось мне знакомым, но вспомнить окончательно, где его видел, я так и не смог.
Неожиданно из переулка, в котором находится «Комитет по абстрактным категориям», на улицу вылетела пролетка, запряженная парой лошадей, которой управлял здоровенный детина, стоящий во весь рост и горланящий:
– А ну, посторонись!
Детина был одет в зеленый камзол, в левом ухе болталась огромная серебряная серьга, а из-под кучерявого чуба сверкал черный глаз.
Не прошло и секунды, как пролетка поравнялась с моим мальчишкой, он не успел посторониться, лошади дернули в сторону, и голова подростка каким-то образом попала между одной из оглобель и хомутом правой кобылы. Что-то хрустнуло на всю улицу, и взлетел к небу красный воздушный шар. Пролетку занесло, она некоторое время балансировала на двух правых колесах, словно раздумывала, падать ей или устоять, затем будто решилась и мягко легла правым боком на мостовую.
От неожиданности я оторопел и безмолвно смотрел на катастрофу, происшедшую под моими окнами.
На мостовой, скривив руки и ноги, сплюснутой головой в луже крови лежал мой мальчишка. Рядом ходил возница и, простирая руки к собравшейся толпе, умоляюще говорил:
– Не виноват я! Не нарочно я! Ну верите мне, люди?!
Сквозь толпу зевак к убитому мальчишке протиснулась какая-то баба и, поставив к его ногам сумки с покупками, наклонилась к голове несчастного.
– Мой, – как-то буднично произнесла она и, разведя руками, сказала всем:
– Вот как бывает.
– Не виноват я! – канючил детина. – Он сам, под колеса!..
В ужасе я отпрянул от окна, включив заднюю скорость. Колеса коляски во что-то уперлись, и она чуть не опрокинулась вместе со мной. Затем я несколько минут просидел в ванной, подставив щеки под струю холодной воды, как бы смывая чудовищную картинку, и пытался прийти в себя.
Когда же я вернулся к окну и выглянул из него, то новому моему изумлению не было предела. На улице ровным счетом ничего не было. Может быть, я неудачно выразился, я имею в виду, что следов катастрофы не было. Их не существовало даже намеком! Не лежал на мостовой мой мальчишка с раздавленной головой, не нудил детина и не убивалась осиротевшая мать… Все-таки у мальчишки было очень знакомое лицо!.. В остальном на Арбате все было по-прежнему. Я увидел спешащего в свою аптеку аптекаря с лихо закрученными усами и заметил, как он кивнул девушке из галантерейного магазина. Вероятно, в ближайшем будущем между ними случатся отношения.
И тут я поймал себя на мысли, что аптекарь зашел в свою аптеку еще до случившейся катастрофы, что я уже видел его сегодня входящим! И продавщицу из галантерейного магазина с бледным от любовных горестей лицом тоже уже видел!
Милая Анна! Никак не могу прийти в себя от увиденного, а самое главное, не в силах осознать, что же все-таки случилось! Может быть, вам придет в голову какое-нибудь простенькое объяснение! Жду вашей версии!
Что меня еще очень волнует, так это что мой товарищ Бычков пропал. Вот уже трое суток, как от него ни слуху ни духу! Вы можете, конечно, возразить мне, что три дня отсутствия – это вовсе не срок для взрослого мужчины. Ну мало ли какие могут существовать у него дела, тем более что он намекал на возможность возникновения неких личных отношений!.. Но не тот человек Бычков, чтобы исчезнуть на семьдесят два часа и не предупредить меня об этом. Такого никогда не случалось за все шестнадцать лет нашего товарищества. Даже когда Бычков был на войне, он звонил мне по космической линии каждые два дня, справляясь, все ли у меня в порядке и не нужно ли мне чего. Так что я очень волнуюсь по поводу Бычкова! Не случилось ли с ним чего-нибудь опасного!..
Название конструкции моей коляски – «Тояма». Разработана она была в Японии, там же и произведена под руководством конструктора Ситосиши. Преимущество этой коляски заключается в том, что ею можно управлять, будучи парализованным почти на сто процентов. Самое главное, чтобы частично шея двигалась или на худой конец язык. Под двигающийся орган закрепляется чрезвычайно чувствительный тумблер, который реагирует на каждое к нему прикосновение. Если хочешь ехать налево – тронь тумблер влево, хочешь направо – толкни языком вправо, и так далее.
Безусловно, мне такое приспособление не нужно, так как, слава Богу, работают руки. Но есть и другое преимущество у моей коляски, если вы успели заметить. Ее внешний вид внушает уважение каждому встречному, потому что произведена она из титанового сплава, колеса на толстой рифленой резине, а из аккумулятора торчит похожая на военную антенна, способная принимать сигналы от дистанционного управления на тот случай, если человек парализован абсолютно. Прохожий уверен, что в коляске находится важная персона. Либо титулованный спортсмен, либо ученый…
К сожалению, я не принадлежу к категории спортсменов или ученых, а коляска досталась мне чудом. Наше районное отделение по нарушениям в опорно-двигательной системе посетил конструктор Ситосиши. Он читал нам лекцию по ухаживанию за своим телом в условиях частичного или полного паралича.
Мы много слышали всяких разных лекций от всевозможных светил науки и медицины, но в глазах конструктора Ситосиши имелась какая-то особая сердобольность, отличающая его от других лекторов, какие-то очень душевные взгляды бросал он на присутствующих. Не страдает ли у него какой-нибудь родственник схожей с нашей бедой! – подумал я. – Не случалось ли с самим конструктором такое же несчастье, родившее в нем столь теплый отзвук, который даже в голосе переводчика был различим?
И конечно же, я оказался прав. Уже после лекции я осмелился подъехать к конструктору и полюбопытствовал о его житье-бытье. И что вы думаете?! Когда я задал ему свой сакраментальный вопрос, глаза Ситосиши увлажнились и он сообщил мне, что двенадцать лет назад его любимая бабушка Киоке, которая заменила конструктору мать, погибшую на войне, попала под машину. Травма была настолько серьезна, что бабушка осталась парализованной на девяносто восемь процентов. Для нее-то и сконструировал любящий внук столь чудесную коляску, и по сегодняшний день перевозящую девяностовосьмилетнюю Киоке по ее надобностям.
– Ах, насколько вы проницательны! – удивился конструктор Ситосиши. – Вероятно, ваш недуг развил в вас способность делать умозаключения в тех ситуациях, мимо которых обычный человек пройдет равнодушным.
Он похлопал меня по плечу и растроганно сказал:
– Я привез в Россию два образца моих изобретений и один из них хочу преподнести вам!
Он взмахнул рукой, и в комнату внесли большую коробку, в которой и оказалась моя коляска.
– Она называется – «Тояма». Ездите на ней и вспоминайте мою дорогую бабушку Киоке. Это она вам дарит коляску!
Таким удивительным образом и появилось у меня это чудо конструкторской мысли, которое, как я узнал позже, должно было принадлежать летчику-испытателю, счастливо успевшему катапультироваться на салоне в Ле Бурже.
После месячного турне по России конструктор Ситосиши успел вернуться в Токио, чтобы похоронить бабушку Киоке, скончавшуюся в одночасье.
Нашей милой коровушке Асе непременно нужно выйти замуж, так как процессы, происходящие в организмах женщин этого возраста, должны находиться под контролем мужей, способных успокоить и удовлетворить их эмоциональные всплески. Конечно же, шахтеры для этого особенно подходят!..
Непременно советую вам приобрести телевизор, так как, анализируя чужие мыслительные процессы, вы можете набрести на мысль оригинальную, никому до этого не знакомую! Фантазируя же вне информационного поля, вы рискуете прийти к выводам, которые уже давно сделаны, и очень расстроиться от бесцельно потраченного времени.
Испытываю особенную благодарность к вам за то, что вы заставили меня обратиться к эпистолярному жанру. Постепенно начинаю испытывать некое подобие литературного вдохновения, особенно в процессе непосредственного изложения. Честно говоря, чернильным прибором более не пользуюсь, так как шариковые ручки все же удобнее, да и чернила скорее переводятся, нежели паста в стержнях, а часто выходить на улицу хлопотно для меня.
Опять пренеприятно чешется рука!..
Все же мне очень интересно ваше мнение по поводу происшедшей под моими окнами катастрофы.
С этим прощаюсь с вами.
P.S. Высылаю свою фотографию. На качестве не взыщите, какая уж есть. В свою очередь ожидаю вашего портрета!
С огромным уважением
Ваш Евгений Молокан
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Отправлено 19-го ноября
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Ах, не могу понять, как ни стараюсь! Уж не мистифицируете ли вы меня своими рассказами? Уж не хотите ли взволновать бедную женщину потусторонними фантазиями баловства одного ради?! Хотя не скрою, чем более мое сердце стучит от волнения, тем интересней мне читать ваши письма!
В вашем рассказе о катастрофе не все удачно складывается. Вы пишете, что сначала появился мальчишка со жвачкой во рту. Так ведь наличие жвачки говорит о том, что мальчишка абсолютно современен, что он принадлежит нашему с вами десятилетию. К тому же лицо его показалось вам знакомым. Видимо, он жил где-то рядом с вами. Пролетка, которая неожиданно выскочила из переулка, естественно, из лет сильно предыдущих… Сколько я ни ломала над этим несоответствием голову, простого решения найти мне не удалось.
Может быть, случившееся – сцена будущего кинофильма? Не спрятались ли оператор и режиссер на крыше одного из арбатских домов, запечатлевая на «кодак» происходящее внизу?.. Вполне вероятно, что за то время, которое вам понадобилось провести в ванной, дабы привести чувства в порядок, съемочная группа успела собраться и уехать восвояси. Может быть такое? Вполне. Хотя мне почему-то кажется, что это не правильный ответ… Ах, заинтриговали вы меня изрядно!
Ну да Бог с этим… Гораздо более меня волнует ваша рука. Прошел ли зуд?.. Укус слепня не так уж страшен, да и ваш товарищ Бычков трижды прав. Какие в ноябре слепни! Сначала я решила, что вы жертва клеща, но и эти твари столь глубокой осенью в лесах не наблюдались!.. Не знаю, не знаю, может быть, это поздний комар, тем более вы говорите, что стояла небывалая теплынь. Укус позднего комара может быть болезнен, но не опасен. Так что старайтесь укушенное место не расчесывать. Хотя наверняка к тому моменту, как вы получите мое письмо, все пройдет.
Завидую я вам, хоть что-то происходит в вашей жизни. Пусть мистического содержания события эти, но все же куда как интереснее ваша жизнь, нежели моя.
Мне же приходится с утра до позднего вечера проводить возле окна своего деревянного дома и глазеть на главную улицу нашего поселка. Вероятно, я все же совершила ошибку, поменяв свою городскую квартиру на этот дом. Была уверена, что в поселковой местности, в ее скучности, мой недуг не будет столь мучить меня постоянным сознанием несостоятельности перед окружающим миром, в котором все двигается и переменяется. Поначалу все было так, как я предполагала. Статичность картинок сельской жизни более не подчеркивала моей физической неполноценности. Мир вне города сам как будто парализован, в нем нет ни суеты, ни бессмысленных передвижений, все уныло и скучно, как и в голове инвалида. Продукты закуплены на долгие времена, а потому часто выезжать со двора на грязюку поселковых дорог нет необходимости… А потом, в поселке я никого совершенно не знаю близко, и поэтому не приходится разговаривать с товарками на темы для меня болезненные. Слава Богу, еще ни одна дура не поинтересовалась, каково мне без мужчин и как переживает свое одиночество моя муши… (Это по-немецки то же самое, что по-русски кунка, а по-английски – пусси.) Извините, конечно, за такие подробности, но буквально так спрашивала меня моя петербургская подруга, тоже немка.
С другой стороны, именно подвижности, глупой городской сумятицы не хватает мне в поселке. Частенько хочется заплакать оттого, что под окнами не проезжают троллейбусы, перескакивая своими рогами с одних проводов на другие, не тренькают ночные трамваи, развозя полуночников по теплым постелям, не сигналят автомобили… Хочется слышать шум толпы, тарахтенье вертолетов и детский смех…
Простите меня за столь сентиментальное отступление. Со мною случается это крайне редко. Вероятно, вы правы, нужно приобрести телевизор и впериться в него, пересматривая все, от глупых детективов до мучительных эротических программ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Бычков стянул с себя свитер, бросил его на спинку моей коляски и пробежал вперед по шуршащим листьям несколько шагов.
– Тепло! Хорошо!
Я тоже стянул с себя куртку, закатал рукава рубашки и подставил руки под слабые солнечные лучи.
Так мы, очарованные осенью, молча двигались по парку, прислушиваясь ко всякому чириканью воробьев и далеким голосам таких же, как мы, гуляющих. Мы не особенно разговаривали – нам, старым товарищам, было хорошо и так, молча, рядом друг с другом, соответствуя настроениями.
Уже перед самым выходом из парка, когда наша прогулка подошла к концу, когда слегка похолодало, Бычков спросил меня:
– Зачем тебе все-таки чернильный прибор?
– Чтобы он воодушевлял меня к литературному творчеству.
– Ага!.. Все же я был прав! – обрадовался Бычков. – Ты пишешь книгу!
– Нет, я пишу письма.
– Письма? – удивился он.
И тогда я рассказал Бычкову про вас. Я сказал, что мы с вами познакомились во время пересменки в санатории и прообщались всего два дня. Моя путевка заканчивалась, а ваша только начиналась. Еще я посмешил его рассказом о толстой Асе.
– Надо ехать! – со смехом сказал Бычков и поглядел на небо, по которому, стремясь нагнать друг друга, спешили к дождю тучи.
– Ой! – вскрикнул я, почувствовав, что какая-то дрянь укусила меня в левую руку.
– Что случилось? – спросил Бычков, заталкивая в автобус коляску вместе со мной.
– Какой-то слепень укусил меня! – сообщил я, почесывая укушенное место.
– Слепней в это время года не бывает.
– Тогда кто же это?
– Показалось.
Ну показалось и показалось, решил я, хотя рука неприятно зудела. Мы доехали до моего дома, Бычков выгрузил меня и доставил в квартиру. У него были какие-то неотложные дела, и он, даже не согревшись чаем, отбыл, оставив меня наедине с телевизором.
В тот вечер во всех двадцати восьми программах я не нашел ровным счетом ничего интересного, а потому в который раз посмотрел шпионский фильм с Акиканавой в главной роли. Да и то потому, что показывали все три серии разом. Насладившись в конце сериала торжеством героя, я съел мятную булочку, запив ее кефиром, вспомнил санаторий и его такие же вкусные полдники, затем почистил зубы и лег в постель. Я сразу же заснул, утомленный поездкой в Коломенское, и снилась мне почему-то коллекция бабочек…
Проснулся я посредине ночи оттого, что отчаянно чесалась рука. Я включил свет и осмотрел ее. От самого локтя и на пять сантиметров кверху она разлилась бордовым цветом, а посреди красноты крохотным гвоздиком чернела точка укуса.
Все же это был слепень, подумал я, перебрался с постели на коляску и покатился в ванную, где у меня находилась аптечка. Обильно смочив вату йодом, густо помазал место укуса и вокруг, помахал рукой, чтобы йод высох, и вновь отправился в кровать. Больше рука не чесалась.
На следующее утро я попросил соседского мальчишку, спешащего в школу, купить мне питу, уселся со своим завтраком возле окна и стал рассматривать наступающий день… Запивая лепешку черным кофе и вглядываясь в лица прохожих, я старался отгадать, чем этот день их одарит. Безусловно, гадай не гадай, а ответа я не получу. Может быть, сумею догадаться о радостях и невзгодах людей, работающих тут же, на Арбате. Они в одно и то же время расходятся по рабочим местам, а вечерами так же пунктуально отправляются по домам. Без трех минут девять под моими окнами прошел аптекарь с такими вызывающе загнутыми усами, какие я бы не решился носить никогда. Он дошагал до своей аптеки и, тщательно отерев ноги, вошел в дверь, коротко перед этим обернувшись и поклонившись молодой девушке, работающей в галантерейном магазине напротив. Эту девушку еще недавно встречал в конце рабочего дня молодой мужчина, но в последнее время я его перестал видеть и по бледности лица девушки догадался, что между ними произошел разрыв. Теперь же аптекарь кланяется продавщице, демонстрируя свои безумные усы, и, может, между ними что-нибудь настроится со временем.
Прямо посреди улицы, удерживая в одной руке стремящийся в небо красный воздушный шарик, с ноги на ногу перескакивал по булыжной мостовой мальчишка-сорванец с физиономией счастливой и безмятежной. Он пережевывал огромную жвачку, вероятно составленную из нескольких, и не было в его мозгу ровным счетом никакой мысли, лишь какая-то праздничная считалочка или припевочка, в ритме которой он и припрыгивал. Лицо мальчишки показалось мне знакомым, но вспомнить окончательно, где его видел, я так и не смог.
Неожиданно из переулка, в котором находится «Комитет по абстрактным категориям», на улицу вылетела пролетка, запряженная парой лошадей, которой управлял здоровенный детина, стоящий во весь рост и горланящий:
– А ну, посторонись!
Детина был одет в зеленый камзол, в левом ухе болталась огромная серебряная серьга, а из-под кучерявого чуба сверкал черный глаз.
Не прошло и секунды, как пролетка поравнялась с моим мальчишкой, он не успел посторониться, лошади дернули в сторону, и голова подростка каким-то образом попала между одной из оглобель и хомутом правой кобылы. Что-то хрустнуло на всю улицу, и взлетел к небу красный воздушный шар. Пролетку занесло, она некоторое время балансировала на двух правых колесах, словно раздумывала, падать ей или устоять, затем будто решилась и мягко легла правым боком на мостовую.
От неожиданности я оторопел и безмолвно смотрел на катастрофу, происшедшую под моими окнами.
На мостовой, скривив руки и ноги, сплюснутой головой в луже крови лежал мой мальчишка. Рядом ходил возница и, простирая руки к собравшейся толпе, умоляюще говорил:
– Не виноват я! Не нарочно я! Ну верите мне, люди?!
Сквозь толпу зевак к убитому мальчишке протиснулась какая-то баба и, поставив к его ногам сумки с покупками, наклонилась к голове несчастного.
– Мой, – как-то буднично произнесла она и, разведя руками, сказала всем:
– Вот как бывает.
– Не виноват я! – канючил детина. – Он сам, под колеса!..
В ужасе я отпрянул от окна, включив заднюю скорость. Колеса коляски во что-то уперлись, и она чуть не опрокинулась вместе со мной. Затем я несколько минут просидел в ванной, подставив щеки под струю холодной воды, как бы смывая чудовищную картинку, и пытался прийти в себя.
Когда же я вернулся к окну и выглянул из него, то новому моему изумлению не было предела. На улице ровным счетом ничего не было. Может быть, я неудачно выразился, я имею в виду, что следов катастрофы не было. Их не существовало даже намеком! Не лежал на мостовой мой мальчишка с раздавленной головой, не нудил детина и не убивалась осиротевшая мать… Все-таки у мальчишки было очень знакомое лицо!.. В остальном на Арбате все было по-прежнему. Я увидел спешащего в свою аптеку аптекаря с лихо закрученными усами и заметил, как он кивнул девушке из галантерейного магазина. Вероятно, в ближайшем будущем между ними случатся отношения.
И тут я поймал себя на мысли, что аптекарь зашел в свою аптеку еще до случившейся катастрофы, что я уже видел его сегодня входящим! И продавщицу из галантерейного магазина с бледным от любовных горестей лицом тоже уже видел!
Милая Анна! Никак не могу прийти в себя от увиденного, а самое главное, не в силах осознать, что же все-таки случилось! Может быть, вам придет в голову какое-нибудь простенькое объяснение! Жду вашей версии!
Что меня еще очень волнует, так это что мой товарищ Бычков пропал. Вот уже трое суток, как от него ни слуху ни духу! Вы можете, конечно, возразить мне, что три дня отсутствия – это вовсе не срок для взрослого мужчины. Ну мало ли какие могут существовать у него дела, тем более что он намекал на возможность возникновения неких личных отношений!.. Но не тот человек Бычков, чтобы исчезнуть на семьдесят два часа и не предупредить меня об этом. Такого никогда не случалось за все шестнадцать лет нашего товарищества. Даже когда Бычков был на войне, он звонил мне по космической линии каждые два дня, справляясь, все ли у меня в порядке и не нужно ли мне чего. Так что я очень волнуюсь по поводу Бычкова! Не случилось ли с ним чего-нибудь опасного!..
Название конструкции моей коляски – «Тояма». Разработана она была в Японии, там же и произведена под руководством конструктора Ситосиши. Преимущество этой коляски заключается в том, что ею можно управлять, будучи парализованным почти на сто процентов. Самое главное, чтобы частично шея двигалась или на худой конец язык. Под двигающийся орган закрепляется чрезвычайно чувствительный тумблер, который реагирует на каждое к нему прикосновение. Если хочешь ехать налево – тронь тумблер влево, хочешь направо – толкни языком вправо, и так далее.
Безусловно, мне такое приспособление не нужно, так как, слава Богу, работают руки. Но есть и другое преимущество у моей коляски, если вы успели заметить. Ее внешний вид внушает уважение каждому встречному, потому что произведена она из титанового сплава, колеса на толстой рифленой резине, а из аккумулятора торчит похожая на военную антенна, способная принимать сигналы от дистанционного управления на тот случай, если человек парализован абсолютно. Прохожий уверен, что в коляске находится важная персона. Либо титулованный спортсмен, либо ученый…
К сожалению, я не принадлежу к категории спортсменов или ученых, а коляска досталась мне чудом. Наше районное отделение по нарушениям в опорно-двигательной системе посетил конструктор Ситосиши. Он читал нам лекцию по ухаживанию за своим телом в условиях частичного или полного паралича.
Мы много слышали всяких разных лекций от всевозможных светил науки и медицины, но в глазах конструктора Ситосиши имелась какая-то особая сердобольность, отличающая его от других лекторов, какие-то очень душевные взгляды бросал он на присутствующих. Не страдает ли у него какой-нибудь родственник схожей с нашей бедой! – подумал я. – Не случалось ли с самим конструктором такое же несчастье, родившее в нем столь теплый отзвук, который даже в голосе переводчика был различим?
И конечно же, я оказался прав. Уже после лекции я осмелился подъехать к конструктору и полюбопытствовал о его житье-бытье. И что вы думаете?! Когда я задал ему свой сакраментальный вопрос, глаза Ситосиши увлажнились и он сообщил мне, что двенадцать лет назад его любимая бабушка Киоке, которая заменила конструктору мать, погибшую на войне, попала под машину. Травма была настолько серьезна, что бабушка осталась парализованной на девяносто восемь процентов. Для нее-то и сконструировал любящий внук столь чудесную коляску, и по сегодняшний день перевозящую девяностовосьмилетнюю Киоке по ее надобностям.
– Ах, насколько вы проницательны! – удивился конструктор Ситосиши. – Вероятно, ваш недуг развил в вас способность делать умозаключения в тех ситуациях, мимо которых обычный человек пройдет равнодушным.
Он похлопал меня по плечу и растроганно сказал:
– Я привез в Россию два образца моих изобретений и один из них хочу преподнести вам!
Он взмахнул рукой, и в комнату внесли большую коробку, в которой и оказалась моя коляска.
– Она называется – «Тояма». Ездите на ней и вспоминайте мою дорогую бабушку Киоке. Это она вам дарит коляску!
Таким удивительным образом и появилось у меня это чудо конструкторской мысли, которое, как я узнал позже, должно было принадлежать летчику-испытателю, счастливо успевшему катапультироваться на салоне в Ле Бурже.
После месячного турне по России конструктор Ситосиши успел вернуться в Токио, чтобы похоронить бабушку Киоке, скончавшуюся в одночасье.
Нашей милой коровушке Асе непременно нужно выйти замуж, так как процессы, происходящие в организмах женщин этого возраста, должны находиться под контролем мужей, способных успокоить и удовлетворить их эмоциональные всплески. Конечно же, шахтеры для этого особенно подходят!..
Непременно советую вам приобрести телевизор, так как, анализируя чужие мыслительные процессы, вы можете набрести на мысль оригинальную, никому до этого не знакомую! Фантазируя же вне информационного поля, вы рискуете прийти к выводам, которые уже давно сделаны, и очень расстроиться от бесцельно потраченного времени.
Испытываю особенную благодарность к вам за то, что вы заставили меня обратиться к эпистолярному жанру. Постепенно начинаю испытывать некое подобие литературного вдохновения, особенно в процессе непосредственного изложения. Честно говоря, чернильным прибором более не пользуюсь, так как шариковые ручки все же удобнее, да и чернила скорее переводятся, нежели паста в стержнях, а часто выходить на улицу хлопотно для меня.
Опять пренеприятно чешется рука!..
Все же мне очень интересно ваше мнение по поводу происшедшей под моими окнами катастрофы.
С этим прощаюсь с вами.
P.S. Высылаю свою фотографию. На качестве не взыщите, какая уж есть. В свою очередь ожидаю вашего портрета!
С огромным уважением
Ваш Евгений Молокан
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Отправлено 19-го ноября
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Ах, не могу понять, как ни стараюсь! Уж не мистифицируете ли вы меня своими рассказами? Уж не хотите ли взволновать бедную женщину потусторонними фантазиями баловства одного ради?! Хотя не скрою, чем более мое сердце стучит от волнения, тем интересней мне читать ваши письма!
В вашем рассказе о катастрофе не все удачно складывается. Вы пишете, что сначала появился мальчишка со жвачкой во рту. Так ведь наличие жвачки говорит о том, что мальчишка абсолютно современен, что он принадлежит нашему с вами десятилетию. К тому же лицо его показалось вам знакомым. Видимо, он жил где-то рядом с вами. Пролетка, которая неожиданно выскочила из переулка, естественно, из лет сильно предыдущих… Сколько я ни ломала над этим несоответствием голову, простого решения найти мне не удалось.
Может быть, случившееся – сцена будущего кинофильма? Не спрятались ли оператор и режиссер на крыше одного из арбатских домов, запечатлевая на «кодак» происходящее внизу?.. Вполне вероятно, что за то время, которое вам понадобилось провести в ванной, дабы привести чувства в порядок, съемочная группа успела собраться и уехать восвояси. Может быть такое? Вполне. Хотя мне почему-то кажется, что это не правильный ответ… Ах, заинтриговали вы меня изрядно!
Ну да Бог с этим… Гораздо более меня волнует ваша рука. Прошел ли зуд?.. Укус слепня не так уж страшен, да и ваш товарищ Бычков трижды прав. Какие в ноябре слепни! Сначала я решила, что вы жертва клеща, но и эти твари столь глубокой осенью в лесах не наблюдались!.. Не знаю, не знаю, может быть, это поздний комар, тем более вы говорите, что стояла небывалая теплынь. Укус позднего комара может быть болезнен, но не опасен. Так что старайтесь укушенное место не расчесывать. Хотя наверняка к тому моменту, как вы получите мое письмо, все пройдет.
Завидую я вам, хоть что-то происходит в вашей жизни. Пусть мистического содержания события эти, но все же куда как интереснее ваша жизнь, нежели моя.
Мне же приходится с утра до позднего вечера проводить возле окна своего деревянного дома и глазеть на главную улицу нашего поселка. Вероятно, я все же совершила ошибку, поменяв свою городскую квартиру на этот дом. Была уверена, что в поселковой местности, в ее скучности, мой недуг не будет столь мучить меня постоянным сознанием несостоятельности перед окружающим миром, в котором все двигается и переменяется. Поначалу все было так, как я предполагала. Статичность картинок сельской жизни более не подчеркивала моей физической неполноценности. Мир вне города сам как будто парализован, в нем нет ни суеты, ни бессмысленных передвижений, все уныло и скучно, как и в голове инвалида. Продукты закуплены на долгие времена, а потому часто выезжать со двора на грязюку поселковых дорог нет необходимости… А потом, в поселке я никого совершенно не знаю близко, и поэтому не приходится разговаривать с товарками на темы для меня болезненные. Слава Богу, еще ни одна дура не поинтересовалась, каково мне без мужчин и как переживает свое одиночество моя муши… (Это по-немецки то же самое, что по-русски кунка, а по-английски – пусси.) Извините, конечно, за такие подробности, но буквально так спрашивала меня моя петербургская подруга, тоже немка.
С другой стороны, именно подвижности, глупой городской сумятицы не хватает мне в поселке. Частенько хочется заплакать оттого, что под окнами не проезжают троллейбусы, перескакивая своими рогами с одних проводов на другие, не тренькают ночные трамваи, развозя полуночников по теплым постелям, не сигналят автомобили… Хочется слышать шум толпы, тарахтенье вертолетов и детский смех…
Простите меня за столь сентиментальное отступление. Со мною случается это крайне редко. Вероятно, вы правы, нужно приобрести телевизор и впериться в него, пересматривая все, от глупых детективов до мучительных эротических программ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33