Стоял рядом с Путиным и мэр Москвы Юрий Лужков – это он «строил» храм Христа Спасителя. Лужков был единственный, кто умело осенял себя крестным знамением. Патриарх называл Путина «Вашим Высокопревосходительством». Даже сторонников это коробило. Пасха теперь, при многочисленных выходцах из КГБ при верховной власти – самый что ни на есть большой праздник по обязанности. Вроде первомайской демонстрации раньше.
Начало Великой Заутрени было еще смешнее, чем рукопожатие с Патриархом. По обоим государственным телеканалам шла прямая трансляция крестного хода вокруг храма Христа Спасителя, предшествующая Заутрени. Крестный ход шел с участием Патриарха, хоть и больного. Диктор на телеканалах – человек верующий и теологически очень образованный, говорил, что считал нужным: просвещал телеаудиторию, говоря, что до полуночи, по православным традиции, двери храма должны быть закрыты, потому что это символизирует врата пещеры, где находилось тело Христа. После полуночи православный люд, участвующий в крестном ходе, ждет открытия дверей храма, первым, на ступенях, стоит Патриарх и входит в пустой храм, где уже состоялось Воскресение Христово…
Когда Патриарх свершил первую после полуночи молитву у дверей храма, и их отворили, там оказался… Путин. Скромный ты наш… Плечом к плечу с Фрадковым, Медведевым, Лужковым.
Смех и грех. Вечер юмора в пасхальную ночь. Ну, за что его любить? За то, что умеет все опошлить, к чему прикасается?
Примерно в те же самые дни, 8 апреля, шахидками, впервые с начала чеченской войны, были объявлены девятимесячные девочки-близняшки с крошечного чеченского хутора Ригах. Мертвые девочки, которые еще не научились ходить, но уже погибли. Было это обычно: после 14 марта начались постоянные войсковые операции в Чечне. Военные (Региональный оперативный штаб по управлению контртеррористической операцией – так его у нас называют) объявили, что ловят Басаева, «идет крупномасштабная войсковая операция по уничтожению участников бандформирований». Басаева не поймали, но 8 апреля, около двух часов дня, в рамках «войсковой операции» был нанесен ракетно-бомбовый удар по хутору Ригах. Погибли все, кто в этот момент был на хуторе – мама с пятью детьми. Картина, представшая взору отца семейства – Имар-Али Дамаева, и сильного духом превратит либо в пацифиста навеки, либо в камикадзе. 29-летняя жена Имар-Али – Маидат, уже мертвая, прижимала к себе их четырехлетнюю Джанати, трехлетнюю Жарадат, двухлетнего Умар-Хажи и крошку девятимесячную Зару. Мамино объятие никого из них не спасло – все дети были также убиты осколками. Чуть в стороне лежало тельце Зуры, Зариной сестренки-близняшки. Маидат не хватило рук и, видимо, времени, чтобы придумать, как затолкать под свое тело пятую, а сама Зура двух шагов доползти не успела. Имар-Али собрал осколки, восстановили номер ракеты-убийцы: 350 Ф 5-90. Собственно, это не представляло большого труда – номер хорошо сохранился. Стали хоронить тела – и улем, мусульманский толкователь из соседнего селения, сказал, что объявляет всех убитых шахидами. То есть мучениками за веру. Их так и похоронили уже к вечеру этого дня – как шахидов, не обмыв тел, без погребальных саванов, в одежде, в которой приняли смерть. А Имар-Али Дамаев из Ригаха стал отцом пятерых шахидов.
За что я невзлюбила Путина? За то, что идут годы. Летом – уже пять лет, как началась вторая чеченская война ради того, чтобы Путин в первый раз стал президентом – и все никак не закончится. Младенцев, которых бы объявили шахидами, в ходе войны, конечно, еще не было – зато ВСЕ убийства детей, имевшие место при обстрелах и зачистках с 1999 года, остались не раскрытыми, не исследованными правоохранительными органами, детоубийцы не заняли свои законные места на скамье подсудимых. И Путин никогда этого не требовал – хотя и слывет большим другом всех детей. Военные продолжают вести себя в Чечне по-прежнему, как им позволили в начале войны – будто они на полигоне, и вокруг совершенно пусто и чисто. От людей и от детей.
Массовое детоубийство страну не всколыхнуло. Ни один телеканал не показал пленку с убитыми маленькими чеченцами. Министр обороны не подал немедленно в отставку – потому что он личный друг Путина, и его даже прочат в преемники в 2008 году. Не ушел с позором со своего поста и командующий Военно-воздушными силами. Все осталось, как было. Верховный Главнокомандующий даже не сказал речь – с сочувствием или соболезнованием враз осиротевшему отцу. Вокруг нас продолжал бурлить мир. Гибли заложники в Ираке. Страны и народы требовали от своих правительств и международных организаций вывести войска, чтобы спасти жизни людей, выполнявших свой долг. У нас – все спокойно. Смерть детей с посмертным причислением их к шахидам не повлекла ни одного требования не то чтобы вывести войска, а даже начать немедленную дискуссию о том, что творится в Чечне, с целью поиска путей к диалогу, к умиротворению, демилитаризации и всему прочему, что обязательно бывает в конце войны.
За что я невзлюбила Путина? Вот за это и невзлюбила. За простоту, которая хуже воровства. За цинизм. За расизм. За бесконечную войну. За ложь. За газ в «Норд-Осте». За трупы невинно убиенных, сопровождающие весь его первый срок. Трупы, которых могло и не быть.
Я вижу так. У других – иной обзор и поэтому иная точка зрения. Несмотря ни на какие детоубийства, не прекращались попытки народа продлить срок путинских полномочий до десяти лет. Обычно у нас это делается так: сверху, из того же Кремля, где плетет свои пиарские сети заместитель главы путинской администрации Владислав Сурков, признанный самым эффективным пиарщиком страны (следует понимать: пиар как стопроцентный обман, ложь вместо сути, слова вместо дела), – создается какое-нибудь очередное молодежное движение пропутинского характера. У нас сильная мода на это дело – на созданные указом из Кремля политические движения, чтобы Запад не заподозрил нас в однопартийности, неплюрализме и авторитаризме. То это «Идущие вместе», то «Поющие вместе», то «За стабильность» или еще какая-нибудь новая пионерия. Отличительная особенность пропутинских квазиполитических движений – их прямо-таки с лету, очень-очень быстро, без чиновничьих проволочек, регистрирует Министерство юстиции, обычно очень придирчивое к попыткам кого-либо что-либо политическое создать. И тогда первым своим публичным делом это новое движение объявляет то, что будет добиваться продления полномочий своего любимца. Такой подарок был и к инаугурации 7 мая – в самом конце апреля запустили процедуру пролонгации полномочий всенародно избранного любимца члены движения «За стабильность» (идея: Путин как гарант стабильности), всего-то месяц как созданного, почти одновременно с «14 марта». Кроме того, члены карманного движения потребовали пересмотра итогов приватизации (читай: они – против Ходорковского, значит, любы Путину). Мосгоризбирком, естественно, тут же принял заявление юных «застабилизаторов» о начале процедуры пролонгации путем всенародного референдума.
Так мы встретили день инаугурации – 7 мая 2004 года. Путин, случайно получив огромную власть в свои руки, распорядился ею с катастрофическими для России последствиями. И я не люблю его, потому что он не любит людей. Он не переносит нас. Он презирает нас. Он считает, что мы – средство для него, и только. Средство достижения своих личных властных целей. И поэтому с нами можно все – играть, как ему вздумается. Что нас можно уничтожать, как заблагорассудится. Что мы – никто. А он – хоть и случайно влезший наверх, но ныне царь и бог, которому мы должны поклоняться и бояться его.
В России вожди с подобным мировоззрением уже бывали. Это приводило к трагедиям. К большой крови. К гражданским войнам. А я этого не хочу. Вот и невзлюбила типичного советского чекиста, шагающего по красным ковровым дорожкам Кремля к российскому трону.
После Беслана
1 сентября 2004 года у нас случился Беслан – беспрецедентный теракт, и теперь навсегда это слово будет символом ужаса наяву, какой ни один Голливуд придумать не способен.
1 сентября, утром, интернациональный отряд бандитов захватил в заложники школу № 1 в крошечном североосетинском городке Беслане и потребовал остановить вторую чеченскую войну. Захват произошел в момент школьной линейки, традиционного праздника начала учебного года, происходящего во всех наших школах в этот день. Обычно на такие линейки люди приходят семьями, с бабушками и дедушками, тетями и дядями – особенно те семьи, кто провожает своих детей первый раз в первый класс.
Так было и на сей раз. Именно поэтому в заложниках оказались почти полторы тысячи человек – школьники, их мамы, папы, братья и сестры, учителя, их дети…
Все, что происходило в России потом – с 1, 2, 3 сентября и по этот момент, – события не случайные, а абсолютно закономерные. Квинтэссенция и апофеоз путинского режима насаждения личной власти ценою разума и всеобщего подавления инициативы.
Итак, 1 сентября. Спецслужбы, а за ними власти объявили: в школе «немного людей» – 354 человека. Террористы ответили: «Вот вас и будет 354». Родственники заложников, собравшиеся вокруг школы, сказали: нет, врете! Их больше тысячи!
Но родственников никто не слышал. И не слушал. Они пытались достучаться до властей через журналистов, съехавшихся в Беслан, – журналисты продолжали передавать официальную информацию.
Родственники стали журналистов лупить.
Как бы там ни было, день 1 сентября и половину 2-го власть провела в недопустимом шоке и замешательстве – никаких переговоров вообще не велось, Кремль их не санкционировал. Каждого, кто собирался что-то сделать для переговоров, запугивали, и те, кого бандиты потребовали на переговоры, сидели тихо в углу или сбежали из страны. Струсили в тот самый момент, когда не имели права трусить: президенты Ингушетии и Северной Осетии Зязиков и Дзасохов, советник Путина по Чечне Аслаханов, доктор Рошаль. У каждого впоследствии была отговорка, но из песни слов не выкинешь: в здание не вошел никто.
На этом трусливом фоне родственники заложников больше всего боялись, что все будет как в «Норд-Осте» – теракте-захвате театрального комплекса (23-26 октября 2002 года в Москве), и власти начнут штурм, и тогда не избежать огромного числа жертв…
2 сентября в захваченную школу пошел Руслан Аушев, бывший президент Ингушетии, оплеванный Кремлем человек – за то, что постоянно призывал к политическому урегулированию чеченского кризиса и мирным переговорам, вынужденный за это «добровольно» покинуть свой президентский пост, чтобы уступить его избраннику Кремля, генералу КГБ-ФСБ Мурату Зязикову.
Аушев в Беслане застал страшную картину, как сам потом рассказывал. Оказавшись в штабе «операции по освобождению заложников» спустя полтора дня после захвата, он понял, что там так и не могут решить, кто же должен идти на переговоры – ждут «добро» Кремля и боятся гнева Путина. Гнев равносилен концу политической карьеры. А конец политической карьеры куда страшнее страданий сотен заложников. Лучше потерять заложников – это всегда можно списать на террористов. Потеря путинской благосклонности – это самоубийство и забвение.
Зафиксируем суть: все, кто в те дни представлял в Беслане российскую власть, старались угадать, что хочет Путин, но не противодействовать тому, что творится в школе. А если уж Путин что-то произносил, то ослушаться не смели: президент Северной Осетии Александр Дзасохов, например, рассказал Аушеву, что Путин лично ему позвонил и запретил идти в школу под страхом немедленного открытия уголовного дела против него, Дзасохова…
И Дзасохов не пошел. То же случилось и с доктором Рошалем – хоть и детский доктор, он тоже никого решил не спасать, кроме себя самого: кто-то анонимный из спецслужб уверил Рошаля, что террористы только потому требуют его на переговоры, чтобы убить.
И Рошаль не пошел…
ВСЕ в штабе сохраняли свою карьеру и не спасали детей. Еще не наступило 3 сентября – день развязки, а стало очевидным: «вертикаль власти», слепленная Путиным на паническом страхе полной зависимости от одного лица (Путина), – эта «вертикаль» совершенно недееспособна: она не способна никого спасти в тот самый момент, когда это требуется.
В результате Аушев взял в руки распечатанное из интернета заявление Масхадова, что он, Масхадов, лидер чеченского сопротивления, именем которого бандиты козыряли, требуя немедленного прекращения второй чеченской войны – категорически против захвата детей в заложники. Взял – и пошел говорить с террористами. И стал единственным, кто вообще вел какие-то переговоры в ходе бесланской трагедии.
За что и был впоследствии оболган Кремлем и обвинен во всех смертных грехах: и в главном из них, в содействии террористам.
– Они отказались говорить со мной по-вайнахски, – рассказывал Аушев позже. – Хотя были чеченцы, ингуши. Только по-русски. Они просили хоть какого-нибудь министра на переговоры – например, Фурсенко, министра образования. Но никто не хотел идти, потому что не было согласия Кремля.
Аушев пробыл в школе около часа. И вынес на руках трех младенцев. Еще с ним отдали 26 маленьких детей. 3 сентября, днем, прошел штурм. Бои в городке продолжались до поздней ночи. Было много убитых террористов, но многие прорвались сквозь все кольца оцепления и ушли. Начался подсчет погибших заложников – и продолжается до сих пор. На окраине Беслана распахали поле, и оно стало огромным кладбищем на сотни свежих могил. До сих пор нигде не найдено более ста заложников – они числятся пропавшими без вести. Одни считают, что их увели в заложники остатки банды. Другие, что их спалили «шмелями» дотла – вакуумными огнеметами, состоящими на вооружении частей специального назначения.
Сразу после Беслана в России начался сезон новой волны закручивания политических гаек, невиданный доселе. Путин объявил трагедию актом международного терроризма, отвергнув чеченский след, и связал все с «Аль-Каидой». Подвиг Аушева был оплеван, в СМИ, по команде из Кремля, стали рисовать его портрет, как главного пособника террористов, а не спасителя и единственного героя на фоне трусов. Ну а доктор Рошаль был опять презентован как герой – народу нужны герои.
Однако это, так сказать, моральная сторона процесса. Физическая, материальная состояла в том, что трагедия Беслана не натолкнула Кремль на хоть малейшую работу над собственными ошибками. Напротив, началось политическое мародерство.
Главным лозунгом Путина после Беслана стало: на войне как на войне, надо укрепить вертикаль власти. Сделав «вертикаль» полностью зависимой от одного-единственного человека (Путина), так как он лучше знает, кто есть кто, и тем мы обезопасим себя от терактов, началась подготовка к губернаторской реформе – Путин настоял на отмене прямых выборов глав российских регионов, что, по мнению Путина, ведет лишь к безответственности губернаторов.
И ни слова, ни намека, что в ходе бесланского захвата именно фактически назначенцы Путина – президенты Зязиков и Дзасохов продемонстрировали себя трусами и лжецами, и толку от них было как от козла молока…
На фоне подготовки губернаторской реформы шла мощнейшая идеологическая промывка мозгов. Ее суть была в том, что представители власти вели себя идеально во время бесланской трагедии – ничего другого, более эффективного, сделать было невозможно. Для отвода глаз создали парламентскую комиссию – комиссию Совета Федерации (верхняя палата российского парламента) для общественного контроля над расследованием. Председателя комиссии господина Торшина принял в Кремле Путин и дал свои президентские напутствия. В результате комиссия так и не вышла за рамки дозволенного.
Бесланцы стали явственно ощущать, что их забывают. Телевидение сосредоточилось только на хорошем: как заложникам помогали, сколько конфет и игрушек им надарили, но не на том, где же пропавшие без вести…
Миновали сороковины. Поминки прошли официально. Никаких истерик родных по телевизору стране не демонстрировали.
Так наступило 26 октября. День двухлетия «Норд-Оста» – два года до этого, 23 октября 2002 года, в Москве, на 1-й Дубровской улице, отряд террористов захватил в заложники зрителей и артистов мюзикла «Норд-Ост», прямо во время спектакля. 26 октября, спустя 57 часов после захвата, спецслужбы начали штурм, применив неизвестное летучее химическое вещество, в результате чего 130 заложников скончались.
После «Норд-Оста» власть только то и делала, что обеляла себя, награждала себя, холила себя. Вторая чеченская война не только не окончилась, а затянулась в тугой узел. Она выродилась в уничтожение или устранение с поля всех, кто мог бы приблизить мир и помешать перерастанию чеченского кризиса в репродукцию северокавказского терроризма – как закономерный ответ на государственный терроризм, примененный к людям Чечни и Ингушетии в ходе «антитеррористической операции».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Начало Великой Заутрени было еще смешнее, чем рукопожатие с Патриархом. По обоим государственным телеканалам шла прямая трансляция крестного хода вокруг храма Христа Спасителя, предшествующая Заутрени. Крестный ход шел с участием Патриарха, хоть и больного. Диктор на телеканалах – человек верующий и теологически очень образованный, говорил, что считал нужным: просвещал телеаудиторию, говоря, что до полуночи, по православным традиции, двери храма должны быть закрыты, потому что это символизирует врата пещеры, где находилось тело Христа. После полуночи православный люд, участвующий в крестном ходе, ждет открытия дверей храма, первым, на ступенях, стоит Патриарх и входит в пустой храм, где уже состоялось Воскресение Христово…
Когда Патриарх свершил первую после полуночи молитву у дверей храма, и их отворили, там оказался… Путин. Скромный ты наш… Плечом к плечу с Фрадковым, Медведевым, Лужковым.
Смех и грех. Вечер юмора в пасхальную ночь. Ну, за что его любить? За то, что умеет все опошлить, к чему прикасается?
Примерно в те же самые дни, 8 апреля, шахидками, впервые с начала чеченской войны, были объявлены девятимесячные девочки-близняшки с крошечного чеченского хутора Ригах. Мертвые девочки, которые еще не научились ходить, но уже погибли. Было это обычно: после 14 марта начались постоянные войсковые операции в Чечне. Военные (Региональный оперативный штаб по управлению контртеррористической операцией – так его у нас называют) объявили, что ловят Басаева, «идет крупномасштабная войсковая операция по уничтожению участников бандформирований». Басаева не поймали, но 8 апреля, около двух часов дня, в рамках «войсковой операции» был нанесен ракетно-бомбовый удар по хутору Ригах. Погибли все, кто в этот момент был на хуторе – мама с пятью детьми. Картина, представшая взору отца семейства – Имар-Али Дамаева, и сильного духом превратит либо в пацифиста навеки, либо в камикадзе. 29-летняя жена Имар-Али – Маидат, уже мертвая, прижимала к себе их четырехлетнюю Джанати, трехлетнюю Жарадат, двухлетнего Умар-Хажи и крошку девятимесячную Зару. Мамино объятие никого из них не спасло – все дети были также убиты осколками. Чуть в стороне лежало тельце Зуры, Зариной сестренки-близняшки. Маидат не хватило рук и, видимо, времени, чтобы придумать, как затолкать под свое тело пятую, а сама Зура двух шагов доползти не успела. Имар-Али собрал осколки, восстановили номер ракеты-убийцы: 350 Ф 5-90. Собственно, это не представляло большого труда – номер хорошо сохранился. Стали хоронить тела – и улем, мусульманский толкователь из соседнего селения, сказал, что объявляет всех убитых шахидами. То есть мучениками за веру. Их так и похоронили уже к вечеру этого дня – как шахидов, не обмыв тел, без погребальных саванов, в одежде, в которой приняли смерть. А Имар-Али Дамаев из Ригаха стал отцом пятерых шахидов.
За что я невзлюбила Путина? За то, что идут годы. Летом – уже пять лет, как началась вторая чеченская война ради того, чтобы Путин в первый раз стал президентом – и все никак не закончится. Младенцев, которых бы объявили шахидами, в ходе войны, конечно, еще не было – зато ВСЕ убийства детей, имевшие место при обстрелах и зачистках с 1999 года, остались не раскрытыми, не исследованными правоохранительными органами, детоубийцы не заняли свои законные места на скамье подсудимых. И Путин никогда этого не требовал – хотя и слывет большим другом всех детей. Военные продолжают вести себя в Чечне по-прежнему, как им позволили в начале войны – будто они на полигоне, и вокруг совершенно пусто и чисто. От людей и от детей.
Массовое детоубийство страну не всколыхнуло. Ни один телеканал не показал пленку с убитыми маленькими чеченцами. Министр обороны не подал немедленно в отставку – потому что он личный друг Путина, и его даже прочат в преемники в 2008 году. Не ушел с позором со своего поста и командующий Военно-воздушными силами. Все осталось, как было. Верховный Главнокомандующий даже не сказал речь – с сочувствием или соболезнованием враз осиротевшему отцу. Вокруг нас продолжал бурлить мир. Гибли заложники в Ираке. Страны и народы требовали от своих правительств и международных организаций вывести войска, чтобы спасти жизни людей, выполнявших свой долг. У нас – все спокойно. Смерть детей с посмертным причислением их к шахидам не повлекла ни одного требования не то чтобы вывести войска, а даже начать немедленную дискуссию о том, что творится в Чечне, с целью поиска путей к диалогу, к умиротворению, демилитаризации и всему прочему, что обязательно бывает в конце войны.
За что я невзлюбила Путина? Вот за это и невзлюбила. За простоту, которая хуже воровства. За цинизм. За расизм. За бесконечную войну. За ложь. За газ в «Норд-Осте». За трупы невинно убиенных, сопровождающие весь его первый срок. Трупы, которых могло и не быть.
Я вижу так. У других – иной обзор и поэтому иная точка зрения. Несмотря ни на какие детоубийства, не прекращались попытки народа продлить срок путинских полномочий до десяти лет. Обычно у нас это делается так: сверху, из того же Кремля, где плетет свои пиарские сети заместитель главы путинской администрации Владислав Сурков, признанный самым эффективным пиарщиком страны (следует понимать: пиар как стопроцентный обман, ложь вместо сути, слова вместо дела), – создается какое-нибудь очередное молодежное движение пропутинского характера. У нас сильная мода на это дело – на созданные указом из Кремля политические движения, чтобы Запад не заподозрил нас в однопартийности, неплюрализме и авторитаризме. То это «Идущие вместе», то «Поющие вместе», то «За стабильность» или еще какая-нибудь новая пионерия. Отличительная особенность пропутинских квазиполитических движений – их прямо-таки с лету, очень-очень быстро, без чиновничьих проволочек, регистрирует Министерство юстиции, обычно очень придирчивое к попыткам кого-либо что-либо политическое создать. И тогда первым своим публичным делом это новое движение объявляет то, что будет добиваться продления полномочий своего любимца. Такой подарок был и к инаугурации 7 мая – в самом конце апреля запустили процедуру пролонгации полномочий всенародно избранного любимца члены движения «За стабильность» (идея: Путин как гарант стабильности), всего-то месяц как созданного, почти одновременно с «14 марта». Кроме того, члены карманного движения потребовали пересмотра итогов приватизации (читай: они – против Ходорковского, значит, любы Путину). Мосгоризбирком, естественно, тут же принял заявление юных «застабилизаторов» о начале процедуры пролонгации путем всенародного референдума.
Так мы встретили день инаугурации – 7 мая 2004 года. Путин, случайно получив огромную власть в свои руки, распорядился ею с катастрофическими для России последствиями. И я не люблю его, потому что он не любит людей. Он не переносит нас. Он презирает нас. Он считает, что мы – средство для него, и только. Средство достижения своих личных властных целей. И поэтому с нами можно все – играть, как ему вздумается. Что нас можно уничтожать, как заблагорассудится. Что мы – никто. А он – хоть и случайно влезший наверх, но ныне царь и бог, которому мы должны поклоняться и бояться его.
В России вожди с подобным мировоззрением уже бывали. Это приводило к трагедиям. К большой крови. К гражданским войнам. А я этого не хочу. Вот и невзлюбила типичного советского чекиста, шагающего по красным ковровым дорожкам Кремля к российскому трону.
После Беслана
1 сентября 2004 года у нас случился Беслан – беспрецедентный теракт, и теперь навсегда это слово будет символом ужаса наяву, какой ни один Голливуд придумать не способен.
1 сентября, утром, интернациональный отряд бандитов захватил в заложники школу № 1 в крошечном североосетинском городке Беслане и потребовал остановить вторую чеченскую войну. Захват произошел в момент школьной линейки, традиционного праздника начала учебного года, происходящего во всех наших школах в этот день. Обычно на такие линейки люди приходят семьями, с бабушками и дедушками, тетями и дядями – особенно те семьи, кто провожает своих детей первый раз в первый класс.
Так было и на сей раз. Именно поэтому в заложниках оказались почти полторы тысячи человек – школьники, их мамы, папы, братья и сестры, учителя, их дети…
Все, что происходило в России потом – с 1, 2, 3 сентября и по этот момент, – события не случайные, а абсолютно закономерные. Квинтэссенция и апофеоз путинского режима насаждения личной власти ценою разума и всеобщего подавления инициативы.
Итак, 1 сентября. Спецслужбы, а за ними власти объявили: в школе «немного людей» – 354 человека. Террористы ответили: «Вот вас и будет 354». Родственники заложников, собравшиеся вокруг школы, сказали: нет, врете! Их больше тысячи!
Но родственников никто не слышал. И не слушал. Они пытались достучаться до властей через журналистов, съехавшихся в Беслан, – журналисты продолжали передавать официальную информацию.
Родственники стали журналистов лупить.
Как бы там ни было, день 1 сентября и половину 2-го власть провела в недопустимом шоке и замешательстве – никаких переговоров вообще не велось, Кремль их не санкционировал. Каждого, кто собирался что-то сделать для переговоров, запугивали, и те, кого бандиты потребовали на переговоры, сидели тихо в углу или сбежали из страны. Струсили в тот самый момент, когда не имели права трусить: президенты Ингушетии и Северной Осетии Зязиков и Дзасохов, советник Путина по Чечне Аслаханов, доктор Рошаль. У каждого впоследствии была отговорка, но из песни слов не выкинешь: в здание не вошел никто.
На этом трусливом фоне родственники заложников больше всего боялись, что все будет как в «Норд-Осте» – теракте-захвате театрального комплекса (23-26 октября 2002 года в Москве), и власти начнут штурм, и тогда не избежать огромного числа жертв…
2 сентября в захваченную школу пошел Руслан Аушев, бывший президент Ингушетии, оплеванный Кремлем человек – за то, что постоянно призывал к политическому урегулированию чеченского кризиса и мирным переговорам, вынужденный за это «добровольно» покинуть свой президентский пост, чтобы уступить его избраннику Кремля, генералу КГБ-ФСБ Мурату Зязикову.
Аушев в Беслане застал страшную картину, как сам потом рассказывал. Оказавшись в штабе «операции по освобождению заложников» спустя полтора дня после захвата, он понял, что там так и не могут решить, кто же должен идти на переговоры – ждут «добро» Кремля и боятся гнева Путина. Гнев равносилен концу политической карьеры. А конец политической карьеры куда страшнее страданий сотен заложников. Лучше потерять заложников – это всегда можно списать на террористов. Потеря путинской благосклонности – это самоубийство и забвение.
Зафиксируем суть: все, кто в те дни представлял в Беслане российскую власть, старались угадать, что хочет Путин, но не противодействовать тому, что творится в школе. А если уж Путин что-то произносил, то ослушаться не смели: президент Северной Осетии Александр Дзасохов, например, рассказал Аушеву, что Путин лично ему позвонил и запретил идти в школу под страхом немедленного открытия уголовного дела против него, Дзасохова…
И Дзасохов не пошел. То же случилось и с доктором Рошалем – хоть и детский доктор, он тоже никого решил не спасать, кроме себя самого: кто-то анонимный из спецслужб уверил Рошаля, что террористы только потому требуют его на переговоры, чтобы убить.
И Рошаль не пошел…
ВСЕ в штабе сохраняли свою карьеру и не спасали детей. Еще не наступило 3 сентября – день развязки, а стало очевидным: «вертикаль власти», слепленная Путиным на паническом страхе полной зависимости от одного лица (Путина), – эта «вертикаль» совершенно недееспособна: она не способна никого спасти в тот самый момент, когда это требуется.
В результате Аушев взял в руки распечатанное из интернета заявление Масхадова, что он, Масхадов, лидер чеченского сопротивления, именем которого бандиты козыряли, требуя немедленного прекращения второй чеченской войны – категорически против захвата детей в заложники. Взял – и пошел говорить с террористами. И стал единственным, кто вообще вел какие-то переговоры в ходе бесланской трагедии.
За что и был впоследствии оболган Кремлем и обвинен во всех смертных грехах: и в главном из них, в содействии террористам.
– Они отказались говорить со мной по-вайнахски, – рассказывал Аушев позже. – Хотя были чеченцы, ингуши. Только по-русски. Они просили хоть какого-нибудь министра на переговоры – например, Фурсенко, министра образования. Но никто не хотел идти, потому что не было согласия Кремля.
Аушев пробыл в школе около часа. И вынес на руках трех младенцев. Еще с ним отдали 26 маленьких детей. 3 сентября, днем, прошел штурм. Бои в городке продолжались до поздней ночи. Было много убитых террористов, но многие прорвались сквозь все кольца оцепления и ушли. Начался подсчет погибших заложников – и продолжается до сих пор. На окраине Беслана распахали поле, и оно стало огромным кладбищем на сотни свежих могил. До сих пор нигде не найдено более ста заложников – они числятся пропавшими без вести. Одни считают, что их увели в заложники остатки банды. Другие, что их спалили «шмелями» дотла – вакуумными огнеметами, состоящими на вооружении частей специального назначения.
Сразу после Беслана в России начался сезон новой волны закручивания политических гаек, невиданный доселе. Путин объявил трагедию актом международного терроризма, отвергнув чеченский след, и связал все с «Аль-Каидой». Подвиг Аушева был оплеван, в СМИ, по команде из Кремля, стали рисовать его портрет, как главного пособника террористов, а не спасителя и единственного героя на фоне трусов. Ну а доктор Рошаль был опять презентован как герой – народу нужны герои.
Однако это, так сказать, моральная сторона процесса. Физическая, материальная состояла в том, что трагедия Беслана не натолкнула Кремль на хоть малейшую работу над собственными ошибками. Напротив, началось политическое мародерство.
Главным лозунгом Путина после Беслана стало: на войне как на войне, надо укрепить вертикаль власти. Сделав «вертикаль» полностью зависимой от одного-единственного человека (Путина), так как он лучше знает, кто есть кто, и тем мы обезопасим себя от терактов, началась подготовка к губернаторской реформе – Путин настоял на отмене прямых выборов глав российских регионов, что, по мнению Путина, ведет лишь к безответственности губернаторов.
И ни слова, ни намека, что в ходе бесланского захвата именно фактически назначенцы Путина – президенты Зязиков и Дзасохов продемонстрировали себя трусами и лжецами, и толку от них было как от козла молока…
На фоне подготовки губернаторской реформы шла мощнейшая идеологическая промывка мозгов. Ее суть была в том, что представители власти вели себя идеально во время бесланской трагедии – ничего другого, более эффективного, сделать было невозможно. Для отвода глаз создали парламентскую комиссию – комиссию Совета Федерации (верхняя палата российского парламента) для общественного контроля над расследованием. Председателя комиссии господина Торшина принял в Кремле Путин и дал свои президентские напутствия. В результате комиссия так и не вышла за рамки дозволенного.
Бесланцы стали явственно ощущать, что их забывают. Телевидение сосредоточилось только на хорошем: как заложникам помогали, сколько конфет и игрушек им надарили, но не на том, где же пропавшие без вести…
Миновали сороковины. Поминки прошли официально. Никаких истерик родных по телевизору стране не демонстрировали.
Так наступило 26 октября. День двухлетия «Норд-Оста» – два года до этого, 23 октября 2002 года, в Москве, на 1-й Дубровской улице, отряд террористов захватил в заложники зрителей и артистов мюзикла «Норд-Ост», прямо во время спектакля. 26 октября, спустя 57 часов после захвата, спецслужбы начали штурм, применив неизвестное летучее химическое вещество, в результате чего 130 заложников скончались.
После «Норд-Оста» власть только то и делала, что обеляла себя, награждала себя, холила себя. Вторая чеченская война не только не окончилась, а затянулась в тугой узел. Она выродилась в уничтожение или устранение с поля всех, кто мог бы приблизить мир и помешать перерастанию чеченского кризиса в репродукцию северокавказского терроризма – как закономерный ответ на государственный терроризм, примененный к людям Чечни и Ингушетии в ходе «антитеррористической операции».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36