Если мгновенно, в сердце еще могло оставаться некоторое количество крови. Однако в данном случае, полагаю, вся кровь успела вытечь из сердца, – сказал Маркис.
Он произнес эти слова с некоторой долей удовлетворения, будто выступал перед коллегами, делая отчет о результатах вскрытия.
– И что дальше? – спросил я.
А дальше… все кончено, – ответил хирург. – Он извлек сердце. Чистое, не окровавленное. И к тому же – необычайно мало весящее. Многие люди даже не подозревают об этом. У человека сердце величиной с его кулак, а вес этого главнейшего органа не превышает десяти унций То есть около 300 граммов.
. Я говорю о сердце, лишенном крови, – добавил Маркис, постучав для сравнения по собственной груди.
– Доктор, вы не будете возражать, если я задам вам еще несколько вопросов?
– Ни в коем случае, мистер Лэндор.
– Возможно, вы сумеете еще дополнить… портрет злоумышленника. Например, что требовалось этому человеку помимо упомянутых инструментов?
Мой вопрос немного удивил Маркиса.
– Дайте подумать… Ну, он должен быть физически сильным человеком. Причины я уже называл.
– То есть вряд ли это могла сделать женщина?
Хирург усмехнулся.
– В моей практике такие женщины мне, к счастью, не встречались.
– Хорошо. Факты показывают, что злоумышленник достаточно силен. Инструменты, определенные навыки и сила. Это все?
– Нет, мистер Лэндор. Ему был нужен хороший свет. Немыслимо выполнить подобную операцию в ночной темноте, не имея приличного освещения. Я бы не удивился, если бы в развороченных внутренностях несчастного кадета обнаружился свечной воск.
Маркис тут же стал вглядываться во внутренности несчастного кадета, словно ему не терпелось найти подтверждение своим словам. Мне пришлось слегка дернуть доктора за рукав и вернуть к нашему разговору.
– А что вы скажете о его медицинских познаниях, доктор Маркис? Требовалось ли злоумышленнику, – тут я слегка улыбнулся, – обладать вашим уровнем знаний и опыта?
– Отнюдь нет, – ответил хирург, ошеломленный таким сравнением. – Достаточно иметь некоторые познания в анатомии и физиологии человека. Но для этого не обязательно быть врачом или хирургом.
– А сумасшедшим?
Вопрос этот исходил от Хичкока. Я совершенно забыл о присутствии капитана и полковника. Мне казалось, что, кроме нас с Маркисом (и трупа Фрая), в палате никого нет.
– Кем еще он мог быть, как не безумцем? – риторически вопрошал Хичкок. – И насколько мы знаем, он по-прежнему на свободе, готовый к новым преступлениям… Неужели только я… неужели все забыли об этом? О том, что он до сих пор не схвачен?
А наш дорогой капитан оказался впечатлительным человеком. При всей своей суровой внешности он был не чужд проявлениям чувств и, как любой подобный человек, нуждался в утешении. Полковник Тайер лишь слегка похлопал Хичкока по плечу и сказал, как говорят хнычущему ребенку:
– Будет тебе, Этан.
Впоследствии я не раз думал о странном альянсе между Тайером и Хичкоком, чем-то напоминавшем брачный союз. Я имею в виду не предосудительные отношения между двумя мужчинами, а союз двух холостяков, научившихся понимать друг друга с полуслова и вообще без слов. Оба были неразлучны и расставались всего лишь однажды (об этом я узнал позже). Это произошло три года назад. Предметом разрыва послужил спор о том, является ли учреждение в Вест-Пойнте следственного суда Суд, разбирающий обвинения, предъявляемые офицерам и солдатам.
нарушением военного кодекса. Хичкоку пришлось покинуть академию. Но уже через год Тайер вернул его обратно. Рана в их отношениях зарубцевалась. Это похлопывание по плечу было не только жестом утешения. Оно показывало, что Тайер всегда и во всем оставался командиром, а Хичкок – его подчиненным.
– Уверен: мы все разделяем тревогу, испытываемую капитаном Хичкоком, – произнес Тайер. – Вы согласны, джентльмены?
– Тем более похвально, что капитан отважился заявить об этом вслух, – подыграл я Тайеру.
– И сделал это не для сотрясания воздуха. Говоря военным языком, мы должны занять максимально выгодные позиции для отыскания злоумышленника. Ваше мнение, мистер Лэндор?
– Полностью с вами согласен, полковник.
Тем не менее наши слова ничуть не успокоили Хичкока. Он опустился на свободную койку и вперил взгляд в окно. Мы дипломатично отвернулись, давая ему время совладать с собой.
– Скажите, доктор, а сколько времени могло понадобиться злоумышленнику на эту… операцию? – спросил я.
– Трудно сказать, мистер Лэндор. Судьба давно оберегает меня от операций на грудной клетке… впрочем, то, что мы видим здесь, вообще едва ли можно назвать операцией… Простите, отвлекся. Вы спросили о времени. Что ж, учитывая условия, в каких происходило… изъятие сердца… более часа. Возможно, часа полтора.
– И основная часть времени ушла на распил костей?
– Да.
– А если злоумышленников было двое?
– В таком случае они могли распределить работу, действуя с обеих сторон. Тогда они управились бы за половину названного времени.
– Ну а если предположить, что их было трое?
– Третий, пожалуй, только мешал бы. Я имею в виду, если бы и он вместе с сообщниками пытался пробиваться к сердцу. Но он мог держать фонарь.
Фонарь! Я как-то об этом не подумал. Возможно, Маркис был прав и кто-то действительно стоял с фонарем, освещая сцену творимого варварства. Глаза мертвого кадета были направлены на меня. Они смотрели на меня, если, конечно, это можно назвать смотрением. Зрачки мертвеца необычайно расширились, оставив лишь узенькие белые ободки.
Я подошел к койке и кончиками больших пальцев попытался опустить покойному веки. Они закрылись всего на мгновение и тут же открылись снова. Но меня уже занимало другое – следы от веревки на шее Лероя Фрая. До этого они казались мне узкой прерывистой полосой. Теперь я отчетливо видел: прежде чем веревка перекрыла кадету трахею, она изрядно поелозила по его горлу, содрав кожу.
– Капитан Хичкок, насколько мне известно, ваши люди сразу же занялись поисками. Но что было предметом их поисков? Преступник или похищенное им сердце?
– Мы обшарили все окрестности и ничего не нашли, – признался капитан.
У Лероя Фрая были светлые, соломенного цвета волосы и длинные белые ресницы. На правой руке виднелись мозоли от мушкета Поскольку современный читатель далеко не всегда представляет, что такое мушкет, привожу справку: мушкет (фр. mousquet, исп. mosquete, через позднелат. muscheta – род метательной стрелы, от лат. musca – муха) – ручное огнестрельное оружие с фитильным замком. Впервые появилось в начале XVI в. в Испании, затем в Германии, Франции, России; имело калибр около 20 мм, вес 8-10 кг. Вследствие сильной отдачи первоначально мушкетами вооружались лишь отборные люди – мушкетеры, надевавшие при стрельбе на плечо кожаную подушку.
, а на кончиках пальцев я заметил волдыри. Между двумя пальцами темнела родинка. Сутки назад этот парень был еще жив.
– Напомните мне, пожалуйста, где нашли тело после исчезновения? – попросил я.
– Возле ледника, – ответил капитан Хичкок.
– А теперь, доктор Маркис, я вновь должен обратиться к вашим профессиональным знаниям. Если бы вам вдруг понадобилось сохранить извлеченное из груди сердце, как бы вы это сделали?
– Прежде всего я раздобыл бы какой-нибудь сосуд. Не слишком большой.
– А дальше?
Затем я бы сердце во что-нибудь завернул. Возможно, в кусок муслина Муслин – мягкая шелковая или хлопчатобумажная ткань.
. В крайнем случае в кусок газеты.
– Пожалуйста, продолжайте.
– А потом я бы обложил его… – Доктор умолк и поскреб свой кадык. – Я бы обложил его льдом.
Хичкок вскочил с койки.
– Вот оно что! – воскликнул капитан. – Значит, этот безумец не просто вынул сердце из тела Лероя Фрая. Он еще позаботился и о надлежащем хранении!
Я пожал плечами и развел руками.
– Безумцы порою бывают очень предусмотрительны.
– Но какая нечестивая цель заставила его это сделать? – не унимался капитан.
– Этого, капитан, я вам пока сказать не могу. Меня совсем недавно привезли в расположение академии.
В палату вернулась запыхавшаяся служительница и куда-то позвала доктора Маркиса. Куда именно – не помню. Я запомнил лишь досаду, ясно обозначившуюся на лице хирурга: ему очень не хотелось нас покидать.
Итак, я вновь оказался в обществе Тайера и Хичкока (ну и, конечно же, покойного кадета Фрая). Вскоре после ухода доктора Маркиса снаружи послышалась барабанная дробь, созывавшая кадетов на вечерний парад.
– Не стану скрывать, джентльмены, – сказал я им, – этот случай иначе как головоломкой не назовешь. Я сам в достаточной мере ошеломлен. Только одного я никак не могу взять в толк: почему вы не обратились к военным властям?
Ответом мне было долгое молчание.
– Случившееся с кадетом Фраем – это по их части, а не по моей, – сказал я.
– Мистер Лэндор, не соблаговолите ли вы немного прогуляться со мной? – предложил Сильвейнус Тайер.
Наша прогулка представляла собой хождение взад-вперед по коридору. Дошли до угла, повернули назад. Дошли до следующего угла. Снова повернули назад, будто полковник учил меня премудростям какого-то маневра. Тайер был ниже меня на целых четыре дюйма, но держался прямо и уверенно.
– Вы застали нас в весьма щекотливом положении, мистер Лэндор.
– Не сомневаюсь.
– Наша академия, – начал он неожиданно высоким тоном, отчего был вынужден смолкнуть и взять ниже. – Вероятно, вы знаете, что нашей академии нет еще и тридцати лет. И почти половину этого времени я исполняю обязанности ее начальника. Будет вполне справедливым сказать: ни возраст академии, ни стаж моего начальствования не являются впечатляющими.
Пока не являются, но это вопрос времени.
Как и любое сравнительно недавно учрежденное заведение, мы имеем и влиятельных друзей, и не менее влиятельных врагов.
– Президент Джексон Эндрю Джексон, седьмой по счету президент Соединенных Штатов, занимавший этот пост в 1829-1837 гг.
, скорее всего, принадлежит ко второму лагерю? – спросил я, разглядывая половицы.
Тайер искоса поглядел на меня и тут же отвел глаза.
– Не стану брать на себя смелость утверждать, кто в каком лагере, – сказал он. – Знаю лишь, что мы здесь несем особую ношу. Сколько бы офицеров мы ни подготовили и как бы ни приумножили честь страны, нам все равно приходится обороняться.
– Обороняться? От кого, полковник?
Полковник Тайер, как и я, уперся глазами в пол.
– Нас едва ли не на каждом углу обвиняют в элитарности. Наши хулители заявляют, что мы отдаем предпочтение сынкам из богатых семей. Знали бы они, сколько наших кадетов происходят из семей простых фермеров, сколько здесь сыновей фабричных рабочих и мелких ремесленников. Это Америка, вышедшая из низов, мистер Лэндор.
«Америка, вышедшая из низов». Как красиво прозвучали его слова под сводами госпитального коридора!
– Что еще говорят ваши хулители, полковник?
– Они утверждают, будто мы слишком много времени уделяем инженерному обучению и не растим из наших кадетов настоящих солдат. Они обвиняют нас в том, что, став офицерами, наши кадеты получают в армии посты и должности, на которых впору служить людям, успевшим понюхать пороху.
«Таким, как лейтенант Мидоуз», – подумал я. Тайер продолжал шагать, соизмеряя свой шаг с приглушенным грохотом барабанов, долетавшим извне.
– Думаю, мне нет особой нужды называть еще один лагерь наших недругов. Я говорю о тех, кто считает, что Америке вообще не нужна регулярная армия.
– И что же они предлагают взамен?
– А что они могут предложить, кроме ополчения, как в давние времена? Сборище кичливых деревенских парней, воображающих себя солдатами и готовых наложить в штаны при первых звуках настоящей битвы, – с горькой иронией ответил полковник Тайер.
– Но в Войне за независимость победу нам принесло вовсе не ополчение, а профессиональные полководцы вроде генерала Джексона, – сказал я.
– Приятно слышать, что вы разделяете нашу точку зрения, мистер Лэндор. Но факт остается фактом: в Америке по-прежнему хватает тех, у кого человек в форме вызывает неприязнь.
– Потому мы и не носим формы, – тихо сказал я.
– «Мы» – это кто?
– Я говорю о констеблях, полковник. В Нью-Йорке вы не увидите в форме не только констебля, но и старших полицейских чинов. Вы правы: форма пугает людей.
Эти фразы не имели никакого отношения к делу кадета Фрая, но они высекли между мною и Тайером дружественную искорку. Правда, я не увидел на полковничьем лице улыбки (за все время нашего общения с ним я вообще не видел его улыбающимся), но кое-какие острые углы сгладились.
– Не стану скрывать, мистер Лэндор, что львиная доля выпадов направлена лично против меня. Кем меня только не называют! И тираном, и деспотом. Любимое словечко – варвар.
Полковник остановился. Казалось, он дожидался, пока смолкнут отзвуки произнесенного слова.
– Приятного мало, полковник. Я говорю о вашем положении. Вы понимаете: стоит распространиться слухам, что вы в академии установили драконовские порядки, а кадеты настолько подавлены и доведены до отчаяния, что готовы наложить на себя руки…
Слухи о смерти Лероя Фрая уже вылетели за пределы академии, – перебил меня Тайер. Его лицо побелело и стало похожим на кусок льда (все следы возникшей между нами симпатии исчезли начисто). – Я не в силах этому помешать, как не могу помешать людям строить собственные домыслы. Сейчас единственная моя забота – не допустить, чтобы расследование оказалось в руках… некоторых сторон. Я взглянул на него.
– Некоторых сторон в Вашингтоне? – уточнил я.
– Вот-вот, – подтвердил Тайер.
– Сторон, которым ненавистно само существование академии и которые ищут лишь повод, чтобы сровнять ее с землей.
– Вы правы, мистер Лэндор.
– Но если вы покажете им, что держите ситуацию в своих руках и кто-то уже занимается расследованием, возможно, вы сумеете отогнать этих ищеек.
– Ненадолго, – сказал он.
– А если я ничего не найду?
Тогда я буду вынужден представить доклад командиру Инженерного корпуса, а тот, в свою очередь, обратится к генералу Итону Вероятно, речь идет о Джоне Генри Итоне (1790-1856), который в 1829-1831 гг. занимал пост военного министра.
. И нам останется лишь ждать их коллективного приговора.
Мы остановились возле двери палаты Б-3. Снизу доносился раздраженный голос служительницы. Доктор Маркис что-то отвечал ей, говоря нарочито медленно. Извне слышались писклявые звуки флейты. За дверями палаты Б-3 было абсолютно тихо.
– Кто знает, – ободряюще сказал я полковнику Тайеру. – Возможно, смерть кадета не нарушит общего равновесия и не затронет вашей карьеры.
– Если я способен вас в чем-либо убедить, мистер Лэндор, то поверьте: карьера для меня ничего не значит. Будь я уверен, что академия выживет без меня, я бы завтра же покинул ее стены и ушел не оглядываясь.
Сопроводив сказанное энергичным кивком (возможно, это тоже был жест симпатии), полковник продолжал:
– У вас есть дар, мистер Лэндор. Вы умеете вызывать доверие к себе. Не сомневаюсь, вы искусно пользуетесь своим даром.
– Как сказать, полковник. Вы и впрямь считаете, что я – ваш человек?
– Иначе мы бы сейчас не говорили, стоя здесь.
– И вы готовы сохранять эту уверенность до самого конца?
– Если понадобится – даже и после, – ответил Сильвейнус Тайер.
Я улыбнулся и перевел взгляд на круглое коридорное окошко, где в солнечных лучах танцевали пылинки. Тайер сощурился.
– Как мне расценивать ваше молчание, мистер Лэндор? Как согласие или отказ?
– Пока никак, полковник.
– Если вопрос касается денег…
– У меня достаточно денег.
– Возможно, есть какие-то другие сложности?
– К предлагаемому мне расследованию они не имеют отношения, – как можно учтивее ответил я.
Тайер откашлялся. Он старался сделать это без излишнего шума, но мне показалось, что у него в горле застрял плотный комок.
– Мистер Лэндор, когда кадет умер совсем молодым, да еще наложив на себя руки, с этим трудно смириться. Но когда кто-то гнусно надругался над беззащитным телом… подобное просто невыносимо. Это преступление против природы. Мне оно также видится ударом в сердце…
Полковник спохватился, однако слово уже вылетело из его уст.
– В сердце нашей академии! Если надругательство совершил какой-нибудь сторонний фанатик, пусть над ним свершится Божий суд. Но если это дело рук кого-то из наших, я не успокоюсь до тех пор, пока виновный не будет вышвырнут из Вест-Пойнта. В кандалах или нет, но для блага академии он должен немедленно ее покинуть.
Закончив тираду, Тайер тихо выдохнул и опустил голову.
– Если вы возьметесь за расследование, мистер Лэндор, вашей задачей будет найти злоумышленника, а также помочь нам удостовериться, что подобное никогда не повторится.
Я молча поглядел на него, затем достал свои карманные часы и постучал по циферблату.
1 2 3 4 5 6 7 8
Он произнес эти слова с некоторой долей удовлетворения, будто выступал перед коллегами, делая отчет о результатах вскрытия.
– И что дальше? – спросил я.
А дальше… все кончено, – ответил хирург. – Он извлек сердце. Чистое, не окровавленное. И к тому же – необычайно мало весящее. Многие люди даже не подозревают об этом. У человека сердце величиной с его кулак, а вес этого главнейшего органа не превышает десяти унций То есть около 300 граммов.
. Я говорю о сердце, лишенном крови, – добавил Маркис, постучав для сравнения по собственной груди.
– Доктор, вы не будете возражать, если я задам вам еще несколько вопросов?
– Ни в коем случае, мистер Лэндор.
– Возможно, вы сумеете еще дополнить… портрет злоумышленника. Например, что требовалось этому человеку помимо упомянутых инструментов?
Мой вопрос немного удивил Маркиса.
– Дайте подумать… Ну, он должен быть физически сильным человеком. Причины я уже называл.
– То есть вряд ли это могла сделать женщина?
Хирург усмехнулся.
– В моей практике такие женщины мне, к счастью, не встречались.
– Хорошо. Факты показывают, что злоумышленник достаточно силен. Инструменты, определенные навыки и сила. Это все?
– Нет, мистер Лэндор. Ему был нужен хороший свет. Немыслимо выполнить подобную операцию в ночной темноте, не имея приличного освещения. Я бы не удивился, если бы в развороченных внутренностях несчастного кадета обнаружился свечной воск.
Маркис тут же стал вглядываться во внутренности несчастного кадета, словно ему не терпелось найти подтверждение своим словам. Мне пришлось слегка дернуть доктора за рукав и вернуть к нашему разговору.
– А что вы скажете о его медицинских познаниях, доктор Маркис? Требовалось ли злоумышленнику, – тут я слегка улыбнулся, – обладать вашим уровнем знаний и опыта?
– Отнюдь нет, – ответил хирург, ошеломленный таким сравнением. – Достаточно иметь некоторые познания в анатомии и физиологии человека. Но для этого не обязательно быть врачом или хирургом.
– А сумасшедшим?
Вопрос этот исходил от Хичкока. Я совершенно забыл о присутствии капитана и полковника. Мне казалось, что, кроме нас с Маркисом (и трупа Фрая), в палате никого нет.
– Кем еще он мог быть, как не безумцем? – риторически вопрошал Хичкок. – И насколько мы знаем, он по-прежнему на свободе, готовый к новым преступлениям… Неужели только я… неужели все забыли об этом? О том, что он до сих пор не схвачен?
А наш дорогой капитан оказался впечатлительным человеком. При всей своей суровой внешности он был не чужд проявлениям чувств и, как любой подобный человек, нуждался в утешении. Полковник Тайер лишь слегка похлопал Хичкока по плечу и сказал, как говорят хнычущему ребенку:
– Будет тебе, Этан.
Впоследствии я не раз думал о странном альянсе между Тайером и Хичкоком, чем-то напоминавшем брачный союз. Я имею в виду не предосудительные отношения между двумя мужчинами, а союз двух холостяков, научившихся понимать друг друга с полуслова и вообще без слов. Оба были неразлучны и расставались всего лишь однажды (об этом я узнал позже). Это произошло три года назад. Предметом разрыва послужил спор о том, является ли учреждение в Вест-Пойнте следственного суда Суд, разбирающий обвинения, предъявляемые офицерам и солдатам.
нарушением военного кодекса. Хичкоку пришлось покинуть академию. Но уже через год Тайер вернул его обратно. Рана в их отношениях зарубцевалась. Это похлопывание по плечу было не только жестом утешения. Оно показывало, что Тайер всегда и во всем оставался командиром, а Хичкок – его подчиненным.
– Уверен: мы все разделяем тревогу, испытываемую капитаном Хичкоком, – произнес Тайер. – Вы согласны, джентльмены?
– Тем более похвально, что капитан отважился заявить об этом вслух, – подыграл я Тайеру.
– И сделал это не для сотрясания воздуха. Говоря военным языком, мы должны занять максимально выгодные позиции для отыскания злоумышленника. Ваше мнение, мистер Лэндор?
– Полностью с вами согласен, полковник.
Тем не менее наши слова ничуть не успокоили Хичкока. Он опустился на свободную койку и вперил взгляд в окно. Мы дипломатично отвернулись, давая ему время совладать с собой.
– Скажите, доктор, а сколько времени могло понадобиться злоумышленнику на эту… операцию? – спросил я.
– Трудно сказать, мистер Лэндор. Судьба давно оберегает меня от операций на грудной клетке… впрочем, то, что мы видим здесь, вообще едва ли можно назвать операцией… Простите, отвлекся. Вы спросили о времени. Что ж, учитывая условия, в каких происходило… изъятие сердца… более часа. Возможно, часа полтора.
– И основная часть времени ушла на распил костей?
– Да.
– А если злоумышленников было двое?
– В таком случае они могли распределить работу, действуя с обеих сторон. Тогда они управились бы за половину названного времени.
– Ну а если предположить, что их было трое?
– Третий, пожалуй, только мешал бы. Я имею в виду, если бы и он вместе с сообщниками пытался пробиваться к сердцу. Но он мог держать фонарь.
Фонарь! Я как-то об этом не подумал. Возможно, Маркис был прав и кто-то действительно стоял с фонарем, освещая сцену творимого варварства. Глаза мертвого кадета были направлены на меня. Они смотрели на меня, если, конечно, это можно назвать смотрением. Зрачки мертвеца необычайно расширились, оставив лишь узенькие белые ободки.
Я подошел к койке и кончиками больших пальцев попытался опустить покойному веки. Они закрылись всего на мгновение и тут же открылись снова. Но меня уже занимало другое – следы от веревки на шее Лероя Фрая. До этого они казались мне узкой прерывистой полосой. Теперь я отчетливо видел: прежде чем веревка перекрыла кадету трахею, она изрядно поелозила по его горлу, содрав кожу.
– Капитан Хичкок, насколько мне известно, ваши люди сразу же занялись поисками. Но что было предметом их поисков? Преступник или похищенное им сердце?
– Мы обшарили все окрестности и ничего не нашли, – признался капитан.
У Лероя Фрая были светлые, соломенного цвета волосы и длинные белые ресницы. На правой руке виднелись мозоли от мушкета Поскольку современный читатель далеко не всегда представляет, что такое мушкет, привожу справку: мушкет (фр. mousquet, исп. mosquete, через позднелат. muscheta – род метательной стрелы, от лат. musca – муха) – ручное огнестрельное оружие с фитильным замком. Впервые появилось в начале XVI в. в Испании, затем в Германии, Франции, России; имело калибр около 20 мм, вес 8-10 кг. Вследствие сильной отдачи первоначально мушкетами вооружались лишь отборные люди – мушкетеры, надевавшие при стрельбе на плечо кожаную подушку.
, а на кончиках пальцев я заметил волдыри. Между двумя пальцами темнела родинка. Сутки назад этот парень был еще жив.
– Напомните мне, пожалуйста, где нашли тело после исчезновения? – попросил я.
– Возле ледника, – ответил капитан Хичкок.
– А теперь, доктор Маркис, я вновь должен обратиться к вашим профессиональным знаниям. Если бы вам вдруг понадобилось сохранить извлеченное из груди сердце, как бы вы это сделали?
– Прежде всего я раздобыл бы какой-нибудь сосуд. Не слишком большой.
– А дальше?
Затем я бы сердце во что-нибудь завернул. Возможно, в кусок муслина Муслин – мягкая шелковая или хлопчатобумажная ткань.
. В крайнем случае в кусок газеты.
– Пожалуйста, продолжайте.
– А потом я бы обложил его… – Доктор умолк и поскреб свой кадык. – Я бы обложил его льдом.
Хичкок вскочил с койки.
– Вот оно что! – воскликнул капитан. – Значит, этот безумец не просто вынул сердце из тела Лероя Фрая. Он еще позаботился и о надлежащем хранении!
Я пожал плечами и развел руками.
– Безумцы порою бывают очень предусмотрительны.
– Но какая нечестивая цель заставила его это сделать? – не унимался капитан.
– Этого, капитан, я вам пока сказать не могу. Меня совсем недавно привезли в расположение академии.
В палату вернулась запыхавшаяся служительница и куда-то позвала доктора Маркиса. Куда именно – не помню. Я запомнил лишь досаду, ясно обозначившуюся на лице хирурга: ему очень не хотелось нас покидать.
Итак, я вновь оказался в обществе Тайера и Хичкока (ну и, конечно же, покойного кадета Фрая). Вскоре после ухода доктора Маркиса снаружи послышалась барабанная дробь, созывавшая кадетов на вечерний парад.
– Не стану скрывать, джентльмены, – сказал я им, – этот случай иначе как головоломкой не назовешь. Я сам в достаточной мере ошеломлен. Только одного я никак не могу взять в толк: почему вы не обратились к военным властям?
Ответом мне было долгое молчание.
– Случившееся с кадетом Фраем – это по их части, а не по моей, – сказал я.
– Мистер Лэндор, не соблаговолите ли вы немного прогуляться со мной? – предложил Сильвейнус Тайер.
Наша прогулка представляла собой хождение взад-вперед по коридору. Дошли до угла, повернули назад. Дошли до следующего угла. Снова повернули назад, будто полковник учил меня премудростям какого-то маневра. Тайер был ниже меня на целых четыре дюйма, но держался прямо и уверенно.
– Вы застали нас в весьма щекотливом положении, мистер Лэндор.
– Не сомневаюсь.
– Наша академия, – начал он неожиданно высоким тоном, отчего был вынужден смолкнуть и взять ниже. – Вероятно, вы знаете, что нашей академии нет еще и тридцати лет. И почти половину этого времени я исполняю обязанности ее начальника. Будет вполне справедливым сказать: ни возраст академии, ни стаж моего начальствования не являются впечатляющими.
Пока не являются, но это вопрос времени.
Как и любое сравнительно недавно учрежденное заведение, мы имеем и влиятельных друзей, и не менее влиятельных врагов.
– Президент Джексон Эндрю Джексон, седьмой по счету президент Соединенных Штатов, занимавший этот пост в 1829-1837 гг.
, скорее всего, принадлежит ко второму лагерю? – спросил я, разглядывая половицы.
Тайер искоса поглядел на меня и тут же отвел глаза.
– Не стану брать на себя смелость утверждать, кто в каком лагере, – сказал он. – Знаю лишь, что мы здесь несем особую ношу. Сколько бы офицеров мы ни подготовили и как бы ни приумножили честь страны, нам все равно приходится обороняться.
– Обороняться? От кого, полковник?
Полковник Тайер, как и я, уперся глазами в пол.
– Нас едва ли не на каждом углу обвиняют в элитарности. Наши хулители заявляют, что мы отдаем предпочтение сынкам из богатых семей. Знали бы они, сколько наших кадетов происходят из семей простых фермеров, сколько здесь сыновей фабричных рабочих и мелких ремесленников. Это Америка, вышедшая из низов, мистер Лэндор.
«Америка, вышедшая из низов». Как красиво прозвучали его слова под сводами госпитального коридора!
– Что еще говорят ваши хулители, полковник?
– Они утверждают, будто мы слишком много времени уделяем инженерному обучению и не растим из наших кадетов настоящих солдат. Они обвиняют нас в том, что, став офицерами, наши кадеты получают в армии посты и должности, на которых впору служить людям, успевшим понюхать пороху.
«Таким, как лейтенант Мидоуз», – подумал я. Тайер продолжал шагать, соизмеряя свой шаг с приглушенным грохотом барабанов, долетавшим извне.
– Думаю, мне нет особой нужды называть еще один лагерь наших недругов. Я говорю о тех, кто считает, что Америке вообще не нужна регулярная армия.
– И что же они предлагают взамен?
– А что они могут предложить, кроме ополчения, как в давние времена? Сборище кичливых деревенских парней, воображающих себя солдатами и готовых наложить в штаны при первых звуках настоящей битвы, – с горькой иронией ответил полковник Тайер.
– Но в Войне за независимость победу нам принесло вовсе не ополчение, а профессиональные полководцы вроде генерала Джексона, – сказал я.
– Приятно слышать, что вы разделяете нашу точку зрения, мистер Лэндор. Но факт остается фактом: в Америке по-прежнему хватает тех, у кого человек в форме вызывает неприязнь.
– Потому мы и не носим формы, – тихо сказал я.
– «Мы» – это кто?
– Я говорю о констеблях, полковник. В Нью-Йорке вы не увидите в форме не только констебля, но и старших полицейских чинов. Вы правы: форма пугает людей.
Эти фразы не имели никакого отношения к делу кадета Фрая, но они высекли между мною и Тайером дружественную искорку. Правда, я не увидел на полковничьем лице улыбки (за все время нашего общения с ним я вообще не видел его улыбающимся), но кое-какие острые углы сгладились.
– Не стану скрывать, мистер Лэндор, что львиная доля выпадов направлена лично против меня. Кем меня только не называют! И тираном, и деспотом. Любимое словечко – варвар.
Полковник остановился. Казалось, он дожидался, пока смолкнут отзвуки произнесенного слова.
– Приятного мало, полковник. Я говорю о вашем положении. Вы понимаете: стоит распространиться слухам, что вы в академии установили драконовские порядки, а кадеты настолько подавлены и доведены до отчаяния, что готовы наложить на себя руки…
Слухи о смерти Лероя Фрая уже вылетели за пределы академии, – перебил меня Тайер. Его лицо побелело и стало похожим на кусок льда (все следы возникшей между нами симпатии исчезли начисто). – Я не в силах этому помешать, как не могу помешать людям строить собственные домыслы. Сейчас единственная моя забота – не допустить, чтобы расследование оказалось в руках… некоторых сторон. Я взглянул на него.
– Некоторых сторон в Вашингтоне? – уточнил я.
– Вот-вот, – подтвердил Тайер.
– Сторон, которым ненавистно само существование академии и которые ищут лишь повод, чтобы сровнять ее с землей.
– Вы правы, мистер Лэндор.
– Но если вы покажете им, что держите ситуацию в своих руках и кто-то уже занимается расследованием, возможно, вы сумеете отогнать этих ищеек.
– Ненадолго, – сказал он.
– А если я ничего не найду?
Тогда я буду вынужден представить доклад командиру Инженерного корпуса, а тот, в свою очередь, обратится к генералу Итону Вероятно, речь идет о Джоне Генри Итоне (1790-1856), который в 1829-1831 гг. занимал пост военного министра.
. И нам останется лишь ждать их коллективного приговора.
Мы остановились возле двери палаты Б-3. Снизу доносился раздраженный голос служительницы. Доктор Маркис что-то отвечал ей, говоря нарочито медленно. Извне слышались писклявые звуки флейты. За дверями палаты Б-3 было абсолютно тихо.
– Кто знает, – ободряюще сказал я полковнику Тайеру. – Возможно, смерть кадета не нарушит общего равновесия и не затронет вашей карьеры.
– Если я способен вас в чем-либо убедить, мистер Лэндор, то поверьте: карьера для меня ничего не значит. Будь я уверен, что академия выживет без меня, я бы завтра же покинул ее стены и ушел не оглядываясь.
Сопроводив сказанное энергичным кивком (возможно, это тоже был жест симпатии), полковник продолжал:
– У вас есть дар, мистер Лэндор. Вы умеете вызывать доверие к себе. Не сомневаюсь, вы искусно пользуетесь своим даром.
– Как сказать, полковник. Вы и впрямь считаете, что я – ваш человек?
– Иначе мы бы сейчас не говорили, стоя здесь.
– И вы готовы сохранять эту уверенность до самого конца?
– Если понадобится – даже и после, – ответил Сильвейнус Тайер.
Я улыбнулся и перевел взгляд на круглое коридорное окошко, где в солнечных лучах танцевали пылинки. Тайер сощурился.
– Как мне расценивать ваше молчание, мистер Лэндор? Как согласие или отказ?
– Пока никак, полковник.
– Если вопрос касается денег…
– У меня достаточно денег.
– Возможно, есть какие-то другие сложности?
– К предлагаемому мне расследованию они не имеют отношения, – как можно учтивее ответил я.
Тайер откашлялся. Он старался сделать это без излишнего шума, но мне показалось, что у него в горле застрял плотный комок.
– Мистер Лэндор, когда кадет умер совсем молодым, да еще наложив на себя руки, с этим трудно смириться. Но когда кто-то гнусно надругался над беззащитным телом… подобное просто невыносимо. Это преступление против природы. Мне оно также видится ударом в сердце…
Полковник спохватился, однако слово уже вылетело из его уст.
– В сердце нашей академии! Если надругательство совершил какой-нибудь сторонний фанатик, пусть над ним свершится Божий суд. Но если это дело рук кого-то из наших, я не успокоюсь до тех пор, пока виновный не будет вышвырнут из Вест-Пойнта. В кандалах или нет, но для блага академии он должен немедленно ее покинуть.
Закончив тираду, Тайер тихо выдохнул и опустил голову.
– Если вы возьметесь за расследование, мистер Лэндор, вашей задачей будет найти злоумышленника, а также помочь нам удостовериться, что подобное никогда не повторится.
Я молча поглядел на него, затем достал свои карманные часы и постучал по циферблату.
1 2 3 4 5 6 7 8