Видите ли, лейтенант Карлберг, когда в Европе начали возделывать землю, поселения сосредоточились по берегам внутреннего моря, в расчете на водные пути, поскольку сухопутных дорог не существовало. Потому просвещение и зародилось на Средиземном море, затем распространилось вдоль побережья – в Испанию и Францию, в то время когда Германия была еще лесной чащей. Швеция и Дания соперничали, кому превратить Балтику в Средиземное море Севера, и посему вечно дрались из-за господства над приморьем. Когда умер Карл Одиннадцатый, берега Швеции омывали три моря, и она могла быть довольна. Ни один из врагов, позже бросивших вызов Карлу Двенадцатому, не угрожал тогда естественным границам страны. Дания стремилась округлить свои земли и добивалась Гольштейн-Готторпа , но сие не затрагивало интересов Швеции; и вспомните, лейтенант, в тот раз лишь помощь англичан, голландцев и ганноверцев позволила Карлу Двенадцатому разбить датчан – невелика слава. Саксония стремилась завоевать Ригу, чтобы получить выход к морю. Но ведь это было только справедливо, и желание царя Петра занять Ингерманландию также было естественно. Но Карл Двенадцатый забыл, – а вернее, никогда не понимал, ибо не получил образования, – что не было нужды охранять границы Польши от орд с востока, коль скоро сама Россия, цивилизованная Михаилом и Алексеем, взяла это на себя; и ненависть Карла к стоящему во всех отношениях выше его Петру настолько не обоснована ни политикой, ни историей, что ее сугубо личный характер был совершенно ясен и до того, как он, свершив свое самое тяжкое преступление, окончательно разоблачил себя, – призвал турка себе на помощь против изживающей остатки дикости России, каковая как раз складывалась в европейское государство во главе с царем, носившим титул доктора Оксфордского университета и члена Французской академии. Дикарем оказался Карл, превративший свои владения в пастбище, меж тем как Москвитянин свои земли распахивал.
Прибалтика не нуждалась в шведах для защиты от монголов, посему Швеция исторически закономерно утратила Прибалтийские провинции; Швеции нечего было делать ни в Польше, ни в Гольштейн-Готторпе – посему ее выдворили оттуда; Карл Двенадцатый был привидением, восставшим из гуннских могил, готом, который способен был снова сжечь Рим, Дон-Кихотом, который освобождал невольников, а сам в то же время заковывал в цепи своих подданных; и если бы пуля вечор не прилетела с запада, то рано или поздно прилетела бы с востока, а впрочем, сам черт не ведает, откуда она прилетела.
Тут лейтенант вскочил точно ошпаренный:
– Вот именно, лейб-медик. Откуда она прилетела? В самом деле – откуда?
– Может быть, у лейтенанта Карлберга есть на этот счет подозрения? – спросил хирург, бросив на лейтенанта взгляд, острый как скальпель.
– Нет! Никаких! – кратко и решительно ответил лейтенант.
– В таком случае скажу одно, – заключил хирург. – Пусть даже пуля прилетела не оттуда, но следовало бы – оттуда.
– Довольно, тысяча чертей, сейчас мы будем пить! – воскликнул лейтенант и достал из своей сумки бутылку.
– Как! Разве мы не будем сперва драться, лейтенант?
– Нет, костоправ! Мы никогда не будем драться. Вы мастер потрошить покойников; вы так расправились с тем Александром, что и сам турок бы позавидовал. Вот вам моя рука, и спасибо, что не мне пришлось столько работать языком!
– Бездельник, заставил меня себе голову морочить! Выпьем за старую Швецию – и за новую!
– Король умер! Да здравствует королева!
– Либо ландграф!
– Только не герцог!
– А лучше всего – свобода!
В доме, где лежал покойник, все еще звучали полупьяные голоса, когда серо-желтое декабрьское утро занялось над пушками и обозами, катившими по расплющенным кучкам грязи, еще недавно бывшими рядовыми Ёнчёпингского полка и лейб-полка, по странному месиву из внутренностей и тряпья, где приковывали взор то башмак со ступней, то перчатка с двумя-тремя пальцами, то ухо с прядью волос… Из долины, ведущей к границе, доносился скрежет лафетов, цокот копыт, тяжелый шаг пехоты, а через рвы, поля и утесы мчались курьеры – началась борьба за наследство короля: за народ и страну.

1 2