Нина Викторовна и Константин Артемьевич сидели с ней часами, пытаясь втолковать ей самую простую из простых задач, учили с ней стихи, но она смотрела в стену прозрачными синими глазами. Было ясно, у ребенка и впрямь отшибло память.
Константин Артемьевич выходил из себя. Белки его глаз сверкали, он кричал:
- В нашей семье все кончали с золотыми медалями! У нас во всей родне только двое со средним образованием! У нас аспиранты! Научные работники!
Если говорить правду, кто-то из теток действительно кончил гимназию с серебряной медалью, а в Эривани преподавал в университете географию дядя Гурген. Но на этом пышный список кончался. Вся надежда была на будущее поколение, но будущее поколение бастовало: Саша забыла все, даже таблицу умножения.
- Нина, - сдерживая себя, тихим, но грозным голосом говорил Константин Артемьевич, - не скрывай от меня, что случилось? Может, она ушиблась? Может, она упала с лестницы? Я поставлю на ноги всю медицину!
В ответ Нина Викторовна тихо плакала. Спокойна была только одна Саша. Прозрачными и отчужденными глазами, не моргая, смотрела она, как бушует отец, слушала тихий, виноватый плач матери: "Недоглядела!" ,
Саше запретили гулять во дворе, ее то сильно жалели, то строго наказывали.
А Саша сидела посреди комнаты на полу и вместе с маленьким Лешей строила из кубиков железную дорогу. Она отлично помнила таблицу умножения и стихи, в которых говорится о грозе в начале мая. Все она знала и все помнила. Просто она решила остаться на второй год. Другого выхода у нее не было.
Сашина учительница Тамара Сергеевна была как все. Учительница и учительница. А вот в младшем, втором классе учительница была необыкновенная. Она играла с детьми на переменах, а Тамара Сергеевна уходила в учительскую. Та, другая, после уроков читала ребятам сказки, а Тамара Сергеевна скучным голосом говорила: "В пары! В пары! Спускайтесь тихо!"
Во втором классе учительница была такая, что хотелось все время быть около нее. И еще во втором классе Саша углядела девочку Юлю - рыжая, кареглазая, веснушчатая, она была красивее всех. На переменках она бегала, прыгала, и Саше казалось, что она не бегает, не прыгает, а танцует. Голос ее звенел на весь коридор. Она задирала ребят, дразнила их, но никто на нее не обижался.
Саша толклась возле второго класса "в" все перемены напролет, но заговорить не осмеливалась. И вот однажды она догнала Анну Дмитриевну на улице и пошла рядом с ней. Собравшись с духом, она сказала решительно:
- Я в третьем классе, но я хочу учиться у вас!
- Да, - вздохнув, ответила учительница, - я тоже хотела бы стать на год моложе!
- А я не хочу, чтоб мне стало восемь. Пусть остается девять. Но я хочу к вам. И к Юле.
Учительница остановилась и посмотрела на Сашу пристально.
- Что же нам делать? - сказала она. - Ты на год старше моих детей, не оставаться же тебе на второй год. - Молодая учительница и подумать не могла, какое решение подсказала Саше. Она погладила девочку по голове и простилась с ней. - Приходи в гости в наш класс.
А Саша приступила к делу. Она твердо решила остаться на второй год. И осталась.
***
И вот пришло первое сентября. Второгодница Саша, очень счастливая, вошла в класс к своей новой учительнице. Все, все в этом классе было хорошо, более того: прекрасно! А девочка Юля - Рыжая, кареглазая, веснушчатая - была лучше и красивее всех.
- Давай дружить! - глубоко вздыхая, сказала Саша.
- Чего? - ответила Юля.
- Давай дружить! - повторила Саша.
- А я не хочу!
- Почему? - тихо опросила Саша.
- Почему, почему! Потому, что кончается на "у" - И, подумав, Юля прибавила:
- Ты второгодница!
- Что? - дрожащими губами сказала Саша. - А может, у нас только двое со средним образованием... может, у нас все с медалями... У нас... У нас...
Саша тихо вышла в коридор и всю перемену простояла одна, глядя в окно. В упрямой ее голове зрело новое решение, сулившее на этот раз много радости Константину Артемьевичу.
Начала Саша с того, что перестала глядеть в Юлину сторону. Потом она выучила все стихи из "Родной речи". Потом налегла на учебники по естествознанию, географии, истории. Она выучила их от корки до корки. Едва учительница открывала рот, как Саша поднимала руку и говорила:
- А я это знаю!
- Вот и прекрасно! - говорила Анна Дмитриевна и продолжала рассказывать дальше.
Саша знала все. Нет, это не было хвастовством, она действительно все знала. Но коварная Юля заявляла:
- А что такого? Она же второгодница!
Что было делать? Саша стерпела и это. Но она твердо стояла на своем, не разговаривала с Юлей и училась отлично.
Как часто бывает, победа пришла неожиданно.
- Давай сядем вместе! - сказала Юля, когда они перешли в четвертый класс.
Снова было первое сентября и новая, еще не знакомая классная комната, пустые парты, гладкие, черные, которых еще не коснулся ни один перочинный нож. Саша стояла на пороге, не видя, не слыша, как ребята шумно рассаживаются. Она видела только Юлю.
- Мы обе рассеянные, давай сядем вместе, поближе к доске, - повторила Юля.
Рассеянные! Обе! Вот счастье! Обе! Подумать только! И Саша пошла рядом с Юлей, они сели на первую попавшуюся парту и принялись болтать: за минувший год много накопилось такого, что необходимо было сказать сейчас же, не теряя ни минуты!
- А я еще давно, - захлебываясь, говорила Юля, - я еще давно хотела тебе сказать...
- Так почему же не сказала?
- Я боялась. Помнишь, мы ходили на экскурсию, а ты еще сказала: "Не люблю воображалок!" Я решила, что ты про меня, и поэтому...
- Ну что ты! Это я про Валю Дудорову. А как раз на той экскурсии я хотела подойти, но ты отвернулась и пошла с Танькой...
В школе с этого дня все стало хорошо и счастливо. Школа была настоящей Сашиной жизнью, она никогда не искала ни тепла, ни света, ни развлечения на стороне - все самое дорогое было здесь: друзья и любимая учительница.
Когда Сашин класс кончил начальную школу, ребята записали в протоколе: "Постановили: просить Анну Дмитриевну, чтобы перешла с нами в пятый класс и оставалась бы с нами вместе до самой старости". И она осталась с ними до конца, до самого десятого класса и учила их литературе и русскому языку.
Дома тоже все было хорошо. Родители не жаловались на Сашу: послушная девочка, хорошо учится, наверняка получит похвальную грамоту. И только иногда, изредка возникала та Саша, что упрямо смотрела прозрачными, невидящими глазами, та упрямая Саша, которую было ни уговорить, ни переспорить.
Она любила петь, играла по слуху на гитаре, на мандолине, на балалайке. Ее хвалила учительница пения, а на школьных вечерах она всегда выступала в хоре.
***
- Мы будем учить ее музыке! - решил Константин Артемьевич.
Он пригласил учительницу и взял напрокат пианино.
- Когда женщина играет на рояле... - говорил он мечтательно и умолкал. Всем было ясно: это красиво, поэтично, это украшает семейную жизнь.
Саша с нетерпением ждала учительницу. И она пришла, И стала учить Сашу гаммам.
- У Саши абсолютный слух! - с гордостью говорила Нина Викторовна всем знакомым.
Но разве для гамм нужен слух? Саша решила: не нужен. Когда после школы она должна была садиться за пианино на час, потом на два и играть, играть ненавистные гаммы, ей казалось, что на улице дождь бьет о стекла нескончаемо и нудно. Саша глядела на часы, но стрелки будто застывали на месте. Закусив губу, Саша снова принималась за гаммы, ненавидя взятое напрокат пианино и эти черно-белые клавиши.
- Руку! Как ты держишь кисть? Это уродливо! - говорила учительница.
До чего же все это было не похоже на счастье, которое испытывала Саша, когда, оставшись одна в пустом школьном зале, она откидывала крышку рояля и начинала играть, что хотела. Как ей были покорны клавиши, как гулко звучала мелодия, если Саша нажимала на педаль. Тут ей никто не мешал нажимать на педаль и никто не говорил, что она уродливо держит кисть. И непременно открывалась дверь, на цыпочках входил кто-нибудь из ребят, садился рядом и слушал. Ребята говорили друг другу: "Вот здорово!" А Юля поясняла: "У Саши абсолютный слух!", она была добрая девочка и очень хорошая подруга.
Саша занималась музыкой около года, а потом сказала решительно:
- Больше не буду!
- То есть как? - поднимая брови, спросил Константин Артемьевич.
- А вот так.
Все уговоры и просьбы родителей разбились о Сашино упрямство. Окаянное пианино унесли под укоризненными взглядами соседей. Кто-то другой, несчастный и терпеливый, стал разучивать на нем гаммы. И пусть его!
Опять все пошло мирно.
- Мне с ними хлопот нет, - говорила Нина Викторовна. - Леша хоть и баловной, но такой любящий. Его всегда можно уговорить. Да и Сашу тоже. Нет, ничего не скажешь: легкая девочка. И вот легкая девочка перешла в десятый класс. Ей минуло восемнадцать (она ведь оставалась на второй год!).
Саша сидела во дворе и готовилась к выпускным экзаменам: она учила физику. Много раз вместе со своими одноклассниками Саша обсуждала проклятый вопрос: могут ли дружить мальчик с девочкой? Почти все говорили:
- Да, могут.
Ну хорошо - дружба возможна. А возможна ли любовь? А что такое любовь? А бывает любовь с первого взгляда? Судя по "Евгению Онегину", бывает. Но ведь Писарев подвергал сомнению чувство Татьяны и смеялся над ним? Нет, Саша считала, что любви с первого взгляда быть не может. Потому что для любви нужны: а) взаимное уважение, б) общность взглядов.
А для этого, в свою очередь, нужно знать друг друга, иначе как поймешь, общие ли у тебя взгляды? Дома тоже говорили, что чувство надо подвергать долгой проверке. Нина Викторовна, например, до замужества любила Константина Артемьевича пять лет, еще когда жива была Сашина мама.
...И вот на учебник физики упал букетик ландышей. За решеткой двора стоял молодой летчик. Он смотрел на Сашу Потом он поднял руку и стянул с головы пилотку, темные волосы рассыпались и упали на лоб. Из-под темных бровей смотрели глаза - коричневые, большие и теплые. Стояла ранняя весна, но лицо было обветренное, загорелое, и особенно белыми казались зубы, в мгновенной улыбке осветившие лицо.
***
Было странно, что он в военной форме, - перед Сашей стоял юноша, почти ее ровесник. Рукава гимнастерки были чуть коротковаты, и большие сильные руки как будто выросли из них.
Она подошла к решетке, из-за решетки обдал ее все тот же коричнево-ясный, светлый взгляд. Губы были твердого, чистого рисунка, а ресницы длинные, как у девушки.
- Как вас зовут? - спросила Саша.
- Андрей. А вас?
- Заходите к нам, - сказала она вместо ответа. Она и вправду могла сказать так: этот двор принадлежал ей - и двор, и скамейка, и каштан.
Он сел на скамейку, и оба разом замолчали. Стало неловко. Оба почувствовали эту неловкость и почему-то засмеялись. И Саша поняла, что общность взглядов у них полная. И еще Саша поняла, что любовь с первого взгляда бывает.
Что долго рассказывать? Экзамены полетели вверх тормашками. Саша сдавала их, но она больше ничего не учила - ни биологию, ни историю, ни алгебру.
Она никогда не думала, что можно так бездумно и легко дойти пешком от Серебряного переулка до Воробьевых гор. Они шли и молчали. Иногда, поднимая голову, она видела рядом смуглый мальчишеский профиль, твердый подбородок, как будто давным-давно знакомую твердую линию губ. И она спрашивала себя: как я жила прежде?.. Как будто можно называть жизнью завтрак, обед, школу, учебники.
Они шли рядом, но он не брал ее под руку. И она отстранилась, когда случайно, при переходе через улицу, ее плечо коснулось его руки.
И вот были сумерки, над головой шелестели деревья Нескучного сада, а под ногами шуршал песок дорожек. Его рука чуть приподнялась и опустилась. Затаившись, испуганная Саша ждала. И опять поднялась рука, рождая страх. и надежду, робко, нежно коснулась Сашиной руки и, осмелев или, может, отчаявшись, крепко сжала Сашины пальцы.
Так вот чего она ждала! Так вот что ей было надо! И будто услышав, Андрей уже не отпускал ее руки. Они шли, как двое детей, по дорожкам сада, держась за руки, не глядя друг на друга, по новой, только что открывшейся им стране. И вдруг, как гром среди ясного неба, раздался свисток. Перед ними стоял милиционер. Он глядел сурово, и голос его звучал холодно, когда он сказал:
- Попрошу освободить территорию, парк закрывается!
Снова они попали в шум улицы, в сутолоку машин, в толпу. Но их страна была обитаема, они были не одни. Саша вдруг поняла: в этом большом городе, где шла, не останавливаясь, своя, деловая жизнь, было много влюбленных. Они стояли в подъездах, сидели на скамейках бульваров, шли по улицам, взявшись за руки. Их толкали, им говорили: "Да посторонитесь, загородили дверь!" На них оглядывались. Но они ничего не замечали, ничего не видели. Похоже было, что страну влюбленных окружала невидимая высокая стена и над ними были не властны ни милиционер, ни дворник, ни прохожий, ни чужая насмешливая улыбка, ни машины, которые так и норовили сбить их с ног.
- До свидания! - сказал Андрей, проводив Сашу до дому. Оба стояли под каштаном. - Ты сердишься? Почему ты молчишь? - спросил Андрей.
Она стояла перед ним, сдвинув брови, сжав губы, маленькая и тихая. Испугавшись, не зная своей вины, он положил ей руки на плечи и - он сам не мог бы рассказать, как это случилось, - поцеловал ее. Поцеловал - и ужаснулся. Ужаснулся и поцеловал еще раз.
Саша замерла.
- Погоди, - сказала она, - я хотела спросить. Послушай... Это значит... Это... мы, что ли, любим друг друга?
И тогда, будто освободившись, найдя слова, которые искал и которые она ему подсказала, он ответил тихо и внятно:
- Я тебя люблю.
- Ты сошла с ума! - кричал Константин Артемьевич, хватаясь за сердце.
- Костя, голубчик, не волнуйся! - плача, уговаривала Нина Викторовна.
- Нет, что позволяет себе эта девчонка! Ты распустила ее!
Он повернул к Саше бешеное лицо.
- Я издеваться над собой не позволю! Это тебе не уроки музыки, захотела - бросила. Я тебе покажу - замуж! Ты помнишь, что тебе восемнадцать лет?
- Джульетте вообще было четырнадцать, - сказала Саша.
- Вообще! Ты слышишь, Нина, - "вообще"! На что ты намекаешь?
- Я не намекаю. Я прямо говорю: я вышла замуж!
- Что? - сказал Константин Артемьевич, пошатнулся и сел на диван.
- Нет, ты и вправду ненормальная, - откликнулась Юля. - Ты ведь завалила все экзамены!
- Почему завалила? У меня по всем предметам "хорошо".
- Ты должна была получить похвальную грамоту! В вуз без экзамена, дура ты ненормальная!
- Ах, да какое это имеет значение! - отвечала Саша, стараясь глядеть поверх Юли, хотя Юля была выше на целую голову.
И Юле показалось, что Саша уходит от нее, уходит далеко и что она никогда ничего про Сашу не знала.
- Ты же сама говорила: чувство надо проверить!
- Мы проверили, - коротко отвечала Саша.
- Я не пущу его на порог! - закричал с дивана Константин Артемьевич.
- А мы едем завтра в Калугу, - ответила Саша...Они уезжали в Калугу вечером. На перроне стояли тетя
Вера и тетя Маргарита. Тетя Вера была невысокая, смуглая, в очках. Тетя Маргарита - грузная, многословная, с большой родинкой на подбородке. Она держала в руках букет сирени.
- Обидели вы отца, молодые люди, - говорила она строгим басом.
- Право, я этого не хотел, - серьезно и грустно оправдывался Андрей. Но Константин Артемьевич не пожелал меня видеть. Что же мне оставалось делать?
- Посоветовались бы со мной, - басила тетя Маргарита. - Я не враг. Я старшая в нашей семье... Я женщина, наконец.
- Вы правы, правы, конечно, - виновато отвечал Андрей. - Я просто не догадался.
Он не смел признаться, что Саша ни словом не обмолвилась о существовании тети Маргариты. Саша стояла рядом в пестреньком ситцевом платье и пристально смотрела в конец перрона.
Она не слышала, как тетя Маргарита учила уму-разуму ее и Андрея и твердо наказывала ей уважать мужнину родню. Она все смотрела и смотрела в конец перрона.
Константин Артемьевич выплыл из толпы, чуть задыхаясь, вытирая платком лоб. Рядом с ним семенила заплаканная нарядная Нина Викторовна.
- Рад познакомиться! - сухо отчеканил Константин Артемьевич, протягивая Андрею руку и не глядя на Сашу.
- Я тоже, я тоже очень рад, - заволновался Андрей. - Я очень много слышал о вас...
Константин Артемьевич грозно захохотал.
- Что ж, и на том спасибо, - ответил он.
- Отъезжающие, в вагон! - сказал проводник. Саша заметалась. Константин Артемьевич все еще не
Смотрел на нее. И тут, забыв обо всем, Саша кинулась к отцу и сказала:
- Не сердись!
- Отъезжающие, в вагон! - напомнил проводник.
А Нина Викторовна тем временем целовала Андрея. Тетя Вера плакала, тетя Маргарита сморкалась и совала букет сирени проводнику.
С подножки вагона, сквозь слезы, застилавшие ей глаза, Саша смотрела на удалявшийся перрон и не видела никого, кроме отца. Он бежал следом, махал руками и что-то кричал.
Поезд ушел. Тетя Маргарита повернулась спиной к Константину Артемьевичу, бросив на ходу:
- Выгнал из дому родную дочь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22