– Мистер Вуд передал мне, что вы хотели меня видеть, – сказал он.
Гиллспи показал на стул возле стены:
– Я сказал, чтобы тебе принесли завтрак. Можешь подождать тут. У ребят сейчас хватает забот. Мы поймали убийцу.
– Он подписал признание? – осведомился Тиббс.
– Это никому не нужно, – отпарировал Гиллспи. – Я просмотрел его дело. Всего девятнадцать лет, а уже два привода. Один за мелкую кражу, другой за то, что приставал к девушке по имени Делорес Парди. А потом, у него оказался бумажник Мантоли.
– Похоже, что начало хорошее, – согласился Вирджил Тиббс.
– Вот сейчас и посмотрим, какое это начало, – заявил Гиллспи и потянулся к селектору. – Приведите Оберста, – приказал он.
Пока они ждали, Гиллспи бросил быстрый взгляд в сторону Тиббса.
– Тебе известно, что такое «белое отребье», Вирджил? – спросил он.
– Я слышал это выражение, – ответил Тиббс.
В коридоре зазвучали шаги, и плотный приземистый полицейский втолкнул в кабинет юношу, почти подростка. Арестант был в наручниках. Он казался слишком худым даже для своего невысокого роста. Угловатые коленки выступали резко и неуклюже, туго обтянутые голубыми бумажными брюками. Он то и дело мигал, поводя глазами вокруг, а потом кидал взгляд на скованные запястья, на Гиллспи и опять на свои руки. Казалось, Оберста качает и ему приходится прилагать героические усилия, чтобы сохранить равновесие.
Гиллспи выпрямился и рявкнул:
– Сесть!
Харви Оберст просто-напросто перестал удерживать свое тело и плюхнулся на стул. Его тощий зад с глухим стуком ударился о жесткое сиденье, но Оберст, казалось, ничего не почувствовал. Он уронил руки на колени и, словно теперь не осталось смысла держать голову прямо, позволил ей упасть набок.
Проходили секунды, а Гиллспи все тянул, выжидая, когда арестованный до смерти перепугается. Однако по Оберсту нельзя было заметить, чтобы это на него подействовало.
Гиллспи перевел взгляд на полицейского.
– А остальное при тебе? – спросил он.
Приземистый полисмен полез во внутренний карман и извлек тисненый бумажник. Гиллспи завладел им, внимательно осмотрел сверху, а затем влез внутрь и изучил содержимое.
– Можно снять браслеты, – сказал он почти по-домашнему.
Освобожденный от наручников, Харви Оберст тут же принялся растирать руки, сперва одно запястье, потом другое, но не произнес ни слова.
– Зачем ты это сделал? – спросил Гиллспи.
Оберст приподнял голову и набрал воздуху.
– Потому что он лежал там, и все. Прямо на виду. Набитый деньгами. Я видел: он мертвый и они ему не нужны. А он просто валяется. Не я, так кто-нибудь другой взял бы. А мне они были очень кстати. Я и взял. – Он помолчал и добавил примирительным тоном:
– Вот и все.
– Ну да, только сначала ты его убил, – подсказал Гиллспи.
Арестованный вскочил на ноги, словно его внезапно пронзила острая, нестерпимая боль.
– Я взял бумажник! – закричал он с исказившимся лицом. – Взял, потому что тот тип все равно был уже мертвый. Мне были нужны деньги, очень! Но я не убивал! – На последних словах голос у него сорвался, и он прохрипел конец фразы, лишив ее силы убеждения.
Тогда Оберст сделал новую попытку. Указательным пальцем левой руки он постучал себя в грудь.
– Я не убивал и не стал бы убивать его, если бы даже собирался ограбить. Он и вправду был хорошим малым – я знал его раньше. А если бы мне было нужно, я бы запросто справился с ним и так, без всякого убийства. Говорю вам, я только подобрал бумажник! – Вдруг он умолк и снова упал на стул. Теперь голова Оберста наклонилась вперед, пока подбородок не уткнулся в грудь.
Билл Гиллспи взмахнул рукой, давая знать, что разговор окончен.
– Зарегистрируйте его, – приказал он. – Подозрение в убийстве.
Шеф откинулся в своем кресле, насколько хватило риска, и уставился в потолок. Он не опускал глаз, пока арестованного не увели.
Когда несколько мгновений спустя донесся лязг захлопнувшейся двери, Гиллспи заметно расслабился и перевел взгляд на Вирджила Тиббса, спокойно сидевшего в стороне на неудобном стуле.
– Ну, с этим ясно, – заметил он.
– Да, это очень поможет следствию, – согласился Тиббс.
– То есть как «поможет»? – спросил Гиллспи, разнообразия ради почти нормальным тоном.
– Это исключает поверхностные мотивы, скажем обыкновенный грабеж, – объяснил Тиббс. – Выходит, надо копать поглубже. Я так и думал, но увидеть прямое подтверждение – просто удача.
Гиллспи повернулся к Тиббсу, насмешливая улыбка озарила его лицо.
– Не рассказывай, будто ты поверил в эту детскую историю. А я-то думал, ты малый не промах, Шерлок Холмс с Побережья, охотник за головами. Ну, если уж ты сыщик, то я – китайский император.
В дверях появился Арнольд, в одной руке он нес сандвичи, завернутые в пергамент, в другой – бумажный стакан с кофе. Ни слова не говоря, он протянул все Тиббсу и затем повернулся к шефу.
– Ну что, это точно Оберст? – спросил он.
Гиллспи махнул рукой в сторону Тиббса, который разворачивал сандвичи.
– Спроси у него, – предложил он.
Арнольд послушно поглядел на Тиббса.
– Ну? – спросил он.
– Оберст не виновен в убийстве, я почти уверен в этом, – ответил Тиббс.
– Теперь объясни почему, – подбодрил Гиллспи.
– Потому что он левша, – сказал Тиббс и откусил от сандвича.
Арнольд возрился на Гиллспи.
– А дальше? – спросил тот.
Тиббс, занятый едой, ответил не сразу.
– Когда сегодня утром я осматривал тело, – терпеливо начал он, – выяснилось, что смертельный удар был нанесен по затылку справа под углом в семнадцать градусов каким-то тупым орудием. Это почти неопровержимо доказывает, что нападавший не был левшой. Если вы, мистер Гиллспи, возьмете на минутку вашу линейку, я объясню вам, в чем суть.
К величайшему изумлению Арнольда, Гиллспи покорно повиновался.
– Теперь вообразите, будто вы хотите ударить кого-то, кто вам по плечо или даже немного повыше. Сожмите линейку покрепче, и вы убедитесь, что прямо держать ее почти невозможно – анатомия запястья этого не позволит. Чтобы ударить справа, вам придется вывернуть руку ладонью вверх. А для того чтобы опустить линейку прямо перед собой, вы должны развернуть запястье на девяносто градусов.
Гиллспи поглядел на линейку в своей руке, а потом положил на стол.
– А ты думаешь, Оберст левша? – спросил он.
– Я в этом уверен, – ответил негр. – Вспомните, как он постучал пальцем в грудь, когда пытался выгородить себя. Даже в том случае, если он одинаково владеет правой и левой, он бы прибегнул к помощи сильнейшей руки, а ведь Оберст постучал себя левым указательным пальцем. Я подумал, что он не виновен, едва он вошел, ну а это убедило меня окончательно. – Тиббс вновь откусил от сандвича и запил глотком густого черного кофе.
– Да, я совсем забыл о сахаре, – сказал Арнольд.
– Все и так чудесно, спасибо, – ответил Тиббс.
– Ты только взглянул на этого малого и уже решил, что, пожалуй, он не виновен. В чем тут суть, в интуиции? – спросил Гиллспи.
– Нет, в его ботинках, – ответил Тиббс, – и в том, что он был небрит.
Гиллспи погрузился в молчание. Для Арнольда это было неожиданно: он думал, начальник спросит, при чем здесь бритье и ботинки. Потом он понял: Гиллспи не станет спрашивать – это было бы уступкой. А Билл Гиллспи не очень-то любил уступать. Арнольд откашлялся.
Он выждал, когда Тиббс прожует, и спросил сам:
– А почему?
– Вспомните, как произошло нападение, – ответил Тиббс. – Мантоли ударили сзади по голове. Значит, либо на него напал кто-то знакомый, которому он доверял, – улучил момент, отступил на шаг и ударил, либо, что более вероятно, к нему кто-то подкрался, да так тихо, что Мантоли не почувствовал опасности. Если бы его что-то насторожило, хоть на мгновение, он бы повернул голову и удар пришелся бы под другим углом.
– Понятно, – сказал Арнольд.
– А у Оберста жесткие кожаные каблуки, – продолжал Тиббс, – да еще со стальными подковками, чтобы поменьше снашивались. В таких ботинках слышен каждый шаг, и ему было бы трудно напасть неожиданно.
– Он мог сто раз переобуться, – перебил Гиллспи.
– Конечно, вы правы, мистер Гиллспи, – согласился Тиббс, – но вы тут сами упомянули, что этот человек из «белого отребья», а значит, обуви у него не очень-то густо. И, судя по щетине на его подбородке, я бы предположил, что он провел всю ночь где-то вне дома. Если бы он зашел переменить обувь, он бы, пожалуй, и побрился. Это в его привычках – я сужу по порезу от бритвы под самым подбородком.
– Я этого не заметил, – с вызовом сказал Гиллспи.
– Отсюда удобней смотреть, мистер Гиллспи, – ответил Тиббс, – и пониже, и света гораздо больше.
– Ты так уверен в себе, а, Вирджил? – поддел Гиллспи. – Кстати, Вирджил – довольно затейливое имя для черномазого вроде тебя. Небось там, откуда ты приехал, тебя зовут по-другому?
– Там меня зовут мистер Тиббс, – ответил Вирджил.

***

Сэм Вуд медленно вел патрульную машину по дороге, поднимавшейся к дому Эндикоттов. Хотя солнце уже пекло, жара казалась куда более сносной, скорее всего потому, что к дневному пеклу он давно уже внутренне подготовился. Гораздо больше Сэм страдал от жары ночью, когда солнце как-никак скрывалось и темнота вроде бы должна была приносить облегчение. Вот эти-то обманутые ожидания и заставляли его испытывать двойные мучения. Дорога поднималась равномерно. Город был уже где-то далеко внизу, но до самой вершины, где стоял дом Эндикоттов, надо было еще ехать и ехать. Сэм знал дорогу, как почти каждый в Уэллсе, поскольку Эндикотты считались местными богачами, но не был знаком с ними и не бывал у них в доме. Сидя за рулем, он старался составить фразы, в которых сообщит о случившемся. Это будет вовсе не просто. Почему-то ему представилось, что у гостьи Эндикоттов, дочки Мантоли, нет матери. Теперь она осталась совсем одна, если, конечно, еще не замужем. Наверное, давно успела выскочить, решил он, итальянки рано выходят замуж, заводят кучу детей, и глядишь, уже растолстели.
Наконец дорога достигла вершины и закончилась небольшой стоянкой, рассчитанной, как Сэм быстро прикинул, на шесть, от силы восемь автомобилей. Он аккуратно поставил машину и, ступив на землю, осторожно закрыл дверцу. Солнечные лучи казались здесь еще более яркими, но воздух, подумал он, все же попрохладней. Это было великолепное место. Несмотря на ответственность своей миссии, Сэм не смог удержаться от волнения при виде широкой панорамы Скалистых гор. Бесконечные вершины вздымали свои зазубренные пики до самого горизонта. Сэм направился к парадной двери, открывшейся прежде, чем он успел позвонить.
Его встретила женщина, которая сразу понравилась Сэму: с выражением гостеприимства и сдержанности на лице она ждала, когда он сообщит о своем деле. Ей было далеко за пятьдесят, но годы отнеслись к ее внешности с большой бережливостью. Спокойное, изящное полотняное платье создавало общую линию, считавшуюся модной лет тридцать назад, а красиво подстриженные и уложенные волосы обрамляли лицо, на котором не было заметных морщин. Она терпеливо ждала, когда Сэм подойдет к порогу.
– Миссис Эндикотт? – осведомился он, внезапно почувствовав, насколько зарос его подбородок за последние восемнадцать часов.
– Да, чем могу служить, сэр?
Сэм принял моментальное решение:
– Мне хотелось бы видеть мистера Эндикотта.
Грейс Эндикотт отступила на шаг и придержала дверь.
– Входите, – пригласила она. – Я его позову.
Чувствуя себя не в своей тарелке, Сэм вошел в дом и последовал за хозяйкой в просторную светлую гостиную, левая стена которой была почти сплошь из стекла. Противоположную стену снизу доверху закрывали длинные полки, уставленные книгами и пластинками, – это было самое большое собрание, которое Сэм когда-либо видел.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – пригласила миссис Эндикотт и тут же вышла из комнаты. Сэм поглядел на глубокие, удобные с виду кресла и решил остаться на ногах. Он сказал себе, что все дело займет минут десять или того меньше, а там уж можно будет вернуться к машине и отправиться восвояси.
Вошел хозяин, и Сэм обернулся ему навстречу. Возраст Эндикотта был более заметен, чем у его жены, но он нес свои годы со спокойным достоинством. Это было трудно объяснить, но между ним и его домом существовало неуловимое сходство. Они были пригнаны друг к другу, как корабли и их капитаны. Пока хозяин не заговорил, Сэм успел подумать, что было бы хорошо, если бы его положение в обществе позволяло ему иметь таких вот друзей. Затем он вспомнил, что его сюда привело.
– Если не ошибаюсь, вы хотели со мной поговорить, – вступил в разговор Эндикотт.
– Да, сэр. Если не ошибаюсь, вы знакомы с мистером Мантоли? – Сэм знал, что это не слишком удачное начало, но отступать было уже поздно.
– Мы знакомы с ним очень близко. Надеюсь, он не попал в какую-нибудь неприятную историю?
Стесняясь в душе, что не сделал этого раньше, Сэм поднял руку и снял форменную фуражку.
– И да и нет, мистер Эндикотт. – Сэм покраснел. Теперь уже ничего не оставалось, как выложить правду. – Мне очень жаль, но я должен сообщить вам, что его убили.
Эндикотт оперся было о спинку кресла, потом медленно осел на сиденье; глаза его сошлись в какой-то далекой, невидимой точке.
– Энрико мертв. Невероятно.
Сэм неловко стоял и ждал, пока Эндикотт придет в себя.
– Это ужасно, – наконец произнес Эндикотт. – Он был самым близким и дорогим нашим другом. Сейчас у нас гостит его дочь. Я…
В глубине души Сэм проклял тот день, когда бросил гараж и пошел служить в полицию. Эндикотт повернулся к нему.
– Как произошел несчастный случай? – спросил он едва слышно.
На сей раз Сэм нашел более уместные слова.
– К несчастью, сэр, это не случай. На мистера Мантоли напали ранним утром, почти в самом центре города. Нам еще не известно, кто и как это сделал. Я обнаружил тело около четырех утра. – Сэму хотелось что-нибудь добавить. – Очень сожалею, что вынужден сообщить вам такие новости, – сказал он, пытаясь хоть как-то смягчить удар, который обрушился на сидящего перед ним человека.
– Вы хотите сказать, – осторожно подбирая слова, спросил Эндикотт, – что его убили намеренно?
Сэм молча кивнул, благодарный, что это произнесли за него. Эндикотт поднялся.
– Пожалуй, мне лучше сперва сообщить об этом жене, – сказал он. Сэму показалось, что человек перед ним внезапно почувствовал странную усталость: это было не утомление одного-единственного дня, а то изнеможение, которое въедается в кости и не проходит, словно болезнь.
– Присядьте, пожалуйста, – сказал Эндикотт и медленно вышел из своей красивой, эффектной гостиной; с его уходом Сэму показалось, будто она опустела.
Сэм разрешил себе присесть и опустился на краешек одного из глубоких удобных кресел. Теперь он то ли сидел на корточках, то ли стоял в неудобной согнутой позе, но это положение как нельзя больше соответствовало его душевному состоянию. Сэм попытался выкинуть из головы ту сцену, которая должна происходить сейчас в другой части дома. Он заставлял себя вглядываться в открывшуюся за стеклянной стеной величественную панораму, на которой лежал отблеск вечности.
Эндикотг вернулся в гостиную.
– Может быть, в подобных случаях необходимо что-нибудь такое… для чего потребуется моя помощь? – спросил он.
Сэм поднялся на ноги:
– Да, сэр. Мне… То есть нам известно, что дочь мистера Мантоли находится в этом доме, и, наверное, ее следует известить. Попозже, когда она почувствует себя в силах сделать это, нам бы хотелось, чтобы она приехала официально опознать тело.
На какую-то секунду Эндикотт заколебался.
– Мисс Мантоли здесь. Но она еще отдыхает. Вчера вечером мы засиделись, обсуждая последние планы насчет музыкального фестиваля. – Он провел рукой по лбу. – Когда мисс Мантоли проснется, моя жена сообщит ей о случившемся. А кстати, разве есть какая-нибудь причина, из-за которой я не могу опознать тело? Мне бы хотелось избавить ее от этого. Это возможно?
– По-моему, вполне, – ответил Сэм. Он старался говорить очень сочувственно, но ему казалось, что звуки слетают у него с языка совсем не такими, как было бы нужно. – Можете поехать сейчас со мной, если хотите. Вас доставят обратно на полицейской машине.
– Хорошо, – согласился Эндикотт. – С вашего разрешения, я только предупрежу жену.
На обратном пути в город, каждую секунду ощущая рядом с собой присутствие Эндикотта, Сэм не сводил глаз с извилистой дороги и старался вести машину очень плавно и ровно. С такой же сверхосторожностью он подъехал к зданию муниципалитета с той стороны, где был вход в полицию, высадил своего пассажира, затем, все время держась на шаг сзади, последовал за ним по лестнице и дальше, через проходную, к столу дежурного.
Он уже собирался было попрощаться и получить разрешение отправиться домой, но, когда Эндикотт, предводимый Арнольдом, повернулся, чтобы идти в морг, Сэм передумал и пошел рядом со стариком в надежде, что это хоть как-то его поддержит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19