Рассказы -
Руслан Белов
Любовь зла

* * *
В Домодедово я взял такси и поехал в офис. Шофер был колоритный оживленный кавказец лет пятидесяти, чем-то похожий на Хаджи-Мурата из одноименного фильма. Звали его Рома. Узнав, что я работаю в области экологического мониторинга и везу из Бугульмы пробы воды и грунта, он тут же рассказал о последствиях перекрытия Кара-Богаз-Гола, озоновых дырах и обстановке на комбинате "Маяк".
Говорил Рома на кавказско-среднеазиатском жаргоне. Когда я стал отвечать на нем же, он моментально признал меня за своего, и спросил, откуда я родом и все такое. Рассказав, что долгое время проработал в горах Средней Азии и на Кавказе, я поинтересовался его национальностью и семейным положением. Он сказал, что имеет три диплома, трижды был женат и имеет трех сыновей, двух хороших и одного так себе, "без масла в голове".
– А сейчас холост?
– Да уже семь лет. И больше жениться не буду, хоть крести.
– Что так?
Посмотрев на меня, он, видимо, понял, что везет человека схожей судьбы. И стал рассказывать, может быть, самому себе рассказывать о жизненном своем пунктике, сделавшем его таким, какой он сейчас есть:
– Когда в Москву переехал, познакомился с русской, на семь лет младше. Такая красавица. Женей звали. Хорошая женщина, совсем полюбил. Дочка тоже хорошая, в десятом классе, как родная стала. Пожили немножко, и потом Женя интересоваться стала, не собираюсь ли я к ней совсем переехать. Я сказал, что с удовольствием перееду, но очень не хочу получить маленьких таких симпатичных рожек, потому что я гордый кавказец из уважаемого рода, а на Кавказе к рогам очень хорошо относятся, но только к тем, в которых не позор, а хорошее вино.
– А почему ты думаешь, что я тебе изменять буду? – удивилась. – Ты ведь мужчина хоть куда, красавец, да и зарабатываешь хорошо?
– У тебя такое... такое красивое лицо... – я не сказал, что в ее лице было что-то такое, сказать по-русски не могу...
– Порочное, что ли?
– Зачем порочное! С такой бы я не лег. Но что-то было. Тогда было. А сейчас ты прав...
– Так что случилось?
– Три года нормально прожили, или я просто не видел. Потом стал замечать, что глаза другими стали. Что-то такое в них было, что мимо меня смотрело. Как будто дожидалась, когда меня не будет, когда по делам уйду. Ты меня извини, но я даже племянника попросил за ней последить месяц-два, так рога не хотел иметь. Стыдно было пацану говорить, зачем это надо, и сказал, что нехороший человек, маньяк, за ней давно ходит, чтобы мне отомстить. Мне самому боится в глаза посмотреть, как побитый пес, и жену поэтому хочет зарезать. Племянник, Рамазан его зовут, в юридической академии учится, три месяца за ней совсем как Шерлок Холмс ходил, в подъезде под лестницей стоял, бинокль смотрел, но ничего не увидел, даже когда я в командировке был. А у нее глаза все такие же, еще хуже даже. Тогда племянник мобильник специальный мне дал, чтобы в квартире спрятал, и слушал, когда разговаривать будут. Я слушал, весь красный от совести, но только с дочкой она говорила и с Лизой, соседкой. И часто о том, какой я хороший мужчина, и как она меня любит...
– Понятно... – сочувственно покачал я головой. – Женщины быстро находят языком родственные места...
– Ничего не понятно! – прервал он меня возбужденно. Соседи у меня хорошие, я всех знаю, меня все знают, в гости друг другу ходим, на дни рождения собираемся, арбузы-дыни делим. И Лизу хорошо знаю, она беженка из Чечни, в Грозном полгода в подвале просидела с двумя детьми. Двадцать семь ей, а на вид лет сорок. Мужа на глазах убили, до сих пор мужчин боится. Потом я к ней хотел уйти, но она не захотела, сказала, что это я назло Жене придумал...
– Бабы – это бабы...
– Да слушай ты! Я ж своими глазами все потом видел! И до сих пор вижу! Летом, после того, как дочку ее в институт хороший устроил – четыре тысячи долларов заплатил! – уехал в Петербург, в командировку, но по дороге машина сломалась, и днем вернулся. Дверь открыл, и слышу – в спальной она стонет:
– Еще, Мурат, еще!
Ноги мои стали как мокрая глина, глаза бельмами покрылись как у столетнего старика. Еле-еле подошел к двери спальной, открыл и увидел свою Женю. Она, совсем голая, стояла на четвереньках. На полу. На ней был Мурат. Они меня не видели и не слышали, даже Мурат. Он, выпучив глаза, осатанело ее надраивал, она стонала от счастья...
Мы помолчали.
– Знаешь, супружеская измена – это такое дело, – сказал я, когда Рома посмотрел на меня веселыми глазами, заметно помутившимися от жизни, посмотрел, желая услышать мнение. – Обычное дело и у нас, и, думаю, у вас, на Кавказе. У меня, по крайней мере, две пары рогов в коллекции. Одну приобрел в отместку, другую – от длительного отсутствия, я ведь геологом был. И ничего, шея не болит. И вообще, я думаю, что они есть у каждого женатого мужчины. А Мурат, что, другом был?
– Да. Я привез его с Кавказа. Он – собака.
– Согласен, что собака...
– Ты не понял, он настоящая собака. Гав-гав-гав и писка красная, знаешь? Я разве не говорил, что у меня была собака, большая кавказская овчарка?
Я выругался, воочию вообразив вышеописанную сцену в существенно отредактированную очевидцем виде, и протянул:
– Дела... Ничего подобного не слышал.
– И эта б-дская собака сразу же нашла мобильник Рамазана, – засмеялся Роман довольно. – Вот сука!
* * *
Когда подъезжали к офису, ему позвонили.
– Вот, на шашлык друзья приглашают, поедешь? – спрятав телефон, спросил он, как будто знал меня десяток лет.
Подумав, я согласился. Шашлык на природе в середине дня – разве от этого откажешься?
* * *
25.12.2006
От автора
Я написал эту короткую вещь на следующий день после знакомства с Ромой. Все в истории правда, может быть, кроме того, что я согласился ехать на шашлыки – дела, работа не отпустили, да и ночь не спал. И взялся ее писать, зараженный мыслью присовокупить к ней много большее по размерам (и не только по ним) произведение Сони Л., с которой я лет пять назад электронным образом переписывался и даже посылал на рецензию один из своих романов. Ныне ее адрес изменился, но я думаю (хоть мы и рассорились по пустякам), она легко простит меня за опубликование ее детища, несомненно, искреннего (и талантливого) без соответствующего разрешения. Думаю, простит и за то, что я не присовокупил (присовокупил) полного ее имени. Итак:
Соня Л.
Сказка о собаке
или
Сон о любви
1
Галина Борисовна была моим ангелом хранителем. Она напоминала фею-крестную из сказки о Золушке. И своим миловидным лицом с бело-розовой, словно фарфоровой, кожей, и веселыми, трепещущими кудряшками, и лукавыми пронзительно мудрыми светлыми глазами, и розовыми губами бантиком, которые охотно раздвигались в широкую заразительную улыбку, создавая очаровательные ямочки на щеках. Она была полноватой, но только чуть-чуть, слегка. Ее воздушное стремительное тело было столь подвижным, что казалось, она не способна спокойно стоять на месте. Ее кажущееся легкомыслие происходило только от огромной жизнерадостности и оптимизма и капельку от невинной игры в простушку. Галина Борисовна говорила, что слишком серьезные люди, особенно заумные женщины, вызывают недоверие, и ей не хочется тратить свое время и силы, пытаясь кому-то внушить доверие. Ее все называли Галочкой, по имени отчеству звали только недруги да младшие сотрудники вроде меня.
Галина Борисовна совершенно не страдала легкомыслием, напротив была трезва и рациональна, я полагаю, ее уму и организации мышления мог бы позавидовать любой мужчина семи пядей во лбу, но временами она принимала решение, что пора бы развеяться, и резвилась как девчонка-школьница.
Мы пили чай, я слушала Галину Борисовну и молчала. Бравурные интонации в ее речи, дали мне понять, что она озабочена моим состоянием и размышляет, что могло случиться. "Сонечка, что-то вы совсем упали духом. Не грустите, все образуется". Сонечка – это я. И я грустила. Впрочем, грусть – не то слово, чтобы определить мое состояние. Я была раздавлена. Так и сказала Галине Борисовне, у нас были не те отношения, чтобы я отделалась вежливым: "Все в порядке".
– Расскажите мне, что случилось?
Хотя Галина Борисовна была старше меня лет на восемь, мне казалось, что мы ровесницы, во всяком случае, она была моей лучшей подругой. Общаясь, мы называли друг друга на "вы", я обращалась к ней по имени отчеству, она называла меня по имени, но форма не меняла близких, очень теплых и доверительных отношений.
Мы жили и работали на разных концах Москвы и не часто виделись, но регулярно созванивались по телефону. У меня случилась любовь, конечно же, в свое время, я поделилась своим счастьем, но чем все закончилось, она пока не знала.
– Он ушел от меня. Я забеременела, и он ушел. Мы бы все равно расстались. Меня было для него слишком много, это мое нетерпение сердца. Я задушила его любовью. Я знаю, он поступил непорядочно, но, по крайней мере, честно, – он не хотел, чтобы я оставляла ребенка, – и я все равно люблю его. Только это еще не все. Я потеряла ребенка.
– Ах! – Галина Борисовна замолчала и опустила глаза.
Мне стало не уютно, и показалось, что не должна была открывать столь личные проблемы. У нас был принят стиль очень легкого, шутливого общения, и даже самое трудное мы всегда рассказывали с юмором. И еще ни разу мы не сбивались с принятого тона. Горе лишило меня юмора и гибкости, но я могла довериться Галине Борисовне, когда она, наконец, посмотрела на меня, в ее взгляде была печаль, и мне стало стыдно за свои мысли.
– Соня, я пыталась придумать, что можно сказать. Любые слова слишком банальны. Я очень сочувствую вам, потеря ребенка всегда тяжела для любой женщины, и я не верю, что смогу вас утешить, но я могу разделить ваше горе. Оставайтесь у меня, будем горевать вместе. В том, что касается вашего друга, то он поступил вполне по-мужски, почти каждый мужчина до определенного возраста не в состоянии оценить такой дар и нести за этот дар ответственность. Это, практически никак его не характеризует, просто он не дозрел, и здесь я могу вам помочь.
Я улыбнулась, услышав решительные нотки в ее голосе. Так сложилось, что она могла себе позволить менторский тон в отношении меня, я же обладала правом сослагательного наклонения.
– Спасибо, Галина Борисовна, большое спасибо, но мне лучше будет дома. У меня временами так болит вот здесь, – я постучала себе в середину груди, – что я становлюсь безумной. Я сплю с этаминалом натрия, а с утра принимаю мепробомат. И все равно истекаю слезами, и говорю, говорю с ним, говорю. Это как бред. Я не могу остановиться. Я не хочу обременять вас плачущим и бредящим привидением. Я поговорила с вами, и мне уже легче.
Я выживу, я что-нибудь придумаю.
– И что же вы придумаете? – Она склонила голову набок как птица и посмотрела на меня одним глазом. Если бы я была в нормальном состоянии, мне стало бы страшно, так пронзителен был ее взгляд, но я только нервно хихикнула.
– Я решила купить себе собаку и уже дала объявление.
– Ну-ну. – Она склонила голову на другой бок и посмотрела другим глазом.
2
Через два дня в дверь моей квартиры позвонили. Я открыла и увидела перед собой Галину Борисовну. На поводке она держала огромную собаку породы водолаз.
– Сонечка, если не ошибаюсь, вы хотели собаку-подростка, и эта порода была в списке перечисленных вами. Его зовут Лео. Ему чуть больше года. Он чистоплотен и очень умен. Есть недостатки в дрессировке – не очень послушен, но, в общем, характер неплохой. Мы будем стоять на пороге? – Она улыбнулась левой стороной рта, правая оставалась серьезной.
Я остолбенела от неожиданности и стояла в дверях с открытым ртом, услышав последние слова, просто посторонилась, позволив им войти. Галина Борисовна щебетала, не упоминая нашу недавнюю встречу. Не думаю, что она обиделась на мой отказ принять ее помощь, но уверена – беспокоилась обо мне. И вот, в присущей только ей манере, появилась с собакой. Где она ее взяла?
Наконец я оправилась от удивления.
– Ради Бога, конечно, проходите, я ужасно рада, просто это так неожиданно, с собакой. У меня заканчивается отпуск за свой счет, а собаки, которых мне предлагали, не подходили, то слишком молоды, то порода не та. Где же вы его взяли?
– Повезло, невероятно повезло. Мои знакомые сегодня уезжают работать по контракту на длительный срок, а собаку девать некуда, родственники брать не захотели. Они позвонили вчера, чтобы попрощаться, и пожаловались между делом. Подозреваю, надеялись, что я его пригрею. Так вот, Сонечка, даже если он не подходит, деваться вам не куда. Я с животными плохо уживаюсь, а, может, они со мной. Берите, дарю. – Все это было произнесено с такой экспрессией и торжественностью, что я невольно рассмеялась. Галина Борисовна как будто объявляла смертельный номер на арене цирка.
Мы пили чай, а пес понуро сидел у входной двери.
Грустит, – с не понятной мне ехидцей прокомментировала Галина Борисовна.
– А он не убежит? – Мне было жаль пса.
– Он – умный. Вернется. – Все с той же неизъяснимой интонацией заверила меня она.
– Сонечка, вы не собираетесь встречаться со своим любезным другом?
– Нет.
– Э...Ведь проблемы ребенка теперь не существует. Не можете простить?
– Не в этом дело. Я его простила и отпустила. Кроме того, не известно, захочет ли он вернуться, и не знаю, хочу ли я этого. Теперь все очень не просто было бы. Я не смогу верить. Ему придется постоянно помнить об этом и доказывать мне, что он вновь не предаст меня. Вряд ли он станет это делать, не думаю, что так велика его любовь ко мне. Да и я не хочу постоянно жить в роли инквизитора.
– Позволю себе заметить, Сонечка, но эта история – история вашей гордости и глупости. Нельзя быть независимой от любимого человека. Вы можете не зависеть от нелюбимого. И глупо стараться убедить любимого в своей независимости. Это – попытка заставить думать, что вы не любите, населяете его сердце и душу невнятными страхами, от которых хочется избавиться, по чистой случайности, вместе с вами. В одном вы, вероятно, правы: роль инквизитора – весьма утомительна, если нет к тому призвания. У вас есть время подумать, вы – свободная женщина. И теперь у вас есть собака, а на безрыбье и рак – рыба.
Так у меня появился Лео.
3
Нам не хватило двух дней, чтобы подружиться. Это было несколько странно.
Несомненно, пес тосковал по своим хозяевам, но ничто не мешало ему быть дружелюбным по отношению ко мне. Он не пытался сбежать от меня на улице, но когда я его гладила, как будто вжимал голову в плечи. Ни разу не пошевелил хвостом. Когда он пил или ел, то закрывал собой миску так, чтобы я не видела, как он это делает. И это мне показалось более странным, чем, если бы он отказался от еды. И смотрел он на меня оловянными глазами.
Я собак и их повадки знаю с детства. У нас в доме, пока я жила с родителями, всегда была собака, иногда их было две, а временами задерживались щенки-подростки. Говорят, глаза – зеркало души человека. Я же считаю, что это более верно в отношении собак. Человек выстраивает мимику лица, создает впечатление и отвлекает внимание речью, в конце концов, прикроет взгляд ресницами. Собаки говорят глазами, и все чувства видны в их глазах яснее ясного. Такого взгляда как у Лео раньше мне видеть не приходилось.
Мой отпуск закончился. На третий день с утра я поехала на работу и взяла с собой Лео. С ним удобнее было ехать наземным транспортом. Впрочем, наступила весна, пригревало солнышко, цвели плодовые деревья, в воздухе стоял запах подсыхающей земли. Спускаться под землю в метро я бы не стала в любом случае. В разное время года, кроме зимы, мне больше нравится ехать поверху, хотя и получается дольше. Я работала мастером озеленения в городском лесопарковом хозяйстве. Мне нужно было на участок в Боткинской больнице. Добираться было удобно, без пересадок, и мы вскочили в нужный троллейбус.
Мы ехали как чужие, нас соединял только поводок. Возле метро Сокол в машину набилось много народа.
Я задвинула Лео в угол возле задней двери и заслонила его собой, чтобы ему не отдавили лапы. Потом народ рассосался, потом опять набился в салон возле метро Аэропорт. А когда мы подъехали к остановке напротив метро Динамо, и люди стали выходить, Лео вдруг рванулся. Чуть не сбив меня с ног, он выскочил из троллейбуса. Поводок выскользнул у меня из рук, водитель уже тронул машину, и я едва успела выпрыгнуть на остановку.
По пешеходному переходу Лео мчался через Ленинградский проспект. Я бросилась следом, но загорелся зеленый свет, пошел поток машин от центра, и я застряла на середине проспекта, а Лео скрылся в Петровском парке.
4
Последний год я была счастлива и несчастна одновременно. Целый год полон был для меня и радостью, и мукой. Я любила, безумно любила, первый раз в жизни. Это не было нечто еле теплое и вялое, медленно умирающее. Это было искристое, огненное, яркое и очень болезненное чувство без взаимности.
1 2 3 4