А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Трагедия в Гартмашевке
Окончательно наш полк возродился не в этой радости, а в печали- глубокой и гневной. Много лет минуло с тех пор, а Гартмашевка и поныне приводит меня в содрогание.
17 января 1943 года заместитель Командира 2-й эскадрильи капитан Константин Смирнов показал нам в штабе этот пункт на карте. Час назад он возвратился из успешного налета, и голос его звучал радостно.
- Круто пикируя,- говорил капитан,- наша девятка вывалилась из облаков прямо над целью. Удача редкая: бомбы легли по двум эшелонам, только что ставшим под разгрузку. Вот посмотрите...
Смирнов оторвал палец от точки на карте и, протянув три большие фотографии, добавил:
- Это старший лейтенант Николай Прохоров, мой штурман, снимал.
От еще не просохших фотоснимков как бы потянуло гарью. На одном снимке вдоль четких железнодорожных линий сквозь пелену дыма видна угластая рвань остовов сожженных вагонов; на втором их больше; на третьем - дымы запеленали цепочку железнодорожных цистерн, над которыми поблескивают языки пламени...
Через восемь дней благодаря стремительному продвижению войск нашего фронта, отогнавших Манштейна из Котельниково, 39-й полк оказался в Гартмашевке. Благополучно приземлили мы своих верных "Петляковых" на аэродром, лишь недавно покинутый гитлеровцами. На этот раз машины были перегружены не бомбами, а людьми и техническим имуществом: обстановка требовала немедленных действий прямо отсюда.
Первое, что приятно поразило на аэродроме в Гартмашевке,- это около сорока новеньких, готовых хоть сейчас к вылету фашистских самолетов. Они стояли в строгом порядке вблизи от взлетно-посадочной полосы. Противник бежал поспешно. Хваленые вояки побросали даже машины. Это результат удара советских танкистов, поддержавших наступление 1-й гвардейской армии.
Осмотрев фашистские самолеты, мы побывали на железнодорожной станции. Здесь тоже было чему порадоваться. Нашими налетами разметано шесть вражеских эшелонов. Состояние станционного хозяйства и подъездных путей позволяло суток за двое восстановить железнодорожный узел. Перед глазами как бы ожили снимки, показанные Костей Смирновым. Склады с продовольствием, военным имуществом, боеприпасами и даже с горючим остались нетронутыми.
В приподнятом настроении возвращались мы на аэродром. Хлопот предстояло не так уж много: вызвать саперов на станцию; столковаться с командованием о переброске в глубокий тыл фашистских самолетов; принять под охрану склады, передать командованию трофейный автотранспорт, отобрав все необходимые автомашины. Словом, с этой базы можно начинать боевую работу хоть завтра.
Бодро шагаем по полю, внимательно осматриваем взлетную полосу, оцениваем оборудование аэродрома. Возле одной стоянки задержались. И вдруг замечаю: группа летчиков, громко переговариваясь, гурьбой двинулась к краю аэродромного поля, на который как бы набегал из лощины лесок. Через минуту-другую голоса там сразу оборвались. Наступившая тишина чем-то обеспокоила. Я направился к летчикам и нашел их стоящими с обнаженными головами. Меня пропустили вперед. На ходу снимаю шлемофон.
Недавно выкопанный капонир едва припорошен снегом. Мгновение, другое - и в страшной неровности снега различаю жуткую картину: мужские, женские, детские трупы... У некоторых руки заломлены назад, и прикручены проволокой.
- Сколько же здесь замученных?!
Шепот лейтенанта С. Карманного кажется сейчас криком. Высокий, но сутулый, этот парень как-то сразу выпрямился, стал еще выше ростом.
Прибывший на днях в полк новый замполит майор Николай Сысоев стоял хмурый, о чем-то раздумывая. И вдруг сильно обнял Карманного, поправил сжатым в руках шлемофоном рассыпавшиеся по высокому лбу белокурые волосы и четко ответил:
- О том фашистского коменданта спросить надо.
- Надо!..- с надрывом выкрикнул Костя Смирнов.
Вдали показались люди. Оборванные и скорбные, медленно, как бы чего-то еще опасаясь, приближались они к нам. Майор Сысоев шагнул вперед и скорбно заговорил:
- Дорогие друзья, товарищи! Над этой могилой зверски замученных фашистами соотечественников поклянемся отомстить за гнусное поругание!
Так начался тот страшный, сам собой возникший митинг.
- Сто пятьдесят семь,- назвал кто-то цифру.- Сорок девять брошено на дно капонира заживо. Среди них три танкиста, задолго до подхода главных сил ворвавшиеся на станцию и ранеными взятые в плен.
Вместо того чтобы обороняться с воинским достоинством, гитлеровцы бросились на расправу с беззащитными, а затем бежали, побросав даже боевое оружие.
Гневно заговорил молодой боец из батальона аэродромного обеспечения комсомолец Иван Ткачев:
- Тяжело, товарищи!.. Страшный в моей жизни момент. Хочу поделиться большим горем, жгучей ненавистью к врагу-зверю... В Гартмашевке находилась моя семья: отец Петр Савельевич, мама моя, Анастасия Семеновна, меньшой брат Петя... До прихода фашистов жили счастливо. Соседи у нас были: семья Косоговых и семья Драчевых. Пятнадцать человек... Вчера я думал, пришел радостный для меня день - освобождена Гартмашевка. Страшно рассказывать, что я увидел сегодня... Пожарище да изувеченные трупы. Нет теперь у меня ни отца, ни матери, ни братишки... Уцелевшая соседка Драчева рассказала: "Прятались мои в погребе. Фашисты выволокли их оттуда, затащили в дом и стали расстреливать из автоматов. Раненых добивали прикладами. Стонавших, умирающих людей топтали тяжелыми сапогами, Девушек резали ножами. Прикладами разбивали головы младенцев..." Клянусь до последней капли крови мстить врагу!
Прошло несколько минут. Сквозь сдержанные рыдания глухо зазвучал новый голос. Это говорил летчик Пиндюр из только что прибывшего сюда 5-го гвардейского истребительного полка:
- Фашисты убили и мою жену. Штыком закололи любимую дочь... Так-то, браток... Буду мстить гадам до последнего вздоха!..
Леденяще свистел над нашими обнаженными головами ветер. Но слов, сказанных в этот страшный час, он не развеял, сердец, обожженных скорбью, гневом и ненавистью, не охладил.
Летчик-истребитель Пиндюр в последующих боях сбил 19 самолетов противника: 11 лично и 8 в групповых боях. Его товарищи-однополчане не отставали: 11 фашистских самолетов сбил Светов, 18 - Сивцев, 24 - Бурназян и столько же их геройский командир, мастер воздушного боя, дважды Герой Советского Союза подполковник Зайцев. Эти доблестные воины уничтожили больше дивизии фашистских воздушных бандитов!
С того страшного часа особый "счет мести" открыли и летчики 39-го полка. Точней становилась боевая работа наших людей, строже весь уклад полковой жизни. Люди стали молчаливей и собранней. С того дня, возвращаясь с задания, пилоты перед посадкой покачиванием крыльев салютовали безвременно погибшим, захороненным на краю летного поля советским людям.
А однажды летчик-коммунист Алексей Чугунов, этакий увалень с краснощеким и круглым лицом, доложив о выполнении очередного боевого задания, помолчал и совсем не по-уставному сказал:
- Не посчитайте за красивую фразу, товарищ командир. Смысл моей жизни теперь в том, чтобы бить и бить эту погань фашистскую!.. Оторви мне завтра руку, молча пойду в пехоту, буду рубить их одной рукой. Вот и сейчас бензобаки мне пробили, а в пулеметах еще было патронов достаточно. Не мог вернуться, пока не опустели магазины.
- Ну, а если б вытек бензин? - перебил я его.
- Все равно не мог иначе. Понимаете?..
В те дни все мы это хорошо понимали. Все!.. Даже техсостав, работающий вдали от линии фронта.
Как-то у прилетевшего с боевого задания самолета потек масляный радиатор. Исправить радиатор поручили технику-лейтенанту Андрею Левашову. Нужно было сделать это срочно: предстоял повторный вылет. Тут же на поле в сильнейший мороз этот далеко не богатырского склада человек быстро сменил радиатор. Машина вышла на задание. К ночи, когда все вернулись, в полку был получен новый приказ:
- С рассветом поднять все самолеты!
Усталый комэск Т. Канаев зашел в землянку техсостава. Люди готовились ко сну.
- Как хочешь, Левашов, а воду достань! - говорит комэск.
Водоемов поблизости не было. Воду возили раз в сутки - утром со станционной водокачки. Можно снег разогреть, но нет ни одного ведра. Пурга была - ни зги не видать! Вернулся ни с чем... Тогда он приспособил лампу для нагрева мотора и всю ночь в емкости из-под бензина растапливал снег. На рассвете командир эскадрильи услышал четкий доклад выбившегося из сил лейтенанта:
- Машины к вылету готовы!
Даже по обычному угрюмому лицу комэска пробежала улыбка. Он молча пожал посиневшую от холода руку техника и вошел по трапу в кабину. В назначенную минуту эскадрилья Канаева нанесла гитлеровцам точный удар и благополучно возвратилась в Гартмашевку.
Запомнилась она мне на всю жизнь.
В небе - "Петляковы"
Войска Юго-Западного фронта окончательно сбросили группу войск противника "Дон" с рубежей, откуда она рвалась к Волге. 6-я армия Паулюса оказалась обреченной на уничтожение. Но не только в этом значение жарких схваток, происходивших здесь в первые недели 1943 года. Изменения оперативно-стратегической обстановки в южнорусском междуречье приобретали далеко идущие последствия: над тылами фашистских войск, еще минувшим летом прорвавшихся к Кавказскому хребту и сейчас попятившихся назад, нависла смертельная опасность, нефтяные богатства Баку оставались для вермахта, извечно страдавшего от недостатка стратегических запасов горючего, за семью замками; советские войска получали возможность выйти на оперативные просторы Украины, прямо у Донбасса; топливный голод становился для гитлеровцев одним из предвестников близкого конца.
Войска нашего фронта, форсировав Северский Донец восточнее Луганска, прочно захватили на правом берегу плацдарм. Рассекающее фашистский фронт наступление угрожало уничтожением донбасской группировки гитлеровцев. В эту группировку вошли и войска Манштейна, впопыхах даже не сменившие названия "Дон": времени для переформирования этой группы у противника не было. Теперь это звучало нелепо. Ставка фюрера бросила на подмогу ей отборные дивизии головорезов СС: "Викинг", "Великая Германия", "Райх", "Адольф Гитлер", "Мертвая голова".
Без передышки, с ходу наши войска наращивали мощь своих ударов. И на наш 39-й полк всей тяжестью легла напряженная боевая работа.
29 января наступательный удар был нацелен в направлении на Балаклею. Подвижная группа войск Юго-Западного фронта развивала стремительный прорыв на Красноармейское с целью перерезать пути отхода гитлеровцев из Донбасса, в то время как 1-я гвардейская армия наносила главный фронтальный удар из района Старобельска на Красный Лиман.
Бомбами, бортовым оружием и смелым разведывательным поиском содействовали наступлению и летчики 39-го авиаполка. Сотни самолето-вылетов, не прекращающихся все светлое время зимнего дня. Именно в это время совершил подвиг командир эскадрильи капитан И. Утюскин. Он мужественно направил самолет на узел зенитной обороны гитлеровцев в Черткове и погасил его огонь. Утюскин погиб. Его судьбу разделил и флаг-штурман полка капитан С. Рябиков коммунист, большой специалист и железной воли офицер.
Теперь весь летно-подъемный и технический состав полка значительно подтянулся. В огне ожесточенных схваток сгорали остатки расхлябанности, распущенности, недисциплинированности. Младший лейтенант Глыга стал неузнаваем. Отличная выучка, точность действий, изящество полета, мужество атак раскрылись в этом летчике отчетливо и ясно.
В штабной землянке была тишина. Замполит Сысоев стоял у карты и о чем-то думал. Только сейчас остро ощутил я, насколько прочно вошел в нашу полковую жизнь этот коммунист. Он прекрасно знал свою работу, любил ее. Любой случай, способный воздействовать на души людей, будить в них мужество, использовал он жадно и чутко.
Майор - настоящий инженер человеческих душ. Перемены в душе Вани Глыги - и сысоевская заслуга. Он искусно воздействовал на весь полковой коллектив. Я ни разу не говорил с ним об этом: мы и так хорошо понимали друг друга. Партийная и комсомольская организации работали четко.
Люди подтянулись. Дисциплина в полку стала значительно лучше. Полная боевая готовность. Слаженность и мужество в бою. Сегодня, например, отличился экипаж командира эскадрильи К. Смирнова.
Еще минуту назад самолет удачно преодолел зенитный барьер, и бомбы, посланные твердой рукой штурмана, легли прямо в цель. Но не успели еще выйти из пикирования, как машину разом атаковало звено "мессершмиттов". Пилот ввел машину в правый вираж, и сразу же стрелок послал меткую очередь в лоб атакующему истребителю противника. "Мессершмитт" вспыхнул и, перевернувшись, рухнул на землю. На какое-то мгновение у противника произошла заминка. Для экипажа Смирнова этого было достаточно: закончен маневр, набраны высота и нужная скорость.
Но не тут-то было! Новая атака. "Петляков-2" вздрогнул. На фюзеляже и крыле - следы первых пробоин. От резкого сброса скорости машина вибрирует, падает тяга. С левого плеча стрелка В. Шамеева стекает ручьем кровь. Но все еще ожесточенно рассыпает трассы его пулемет. Тройка "мессершмиттов" отброшена, но и самолет Смирнова изранен.
Вынужденная посадка на своей территории. Через час летчик просит:
- Дайте техников. К вечеру поднимем машину, сменим винты. Завтра снова будем готовы к бою...
Такая воля воспитывалась в полку кропотливой работой партийной и комсомольской организаций. Делалось это без каких бы то ни было скидок на боевое напряжение - вернее, исходя из требований этого напряжения. Партийные собрания в те дни проходили, как обычно: по-деловому говорили на них о передовиках боевой и политической подготовки, .раздавалась нелицеприятная, непримиримая к недостаткам острая большевистская критика.
Помню одно из внешне совсем обычных комсомольских собраний, проведенных майором Н. Сысоевым в необычно трудных условиях битвы за Донбасс. Под огнем критики - летчик Петр Журавлев, парень, склонный к воздушному лихачеству.
Председательствует сержант Григорий Хуторов. У этого парня, прожившего на свете чуть больше двадцати лет, есть на то все права. Он не только комсомольский активист, но и боевой командир лучшего звена. Не офицер, а наилучшим образом командует тремя экипажами, 17 января его звено, выйдя на Ново-Россошь, обнаружило, что противник сменил место дислокации. Сержант решил во что бы то ни стало найти врага и разбомбить его. Гитлеровцев увидели в Беловодске. С крутого пике звено сержанта уничтожило 4 орудия, до 20 автомашин и рассеяло роту фашистских солдат...
Воспоминание прерывает речь Н. Сысоева:
- Появившись над полосой в самый разгар стартов, Журавлев бросил машину на посадку чуть ли не у самого "Т". Точностью, видите ли, удивить нас захотел, да и раскатился на снежную целину так, что едва самолет не скапотировал. Кому нужно это ухарство? Машины и людей беречь надо для боя, а рисковать дома, в тылу,- это преступление.
Майор не стал вдаваться в подробности. Он сошел с трибуны, сел рядом с Хуторовым - ждал, что скажет виновник. Журавлев молчал. Наконец, красный и насупившийся, встал. Глаза его встретились с хуторовскимн, и он вновь опустил их: трудно выдержать взгляд товарища, знающего твою неправоту. Ничего не сказав, Петр помотал головой, сердито отмахнулся от Кости Ботова - своего штурмана, нетерпеливо подталкивающего командира в бок, и снова сел.
- Чего головой-то мотаешь? - вконец рассердился майор Н. Сысоев.Сказать-то тебе нечего!..
Тогда всем показалось, что это и впрямь так. Но до сих пор перед моими глазами стоит последовавший через несколько дней финиш журавлевского "Петлякова". Машина зашла на посадку и, едва достигнув начала полосы, вдруг резко развернулась влево и взмыла вверх.
- Опять журавлевские фортели! - ворчит Сысоев.
Еще дважды, едва дойдя до начала полосы, самолет взмывал вверх, а затем на удивление мягко и точно приземлился. Мы бросились к машине и, заглянув в кабину, все поняли...
Лишь через два дня полковой врач доложил, что состояние здоровья членов журавлевского экипажа удовлетворительное. Вместе с майором Сысоевым, взяв ордена, которыми командующий 17-й воздушной армией наградил экипаж за исключительно ценные разведывательные данные, добытые в памятном полете со столь необычным финишем, мы отправились в госпиталь.
Журавлев едва приподнялся на койке, превозмогая боль. Румянец залил его лицо. Он смущался, глядя в глаза Сысоеву. Мы вручили Журавлеву орден Красного Знамени, а потом орден Отечественной войны I степени - его штурману К. Ботову и II степени - стрелку-радисту М. Атражеву.
Завязалась душевная беседа. Обстоятельную картину происшедшего нарисовал штурман-комсомолец Костя Ботов.
- Задачу разведки района Красноармейского,- рассказывал он,- мы выполнили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24