что это?

...Клинок был первым, что сделал он без помощи Ауле. Но когда,
радостный, принес он свое творение Кузнецу, тот отмахнулся:
- Что можешь ты создать такого, что не было бы ведомо мне? Ты -
творение моей мысли, и ни в замыслах, ни в деяниях твоих нет ничего, что
не имело бы своего абсолютного начала во мне.
Майя стоял в растерянности. Ауле, наконец, соизволил взглянуть на
него:
- И что это за одежды у тебя? Почему черное?
- Мне так нравится. Неужели ты не видишь: это красиво?
Ответ был дерзок. Ауле нахмурился и проворчал:
- Красиво, красиво... Сказано: слуги Валар должны носить их цвета.
Почему ты считаешь себя исключением? Красиво... Кто только тебе это в
голову вбил?
- Ты же сам сказал: я - творение твоей мысли, и ни в замыслах, ни в
деяниях моих нет ничего, что не имело бы своего абсолютного начала в тебе!
И, глядя на Кузнеца своими пронзительно-светлыми глазами, Майя
усмехнулся. Ауле не сразу нашелся с ответом:
- Наглец! Смотри, посажу на цепь - по-другому запоешь!
- А не боишься? Сделаешь цепи - и ведь больше ничего создать уже не
сможешь.
Ауле разгневался. Следовало бы примерно наказать Майя, но ведь первый
ученик, самый способный и знающий...
Вала отступился.

Впервые хоть кто-то заинтересовался творениями Майя Артано. Потому с
мальчишеской радостью начал он рассказывать, как задумал сделать камень,
похожий на каплю крови Арды; как взял он частицу пламени Арды и заключил
ее в кристалл; как украсил этими камнями созданное им...
Мелькор слушал внимательно, изредка задавал вопросы. Потом сказал, и
голос его снова стал насмешливым:
- Тебе ведь дано создавать. Почему же ты пришел ко мне - ведь у вас
говорят, что, кроме как разрушать, я не способен ни на что?
Майя взглянул на руки Мелькора, спокойно лежащие на подлокотниках
трона. Узкие, сильные. Тонкие длинные пальцы. Удивительно красивые руки.
- У тебя руки творца, - тихо сказал Майя.
- Только _о_н_и_ стараются разрушить все, что я создаю. - Глухая
тоска была в словах Валы. - Я никогда не видел твоих творений... - Вала
улыбнулся - чуть заметно, уголком губ - и перевел взгляд на клинок Майя.
Он прикрыл глаза и медленно провел рукой по лезвию. И клинок загорелся
льдистым бледным пламенем под его пальцами.
Майя ошеломленно смотрел на Мелькора.
- Как ты это сделал? Никто из них не умеет такого...
- Они отвергли Тьму, что древнее мира; отвергли и знания Тьмы. А
заклятия Тьмы сильнее заклятий Света. Все просто. - Мелькор протянул Майя
клинок: - Возьми.
Сердце Майя упало:
- Ты... отвергаешь мой дар?
- Это по праву твое. И я уже сказал тебе: нельзя купить ученичество
дарами. Благодарю; но я не присваиваю чужих творений, - Мелькор усмехнулся
грустно. - Возьми.
Майя принял из рук Мелькора холодно мерцающий клинок.
"Я не нужен ему, - тяжело думал Майя, - и мне некуда идти. Зачем я
ему? Слишком мало знаю. Слишком мало могу. Все кончено."
Мелькор внимательно посмотрел на молодого Майя и, поднявшись с трона,
коротко сказал:
- Идем.
Майя, стиснув зубы, медленно следовал за Мелькором.
"Сейчас скажет - уходи. И что я буду делать? Не вернусь. Ни за что не
вернусь. На коленях умолять буду - пусть у себя оставит. Все, что угодно,
сделаю. Только - с ним", - ожесточенно думал Майя.
Они стояли теперь на вершине горы. И Мелькор сказал молодому Майя:
- Смотри.
Сначала тот не видел ничего, кроме привычной темноты. А потом
рванулось над головой ослепительным светом - сияющее, огненное,
раскаленное... Майя тихо вскрикнул и прикрыл глаза рукой:
- Свет... откуда? Что это?
- Солнце.
- Это сотворил - ты?
- Нет. Оно было раньше, прежде Арды. Смотри.
И Майя смотрел, и видел, как огненный шар, темнея - словно остывал
кипящий металл, скрылся за горизонтом. И наступила тьма, но теперь Майя
видел в ней свет - искры, мерцающие холодным светом капли.
- Что это?
- Звезды. Такие же солнца, как то, что видел ты. Только они очень
далеко. Там - иные миры...
- Их тоже создал Единый? Как и Арду?
- Нет. Они были и до Эру; и он - не единственный творец, хотя всеми
силами пытается забыть об этом. Его имя - Эру - изначально значит "пламя";
но он называет себя Единым и пытается заставить остальных верить в это.
Молодой Майя, наверно, испугался бы, скажи это кто-то другой, не
Мелькор. Но сейчас страха не было: он верил Мелькору и восхищался его
гордой решимостью и мудростью.
"Он воистину бесстрашен. И воистину - могущественнейший из Айнур.
Недаром Валар так боятся его."
Вала взглянул на молодого Майя, и глаза его сияли, как звезды:
- Но почему же я раньше не видел этого? - спросил Майя.
- Не только ты. Другие тоже - до времени. Только смотрят, не видя.
Воля Эру. Я рад, что тебе они не смогли закрыть глаза.
И, положив руку на плечо Майя, так сказал Мелькор:
- Ты будешь моим учеником. Я давно решил. Еще когда увидел творение
рук твоих.
Он вздохнул и прибавил с непонятной грустью:
- И все-таки первым ты сделал - клинок...
- Повелитель... - выдохнул Майя.
- Отныне имя тебе - Гортхауэр. Нет, не "ненавистный": в разных языках
одни и те же имена означают разное. В том языке, что берет начало из Тьмы,
это имя означает - Владеющий Силой Пламени.
И улыбнулся светло и спокойно:
- Многому еще придется учить тебя, Майя Гортхауэр...


ПРО МАЙЯР
...Имен не осталось.
Приказано забыть.
Только следы на песке - на алмазном песке, на острых режущих осколках
- кровавые следы босых ног. Но и их смыло море, но и их иссушил ветер...
Ничего.

Когда Светильники рухнули, по телу Арды прошла дрожь, словно ее
разбудило прикосновение раскаленного железа. Глухо нарастая, из недр ее
рванулся в небо рев, и фонтанами брызнула ее огненная кровь; и огненные
языки вулканов лизнули небо. Когда Светильники рухнули, сорвались с цепи
спавшие дотоле стихии. Арда содрогалась в родовых муках, бешеный
раскаленный ветер срывал с ее тела гнилостный покров неживой
растительности, выдирал из ее недр горы, размазывал по небу тучи пепла и
грязи. Когда Светильники рухнули, молнии разодрали слепое небо и сметающий
все на своем пути черный дождь обрушился навстречу рвущемуся в небо
пламени. Трещины земли набухали лавой, и огненные реки ползли навстречу
сорвавшимся с места водам, и темные струи пара вздымались в небо. И
настала Тьма, и не стало неба, и багровые сполохи залили студенистые
низкие тучи, и щупальца молний жадно шарили по беснующейся плоти Арды. И
не стало звуков, ибо стон Арды, ворочающейся в родовых конвульсиях, был
таков, что его уже не воспринимало ухо. И в молчании рушились и вздымались
горы, срывались пласты земли, и бились о горячие скалы новые реки. Словно
незримая рука мяла плоть Арды и лепила новый мир, сдирая с него засохшую
корку старой кожи. И в немоте встала волна, выше самых высоких гор Арды, и
беззвучно прокатилась - волна воды по волнам суши... И утихла плоть Арды,
и стало слышно ее прерывистое огненное дыхание.
Когда Светильники рухнули, не было света, не было тьмы, но это был
миг Рождения Времени. И жизнь двинулась.

Когда Светильники рухнули, ужас сковал Могущества Арды, и в страхе
страхом оградили они себя. И со дна Великого Океана, из тела Арды вырвали
они клок живой плоти и создали себе мир. И имя дали ему - Валинор. Отныне
Средиземье значило для них - враждебный ужас, и те, кто не отвратился от
него, не были в чести у Валар...

Когда Светильники рухнули, не стало более преграды, что застила глаза
не-Светом. И он, забытый, потерянный в агонизирующем мире, увидел темноту.
Ему было страшно. Не было места на земле, которое оставалось бы твердым и
неизменным, и он бежал, бежал, бежал, обезумев, и безумный мир, не имеющий
формы и образа, метался перед его глазами, и остатки разума и сознания
покидали его. И он упал - слепое и беспомощное существо, и слабый крик о
помощи не был слышен в реве волн, подгоняемых бешеным радостным Оссе.
...И в немоте встала волна выше самых высоких гор Арды, и на гребне
ее, как на коне, взлетел, радостно хохоча, Оссе. Долго мертвый покой мира
тяжелым грузом лежал на его плечах. Но он не смел ослушаться господина
своего Ульмо. И теперь великой радостью наполнилось сердце его, когда
увидел он, что ожил мир. И не до угроз Ульмо было ему - он почуял свою
силу. Волна вознесла его над миром, и на высокой горе увидел он Черного, и
одежды крыльями метались за его плечами. Он смеялся. И смеялся в ответ
Оссе, проносясь на волне над Ардой. И в тот, первый День, Майя Оссе стал
союзником Черному Вале.

Вода подняла его бесчувственное тело, закрутила и выбросила на
высокий холм, и отхлынула вновь. И много раз перекатывалась через него
вода - холодная, соленая, словно кровь, омывая его, смывая с тела грязь.
Ветер мчался над ним, сгоняя с неба мглу, смывая дым вулканов, протирая
черное стекло ночи. И когда открыл он глаза, на него тысячами глаз
смотрела Ночь. Он не мог понять - что это, где это, почему? Это - Тьма?
Это - Свет? И вдруг сказал - _э_т_о_ и есть Свет, настоящий Свет, а не то,
что паутиной оплетало Арду, источаясь из Светильников. Оттуда ему в лицо
смотрела - Вечность, и звезды шептали, и он называл ихними именами, и они
откликались ему, тихо мерцая. Тьма несла в себе Свет бережно, словно
раковина - жемчуг. Он уже сидел, запрокинув голову, и шептал непонятные
слова, идущие неведомо откуда, и холодный ветер новорожденной Ночи, трепал
густые локоны его темно-золотых длинных волос. И именовал он Тьму -
_А_х_э_, а звезды - Г_е_л_е_, а рдяный огонь вулканов, тянущий алые руки к
Ночи - Э_р_э. И казалось ему, что Эрэ - не просто Огонь, а еще что-то, но
что - понять не мог. И полюбил он искать слова, и давать сущему имена -
новые в новом мире.
И сделал он первый шаг по земле, и увидел, что она тверда, и пошел в
неведомое. Он видел и первый Рассвет, и Солнце, и Закат, и Луну, и
удивлялся и радовался, давал имена и пел... И думал он: "Неужели _э_т_о_ -
деяние Врага? Но ведь это красиво! Разве злое может быть так прекрасно? И
разве Враг может творить, и, тем более - красивое? Может, это ошибка,
может, его просто не поняли? Тогда ведь надо рассказать! Вернуться и
рассказать!" Он не решался искать Мелькора сам, страшась могучего Валы,
потому решил вернуться и поведать о том, что видел.

Манве и Варда радостно встретили его.
- Я думала, что ты погиб, что Мелькор погубил тебя! - ласково сказала
Варда.
- Я счастлива, что снова вижу тебя!
"Странно. Я же Майя, я не могу погибнуть!" - удивленно подумал он.
Высокий, хрупкий, тонкий, он был похож на свечу, и темно-золотые волосы
были словно пламя. Тому, кто видел его, почему-то казалось, что он быстро
сгорит, хотя был он Майя, и смерть не была властна над ним. И когда пел он
перед троном Короля Мира, его огромные золотые глаза лучились, словно
закат Средиземья отражался в них.
Он пел о том, что видел, о том, что полюбил, и те, кто слушал его,
начинали вдруг меняться в сердце своем, и что-то творилось с их зрением -
сквозь яркий ровный свет неба Валинора они различали иной свет, и это был
- Свет. И боязнь уходила из душ, и к Средиземью стремились сердца, и уже
не таким страшным им казался Мелькор. Светилась песнь, и создавала она -
мысль. Но встал Манве, и внезапно Золотоокий увидел его перекошенное лицо
и страшные глаза. Король Мира схватил Майя за плечи, и хватка его была
жестче орлиных когтей. Он швырнул Золотоокого наземь, и прорычал:
- Ты! Ничтожество, тварь... Как смеешь... Продался Врагу!
Дыхание Манве было хриплым, лицо его побагровело. Наверно, он ударил
бы Майя, но Варда остановила его.
- Успокойся. Он только Майя, и слаб душой. А Мелькор искушен во лжи и
злых наваждениях. - Ласковым был ее голос, но недобрым - ее взгляд.
Манве снова сел.
- Иди, - сурово сказал он. - Пусть Ирмо снами изгонит злые чары из
души твоей. Ступай! А вы, - он обвел взглядом всех остальных, - запомните:
коварен Враг, и ложь его совращает и мудрейших! Но тот, - он возвысил
голос, - кто поддастся искушению, будет наказан, как отступник! Запомните
это!

В мягкий сумрак садов Ирмо вошел Золотоокий. Ему было горько и
больно; он не мог понять - за что? Не мог поверить словам Манве - "Все это
наваждение; Тьма это зло, и за Тьмой - пустота." "Но я же видел, я видел!"
- мучительно-болезненно повторял он, сжимая руками голову, и слезы обиды
текли по его щекам. Кто-то легко коснулся его плеча. Золотоокий обернулся
- сзади стоял его давний друг, ученик Ирмо. Его называли по-разному:
Мастер Наваждений, Мечтатель, Выдумщик, Чародей. И все это было правдой.
Он такой и был, непредсказуемый и неожиданный, какой-то мерцающий. И
сейчас Золотоокий смутно видел его в мягком сумраке садов. Только глаза -
завораживающие, светло-серые, ясные. Казалось, он улыбался, но неуловимой
была эта улыбка на красивом лице, смутном в тени темного облака волос. Его
одежды были мягко-серыми, но в складках они мерцали бледным золотом и
темной сталью. Золотоокий посмотрел на него, и в его мозгу вспыхнуло новое
слово - _А_й_о_, и это слово значило все, чем был ученик Ирмо.
- Что случилось? - спросил он, и голос его был глубок и мягок.
- Мне не верят, - со вздохом, похожим на всхлип, сказал Золотоокий.
- Расскажи, - попросил Айо, и Золотоокий заговорил - с болью, с
обидой, словно исповедуясь. И, когда он закончил, Айо положил ему руки на
плечи и внимательно, серьезно посмотрел в глаза Золотоокого, и лицо его в
этот миг стало определенным - необыкновенно красивым и чарующим.
- Это не наваждение, поверь мне. Это не наваждение. Я-то знаю, что
есть наваждение, а что - истина.
- Но почему тогда?
- Я не знаю. Надо подумать. Надо увидеть мне самому...
- Но я... - он не договорил.
Айо коснулся рукой его лба и властно сказал:
- Спи.
И Золотоокий тихо опустился на землю; веки его словно налились
свинцом, голова упала на плечо... Он спал.

Сказала Йаванна, горько плача:
- Неужели все, что делала я, погибло? Неужели прекрасные Дети
Илуватара очнутся в пустой и страшной земле?
И встала ее ученица, по имени Весенний Лист.
- Госпожа, позволь мне посетить Сирые Земли. Я посмотрю на то, что
осталось там, и расскажу тебе.
На то согласилась Йаванна, и Весенний Лист ушла во тьму.

Почва под ногами была мягкой и еще теплой, ибо ее покрывал толстый
слой извергнутого вулканами пепла. Как будто кто-то нарочно приготовил эту
живую новую землю, чтобы ей, ученице Йаванны, выпала высокая честь
опробовать здесь, в страшном, пустом, еще не устроенном мире свое
искусство. Соблазн был велик. С одной стороны, следовало, конечно,
вернуться в Валинор и рассказать о пустоте и сирости Арды, а с другой -
очень хотелось сделать что-нибудь самой, пока некому запретить или
указать, что делать... Очень хотелось. И она подумала - не будет большой
беды, если я задержусь. Совсем немножко, никто и не заметит. Она не
думала, что сейчас идет путем Черного Валы - пытается создать свое. Она не
осознала, что видит. Видит там, где видеть не должна, потому, что в
Средиземьи - тьма, и она знала это, а во тьме видеть невозможно. Но сейчас
ей было не до того. Она слушала землю. А та ждала семян. И Весенний Лист
прислушалась, и услышала голоса нерожденных растений, и радостно подумала
- значит, не все погибло, когда Светильники рухнули. То, что было способно
жить в новом мире - выжило. Она взяла горсть теплой, мягкой рассыпчатой
земли, и была она черной, как Тьма и, как Тьма, таила в себе жизнь. И
Весенний Лист пошла по земле, пробуждая семена. Она видела Солнце и Луну,
Звезды - но не удивлялась. Почему-то не удивлялась. Некогда было. Да и не
могла она осознать этого - пока. А все росло, тянулось к небу, и, вместе с
деревьями и травами, поднимался к небу ее взгляд. И забыла она о Валиноре,
захваченная красотой живого мира.
И все же скучно было ей одной. И потому появились в мире поющие
деревья и говорящие цветы, цветы, что поворачивали свои головки к Солнцу
всегда, даже в пасмурный день. И были цветы, что раскрывались только
ночью, не вынося Солнца, но приветствуя Луну. Были цветы, что зацветают
только в избранный день, в избранный час - и не каждый год случалось
такое. Ночью Колдовства она шла среди светящихся зловеще-алым цветков
папоротника, что были ею наделены спящей душой, способной исполнять
желания. Но такое бывало лишь в избранный час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17