Самец, видимо, в это время к ней не приближался. Птенцы вылупились через месяц после начала строительства (одиннадцать дней на лепку гнезда, три дня на кладку яиц, семнадцать на высиживание). В тот день я нашла одно яйцо на моей раскладушке, которая стояла как раз под гнездом. Решив, что оно выпало случайно, я дождалась, когда ласточки улетели кормиться, и положила яйцо на место. В зеркальце я рассмотрела двух крохотных голеньких птенцов. Они еще не обсохли, и большие клювы с желтой полоской придавали им жалкий и уродливый вид.
Но вот родители вернулись, и вскоре я опять увидела яйцо на кровати. Видно, они знали, что из него уже не вылупится птенец, поэтому выбросили. Отец и мать поочередно согревали птенцов, покидая их только в знойный полдень. Уже на второй день птенчики стали обрастать пушком. С утра до вечера родители не знали покоя, удовлетворяя неуемный аппетит своих отпрысков. Даже при моем приближении малыши широко открывали свои клювы.
В гнезде царила безупречная чистота. Как добивались этого его крохотные обитатели, я не знаю. В первые дни я ни разу не видела, чтобы они садились на край гнезда, а между тем кровать внизу была испещрена пометом.
Вскоре после появления птенцов ветер снова принялся трепать палатку. Гнездо начало отставать от кола, а тут еще хлынули дожди и затопили лагерь. На следующее утро меня разбудило возбужденное щебетание. Самочка металась от палатки к проволочной сетке, за которой я спала в машине. Я вбежала в палатку и увидела, что один птенец лежит на моей кровати. Он продрог и тяжело дышал. Я взяла его в руки, стала отогревать своим дыханием. Тут я заметила, что передняя стенка гнезда отвалилась, а задняя висит буквально на волоске, вот-вот упадет. Второй птенец еще как-то держался, но первого уже некуда было класть, и родителям негде было сесть, чтобы кормить их. Умница ласточка сразу догадалась позвать меня на помощь, видя, что самой ей не под силу исправить беду. Я попросила Джорджа подержать и погреть птенца, а сама принялась липким пластырем чинить гнездо. Пожертвовав наволочку, я сделала из нее лямку и притянула гнездо к палатке. Родители летали у меня над головой и следили, что я делаю. Не отпугнет ли их белая лямка? Нет, едва я закончила работу, как они юркнули в гнездо.
Теперь ласточки стали на ночь покидать гнездо. Но это уже не было опасно, так как птенцы начали оперяться и хорошо согревали друг друга. Один из них рос особенно быстро. Мы решили, что это самец. На шестнадцатый день он начал упражняться в полетах. Приземлялся он благополучно, а взлететь еще не мог. У него было несравненно больше желания, чем умения, и родители тревожно метались над ним, пока я не клала смельчака обратно в гнездо. Тотчас все начиналось снова. К сожалению, птенец и ночью не мог угомониться. Проснувшись однажды утром, я увидела, что родители неподвижно сидят на оттяжке. Я вошла в палатку и на кровати обнаружила мертвого малыша.
Джордж один поехал искать львят, а я осталась в лагере, чтобы присматривать за вторым птенцом. И очень кстати, потому что как раз в этот день пичуга задумала испытать свои крылья. Совсем как брат, она спускалась вниз, будто на парашюте, но вернуться в гнездо не могла, и мне пришлось-таки потрудиться. Когда стемнело и родители улетели, я положила птенчика в коробку, выстланную мягкой тряпочкой. Еще до рассвета я снова положила его в гнездо, и, когда родители вернулись, он уже ждал их с разинутой пастью. И в этот день я осталась в лагере. Родители тоже дежурили, отгоняя сорокопутов, которые накалывают чужих птенцов на длинные шипы и поедают их. Маленькая ласточка могла уже летать метров на сто, но на земле все еще оказывалась беспомощной. В лагере было много воробьев, которых она боялась. Чтобы отвлечь их, я насыпала в сторонке кукурузы и семян. Воробьи, конечно, были в восторге. К ним вскоре присоединилось семейство мышей. Толкая друг друга, они все вместе уписывали угощение. Просто идиллия... Зато жизнь ласточек-родителей была далеко не идиллической. Меня поражала беспомощность их птенца. Джордж сказал, что видел гнездо острохвостых ласточек в глинистом береговом обрыве. Я не могла представить себе, как они спасают своих птенцов, когда те, вылетев из гнезда, попадают в реку.
На другой день ласточки, как обычно, прилетели к гнезду, но не стали кормить малютку, а попробовали убедить ее лететь с ними. Наконец она расхрабрилась и взяла курс на макушку акации. А затем принялась порхать с дерева на дерево, как ни трудно ей было сохранять равновесие с такими коротенькими крылышками и хвостиком. Родители летели следом и подкармливали ее. Под вечер они всполошились и попробовали заманить пичугу обратно в гнездо. Даже трясли ветку, на которой сидел птенчик, но он только крепче цеплялся за нее. Когда стемнело, родители улетели. Я не знала, что делать, чем дотянуться до макушки дерева.
Весь вечер мы с Джорджем то и дело выходили проведать маленькую ласточку. Она сидела все на той же ветке. Ночи были холодные, и мы боялись, что пичуга погибнет или попадет в зубы ночному хищнику. Но утром мы увидели ее на месте, она как будто хорошо перенесла ночевку. Появились родители. Весь день они провели с дочерью, кормили ее, а она отважно перелетала с дерева на дерево. Все-таки родители продолжали беспокоиться. Они без конца влетали ко мне в палатку, словно прося помочь поймать птенца и посадить обратно в гнездо...
Пять ночей прошло благополучно. С каждым днем маленькая ласточка летала все дальше в сопровождении родителей. Интересно, что заставляет ее проводить ночи в одиночестве, несмотря на холод и опасности? Конечно, она не могла знать, где ночуют ее родители. И вряд ли понимала, что гнездо находится в палатке, а коробка, в которой ей довелось ночевать, лежит в автомашине. Возможно, унаследованный инстинкт заставлял пичугу избегать искусственной среды и отдавать предпочтение дереву, где по-настоящему следовало быть ее гнезду.
На шестое утро маленькая ласточка сидела взъерошенная, втянув голову в плечи. Она дрожала всем тельцем и, когда появились с кормом родители, не открыла ни глаз, ни клюва. Я надеялась, что солнце ее отогреет, и не стала ничего предпринимать. Но вскоре родители прилетели в палатку и тревожно закружились у меня над головой. Я вышла и увидела птенца на том же месте. Джордж принес лестницу, мне с трудом удалось снять пичугу с ветки. У нее не было никаких наружных повреждений, но она непрестанно дрожала и продолжала жмуриться. Я отнесла ее в гнездо, надеясь, что родители накормят дочь, но они сидели на оттяжках и к гнезду не подлетали. Может быть, меня боятся? Я ушла. А когда вернулась, малютка барахталась на моей кровати. Я положила ее на место и заметила в гнезде сгусточек крови. Похоже, птичка заболела воспалением легких... Когда она снова выпала из гнезда, я взяла ее и стала согревать своим дыханием. Но все было напрасно, маленькая ласточка умерла у меня на ладони. Я опустила ее на кровать.
И тут случилось нечто странное. Откуда-то прилетели красногузые ласточки, которых все это время не было видно, и принялись гоняться за острохвостыми. Несколько часов длилось преследование, наконец, красногузые как будто победили. Они сели на оттяжки, а острохвостые стали метаться между деревьями.
Однако на следующее утро положение вновь изменилось. Красногузые исчезли, а острохвостые принялись собирать глину для нового гнезда. Но мы должны были покинуть Серенгети, и не стоило поощрять ласточек снова лепить гнездо в палатке, которую предстояло вскоре снимать. Я убрала бечевку и прочие приспособления. Настроение у меня было грустное. Еще больше я расстроилась, когда ласточки утром влетели в палатку и сели на оттяжках, недоуменно все разглядывая. В конце концов они улетели и больше уже не показывались.
Много дней меня по утрам будило их щебетание. Теперь воцарилась тишина. Она была настолько тягостной, что мы стали выезжать на поиски львят чуть свет.
Я поведала вам все это в цельном рассказе, погрешив против хронологии в моем дневнике. А сделала я так потому, что это был единственный случай, когда ласточки слепили гнездо в нашей палатке и я смогла вблизи проследить судьбу одной пернатой семьи. История оказалась трагической. Родители так преданно трудились, и малыши были так счастливы. Но на девятнадцатый день погиб один из них, а шестью днями позже - второй. Сопротивляемость и выдержка маленькой пичуги на протяжении пяти холодных ночей стала для меня как бы символом жизни.
Какой смысл был заложен в этой трагедии? Не знаю. Но меня очень тронуло, что родители, как ни заботились они о первых птенцах, примирились с их гибелью и стали создавать новую семью.
Общаясь много лет с дикими животными, я убедилась, что их безотчетные реакции на удары судьбы вернее наших. Им дана мудрость, какой у нас нет. Незадолго перед тем я с интересом наблюдала, как преодолевает трудности паук. Я не могу любить этих восьминогих, но очень уж терпеливо паук восстанавливал свою паутину всякий раз, когда ее повреждал дождь или крупное насекомое. Он незамедлительно принимался за починку, обнаруживая при этом не только терпение, но и отвагу. Часто разрушителями оказывались жуки, намного превосходящие его величиной. Паук опутывал их шелковистой нитью и превращал в пакетики готовой пищи.
Что ж, может быть, даже у этого примитивного создания следует поучиться упорству и твердости, которые были так нужны мне, чтобы решить задачу со львятами и не поддаваться отчаянию из-за неудачных попыток разыскать их и помочь Джеспэ.
Глава двадцатая. ЦЕНА СВОБОДЫ
Уже много недель мы сражались с отвратительнейшей погодой, искалечили свою машину, забросили дела, подорвали здоровье, а надежды найти львят теперь почти не было. 2 февраля в Серонеру приехал директор, и я снова подала ему заявление, чтобы нам разрешили ночевать в парке в машинах, ведь только так можно было еще рассчитывать увидеть львят. Директор, ответил, что сам он не вправе разрешить это, но, если я настаиваю, он доложит о моей просьбе на мартовском заседании правления. Март... Это будет уже год, как Джеспэ ходит со стрелой, если она еще не вышла. И если он жив.
Больше обратиться не к кому. И мы продолжали розыски, стараясь найти путь на гребень крутой гряды и получше изучить участок за нею. С рассвета до заката штурмовали мы скалистые подъемы, тряслись по камням, бились головой о потолок кабины, проваливались в ямы. Только когда прекратились дожди, нам удалось подняться на гребень и даже проехать вдоль него. Раннее утро и поздний вечер - самая подходящая пора для поисков, но трудно поспеть достаточно рано к тем местам, где могут быть львята, и нельзя уезжать поздно - правила требуют вернуться в Серонеру дотемна. А от долины до Серонеры - восемьдесят километров по бездорожью.
Как-то на равнине мы встретили брошенного львенка, такого маленького, что с ним и шакал мог бы расправиться. Мы не знали, отвезти ли его к инспектору, чтобы тот подложил малыша в семью с детенышами такого же возраста, или оставить здесь в расчете, что до вечера мать заберет его. Но мать не пришла, и мы известили инспектора. Утром он поехал вместе с нами, однако львенок пропал. Мы от души надеялись, что его увела мать.
Погода наладилась, и все больше львов возвращалось в долину следом за другими животными. До начала дождей мы привыкли видеть в день по двадцать пять - тридцать львов. Теперь мы радовались, если встречали девять, считая это добрым знаком. Глядишь, и наши львята скоро появятся. Конечно, мы узнаем их. И не только потому, что у Джеспэ и Гупы грива короче, чем у их ровесников. Даже если львята разошлись по разным прайдам, мы сумеем выделить их по множеству индивидуальных черточек.
Приехал Питер Скотт с женой. Он опасался, что общественность узнает о наших трениях с правлением Национального парка и это может сократить приток средств на охрану животных. Я согласилась с ним и объяснила, что именно поэтому не даю интервью журналистам и остановила кампанию в США, где хотели поддержать нашу просьбу о ночевках и операции. Независимо от наших личных взглядов, главное - спасение диких животных. С тем он и уехал.
Однажды вечером нас опять навестил директор. Я спросила у него, стоит ли мне, для того чтобы как-то уладить дело, прибыть на мартовское заседание правления? Разумеется, если мое участие поможет внести ясность. Директор обещал узнать.
Через несколько дней мне передали, что правление готово выслушать меня. Я выехала в Арушу и по пути увидела, что огромные стада зебр и гну возвращаются с гор на равнину. До сих пор искать здесь львят не было смысла, но теперь картина изменилась.
В исполнительный орган правления входили председатель, три члена правления и директор. Для консультации пригласили ветеринара. Моя просьба была все та же: разрешить нам ночевать в машинах и, если мы найдем львят, сделать все необходимое для Джеспэ. Мне отказали. Основание: мнение ветеринара, который никогда не видел Джеспэ, и июльская телеграмма Джорджа об отличном состоянии львят. Я возразила, напомнив всем, что после осмотра Джеспэ мы сразу внесли поправку. И многие люди, на которых можно положиться, согласились тогда, что может понадобиться операция. А они не станут рисковать своим именем, бросая слова на ветер.
Никакие доводы не помогли. И все оставалось так же, как и девять месяцев назад. Напоследок мне объявили, что на время очередного дождливого сезона (апрель - май) Серенгети будет закрыт для посетителей, но в июне нас охотно примут как обычных туристов.
Я рассказала Джорджу, чем закончилось заседание. Он решил обратиться к министру сельского и лесного хозяйства Танганьики, чтобы получить разрешение остаться в заповеднике на время дождей и ночевать вдали от жилья. Ответ был отрицательным. Министр сослался на решение правления и напомнил о трагической смерти молодого фермера в прошлом году. И он, и правление обязаны предотвращать все, что могло бы повлиять на безопасность посетителей Серенгети, тут не может быть никаких послаблений. Правление подчеркивает, что речь идет о безопасности людей, поэтому министр считает своим долгом утвердить его решение.
Мы-то исходили из того, что здоровый лев на людей не нападает, а вот подраненный, которому трудно охотиться, как раз может быть опасен. И операцию мы бы провели без какой-либо угрозы для себя, у нас есть специальная клетка, и мы договорились с одним из лучших ветеринаров Восточной Африки. Но спорить было бесполезно. Что ж, до апреля поищем в тех местах, где нет мух цеце. А в июне приедем снова.
Из сафари вернулся инспектор парка и рассказал, что видел молодого прихрамывающего льва, о котором мы уже слышали от белого охотника. Хромой по-прежнему ходит с товарищем, и тот, очевидно, охотится для обоих. Инспектор убил для них двух томми, но опасался, что хромой не поправится и придется его застрелить, чтобы не мучился.
Хотя инспектор уверял, что это не может быть Джеспэ, потому что на нем не видно никаких ран, мы все же хотели удостовериться сами и тотчас поехали туда. Нам встретился отряд охотников, тоже видевших двух молодых тощих львов, один из которых прихрамывал. Это было километрах в пятнадцати от того места, куда ездил инспектор. Скорее всего, они видели другую пару, вряд ли хромой мог столько пройти.
У Нааби-Хилл мы познакомились с тремя воздухоплавателями, которые прилетели в Серенгети из Занзибара, чтобы проверить, нельзя ли наблюдать за животными с воздушного шара. Опыты закончились, все имущество уже было сложено, и мы увидели только маленькую плетеную гондолу. Я невольно представила себе такую картину: из гондолы бросают якорь у водоема, вдруг любопытный лев хватает зубами канат и тащит шар на буксире! Вполне вероятный случай.
Мы спросили, попадались ли им львы? Да, один лев вскарабкался на дерево рядом с их палаткой, другой утащил у них одеяло. Правда одеяло удалось отнять. Они с гордостью показали нам дыры - следы львиных клыков.
В нескольких сотнях метров от Нааби-Хилл мы приметили высокие скалы и развесистые деревья. Подходящее место для львов, отсюда удобно обозревать равнину, на которой уже паслось множество животных.
Среди скал лежали два молодых льва. Джордж уже раз встречал их, тогда один прихварывал, теперь же оба были здоровы. Они ласково терлись друг о друга головами, совсем как наши львята. Неподалеку отдыхала взрослая львица. Мы остановили машину, чтобы сфотографировать ее. Она перевернулась на спину, задрав все четыре лапы кверху, и лениво зевнула.
Мы поехали дальше мимо несметных стад томми, газелей Гранта, зебр и антилоп гну, среди которых увидели не меньше сотни страусов. Опекал их взрослый самец, очень ревностно выполнявший свои обязанности. Он развил такую скорость, что мы едва успели сфотографировать его подопечных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Но вот родители вернулись, и вскоре я опять увидела яйцо на кровати. Видно, они знали, что из него уже не вылупится птенец, поэтому выбросили. Отец и мать поочередно согревали птенцов, покидая их только в знойный полдень. Уже на второй день птенчики стали обрастать пушком. С утра до вечера родители не знали покоя, удовлетворяя неуемный аппетит своих отпрысков. Даже при моем приближении малыши широко открывали свои клювы.
В гнезде царила безупречная чистота. Как добивались этого его крохотные обитатели, я не знаю. В первые дни я ни разу не видела, чтобы они садились на край гнезда, а между тем кровать внизу была испещрена пометом.
Вскоре после появления птенцов ветер снова принялся трепать палатку. Гнездо начало отставать от кола, а тут еще хлынули дожди и затопили лагерь. На следующее утро меня разбудило возбужденное щебетание. Самочка металась от палатки к проволочной сетке, за которой я спала в машине. Я вбежала в палатку и увидела, что один птенец лежит на моей кровати. Он продрог и тяжело дышал. Я взяла его в руки, стала отогревать своим дыханием. Тут я заметила, что передняя стенка гнезда отвалилась, а задняя висит буквально на волоске, вот-вот упадет. Второй птенец еще как-то держался, но первого уже некуда было класть, и родителям негде было сесть, чтобы кормить их. Умница ласточка сразу догадалась позвать меня на помощь, видя, что самой ей не под силу исправить беду. Я попросила Джорджа подержать и погреть птенца, а сама принялась липким пластырем чинить гнездо. Пожертвовав наволочку, я сделала из нее лямку и притянула гнездо к палатке. Родители летали у меня над головой и следили, что я делаю. Не отпугнет ли их белая лямка? Нет, едва я закончила работу, как они юркнули в гнездо.
Теперь ласточки стали на ночь покидать гнездо. Но это уже не было опасно, так как птенцы начали оперяться и хорошо согревали друг друга. Один из них рос особенно быстро. Мы решили, что это самец. На шестнадцатый день он начал упражняться в полетах. Приземлялся он благополучно, а взлететь еще не мог. У него было несравненно больше желания, чем умения, и родители тревожно метались над ним, пока я не клала смельчака обратно в гнездо. Тотчас все начиналось снова. К сожалению, птенец и ночью не мог угомониться. Проснувшись однажды утром, я увидела, что родители неподвижно сидят на оттяжке. Я вошла в палатку и на кровати обнаружила мертвого малыша.
Джордж один поехал искать львят, а я осталась в лагере, чтобы присматривать за вторым птенцом. И очень кстати, потому что как раз в этот день пичуга задумала испытать свои крылья. Совсем как брат, она спускалась вниз, будто на парашюте, но вернуться в гнездо не могла, и мне пришлось-таки потрудиться. Когда стемнело и родители улетели, я положила птенчика в коробку, выстланную мягкой тряпочкой. Еще до рассвета я снова положила его в гнездо, и, когда родители вернулись, он уже ждал их с разинутой пастью. И в этот день я осталась в лагере. Родители тоже дежурили, отгоняя сорокопутов, которые накалывают чужих птенцов на длинные шипы и поедают их. Маленькая ласточка могла уже летать метров на сто, но на земле все еще оказывалась беспомощной. В лагере было много воробьев, которых она боялась. Чтобы отвлечь их, я насыпала в сторонке кукурузы и семян. Воробьи, конечно, были в восторге. К ним вскоре присоединилось семейство мышей. Толкая друг друга, они все вместе уписывали угощение. Просто идиллия... Зато жизнь ласточек-родителей была далеко не идиллической. Меня поражала беспомощность их птенца. Джордж сказал, что видел гнездо острохвостых ласточек в глинистом береговом обрыве. Я не могла представить себе, как они спасают своих птенцов, когда те, вылетев из гнезда, попадают в реку.
На другой день ласточки, как обычно, прилетели к гнезду, но не стали кормить малютку, а попробовали убедить ее лететь с ними. Наконец она расхрабрилась и взяла курс на макушку акации. А затем принялась порхать с дерева на дерево, как ни трудно ей было сохранять равновесие с такими коротенькими крылышками и хвостиком. Родители летели следом и подкармливали ее. Под вечер они всполошились и попробовали заманить пичугу обратно в гнездо. Даже трясли ветку, на которой сидел птенчик, но он только крепче цеплялся за нее. Когда стемнело, родители улетели. Я не знала, что делать, чем дотянуться до макушки дерева.
Весь вечер мы с Джорджем то и дело выходили проведать маленькую ласточку. Она сидела все на той же ветке. Ночи были холодные, и мы боялись, что пичуга погибнет или попадет в зубы ночному хищнику. Но утром мы увидели ее на месте, она как будто хорошо перенесла ночевку. Появились родители. Весь день они провели с дочерью, кормили ее, а она отважно перелетала с дерева на дерево. Все-таки родители продолжали беспокоиться. Они без конца влетали ко мне в палатку, словно прося помочь поймать птенца и посадить обратно в гнездо...
Пять ночей прошло благополучно. С каждым днем маленькая ласточка летала все дальше в сопровождении родителей. Интересно, что заставляет ее проводить ночи в одиночестве, несмотря на холод и опасности? Конечно, она не могла знать, где ночуют ее родители. И вряд ли понимала, что гнездо находится в палатке, а коробка, в которой ей довелось ночевать, лежит в автомашине. Возможно, унаследованный инстинкт заставлял пичугу избегать искусственной среды и отдавать предпочтение дереву, где по-настоящему следовало быть ее гнезду.
На шестое утро маленькая ласточка сидела взъерошенная, втянув голову в плечи. Она дрожала всем тельцем и, когда появились с кормом родители, не открыла ни глаз, ни клюва. Я надеялась, что солнце ее отогреет, и не стала ничего предпринимать. Но вскоре родители прилетели в палатку и тревожно закружились у меня над головой. Я вышла и увидела птенца на том же месте. Джордж принес лестницу, мне с трудом удалось снять пичугу с ветки. У нее не было никаких наружных повреждений, но она непрестанно дрожала и продолжала жмуриться. Я отнесла ее в гнездо, надеясь, что родители накормят дочь, но они сидели на оттяжках и к гнезду не подлетали. Может быть, меня боятся? Я ушла. А когда вернулась, малютка барахталась на моей кровати. Я положила ее на место и заметила в гнезде сгусточек крови. Похоже, птичка заболела воспалением легких... Когда она снова выпала из гнезда, я взяла ее и стала согревать своим дыханием. Но все было напрасно, маленькая ласточка умерла у меня на ладони. Я опустила ее на кровать.
И тут случилось нечто странное. Откуда-то прилетели красногузые ласточки, которых все это время не было видно, и принялись гоняться за острохвостыми. Несколько часов длилось преследование, наконец, красногузые как будто победили. Они сели на оттяжки, а острохвостые стали метаться между деревьями.
Однако на следующее утро положение вновь изменилось. Красногузые исчезли, а острохвостые принялись собирать глину для нового гнезда. Но мы должны были покинуть Серенгети, и не стоило поощрять ласточек снова лепить гнездо в палатке, которую предстояло вскоре снимать. Я убрала бечевку и прочие приспособления. Настроение у меня было грустное. Еще больше я расстроилась, когда ласточки утром влетели в палатку и сели на оттяжках, недоуменно все разглядывая. В конце концов они улетели и больше уже не показывались.
Много дней меня по утрам будило их щебетание. Теперь воцарилась тишина. Она была настолько тягостной, что мы стали выезжать на поиски львят чуть свет.
Я поведала вам все это в цельном рассказе, погрешив против хронологии в моем дневнике. А сделала я так потому, что это был единственный случай, когда ласточки слепили гнездо в нашей палатке и я смогла вблизи проследить судьбу одной пернатой семьи. История оказалась трагической. Родители так преданно трудились, и малыши были так счастливы. Но на девятнадцатый день погиб один из них, а шестью днями позже - второй. Сопротивляемость и выдержка маленькой пичуги на протяжении пяти холодных ночей стала для меня как бы символом жизни.
Какой смысл был заложен в этой трагедии? Не знаю. Но меня очень тронуло, что родители, как ни заботились они о первых птенцах, примирились с их гибелью и стали создавать новую семью.
Общаясь много лет с дикими животными, я убедилась, что их безотчетные реакции на удары судьбы вернее наших. Им дана мудрость, какой у нас нет. Незадолго перед тем я с интересом наблюдала, как преодолевает трудности паук. Я не могу любить этих восьминогих, но очень уж терпеливо паук восстанавливал свою паутину всякий раз, когда ее повреждал дождь или крупное насекомое. Он незамедлительно принимался за починку, обнаруживая при этом не только терпение, но и отвагу. Часто разрушителями оказывались жуки, намного превосходящие его величиной. Паук опутывал их шелковистой нитью и превращал в пакетики готовой пищи.
Что ж, может быть, даже у этого примитивного создания следует поучиться упорству и твердости, которые были так нужны мне, чтобы решить задачу со львятами и не поддаваться отчаянию из-за неудачных попыток разыскать их и помочь Джеспэ.
Глава двадцатая. ЦЕНА СВОБОДЫ
Уже много недель мы сражались с отвратительнейшей погодой, искалечили свою машину, забросили дела, подорвали здоровье, а надежды найти львят теперь почти не было. 2 февраля в Серонеру приехал директор, и я снова подала ему заявление, чтобы нам разрешили ночевать в парке в машинах, ведь только так можно было еще рассчитывать увидеть львят. Директор, ответил, что сам он не вправе разрешить это, но, если я настаиваю, он доложит о моей просьбе на мартовском заседании правления. Март... Это будет уже год, как Джеспэ ходит со стрелой, если она еще не вышла. И если он жив.
Больше обратиться не к кому. И мы продолжали розыски, стараясь найти путь на гребень крутой гряды и получше изучить участок за нею. С рассвета до заката штурмовали мы скалистые подъемы, тряслись по камням, бились головой о потолок кабины, проваливались в ямы. Только когда прекратились дожди, нам удалось подняться на гребень и даже проехать вдоль него. Раннее утро и поздний вечер - самая подходящая пора для поисков, но трудно поспеть достаточно рано к тем местам, где могут быть львята, и нельзя уезжать поздно - правила требуют вернуться в Серонеру дотемна. А от долины до Серонеры - восемьдесят километров по бездорожью.
Как-то на равнине мы встретили брошенного львенка, такого маленького, что с ним и шакал мог бы расправиться. Мы не знали, отвезти ли его к инспектору, чтобы тот подложил малыша в семью с детенышами такого же возраста, или оставить здесь в расчете, что до вечера мать заберет его. Но мать не пришла, и мы известили инспектора. Утром он поехал вместе с нами, однако львенок пропал. Мы от души надеялись, что его увела мать.
Погода наладилась, и все больше львов возвращалось в долину следом за другими животными. До начала дождей мы привыкли видеть в день по двадцать пять - тридцать львов. Теперь мы радовались, если встречали девять, считая это добрым знаком. Глядишь, и наши львята скоро появятся. Конечно, мы узнаем их. И не только потому, что у Джеспэ и Гупы грива короче, чем у их ровесников. Даже если львята разошлись по разным прайдам, мы сумеем выделить их по множеству индивидуальных черточек.
Приехал Питер Скотт с женой. Он опасался, что общественность узнает о наших трениях с правлением Национального парка и это может сократить приток средств на охрану животных. Я согласилась с ним и объяснила, что именно поэтому не даю интервью журналистам и остановила кампанию в США, где хотели поддержать нашу просьбу о ночевках и операции. Независимо от наших личных взглядов, главное - спасение диких животных. С тем он и уехал.
Однажды вечером нас опять навестил директор. Я спросила у него, стоит ли мне, для того чтобы как-то уладить дело, прибыть на мартовское заседание правления? Разумеется, если мое участие поможет внести ясность. Директор обещал узнать.
Через несколько дней мне передали, что правление готово выслушать меня. Я выехала в Арушу и по пути увидела, что огромные стада зебр и гну возвращаются с гор на равнину. До сих пор искать здесь львят не было смысла, но теперь картина изменилась.
В исполнительный орган правления входили председатель, три члена правления и директор. Для консультации пригласили ветеринара. Моя просьба была все та же: разрешить нам ночевать в машинах и, если мы найдем львят, сделать все необходимое для Джеспэ. Мне отказали. Основание: мнение ветеринара, который никогда не видел Джеспэ, и июльская телеграмма Джорджа об отличном состоянии львят. Я возразила, напомнив всем, что после осмотра Джеспэ мы сразу внесли поправку. И многие люди, на которых можно положиться, согласились тогда, что может понадобиться операция. А они не станут рисковать своим именем, бросая слова на ветер.
Никакие доводы не помогли. И все оставалось так же, как и девять месяцев назад. Напоследок мне объявили, что на время очередного дождливого сезона (апрель - май) Серенгети будет закрыт для посетителей, но в июне нас охотно примут как обычных туристов.
Я рассказала Джорджу, чем закончилось заседание. Он решил обратиться к министру сельского и лесного хозяйства Танганьики, чтобы получить разрешение остаться в заповеднике на время дождей и ночевать вдали от жилья. Ответ был отрицательным. Министр сослался на решение правления и напомнил о трагической смерти молодого фермера в прошлом году. И он, и правление обязаны предотвращать все, что могло бы повлиять на безопасность посетителей Серенгети, тут не может быть никаких послаблений. Правление подчеркивает, что речь идет о безопасности людей, поэтому министр считает своим долгом утвердить его решение.
Мы-то исходили из того, что здоровый лев на людей не нападает, а вот подраненный, которому трудно охотиться, как раз может быть опасен. И операцию мы бы провели без какой-либо угрозы для себя, у нас есть специальная клетка, и мы договорились с одним из лучших ветеринаров Восточной Африки. Но спорить было бесполезно. Что ж, до апреля поищем в тех местах, где нет мух цеце. А в июне приедем снова.
Из сафари вернулся инспектор парка и рассказал, что видел молодого прихрамывающего льва, о котором мы уже слышали от белого охотника. Хромой по-прежнему ходит с товарищем, и тот, очевидно, охотится для обоих. Инспектор убил для них двух томми, но опасался, что хромой не поправится и придется его застрелить, чтобы не мучился.
Хотя инспектор уверял, что это не может быть Джеспэ, потому что на нем не видно никаких ран, мы все же хотели удостовериться сами и тотчас поехали туда. Нам встретился отряд охотников, тоже видевших двух молодых тощих львов, один из которых прихрамывал. Это было километрах в пятнадцати от того места, куда ездил инспектор. Скорее всего, они видели другую пару, вряд ли хромой мог столько пройти.
У Нааби-Хилл мы познакомились с тремя воздухоплавателями, которые прилетели в Серенгети из Занзибара, чтобы проверить, нельзя ли наблюдать за животными с воздушного шара. Опыты закончились, все имущество уже было сложено, и мы увидели только маленькую плетеную гондолу. Я невольно представила себе такую картину: из гондолы бросают якорь у водоема, вдруг любопытный лев хватает зубами канат и тащит шар на буксире! Вполне вероятный случай.
Мы спросили, попадались ли им львы? Да, один лев вскарабкался на дерево рядом с их палаткой, другой утащил у них одеяло. Правда одеяло удалось отнять. Они с гордостью показали нам дыры - следы львиных клыков.
В нескольких сотнях метров от Нааби-Хилл мы приметили высокие скалы и развесистые деревья. Подходящее место для львов, отсюда удобно обозревать равнину, на которой уже паслось множество животных.
Среди скал лежали два молодых льва. Джордж уже раз встречал их, тогда один прихварывал, теперь же оба были здоровы. Они ласково терлись друг о друга головами, совсем как наши львята. Неподалеку отдыхала взрослая львица. Мы остановили машину, чтобы сфотографировать ее. Она перевернулась на спину, задрав все четыре лапы кверху, и лениво зевнула.
Мы поехали дальше мимо несметных стад томми, газелей Гранта, зебр и антилоп гну, среди которых увидели не меньше сотни страусов. Опекал их взрослый самец, очень ревностно выполнявший свои обязанности. Он развил такую скорость, что мы едва успели сфотографировать его подопечных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20