- Четыре месяца - срок небольшой. - Корсо задумчиво грыз кончик карандаша. - Дюма писал быстро.
- В ту пору все писали быстро. Стендаль управился «Пармской обителью» за семь недель. К тому же у Дюма были помощники - «негры», на профессиональном жаргоне. Того, кто работал с ним над «Тремя мушкетерами», звали Огюст Маке… Сотрудничество продолжалось и позже: «Двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон»… А также «Граф Монте-Кристо» и еще несколько романов… Их-то вы, конечно, читали.
- Конечно. Кто их не читал!
- Следует уточнить: ваше «Кто их не читал!» относится ко временам минувшим. - Я почтительно полистал рукопись. - Та эпоха, когда подпись Дюма множила тиражи и обогащала издателей, канула в Лету. Почти все его романы печатались именно так - частями, и внизу последней страницы значилось: «Продолжение в следующем номере». А публика умирала от нетерпения, ожидая новую главу… Но зачем я это рассказываю? Вы же сами все знаете.
- Не важно. Продолжайте.
- Что еще добавить? Причина успеха традиционного романа с продолжением, иначе говоря, романа-фельетона проста: герой или героиня обладают такими достоинствами и чертами характера, которые заставляют читателя; отождествлять себя с литературным персонажем… Сегодня по тому же принципу строятся телесериалы. Но вообразите, какой эффект в былые времена, когда не знали ни радио, ни телевидения, производили подобные сочинения на обывателей, жадных до неожиданностей и развлечений и весьма нетребовательных в том, что касается художественного качества или хорошего вкуса… Гениальный Дюма все это понял и с хитроумием алхимика сотворил некий лабораторный продукт: капля того, крупица другого - плюс его талант. В итоге получился наркотик, создававший своего рода зависимость, - я не без гордости ткнул себя пальцем в грудь. - И продолжающий ее создавать.
Корсо что-то записывал. Позднее один его знакомый скажет о нем при случае: такой же обидчивый, непредсказуемый и смертоносный, как черная мамба. У него была особая манера вести беседу - он глядел на тебя сквозь перекошенные очки и медленно кивал головой в знак согласия, хотя в кивках этих присутствовала и разумная доля здорового сомнения. В такие моменты он напоминал потаскуху, которая снисходительно украшает свой монолог сонетом во славу Купидона. Он словно давал тебе возможность - пока не поздно - внести коррективы в твои выводы.
Некоторое время спустя он прекратил писать и поднял голову.
- Но ведь вы занимались не только популярными романами. Известны и другие ваши работы… - он помедлил, подыскивая нужное слово, - на более серьезные темы. Ведь: и сам Дюма называл свои произведения легкой литературой… Хотя, согласитесь, в таком определении сквозит явное пренебрежение к публике.
Подобный обманный маневр отлично характеризовал моего гостя. Это был один из его коронных приемов, как валет в руках Рокамболя. Он вел игру исподтишка, внешне сохранял нейтралитет, а на самом деле постоянно устраивал изматывающие противника партизанские вылазки. Раздраженный человек может легко проговориться, он начинает оправдываться, сыпать аргументами в свою пользу, а. это - дополнительная информация. Наверно, именно поэтому - я ведь не вчера родился на свет и тактику Корсо прекрасно понял - мне стало досадно.
- Вы повторяете избитые вещи, - бросил я, не скрывая раздражения. - Да, в этом жанре было написано много однодневок, но Дюма тут ни при чем… Для литературы время - как для кораблей шторм, и Господь спасает только тех, кого любит; попробуйте назовите других книжных героев, которые, подобно д'Артаньяну и его товарищам, целыми и невредимыми прошли сквозь годы. Разве что Шерлок Холмс Конан Доила… Да, цикл о мушкетерах, вне всякого сомнения, - «роман плаща и шпаги», легкое чтиво; так что вы, естественно, обнаружите там все пороки жанра. Но есть и одно отличие: это великие авантюрные романы, книги особого уровня, и потому обычные жанровые критерии к ним применять нельзя. Это рассказ о дружбе, о головокружительных приключениях, и он сохраняет свежесть несмотря на то, что вкусы с тех пор переменились, несмотря на то, что нынче к действию как таковому стали относиться с глупейшим пренебрежением. Кажется, после Джойса мы должны смириться с Молли Блум и забыть о Навсикае - на берегу, после бури… Вам не доводилось читать мои заметки «Пятница, или Морской компас»?.. Короче говоря, если вести речь об Улиссе, то я выбираю того, которого придумал Гомер.
Тут я чуть повысил голос, зорко следя за реакцией Корсо. Он едва заметно улыбался, но хранил молчание, не желая выдавать свои мысли. Но я-то помнил, какое выражение мелькнуло в его глазах, когда я процитировал «Скарамуша», так что путь мною был выбран верный.
- Я понимаю, о чем вы, - выдавил он наконец. - Ваша точка зрения, сеньор Балкан, хорошо известна, хотя и не бесспорна.
- Моя точка зрения известна, потому что я сам о том позаботился. А что касается пренебрежения к публике, как вы изволили выразиться, то вам, возможно, неведомо, что автор «Трех мушкетеров» во время революций восемьсот тридцатого и сорок восьмого годов участвовал в уличных боях, а еще переправлял Гарибальди купленное на собственные деньги оружие… Не забывайте, отец Дюма был известным генералом Республики, .. И писатель не раз доказывал свою любовь к народу и свободе.
- Хотя с историческими фактами он обращался куда как вольно.
- А разве это так уж важно? Знаете, что он отвечал тем, кто говорил, будто он насилует Историю?.. «Я ее насилую, истинная правда. Но я делаю ей очаровательных детишек».
Я положил ручку на стол, поднялся и подошел к одному из книжных шкафов, которые почти целиком закрывали стены моего кабинета. Открыл дверцу и вытащил том в переплете из темной кожи.
- Как и все великие рассказчики, Дюма был вралем. Графиня Даш, хорошо его знавшая, пишет в воспоминаниях, что стоило ему услышать какую-нибудь явно выдуманную историю, как он начинал выдавать небылицу за истинный факт… Возьмем кардинала Ришелье - он был величайшим человеком своего времени, но его облик, пройдя через ловкие руки Дюма, исказился до неузнаваемости, и нам предстала порочная личность с довольно гнусной и подлой физиономией… - Держа книгу в руках, я повернулся к Корсо. - Известно ли вам вот это? Книгу написал Гасьен де Куртиль де Сандра, мушкетер, живший в конце семнадцатого века. Это мемуары д'Артанъяна, настоящего д'Артаньяна: Шарля де Батц-Кастельморе, графа д'Артаньяна. Он был гасконцем, родился в одна тысяча шестьсот пятнадцатом году, действительно был мушкетером, хотя жил не в эпоху Ришелье, а при Мазарини. Умер он в тысяча шестьсот семьдесят третьем во время осады Маастрихта-как раз в тот момент, когда должен был, как и его романный однофамилец, вот-вот получить маршальский жезл… Так что, согласитесь, насилуя Историю, Александр Дюма давал жизнь действительно очаровательным детишкам… Никому не известного гасконца из плоти и крови, чье имя История позабыла, гениальный писатель сумел превратить в героя великой легенды.
Корсо неподвижно сидел в кресле и слушая. Я протянул ему книгу, и он осторожно, но с большим интересом полистал ее - медленно, едва касаясь самого края страниц подушечками пальцев. Время от времени взгляд его задерживался на каком-нибудь имени или быстро пробегал целую главу. Глаза за стеклами очков работали быстром уверенно. Затем он вдруг отвлекся от книги, чтобы записать в блокнот: «Memoires de М. d'Artagnan, G. de Courtilz, 1704, P. Rouge, 4 тома 12°, 4-е изд. ». Потом закрыл книгу и уставился на меня.
- Вы верно сказали: он был вралем.
- Да, - подтвердил я, возвращаясь на место и усаживаясь. - Но вралем гениальным. Где другие ограничились бы плагиатом, он выстроил целый мир, и мир этот стоит до сей поры… «Человек не крадет, он завоевывает, - любил повторять Дюма. - Каждую завоеванную провинцию он присоединяет к своей империи: навязывает ей свои законы, населяет темами и персонажами, распространяет там свое влияние… » В данном случае история Франции стала для него золотой жилой. Он проделал неслыханный трюк: почтительно сохранил раму и подменил саму картину - то есть без малейших колебаний разграбил открытую им сокровищницу… Главных действующих лиц Дюма превращает во второстепенных, скромных статистов - в героев первого плана, много страниц отдает описанию событий, которым в исторических хрониках посвящена пара строк… Никакого договора о дружбе д'Артаньян и его товарищи никогда не заключали - хотя бы потому, что друг друга не знали… Не было никакого графа де Ла Фер. Вернее, их было много, но ни один не носил имени Атос. Правда, Атос существовал, и звали его Арман де Силлек д'Атос, а умер он от раны, полученной на дуэли, еще до того, как д'Артаньян вступил в ряды королевских мушкетеров… Арамис - это Анри де Арамитц, дворянин, светский аббат в сенешальстве Олорон, зачисленный в тысяча шестьсот сороковом году в мушкетерскую роту, которой командовал его дядя. В конце жизни он удалился в свои владения вместе с женой и четырьмя детьми. Что касается Портоса…
- Вы хотите сказать, что был и некий Портос?
- Был. Звали его Исаак де Порто, и он не мог не знать Арамиса, или Арамитца, потому что стал мушкетером всего на три года позже, чем тот, в тысяча шестьсот сорок третьем. Известно только, что умер он до срока, и, наверно, причиной тому стала болезнь, война или дуэль, как у Атоса.
Корсо слушал, постукивая пальцами по «Мемуарам д'Артаньяна», потом тряхнул головой и улыбнулся.
- Ну а теперь вы скажете, что существовала и некая миледи…
- Именно. Но звали ее вовсе не Анна де Бейль, и она не была леди Винтер. И на плече у нее не было никакой лилии, хотя агентом Ришелье она и в самом деле являлась. Да, некая графиня де Карлейль и вправду украла на балу алмазные подвески у герцога Бекингэма. И не смотрите на меня так! Об этом рассказал в своих «Мемуарах» Ларошфуко. А Ларошфуко слыл человеком очень серьезным и заслуживающим доверия.
Корсо глядел на меня во все глаза. Он был не из тех, кого можно легко чем-то поразить, особенно когда речь шла о книгах; но услышанное явно ошеломило его. Позднее, узнав Корсо лучше, я задумался: а было ли его тогдашнее изумление искренним, или он пустил в ход очередной профессиональный трюк, разыграл передо мной хитроумную комедию? Теперь, после того как все закончилось, у меня не осталось и тени сомнения: я был для Корсо источником информации, и он меня обрабатывал.
- Все это очень интересно, - сказал он.
- Если вы отправитесь в Париж, Репленже расскажет вам гораздо больше моего. - Я глянул на рукопись, все еще лежащую на столе. - Хотя я не уверен, что расходы на поездку оправдают себя… Сколько может стоить эта глава при нынешних ценах?
Он снова принялся грызть ластик на конце карандаша, изображая скептицизм:
- Немного. На самом деле я поеду туда по другому делу.
Я улыбнулся грустной и понимающей улыбкой. Ведь все, чем владею я сам, вся моя скудная собственность - это «Дон Кихот» Ибарры и «фольксваген». Надо ли пояснять, что автомобиль обошелся мне дороже книги.
- Догадываюсь, о чем речь, - сказал я.
Корсо скорчил гримасу - что-то вроде кислого смирения, - и при этом стали видны его кроличьи зубы.
- Да, и так будет продолжаться до тех пор, пока Ван Гог и Пикассо не встанут у японцев поперек горла, - заметил он, - тогда они начнут вкладывать деньги исключительно в редкие книги.
Я вспыхнул от негодования и откинулся на спинку стула:
- Спаси нас от такого Господь.
- Это ваша точка зрения, сеньор Балкан. - Он лукаво смотрел на меня через перекошенные очки. - А вот я надеюсь на этом хорошо подзаработать.
Он сунул блокнот в карман плаща и поднялся, повесив холщовую сумку на плечо. И я еще раз подивился его показной беззащитности, его вечно сползающим на нос очкам. Потом я узнал, что он жил один, в окружении своих и чужих книг, и был не только наемным охотником за библиографическими редкостями, но еще любил игры по моделированию наполеоновских войн - мог, например, по памяти восстановить точный ход какой-нибудь битвы, случившейся накануне Ватерлоо. Была на его счету и какая-то любовная история, довольно странная, но подробности я узнал лишь много позже. И тут я хотел бы кое-что пояснить. По тому, как я описал Корсо, может сложиться впечатление, будто он безнадежно лишен каких-либо привлекательных черт. Но я, рассказывая всю эту историю, стремлюсь быть прежде всего честным и объективным, поэтому должен признать: даже в самой нелепости его внешнего облика, именно в той самой неуклюжести, которая - уж не знаю, как он этого добивался, - могла быть разом злобной и беззащитной, наивной и агрессивной, крылось то, что женщины называют «обаянием», а мужчины - «симпатией». Да, он мог произвести благоприятное впечатление, но оно улетучивалось, стоило вам сунуть руку в карман и обнаружить, что кошелька-то и след простыл.
Корсо убрал рукопись в сумку, и я проводил его до дверей. В вестибюле он остановился, чтобы пожать мне руку. Здесь висели портреты Стендаля, Конрада и Валье-Инклана, а рядом - отвратительная литография, которую несколько месяцев назад жильцы нашего дома общим решением - при одном голосе «против» (моем, разумеется) - постановили повесить для украшения на стену.
И тут я рискнул задать ему вопрос:
- Честно признаюсь, меня мучает любопытство: а где все-таки отыскалась эта глава?
Он замер в нерешительности и, вне всякого сомнения, прежде чем ответить, быстро взвешивал все «за» и «против». Но ведь я оказал ему самый любезный прием, и теперь он попал в разряд моих должников. К тому же я мог снова ему понадобиться, так что выбора у него не было.
- Вы знали некоего Тайллефера? Это у него мой клиент купил рукопись.
Я не сдержал возгласа изумления:
- Энрике Тайллефер?.. Издатель? Взгляд Корсо рассеянно блуждал по вестибюлю. Наконец он мотнул головой - сверху вниз.
- Он самый.
Мы оба замолчали. Корсо пожал плечами, и мне было понятно почему. Объяснение легко было отыскать в любой газете, в разделе криминальной хроники: ровно неделю назад Энрике Тайллефера нашли повесившимся в гостиной собственного дома - на поясе от шелкового халата, а прямо под его ногами лежала открытая книга и валялись осколки разбитой фарфоровой вазы.
Много позже, когда история эта закончилась, Корсо согласился рассказать мне, как все развивалось дальше. Так что теперь я могу относительно точно восстановить даже те события, свидетелем которых не был, - цепочку обстоятельств, которая привела к роковой развязке и раскрытию тайны Клуба Дюма. Благодаря позднейшим откровениям охотника за книгами я могу сыграть в этой истории роль доктора Ватсона и сообщить вам, что следующий акт драмы начался через час после нашей с Корсо встречи - в баре Макаровой. Флавио Ла Понте стряхнул капли дождя с одежды, устроился у стойки рядом с Корсо и тотчас заказал рюмку каньи. Потом сердито, но не без тайного удовольствия глянул на улицу, словно ему только что пришлось пересечь открытую местность под прицельным огнем снайперов. Дождь лил с библейской неукротимостью.
- Так вот, коммерческие фирмы «Арменгол и сыновья», «Старые книги» и «Библиографические редкости» намерены подать на тебя в суд, - сказал он и погладил рыжую кудрявую бороду, потом вытер пивную пену вокруг рта. - Только что звонил их адвокат.
- В чем меня обвиняют? - спросил Корсо.
- В том, что ты обманул некую старушку и разграбил ее библиотеку. Они клянутся, что по поводу тех книг у них была с ней железная договоренность.
- Спать надо меньше…
- Я им сказал то же самое, но они рвут и мечут. Еще бы… Явились за своей долей, а «Персилес» и «Королевское право Кастильи» уже уплыли. К тому же ты научил ее, какие цены запросить за оставшиеся книги, - и цены сильно завысил. Теперь владелица отказывается им хоть что-нибудь продать. Заламывает вдвое против того, что они предлагают… - Он глотнул пива и весело подмигнул Корсо. - Заклепать библиотеку - вот как называется эта красивая комбинация.
- Это ты мне будешь объяснять, как она называется? - Корсо зло ухмыльнулся, показав клыки. - А уж «Арменголу и сыновьям» это известно не хуже моего.
- Эх, жестокий ты человек, - бесстрастно припечатал Ла Понте. - Но больше всего им жаль «Королевского права». Они говорят, что ты нанес им удар ниже пояса.
- А я, разумеется, просто обязан был оставить книгу для них… И привязать к ней бантик!
Как же! С латинской глоссой Диаса де Монтальво!.. На книге нет типографской марки, но напечатана она точно в Севилье, у Алонсо дель Пуэрто, предположительно в тысяча четыреста восемьдесят втором году… - Он подправил очки указательным пальцем и глянул на приятеля. - Смекаешь?
- Я то смекаю. А они почему-то очень, нервничают.
- Пусть пьют липовый чай - помогает. - В такие вот предобеденные часы бар всегда бывал полон, и посетители стояли у стойки плечом к плечу, стараясь не угодить локтем в лужицы пены.
1 2 3 4 5 6 7