В атолле
- Мы теперь можем сколько угодно играть в робинзонов, - сказал папа,
- у нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.
Это было очень здорово придумано - назвать толстого, неповоротливого
робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали
под лучами солнца капельки масла.
- Смотри, он потеет, - сказал я.
Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося "Альбатроса". Он
был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе
люди. Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя несколько
секунд мы услышали протяжный вой.
- Все, - сказал папа, - пойдем в дом.
- А ну, кто быстрее?! - крикнула мама, и мы помчались наперегонки. У
самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал,
что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила, больно
ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что вполне могу опять бе-
жать к берегу, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это,
вероятно, вызов с "Альбатроса" и состязание придется отложить.
Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране
появился капитан "Альбатроса". Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
- Мы уходим, - сказал он, - потому что...
- Я понимаю, - перебил его папа.
- Если вам что-нибудь понадобится...
- Да, я знаю. Счастливого плавания.
- Спасибо! Счастливо оставаться.
Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
- Пап, - спросил я, - они навсегда ушли?
- Они вернутся за нами, - ответил он.
- Когда?
- Месяца через три.
- Так долго?
- А разве ты не рад, что мы наконец сможем побыть одни и никто нам не
будет мешать?
- Конечно, рад, - сказал я, и это было чистейшей правдой.
Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза и не больше чем по
месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы ни-
куда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа раздавал
автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не давали побыть
вместе по-настоящему.
- Ну, давайте осматривать свои владения, - предложил папа.
Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей ком-
наты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная каме-
ра. У папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и настоящая
электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на ней счи-
тать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый
книгами до самого верха, Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что луч-
ше это сделать потом, когда мы полностью осмотрим остров.
Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали за-
пустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие ме-
ханики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а
только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она по-
вернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно на
север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак не
мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посы-
пали ею ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх и
сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
- Пап, - спросил я, - можно, я выкупаюсь в океане?
- Нельзя, - ответил он.
- Почему?
- Это опасно.
- Для кого опасно?
- Для тебя.
- А для тебя?
- Тоже опасно.
- А если у самого берега?
- В океане купаться нельзя, - сказал он, и я подумал, что, наверное,
когда папа таким тоном говорит "нельзя" там, на далеких планетах, то ни
один из членов экипажа не смеет с ним спорить. - Мы можем выкупаться в
лагуне.
Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы купались в настоящем
океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером в середине остро-
ва и вода в ней была теплая-теплая и совершенно прозрачная.
Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли на спор,
кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что папа
собирал одной рукой, а я двумя.
Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону из ве-
точек коралла и морских водорослей, а папа украсил ее морской звездой.
Мама была похожа в ней на настоящую королеву, и мы стали перед ней на
одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
Потом я предложил Пятнице поплавать со мной. Было очень забавно смот-
реть, как он подходил к воде, щелкал решающим устройством и отступал на-
зад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в воду, и ког-
да палец утонул. Пятница важно сказал, что роботы плавать не могут. Мы
просто покатывались от хохота, такой у него был при этом самодовольный
вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы носить на руках мальчиков,
и он ответил, что могут. Я стал ему на ладони, и он поднял меня высоко
над головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал с нее кокосовые орехи и
кидал вниз, а папа ловил.
Когда солнце спустилось совсем низко, мама предложила пойти к океану
смотреть закат.
Солнце стало красным-красным и сплющивалось у самой воды, и от него к
берегу потянулась красная светящаяся полоса. Я зажмурил глаза и предста-
вил себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
- Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
- Приходилось, - ответил он.
- А там от него тоже тянется такая полоса?
- Нет.
- А небо там какого цвета?
- Черное, - сказал папа. - Там все другое... незнакомое и... враждеб-
ное.
- Почему? - спросил я.
- Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он, - а сей-
час идемте ужинать.
Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника, а
мы угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои лю-
бимые вещи; а каким-то чудом оказывалось, что мы каждый раз угадывали.
Поэтому ужин у нас получился на славу.
Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам после купания сов-
сем не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по полной рюм-
ке, а маме - немножко. "Только чтобы чокнуться", - сказала она.
После ужина мы смотрели по телевизору концерт, и диктор перед началом
сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела от удо-
вольствия, потому что она очень гордится тем, что у нас такой знаменитый
папа.
Они передавали самые лучшие песни, а одна певица даже пропела мою лю-
бимую песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно, как они
об этом узнали.
Когда кончился концерт, папа сказал, что ему нужно садиться писать
отчет, а я отправился спать.
Я уже лежал в постели, когда мама пришла пожелать мне спокойной ночи.
- Мама, посиди со мной, - попросил я.
- С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
В открытое окно светила луна, и было светло, совсем как днем. Я смот-
рел на мамино лицо и думал, какая она красивая и молодая. Я поцеловал ее
руку, пахнущую чемто очень приятным и грустным.
- Мама, - спросил я, - почему это запахи бывают грустные и веселые?
- Не знаю, милый, - ответила она, - мне никогда не приходилось об
этом думать. Может быть, просто каждый запах вызывает у нас какие-то
воспоминания, грустные или веселые.
- Может быть, - сказал я.
Мне было очень хорошо. Я вспомнил проведенный день, самый лучший день
в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят девять таких дней.
- Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь и как не
хочется умирать!
- Что ты, чижик? - сказала она. - Тебе ли говорить о смерти? У тебя
впереди такая огромная жизнь.
Мне было ее очень жалко: еще на "Альбатросе" ночью я слышал, как они
с папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в кос-
мосе, и о том, что всем нам осталось жить не больше трех месяцев, если
за это время не найдут способа ее лечить. Ведь поэтому экипаж "Альбатро-
са" был одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты, и в океане,
вероятно, нам нельзя купаться, раз эта болезнь заразная.
И все же я подумал, что когда люди так любят друг друга, нужно всегда
говорить только правду.
- Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я. - Ведь даже если не найдут
способа лечить эту болезнь...
- Найдут, - тихо сказала мама, - обязательно найдут. Можешь быть в
этом совершенно уверен.

Любовь и время
Если вам 26 лет и ваша личная жизнь определенно не удалась, если у
вас робкий характер, невыразительная внешность и прозаическая профессия
экономиста-плановика, если вы обладатель смешной фамилии Кларнет, веду-
щей начало от какого-нибудь заезжего музыкантанеудачника, неведомо когда
и как осевшего на Руси, если вы не настолько бережливы, чтобы мечтать об
однокомнатной кооперативной квартире, но вместе с тем достаточно трезво
смотрите на вещи, чтобы понимать, что ваше пребывание в коммунальном му-
равейнике - состояние далеко не кратковременное, если волшебное слово
"любовь" вызывает у вас надежду, а не воспоминания - словом, если вы
тот, кого я намерен сделать своим героем, то вам обязательно нужно иметь
хобби.
Хобби - это подачка, которую бросает равнодушная Судьба своим пасын-
кам, чтобы они не вздумали искушать ее терпение.
Не имеет существенного значения, какое именно хобби вы изберете. Это
зависит от ваших способностей, средств и темперамента. Ведь если разоб-
раться, то настойчивые и бесплодные попытки наладить прием дальних теле-
передач ничуть не хуже коллекционирования пивных кружек или выращивания
цитрусовых на подоконнике. Важно одно: как-нибудь в обеденный перерыв
небрежно сказать сослуживцам, что вчера Париж передавал великолепный
фильм с участием Софи Лорен, либо, священнодействуя с непроницаемым ли-
цом, нарезать в стаканы с чаем таких же бедолаг, как вы, по ломтику
сморщенного зеленого лимончика. ("Знаете ли, это далеко не лучший из
тех, что у меня в этом году, но все остальные пришлось раздарить".)
Итак, Юрий Кларнет посвящал свой досуг поискам в эфире сигналов чуже-
земных стран. Для этой цели за 8 рублей в комиссионном магазине был куп-
лен старенький КВН с экраном чуть больше почтового конверта. Выбор теле-
визора был продиктован не скаредностью или недостатком оборотных
средств. Просто каждому, кто знаком с техникой дальнего телеприема, из-
вестно, что лучшего изображения, чем на КВН, не получишь нигде.
После того как попытка установить на крыше в качестве отражателя ан-
тенны оцинкованное корыто была со всей решительностью пресечена управхо-
зом, Кларнету пришлось плюнуть на советы, даваемые в журналах, и за-
няться изобретательством.
Тот вечер, с которого, собственно, и начинается мой рассказ, был за-
вершающим этапом долгих поисков, раздумий и неудач. Зажав между коленями
сложное ажурное сооружение из проволоки, напоминающее антенну радиоте-
лескопа, Кларнет припаивал вывод для штекера. Он торопился, надеясь еще
сегодня провести несколько задуманных заранее экспериментов. Как всегда
в таких случаях, неожиданно перестал греться паяльник. Кларнет чертых-
нулся, положил на пол свое творение и подошел к штепсельной розетке с
паяльником в руке.
В этот момент что-то треснуло, и в комнате погас свет.
Кларнет выдернул вилку из розетки и направился к столу, где должны
были лежать спички. По дороге он запутался в ковровой дорожке, лежавшей
у кровати, и с размаху шлепнулся на тот самый проволочный параболоид,
который с неистовством дилетанта мастерил более двух недель.
Кларнет выругался еще раз, нащупал в темноте спички и вышел в кори-
дор.
Там тоже было темно.
- Опять пережгли свет, гражданин хороший?
Хороший гражданин невольно выронил зажженную спичку. Голос принадле-
жал майору в отставке Будилову, зануде, человеконенавистнику и любителю
строгого порядка. Майор жил одиноко и скучно. Первые десять дней после
получения пенсии он находился в постоянно подогреваемом состоянии злоб-
ного возбуждения, остальные же двадцать пребывал в глубокой депрессии.
Питался он неизвестно где и, хотя имел на кухне персональный столик, хо-
зяйства никакого не вел. Раз в месяц приезжала его дочь, жившая от-
дельно, привозила выстиранное белье и забирала очередную порцию грязно-
го. О себе Будилов рассказывать не любил. Было лишь известно, что он
жертва каких-то обстоятельств и, если бы не эти обстоятельства, его ма-
йорская звезда давно уже превратилась бы в созвездие полковника. В какой
именно части небосвода должно было сиять это созвездие, оставалось невы-
ясненным, так как, судя по всему, в боевых действиях майор никогда не
участвовал.
- Опять, говорю, свет пережгли?
Кларнет зажег новую спичку.
- Сейчас посмотрю пробки.
Между тем начали открываться многочисленные двери, выходящие в общий
коридор. По стенам забегали уродливые тени в призрачном свете лампадок,
фонариков и свечных огарков. Аварии осветительной сети были привычным
явлением, и жильцы встречали их во всеоружии.
- Боже! - дрожащим голосом сказала учительница, жившая возле кухни. -
Каждый день! Должны же быть в конце концов какие-то правила общежития,
обязательные для всех. У меня двадцать непроверенных классных работ.
- Правила! - фыркнул Будилов. - Это у нас квартира такая беспринцип-
ная. В другой надавали бы пару раз по мордасам, сразу бы узнал, что за
правила.
- По мордасам ни к чему, - возразил солидный баритон. - По мордасам -
теперь такого закона нету, а вот в комиссию содействия сообщить нужно.
- Ладно! - огрызнулся Кларнет. - Лучше помогите притащить из кухни
стол.
- Ишь какой! - ткнул в него пальцем Будилов. - Нет, уважаемый, сам
пережег, сам и тащи, тут тебе нет помощников.
Кларнет, пыхтя, приволок кухонный стол, взгромоздил на него табурет-
ку, а на табуретку - стул.
Электропроводка в квартире была оборудована еще в те времена, когда к
току относились с такой же опаской, как и в наши дни к атомной энергии.
Поэтому святая святых - пробки были упрятаны от непосвященных под самым
потолком на четырехметровой высоте.
Набивший руку в таких делах. Кларнет попросил еще скамеечку для ног,
которой пользовалась страдавшая ревматизмом учительница, и, завершив ею
постройку пирамиды, влез наверх.
Он наугад крутанул одну из многочисленных пробок, и в дальнем конце
коридора раздался рев:
- Эй, кто там со светом балуется?!
- Извините! - сказал Кларнет. - Это я случайно не ту группу. Да пос-
ветите же, тут ни черта не видно!
Чья-то сострадательная рука подняла вверх свечку.
- Так... - Кларнет вывернул еще две пробки. - В общем, понятно. Есть
у кого-нибудь кусочек фольги?
- Чего?!
- Серебряной бумаги от шоколада.
- Шоколадом не интересуемся, - сказал Будилов.
- Подождите, Юра, сейчас принесу. - Учительница направилась в комна-
ту.
Неизвестно, как пошли бы дальнейшие события, если бы Кларнет проявил
больше осмотрительности, покидая свою вышку. Очевидно, тот момент, когда
его левая нога потеряла опору, и был поворотным пунктом, где робкая Слу-
чайность превращается в самоуверенную Закономерность.
Грохнувшись вниз, он пребольно стукнулся головой о край стола, отчего
пришел в совершенное исступление. Во всяком случае, иначе он не стал бы,
вернувшись в комнату, вымещать злобу на ни в чем не повинной антенне. Ни
один здравомыслящий человек не будет топтать ногами то, над чем с такой
любовью трудился столько вечеров.
От этого малопродуктивного занятия его отвлек голос стоявшего в две-
рях Будилова:
- А стол кто будет ставить на место?
* * *
Неприятности проходят, а хобби остается. Это известно каждому, начи-
ная от юного коллекционера марок и кончая престарелым любителем певчих
птиц, всем, в чьей душе горит всепожирающая страсть к занятиям, не при-
носящим пользы.
Неудивительно поэтому, что уже на следующий день Кларнет, насвистывая
песенку, пытался устранить последствия вчерашней вспышки гнева. Увы! Чем
больше он прикладывал усилий, тем меньше его антенна походила на изящный
параболоид. Трудно сказать, к какому классу поверхностей причислил бы ее
специалист по топологии. Что-то вроде изъеденного червями, скрученного
листа.
Кто может предугадать непостижимый и таинственный миг открытия? Дове-
денный до отчаяния человек раздраженно бросает на плиту комок каучука,
смешанного с серой. "Баста! - говорит он. - Больше ни одного опыта!" И
вот чудо совершилось: найден способ вулканизации, кладущий начало рези-
новой промышленности. Неврастеник, страдающий мигренью от стука колес
детского велосипеда, обматывает их клистирными трубками.
1 2 3 4 5 6