— Вопросов нет! — бодро ответил Курочкин.
— Ну, тогда действуйте!
x x x
Курочкин долго бродил по разветвляющимся коридорам, прежде чем увидел дверь с надписью:
5-й отдел
ВРЕМЕНА И НРАВЫ
— Товарищ Казановак? — спросил он у человека, грустно рассматривающего какую-то тряпицу.
Тот молча кивнул.
— Меня сюда направили… — начал Курочкин.
— Странно! — сказал Казановак. — Я никак не могу понять, почему все отделы могут работать ритмично, и только во «Времена и Нравы» сыпятся посетители, как в рог изобилия? И никто не хочет считаться с тем, что у Казановака не две головы, а всего лишь одна!
Смущенный новой для него интерпретацией свойств рога изобилия, Курочкин не нашелся, что ответить. Между тем Казановак отвел от него взгляд и обратился к девице лет семнадцати, сидевшей в углу за пультом:
— Маша! Какая же это набедренная повязка древнего полинезийца?! Это же плавки мужские безразмерные, двадцатый век. Пора уже немножко разбираться в таких вещах!
— Разбираюсь не хуже вас! — дерзко ответила девица.
— Как это вам нравится? — обратился Казановак непосредственно к Курочкину. — Нынешняя молодежь!
Курочкин изобразил на своем лице сочувствие.
— Попробуйте снова набрать индекс, — продолжал Казановак. — Тринадцать эм дробь четыреста тридцать один.
— У меня не десять рук! — огрызнулась Маша. Вот наберу вам копье, потом займусь повязкой.
По-видимому, дела, которые вершил отдел «Времена и Нравы», были под силу только мифическим десятируким, двуглавым существам.
Однако не прошло и трех минут, как получивший и копье и повязку Казановак снова обернулся в сторону Курочкина:
— Чем могу служить?
— Мне нужно подобрать реквизит.
— Куда именно?
— Иудея, первый век.
На какую-то долю секунды в бесстрастных глазах Казановака мелькнула искорка одобрения. Он придвинул к себе лежавший на столе толстый фолиант и, послюнив палец, начал листать страницы.
— Вот!
Курочкин подошел к столу и взглянул через плечо Казановака на выцветший рисунок, изображавший человека в длинном лапсердаке, с ермолкой на голове, обутого в старинные штиблеты с резинками.
— Ну как, смотрится? — самодовольно спросил Казановак.
— Боюсь, что не совсем, — осторожно ответил Курочкин. — Мне кажется, что это… несколько более поздняя эпоха.
— Ага! — Казановак снова послюнил палец. — Я уже знаю, что вам нужно. Полюбуйтесь!
На этот раз на рассмотрение Курочкина был представлен наряд бухарского еврея. Однако и этот вариант был отвергнут.
— Не понимаю! — В голосе Казановака прозвучала обида. — Какой же костюмчик вы себе в конце концов мыслите?
— Что-нибудь… — Курочкин задумался. — Что-нибудь, так сказать, в библейском стиле. Ну, скажем, белая холщовая рубаха…
— Холщовых нет, — сухо сказал Казановак, только синтетика.
— Ну, пусть синтетика, — печально согласился Курочкин.
— Еще что?
— Дальше — хитон, тоже желательно белый.
— Что такое хитон? — поинтересовалась Маша.
— Хитон это… Как вам объяснить? Такое одеяние, похоже на плащ, только свободнее.
После долгих поисков в одном из каталогов было обнаружено нечто белое с капюшоном, закрывающим лицо и снабженным прорезями для глаз.
— Подходит?
— Как будто подходит, — нерешительно подтвердил Курочкин.
— Маша, набери!
Маша набрала шифр, и лента транспортера доставила откуда-то снизу аккуратно перевязанный пакет.
— Примерьте! — сказал Казановак, разрезая ножиком бечевку.
Глаза, прикрытые контактными линзами, в обрамлении капюшона выглядели столь необычно, что Маша захохотала:
— Ой, не могу! Умора!
— Ничего смешного нет! — одернул ее Казановак. — Очень практичная одежда для тамошнего климата. И головного убора не нужно, защищает от солнечных лучей. Не хотите, можете откинуть на плечи. Хитончик — первый сорт, совсем новый. Наклейку разрешается сорвать.
Курочкин нагнулся и отодрал от подола ярлык с надписью:
«Театральные мастерские. Наряд кудесника. Размер 50, рост 3. 100% нейлона»
— Так… — Казановак оглядел его с ног до головы. — Какая обувь?
— Сандалии.
Выбор сандалий не представлял труда. По совету Маши остановились на толстых рубчатых подошвах из пластика, украшенных позолоченными ремешками.
— Носочки свои оставите или подобрать? — спросил Казановак.
— Нет, сандалии носят на босу ногу.
— Кальсоны, трусы или плавки? — поинтересовалась Маша.
— Не знаю, — растерянно сказал Курочкин. — Может быть, лучше набедренную повязку?
— Можно и повязку. А вы умеете ее повязывать?
— Тогда лучше плавки, — поспешно ответил Курочкин, устрашенный перспективой прохождения инструктажа у такой решительной особы.
— Как хотите.
— Переодевайтесь! — Казановак указал ему на кабину в глубине комнаты. — Свои вещички свяжите в узелок. Получите их после возвращения.
Спустя несколько минут Курочкин вышел из примерочной во всем великолепии нового наряда.
— Ну как? — спросил он, поворачиваясь кругом.
— Впечатляет! — сказала Маша. — Если б я ночью такого увидела, честное слово, родила бы со страха.
— — Ну вот, — сказал Казановак, — теперь — индивидуальный пакет, и можете смело отправляться. — Он пошарил в ящике стола и извлек оттуда черную коробочку. — Получайте!
— Что тут? — поинтересовался Курочкин.
— Обычный набор. Шприц-ампула комплексного антибиотика, мазь от насекомых и одна ампула противошоковой сыворотки. На все случаи жизни. Теперь все!
— Как все, а деньги? — спросил обескураженный Курочкин.
— Какие еще деньги?
— Полагаются же какие-то суточные, на самые необходимые расходы.
— Суточные?
Казановак почесал затылок и углубился в изучение какой-то книги. Он долго вычислял что-то на бумаге, рылся в ящике стола, сокрушенно вздыхал и снова писал на бумаге колонки цифр. Наконец, жестом ростовщика он выбросил на стол горсть монет.
— Вот, получайте! На четыре дня — двадцать динариев,
— Почему же на четыре?
— День отбытия и день прибытия считаются за один день, — пояснил Казановак,
Курочкин понятия не имел, что это за сумма.
— Простите, — робко спросил он, — двадцать динариев — это много или мало? То есть я хотел спросить… в общем я не представляю себе…
— Ну, копей царя Соломона вы на них не купите, но прокормиться хватит, — ответил Казановак, обнаружив при этом недюжинное знание экономической ситуации на Ближнем Востоке в эпоху римского владычества. — Все?
— Еще две бутылки водки, — попросил Курочкин, вспомнив совет Плевако. — Если можно, то пшеничной.
— Это еще зачем? Курочкин замялся:
— Видите ли, — сказал он лживым голосом, — экипировка у меня очень легкая, а ночи там холодные.
— Маша, одну бутылку!
— Но почему одну? — вступил в пререкания Курочкин.
— Не такие уж там холодные ночи, — резонно ответил Казановак.
Расторопная Маша принесла и водку.
Курочкин поднялся и растерянно оглянулся по сторонам.
— Извините, еще один вопрос: а куда все это можно сложить?
— Маша, достань чемодан!
— Нет, нет! — поспешно возразил Курочкин. — Чемодан-это не та эпоха. Нельзя ли что-нибудь более подходящее?
— Например?
— Ну, хотя бы суму.
— Суму? — Казановак придвинул к себе справочник. — Можно и суму.
Предложенный ассортимент сумок охватывал весь диапазон от необъятных кожаных ридикюлей, какие некогда носили престарелые гувернантки, до современных сумочек для театра из ароматного пластика.
Курочкин выбрал голубую прорезиненную сумку с длинным ремнем через плечо, украшенную шпилями зданий и надписью: «Аэрофлот». Ничего более подходящего не нашлось.
— Теперь, кажется, все, — облегченно вздохнул он.
— Постойте! — закричала Маша. — А грим? Вы что, с такой рожей в первый век собираетесь?
— Маша! — Казановак укоризненно покачал головой. — Нельзя же так с клиентом.
Однако все согласились, что грим действительно необходим.
Казановак рекомендовал скромные пейсы, Маша настаивала на длинной прямоугольной ассирийской бороде, завитой красивыми колечками, но Курочкин решительно потребовал раздвоенную бородку и локоны, ниспадающие на плечи. Эти атрибуты мужской красоты больше гармонировали с его нарядом.
Маша макнула кисть в какую-то банку, обильно смазала клеем лицо и голову Курочкина и пришлепнула пахнущие мышами парик и бороду.
— Просто душка! — сказала она, отступив два шага назад.
— А они… того… не отклеятся? — спросил Курочкин, выплевывая попавшие в рот волосы.
— Можете не сомневаться! — усмехнулся Казановак. — Зубами не отдерете. Вернетесь, Маша отклеит.
— Ну, спасибо! — Курочкин вскинул на плечо сумку и направился к двери.
— Подождите! — остановил его Казановак. — А словари, разговорники не требуются?
— Нет, — гордо ответил Курочкин. — Я в совершенстве владею арамейским и древнееврейским.
— Тогда распишитесь за реквизит. Вот здесь и здесь, в двух экземплярах.
x x x
— Ничего не забыли? — спросил лаборант, высунув голову через форточку, какой раньше отделяли кассиров от остальных представителей грешного человеческого рода.
— Сейчас проверю. — Курочкин открыл сумку и в темноте нащупал пачку сигарет, зажигалку, индивидуальный пакет и бутылку. — Минуточку! — Он пошарил в поисках рассыпавшихся монет. — Кажется, все!
— Тогда начинаем, лежите спокойно!
До Курочкина донесся звук захлопнувшейся дверцы. На стене камеры зажглось множество разноцветных лампочек.
Курочкин поудобнее устроился на гладкой холодной поверхности лежака. То ли от страха, то ли по другой причине, его начало мутить. Где-то над головой медленно и неуклонно нарастал хватающий за сердце свист. В бешеном ритме замигали лампочки. Вспыхнула надпись:
СПОКОЙНО! НЕ ДВИГАТЬСЯ, ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА!
Лежак начал вибрировать выматывающей мелкой дрожью. Курочкин машинально прижал к себе сумку, и в этот момент что-то оглушительно грохнуло, рассыпалось треском, ослепило через закрытые веки фиолетовым светом и, перевернув на живот, бросило его в небытие…
x x x
Курочкин открыл глаза и закашлялся от набившегося в рот песка. Приподнявшись на четвереньки, он огляделся по сторонам.
Прямо перед ним расстилалась мертвая, выжженная солнцем пустыня. Слева, в отдалении — гряда гор, справа озеро. Несколько людей, казавшихся отсюда совсем маленькими, копошились на берегу.
Курочкин встал на ноги, отряхнулся и, прихватив сумку, направился к озеру.
Хождение в сандалиях на босу ногу по горячему песку оказалось куда более неприятным делом, чем это можно было себе представить, сидя в уютном помещении отдела «Времена и Нравы». Песок обжигал, набивался между ступнями и подошвами, прилипал к размякшим от жары ремешкам, отчего те сразу приобретали все свойства наждачного полотна.
Курочкину пришлось несколько раз присаживаться, вытряхивать песок из сандалий и обтирать ноги полою хитона, раньше чем ему удалось добраться до более или менее твердого грунта на берегу.
Его заметили. Весь облик человека в странном одеянии, с сумкой на плече, идущего журавлиным шагом, был столь необычен, что трое рыбаков, чинивших на берегу сеть, бросили работу и с интересом наблюдали за приближением незнакомца.
— Уф! — Курочкин плюхнулся рядом с ними на песок и стащил с ног злополучные сандалии. — Ну и жарища!
Поскольку эта фраза была произнесена по-русски, она не вызвала никакого отклика у рыбаков, продолжавших разглядывать экипировку путешественника во времени.
Однако Курочкин не зря был представителем науки, ставящей радость познания выше личных неудобств.
— Мир вам, добрые люди! — сказал он, переходя на древнееврейский, в надежде, что чисто библейский оборот речи несколько скрасит дефекты произношения. — Шолом алейхем!
— Шолом! — хором ответили рыбаки.
— Рыбку ловите? — спросил Курочкин, соображая, как же лучше завести с ними разговор на интересующую его тему.
— Ловим, — подтвердил высокий, широкоплечий рыбак.
— Как уловы? План выполняете?
Рыбак ничего не ответил и занялся сетью.
— Иаков! Иоанн! — обратился он к сыновьям. — Давай, а то дотемна не управимся!
— Сейчас, отец! — ответил тот, кого звали Иаковом. — Видишь, с человеком разговариваем!
— Ради бога, не обращайте на меня внимания, — смутился Курочкин. — Занимайтесь своим делом, а я просто так, рядышком посижу.
— Ничего, подождет, — сказал Иоанн, — а то мы, сыновья Зеведеевы, и так притча во языцех, с утра до ночи вкалываем. А ты откуда сам?
— Я?.. Гм… — Курочкин был совершенно не подготовлен к такому вопросу. — Я… в общем… из Назарета, — неожиданно выпалил он.
— Из Назарета? — В голосе Иоанна звучало разочарование. — Знаю я Назарет. Ничего там нету хорошего. А это тоже в Назарете купил? — ткнул он пальцем в нейлоновый хитон.
— Это? Нет, это в другом месте, далеко отсюда.
— В Ерушалаиме?
— Да.
Иоанн пощупал ткань и присоединился к отцу. За ним неохотно поплелся Иаков.
Курочкин глядел на лодки в озере, на покрытые виноградниками холмы и внезапно почувствовал страх. Невообразимая дистанция в два тысячелетия отделяла его от привычного мира, который казался сейчас таким заманчивым. Что ожидает его здесь, в полудикой рабовладельческой стране? Сумеет ли он найти общий язык с этими примитивными людьми? Стоила ли вообще вся затея связанного с нею риска? Он вспомнил про старичка, проглоченного динозавром. Кто знает,
не ждут ли его самого еще более тяжкие испытания? Мало ли что может случиться? Побьют камнями, распнут на кресте. Бр-р-р! От одной мысли о таком конце его пробрала дрожь. Однако теперь уже поздно идти на попятный. Отпущенный Хранителем срок нужно использовать полностью.
— Скажите, друзья, — обратился он к рыбакам, — не приходилось ли вам слышать о человека по имени Иисус?
— Откуда он? — не поднимая головы, спросил Зеведей.
— Из Назарета.
— Твой земляк? — поинтересовался Иоанн.
— Земляк, — неохотно подтвердил Курочкин. Он не мог себе простить, что выбрал для рождения такое одиозное место.
— Чем занимается?
— Проповедует.
— Не слыхал, — сказал Зеведей.
— Постой! — Иаков перекусил зубами бечевку и встал. — Кажется, Иуда рассказывал. В прошлом году ходил один такой, проповедовал.
— Верно! — подтвердил Иоанн. — Говорил. Может, твой земляк и есть?
Курочкина захлестнула радость удачи. Он и мечтать не мог, что его поиски так быстро увенчаются успехом, и хотя это в корне противоречило его научной концепции, в нем взыграл дух исследователя.
— Иуда? — переспросил он дрожащим от волнения голосом. — Скажите, где я могу его увидеть. Поверьте, что его рассказ имеет огромное значение!
— Для чего? — спросил Зеведей.
— Для будущего. Две тысячи лет люди интересуются этим вопросом. Пожалуйста, сведите меня с этим человеком!
— А вон он, — Иаков указал на лодку в озере, сети ставит. Может, к вечеру вернется.
— Нет, — сказал Иоанн. — У них вчера улов хороший был, наверное в Капернаум пойдут, праздновать.
— Ну сделайте одолжение! — Курочкин молитвенно сложил руки на груди. — Отвезите меня к нему, я заплачу.
— Чего там платить! — Зеведей поднялся с песка. — Сейчас повезем сеть, можно дать крюк.
— Спасибо! Огромное спасибо! Вы не представляете себе, какую услугу оказываете науке! — засуетился Курочкин, натягивая сандалии и морщась при этом от боли. — Вот проклятье! — Он с яростью отбросил рифленую подошву с золочеными ремешками. — Натерли, подлые, теперь жжет, как крапива! Придется босиком…
Сунув под мышку сандалии и сумку, он направился к лодке, которую тащил в воду Зеведей.
— Оставь здесь, — посоветовал Иаков. — И суму оставь, никто не возьмет, а то ненароком намочишь.
Совет был вполне резонным. В лодке отсутствовали скамейки, а на дне плескалась вода. Курочкин вспомнил про единственную пачку сигарет, хранившуюся в сумке, и сложил свое имущество рядом с тряпьем рыбаков.
— Ну, с богом!
Иоанн оттолкнулся веслом и направил лодку на середину озера.
— Эй, Иуда! — крикнул он, когда они поравнялись с небольшим челном, в котором сидели два рыбака. Тебя хочет видеть тут один… из Назарета!
Курочкин поморщился. Кличка «назаретянин», видно, прочно пристала к нему. Впрочем, сейчас ему было не до этого.
— А зачем? — спросил Иуда, приложив рупором ладони ко рту.
— Да подгребите ближе! — нетерпеливо произнес Курочкин. — Не могу же я так, на расстоянии.
Иоанн несколькими сильными взмахами весел подвел лодку к борту челна.
— Он ищет проповедника, земляка. Вроде ты видел такого…
— Видал, видал! — радостно закивал Иуда. — Вон и Фома видел, — указал он на своего напарника. Верно, Фома?
— Как же! — сказал Фома. — Ходил тут один, проповедовал.
— А как его звали? — спросил Курочкин, задыхаясь от волнения. — Не Иисус Христос?
— Иисус? — переспросил Иуда. — Не, иначе както. Не помнишь, Фома?
— Иоанн его заали, — сказал Фома. — Иоанн Предтеча, а не Иисус. Все заставлял мыться в речке. Скоро, говорит, мессия придет, а вы грязные, вонючие, вшивые, как вы перед лицом господа бога вашего такие предстанете?
1 2 3 4 5