После убийства Кубе группа Казанцева готовила покушение на его преемника - группенфюрера СС Карла Готтберга, прославившегося жестокими карательными экспедициями против партизан и мирного населения. Но здесь партизан ждала неудача. Был разработан детальный план покушения. Завербованному людьми Казанцева электромонтеру театра Игорю Рыдзевскому следовало провести снайпера, снабженного бесшумной винтовкой с оптическим прицелом, в свою мастерскую, окна которой выходили на фасад здания генерального комиссариата. Один из работавших там агентов, по кличке Иванов, должен был подать сигнал в тот момент, когда Готтберг будет приближаться к зданию, и тогда снайперу М. И. Макаревичу предстояло поразить группенфюрера с 200 метров отравленными пулями, а затем вместе с Рыдзевским скрыться на конспиративную квартиру.
Уже назначили дату акции - 15 октября 1943 года. Однако в этот день Готтберг отсутствовал в городе, а несколько дней спустя Иванов был арестован, и связь с Рыдзевским прервалась. Макаревич так и остался в одном из партизанских отрядов под Минском. Запасные же варианты покушения на Готтберга претворить в жизнь не удалось - с марта 1944-го партизанская зона под Минском оказалась в плотной блокаде и Казанцев со своей группой больше не сумел проникнуть в город. Поэтому Готтбергу была предоставлена возможность самостоятельно покончить с собой в мае 1945-го, сразу после поражения Германии. Но прежде люди Казанцева попытались завербовать нескольких сотрудников генерального комиссариата. Справка об одном из них, приведенная в отчете Казанцева, читается как короткий анекдот:
«Обрабатывался Кандыбович, бывший управделами Совнаркома БССР. Обработка его успехом не увенчалась. Слишком он был предан немцам».
Советские партизаны: взгляд из Берлина
Уже с 1942 года партизаны стали представлять для вермахта и оккупационной администрации на Востоке серьезную проблему. Если сперва, как утверждалось в первом отчете начальника Тайной полевой полиции (ГФП) при Главном командовании германских сухопутных сил, «сельские жители видели в немецких солдатах освободителей от большевистского ига и ожидали от них ликвидации колхозного хозяйства и справедливого раздела земли», то в дальнейшем «все сильнее стало замечаться известное изменение настроения. Так, например, обещанная… отмена коллективных хозяйств заставляла себя ждать, и крестьяне сами приступили к разделу колхозов, но по приказу немецких органов это было приостановлено. Так как крестьяне не видели причин к этому, то с этих пор они встречали немецкие обещания с недоверием…
К этому присоединялось то, что положение крестьян становилось все тяжелее. Конфискация лошадей и повозок немецкими войсками и отсутствие сельскохозяйственных машин крайне отрицательно сказывались на обработке полей. Поголовье скота в результате усиленного убоя, незаконной реквизиции и недостатка молодняка настолько уменьшилось, что сельское население сейчас частично может выполнить план поставок только с большими трудностями. Возникшее поэтому и подогреваемое большевистскими агитаторами недовольство выражалось фразой: «Сталин оставлял в нашем хлеву по крайней мере одну корову, а немцы отнимают у нас и эту». Дружественно настроенные по отношению к немцам бургомистры заявляют по поводу реквизиций: «Насильственно и незаконно забранная у крестьянина корова означает двумя партизанами больше в лесу».
Положение русских рабочих является еще более безнадежным. Повысившиеся рыночные цены стоят в столь резком противоречии с выплачиваемой зарплатой, что недельного заработка не хватает, чтобы удовлетворить хотя бы минимальные жизненные потребности. Если сам рабочий и получает для себя небольшое дополнительное количество пищи, то его семья должна в буквальном смысле слова голодать; собираются последние остатки белья и домашней утвари, чтобы обменять их на продукты. Следствием этого является недовольство работой и, наконец, отказ от нее. Это положение и толкает многих рабочих, особенно молодых и холостых, в ряды партизан.
Еще хуже, однако, обстоит дело с беженцами из районов боевых действий. Они часто питаются своеобразным хлебом, состоящим из гнилой прошлогодней картошки, смешанной со мхом и различным мусором. Во время операций против партизан у обочины дорог неоднократно находили трупы умерших от голода беженок. В этих обстоятельствах неудивительно, что многие беженцы присоединяются к партизанам или, поодиночке и небольшими группами грабя и воруя, передвигаются по окрестностям…»
Партизаны использовали недовольство населения для привлечения новых бойцов, применяя порой несколько необычные методы набора. В отчете начальника ГФП отмечалось: «В районе Мстиславля один отпущенный из плена лейтенант Красной Армии переходил под видом бродячего музыканта из деревни в деревню и вербовал среди жителей участников и помощников партизанских отрядов. При его аресте он назвал еще трех действовавших подобным же образом бывших политруков и одного высокопоставленного партийного работника, которые после этого также были задержаны.
Если вначале большая часть населения держала себя по отношению к партизанским вербовщикам пассивно, то устная пропаганда, положение на фронте и не в последнюю очередь многочисленные большевистские листовки, которыми были просто засыпаны отдельные районы и которые, в случае отказа бороться с немцами, угрожали смертью, дали вскоре сильный толчок развитию партизанского движения…
Когда в начале 1942 года в занятых немецкой армией районах была начата вербовка людей на работу в Германию, тотчас же началась направленная против этого большевистская пропаганда. Отправка в Германию представлялась как наказание, подобное выселению в Сибирь, иногда даже утверждалось, что уехавшие отправляются не в Германию, а используются как пушечное мясо на фронте. В различных районах распространялись слухи о том, что женщинам обрезают волосы, что они должны носить нарукавные повязки, что равносильно ношению евреями лат (полосок материи длиной до 10 см, нашивавшихся спереди и сзади на верхнюю одежду. - Б.С. ) и т.д. Ввиду обусловленного красной системой ограниченного кругозора и известных ложных сообщений со стороны большевистских правителей, большая часть населения не могла иметь правильного представления о других странах, и менее всего о Германии. Всем этим слухам верили, и в отдельных местах при отправлении рабочих происходили сцены, во время которых женщины катались в судорогах по земле. Прежде чем от уехавших в Германию рабочих прибыли первые известия, постепенно ознакомившие население с действительным положением, большое количество лиц уже ушло к партизанам, для того чтобы избежать отправки на работу.
Предпринятое зимой немецким командованием сокращение фронта дало новый материал для устной пропаганды и заставило многих опасаться возвращения красных и проведения драконовских мер возмездия».
И опасения эти, замечу, не были лишены оснований. В отчете германской тайной полевой полиции прямо признавалось, что «защита крестьян, подвергавшихся угрозам со стороны партизан, была недостаточной, работавшие на немцев бургомистры, полицейские и другие лица уводились и убивались. В некоторых деревнях нельзя больше встретить ни одного мужчины, ибо все мужчины или перешли к партизанам, или бежали из страха перед ними».
К партизанам бежали, надеясь на лучшую жизнь, причем многие забирали в лес своих жен и детей. «Подтягивались» за ними и другие родственники.
Но главную роль в усилении партизанских отрядов, по мнению начальника армейского гестапо, сыграло присоединение к ним окруженцев и бежавших или освобожденных из лагерей военнопленных. По заключению отдельных частей ГФП, «бывшие красноармейцы и военнопленные составляют около 60 процентов общей численности банд».
Тайная полевая полиция была обеспокоена не только резко обозначившейся сменой настроения у жителей оккупированных территорий, но и их своеобразными «методами» ведения войны:
«Многие задержанные женщины имели при себе яды, в том числе мышьяк, стрихнин и морфий, с помощью которых должны были быть умерщвлены после короткого знакомства немецкие солдаты и, главным образом, офицеры. После этого следовало изъять возможно находившиеся при них секретные материалы и передать их русской разведке. Один задержанный в Брянске русский хранил среди нечистот уборной 400 г яда «брудан», переданного ему одним начальником из НКВД вместе с заданием отравлять колодцы и поступать на работу в немецкие столовые, бойни и хлебопекарные роты, чтобы примешивать битое стекло и яд к продуктам. У одного партизана, после его задержания отравившего себя в камере, было найдено 50 г мышьяка, 1/200 г которого достаточно для уничтожения человека…»
Признание того, что партизаны сильно осложняли жизнь германским войскам, содержится в письме капитана Вольфганга Фидлера, отправленном 17 сентября 1943 года из Могилева его знакомому - неизвестному подполковнику вермахта. Фидлер сообщал:
«Моя новая область деятельности исключительно интересная. Условия здесь значительно отличаются от условий работы нормально действующего корпуса. Борьба с партизанами не похожа на борьбу во фронтовых условиях. Они всюду и нигде, - и на фронте трудно создать себе верное представление о здешних условиях. Взрывы на железной дороге, путях сообщения, диверсионные акты на всех имеющихся предприятиях, грабежи и т.д. не сходят с повестки дня. К этому уже привыкли и не видят в этом ничего трагического. Партизаны все больше наглеют, так как у нас, к сожалению, нет достаточного количества охранных войск, чтобы действовать решительно… На широких просторах господствуют партизаны, имея собственное правительство и управление. Следует удивляться, как вопреки существующим препятствиям мы довольно сносно обеспечиваем подвоз и снабжение фронта».
Референт СД обер-штурмбаннфюрер СС Штраух, выступая в феврале 1943-го на совещании в Минске, утверждал:
«Мы не можем позволить, чтобы расхищалась собственность, и должны принять все меры для ее охраны».
Он сетовал на отсутствие в Белоруссии местной уголовной полиции, которая успешно функционирует в Латвии и Эстонии. Но в то же время, признавал Штраух, латышских и эстонских служащих криминальной полиции в Белоруссии использовать нельзя, поскольку «латыши чувствуют себя здесь господами» и не могут поэтому взаимодействовать с белорусской полицией порядка и администрацией. Штраух продолжал:
«Мы старались привлечь в полицию и администрацию белорусов, но вы не можете представить себе трудностей, которые связаны с их воспитанием, а надежной интеллигенцией здесь мы не располагаем».
Референт СД с сожалением отмечал:
«Против нас территория и местность, к которой мы не привыкли и для которой мы недостаточно выносливы. Мы не можем двух дней обходиться без теплой пищи и должны таскать за собой полевые кухни, а русский может обойтись без этого. Мы не выдерживаем такие марши, как русские… Банды располагают лучшей разведкой, чем мы…»
Интересно, что уже в первые месяцы войны партизаны изобрели своеобразный род униформы, нечто среднее между армейским обмундированием и гражданской одеждой, хотя в большинстве своем обходились обычной местной. В отчете гестапо от 31 июля 1942 года говорилось: «В то время, как одна группа одета в светлые меховые полушубки и особого рода валенки, другие группы носят серые рубашки, черно-белые полосатые или зеленые или серые подбитые ватой брюки, зеленые или серые куртки, похожие на форму с пуговицами, шерстяные шапки на серой вате или меховые шапки без советских звезд, коричневые шинели, резиновые или кожаные сапоги с черными прорезиненными полотняными голенищами. Зимой целые партизанские отряды надевают поверх своих форм и гражданской одежды белые маскхалаты. Повторно были задержаны партизаны мужчины и женщины, носившие под гражданской одеждой полную форму Красной Армии.
Руководство партизанского движения… не только разрешает партизанам ношение формы врага, но даже настоятельно рекомендует это в необходимых случаях… Партизаны, носившие немецкую форму или форму войск союзных стран, в том числе и офицерскую форму с Железными крестами I и II класса, неоднократно нападали на целые деревни, грабили их и убивали старост, председателей колхозов и других лиц, дружественно настроенных к немцам».
Автор отчета вынужден был признать, что партизанские руководители в целом неплохо подготовились к зиме. До начала сильных холодов большая часть партизанских групп располагалась в палаточных лагерях, которые разбивались в заболоченных или вообще труднопроходимых лесах. Одни группы построили деревянные дома на столбах, другие - вырыли примитивные землянки или заняли те, что появились еще до вступления в эти области немецких войск. Так как эти убежища только в редких случаях были приспособлены для зимовки, многие партизанские группы временно разошлись. Их члены направились в расположенные в стороне населенные пункты или прятались в пустых затерянных дворах. Командиры, политруки и комиссары оставались, как правило, в лесных лагерях, откуда поддерживали связь с зимовавшими в населенных пунктах членами своих отрядов и время от времени созывали их для проведения различных операций.
Другие партизанские группы создавали лесные лагеря из крепких деревянных построек в форме блиндажа. Они имели двойные стены из толстых бревен и были «утоплены» в землю. Такие охраняемые и замаскированные убежища защищали не только от холода, но и от внезапных нападений. Здесь помещалось 20-40 человек, готовилась пища. В больших лагерях существовали медицинские пункты и бани. Вокруг жилья устраивали тщательно замаскированные от наблюдения с воздуха стойла, склады боеприпасов и продовольствия.
Партизаны могли одним прыжком с дороги оказаться на скрытой в зарослях тропе, ведущей в лагерь.
Гестапо вынуждено было признать, что партизанам порой помогали немецкие солдаты - одни из-за своих антифашистских убеждений, а другие - чтобы, оказавшись в плену, спасти собственную жизнь. Их главная задача состояла в том, чтобы, выходя в немецкой форме на шоссе, останавливать военные машины, на которые нападали лежавшие в засаде партизаны.
Как говорилось в гестаповском отчете, «в то время как одна часть партизан жила в отдаленных деревнях и кормилась за счет населения, другая часть находилась в постоянных лагерях и жила частью за счет сбрасываемых самолетами продуктов, частью производя разбойные набеги на сельское население. Для того чтобы не трогать находившихся в тайниках неприкосновенных запасов, члены банд верхом или на санях приезжали в населенные пункты, часто с целью обмана населения переодеваясь в немецкую форму, и с помощью угроз отнимали у жителей продукты и зимнюю одежду». Далее признавалось, что «снабжение крупных банд при помощи самолетов в последующее время все более совершенствовалось. Поблизости от лагерей были найдены подходящие посадочные площадки, на которые в ночные часы приземляются машины, нагруженные наряду с продовольствием боеприпасами и оружием всех видов, в том числе даже тяжелым пехотным оружием…»
Засланные в партизанские отряды агенты позволяли гестапо составить представление о боевом духе противника. По их утверждениям, большинство партизан рассчитывало на то, что к осени 1942 года занятые немецкими войсками области будут очищены Красной Армией.
Но иначе обстояло дело с людьми, насильственно уведенными в лес. Перебежчики показывали, что многие из них охотно сложили бы оружие, если бы не боялись расстрела, независимо от того, под чьи пули им пришлось бы лечь - комиссара или «фрица».
Получив уверение, что с добровольно сложившими оружие будут обращаться как с перебежчиками, целые группы этих «невольных партизан» уходили к немцам. «При немедленном тщательном допросе этих перебежчиков часто можно было получить важные данные, имевшие исключительное значение для действий производящих очищение местности частей». Во всяком случае, так утверждал начальник армейского гестапо.
Он же констатировал, что немецкая пропаганда - через листовки и расклеивание объявлений - порой не оказывала нужного воздействия на население: она попросту не всегда бывала ему понятна. «Они хотят проведения собраний, к которым их приучили большевики… Учитывая эту тягу населения к собраниям, рекомендуется направлять солдат с хорошим знанием русского языка и надежных, одаренных ораторским талантом русских на краткие курсы, где они инструктировались бы в отношении к различным актуальным вопросам, и после этого придавать их в качестве пропагандистов отдельным командам по очищению местности или разведывательным группам или же в умиротворенных районах посылать их в самостоятельные поездки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34