Она больше не возражала против моего участия в скачках. То, что я рассказал ей, вытеснило все другие мысли у нее из головы.
Тяжелая рука легла мне на плечо. Я хорошо знал ее. Это была рука Пита Грегори, скакового тренера, дородного мужчины примерно шести футов ростом, начинавшего уже жиреть и лысеть, но в свое время, как мне говорили, самого великого человека, когда-либо вдевавшего ногу в стремя скакового седла.
— Хелло, Аллан, мой мальчик, рад тебя видеть! Я уже объявил тебя с твоей лошадью на вторую скачку.
— Ну, как она? — спросил я.
— Порядок. Правда, еще мало наработана. — Безнадежный стоял в его конюшне только месяц. — Я бы на твоем месте не стал ее особенно гнать в гору на первый раз, а то она выдохнется еще до финиша. Понадобится немало времени, пока от нее можно будет ждать чего-нибудь путного.
— О'кей, — сказал я.
— Пойдем поговорим. Мне надо тебе кое-что сказать. — Он подтянул повыше ремешок от бинокля, висевшего у него на плече.
Мы вышли через ворота на скаковую дорожку и попробовали почву каблуками, они уходили в землю на дюйм.
— Неплохо, если учесть, сколько снегу здесь натаяло две недели назад, — сказал я.
— Тебе будет мягко падать, — сказал Пит со своим примитивным юмором.
Мы поднялись до ближайшего препятствия. Сторона, где приземлялись, была слишком податливая, но мы знали, что почва на другом конце ипподрома была осушена лучше. Все было в порядке.
Внезапно Пит спросил:
— Ты видел, как упал Адмирал в Мейденхеде? — Он сам, когда это случилось, был в Ирландии, покупал там лошадь, и только что вернулся.
— Да. Я был примерно на десять корпусов позади него, — ответил я, глядя вдоль скаковой дорожки и стараясь сосредоточиться на том, как расположены препятствия.
— Ну?
— Что ну?
— Что случилось? Почему он упал? — В его голосе была настойчивость, которой трудно было ожидать при таких обстоятельствах. Я взглянул на него. В его серые, неулыбающиеся, упорные глаза. Подчиняясь какому-то непонятному инстинкту, я притворился, что ничего не знаю.
— Ну, просто упал, — сказал я. — Когда я брал это препятствие, Адмирал лежал на земле, а Билл под ним.
— Выходит, Адмирал неправильно взял препятствие? — сказал он испытующе.
— Этого я не видел. Должно быть, он зацепился за верхний край барьера. — Это было достаточно близко к истине.
— А не было там чего-нибудь еще? — Глаза Пита глядели так пронзительно, словно старались проникнуть в мой мозг.
— О чем это ты? — Я уклонился от прямого ответа.
— Да так. — Его напряженное ожидание исчезло. — Ну, если ты ничего не видел... — Мы повернули назад. Мне было неприятно, что я не сказал Питу правды. Но уж слишком он был настойчивым и настороженным. Конечно, я был убежден, что Пит не такой человек, чтобы рискнуть искалечить лошадь, а уж тем более собственного друга, но почему он так явно обрадовался, когда поверил, что я ничего не заметил?, Я решил было спросить его, а он как считает, и потом рассказать ему все, как было, когда он вдруг заговорил:
— Ты не собираешься участвовать в любительской скачке, Аллан? — Он стал таким, как всегда, насмешливым и улыбающимся, — Не собираюсь, — ответил я. — Послушай, Пит... Но он прервал меня.
— Тут мне поставили лошадь в мою конюшню дней пять-шесть тому назад. Записали на сегодня. Гнедой жеребец. Славное животное, на мой взгляд. Его привели из маленькой конюшни откуда-то с запада, и его новый владелец очень хочет, чтоб лошадь сегодня участвовала в скачке. Я пробовал тебе звонить сегодня утром, но ты уже ушел.
— Как его зовут? — спросил я, так как знал, что все эти предисловия были у Пита способом втянуть меня в какую-нибудь авантюру.
— Поднебесный.
— Не слыхал о таком. Что он натворил?
— Да ничего особенного. Конечно, он еще молодой...
— Ну, выкладывай, что он сделал? Пит вздохнул и сдался.
— Он скакал только два раза в Девоне, в прошлую осень. Он не упал, но... оба раза он сбросил наездника. Вообще-то он неплохо прыгал у меня через учебное препятствие сегодня утром. Я думаю, ты легко с ним сладишь, а сейчас это главное.
— Пит, мне не хочется тебе отказывать... — начал я.
— А его владелица так надеялась, что ты будешь скакать на нем! Это ее первая лошадь, и наездник должен в первый раз скакать в новой с иголочки форме. Она так нервничает! Я сказал, что попрошу тебя...
— Нет, не думаю... — начал я опять.
— Ну поговори с ней по крайней мере, — сказал Пит.
— Ты же понимаешь, если я поговорю с ней, мне будет гораздо труднее отказаться. Пит этого не отрицал.
— Опять какая-нибудь бедная старая дама, которая должна навсегда лечь в больницу и которая хочет получить последнее удовольствие перед своим печальным концом? — спросил я.
Это была трогательная история, с помощью которой Пит незадолго до этого убедил меня скакать на лошади, которая мне жестоко не нравилась. Старую даму я часто видел после этого на скачках. Очевидно, ее больница и ее печальный конец все еще дожидались ее.
— Нет, это совсем не бедная старая дама, — сказал Пит.
Мы подошли к загону, и Пит, оглядевшись, кивнул кому-то. Краем глаза я увидел, что к нам приближается женщина. Теперь, не совершая непростительной грубости, удирать было уже поздно. У меня хватило времени только шепотом от всего сердца выругать Пита, прежде чем я обернулся и был представлен новой владелице гнедого жеребца Поднебесного, мастера сбрасывать наездников.
— Мисс Эллери Пенн, это Аллан Йорк, — представил меня Пит.
Я погиб прежде, чем она успела произнести хоть одно слово. Первое, что я сказал, было:
— Я буду счастлив скакать на вашей лошади.
Пит откровенно смеялся надо мной.
Это была красавица. У нее были правильные черты лица, чудесная кожа, смеющиеся серые глаза, блестящие черные волосы, падавшие почти до плеч. И она привыкла к впечатлению, которое она производила. Но разве она была виновата в этом?
Пит сказал:
— Тогда порядок. Я объявлю тебя на любительскую. Это будет четвертая скачка. Форму я передам Клему. И он пошел к весовой.
— Я так рада, что вы согласились скакать на моей лошади, — сказала девушка. Она говорила неторопливо, низким голосом. — Мне подарили ее ко дню рождения. Вечная проблема — подарки ко дню рождения, правда? Мой дядя Джордж — он прелестный человек, но немножко со странностями — поместил объявление в «Таймсе», что купит скаковую лошадь. Тетя говорит, что он получил пятьдесят предложений и купил именно эту лошадь потому, что ему понравилось имя. Он сказал, что мне будет забавнее получить ко дню рождения лошадь вместо традиционного жемчужного ожерелья.
— Ваш дядя Джордж очаровательный человек!
— Да, но жить с ним трудновато. — У нее была особая манера повышать голос на последних словах каждой фразы так, что она звучала вопросительно. Как будто к каждому своему замечанию она добавляла: вы не согласны?
— А вы живете вместе с ним? — спросил я.
— Ну да. Мои родители разошлись в незапамятные времена, ну, разлетелись в разные стороны и все такое.
— Простите.
— Не нужно никаких соболезнований. Я совершенно не помню ни отца, ни мать. Образно выражаясь, они подкинули меня к дверям дяди Джорджа в нежном возрасте — двух лет от роду.
— Дядя Джордж хорошо выполнил свою задачу, — сказал я, глядя на нее с самым откровенным восхищением.
Она приняла это без всякой неловкости, почти как нечто само собой разумеющееся.
— Вернее, тетя Дэб. Она немножко практичнее. А вообще они оба очаровательны.
— Они здесь сегодня? — спросил я.
— Нет, — сказала мисс Эллери Пенн. — Дядя Джордж сказал, что, если уж он дал мне путевку в новый чудесный мир, сплошь населенный отважными и очаровательными молодыми людьми, не нужно, чтобы под ногами путались какие-то старые родичи.
— Я с каждой минутой все больше люблю дядю Джорджа, — сказал я.
Мисс Эллери Пенн одарила меня божественной улыбкой, которая, впрочем, ничего не обещала.
— Вы видели моего Поднебесного? Правда, симпатичный? — спросила она.
— Не видал. И боюсь, что пять минут тому назад я и не подозревал о его существовании. Как это случилось, что дядя Джордж послал его в конюшню Грегори? Выбрал первую попавшуюся?
Она засмеялась.
— Не думаю, чтобы он действовал наугад. Он выбрал конюшню вполне сознательно. Он сказал, что, если лошадь попадет в конюшню Грегори, я смогу заполучить майора Дэвидсона на мою лошадь. — Она нахмурила лоб. — Дядя был страшно потрясен, когда прочел в понедельник в газете, что майор Дэвидсон разбился.
— Он знал майора Дэвидсона? — спросил я, чтобы что-то сказать, любуясь пленительным изгибом уголков ее алого рта.
— Нет, я думаю, что он не знал его лично. Вероятно, он знал его отца. Мне кажется, он знал отцов всех молодых людей на свете. Он только сказал: «Боже милостивый, майор Дэвидсон умер!» И продолжал есть свой гренок. Но он не слышал, как я и тетя Дэб четыре раза просили его передать мармелад!
— И это все?
— Да, а почему вы спрашиваете? — сказала мисс Эллери Пенн с любопытством.
— Да ничего особенного, — сказал я. — Мы были большими друзьями с Биллом Дэвидсоном.
Она кивнула:
— А, понимаю, — и помолчала. — Но что я должна теперь делать в моей новой роли владелицы скаковой лошади? Мне не очень хочется в первый же день совершить какой-нибудь нелепый промах. Буду благодарна вам за советы или замечания с вашей стороны, мистер Йорк.
— Меня зовут Аллан, — сказал я.
Она поглядела на меня оценивающим взглядом. Это лучше всяких слов сказало мне, что, несмотря на свою молодость, она уже научилась отгораживаться от навязчивых знаков внимания и не вступать во взаимоотношения с незнакомыми людьми.
Но наконец она улыбнулась и сказала:
— Меня зовут Кэт.
Она удостоила меня своим именем, словно подарком, который я с удовольствием принял.
— Что вы знаете о скачках? — спросил я.
— Абсолютно ничего. В жизни не была на ипподроме. — Она иронически подчеркнула, что с уважением говорит об ипподроме.
— Вы сами ездите верхом?
— Ни разу не пробовала.
— Наверно, ваш дядя Джордж любит лошадей? Может быть, он охотник?
— Дядя Джордж абсолютно равнодушен к лошадям. Он говорит, что у лошади один конец кусается, а другой лягается. А что касается охоты, он говорит, что у него есть более уютные занятия, чем носиться зимой по замерзшим болотам за каким-то хвостатым млекопитающим, испытывая страшные неудобства.
Я засмеялся.
— Может быть, он играет в тотализатор? Делает ставки в букмекерских конторах, без того чтобы самому появляться на ипподроме?
— Все знают, что дядя Джордж в день кубка по футболу спросил, кто выиграл дерби.
— При чем же тогда Поднебесный?
— Чтобы расширить мой горизонт, так сказал дядя Джордж. Мое воспитание шло по избитому пути: училась в закрытой школе, окончила школу, путешествовала по Европе под самым строгим присмотром. Дядя Джордж говорит, что нужно, чтобы из моего носа выветрился запах музеев.
— И он подарил вам скаковую лошадь, когда вам исполнился двадцать один год? — спросил я самым деловым тоном.
— Да, — сказала она и пристально поглядела на меня. Я улыбнулся. На этот раз мне удалось преодолеть поставленный ею барьер.
— Как владелице лошади, вам не придется делать ничего особенного, — сказал я, — надо только пойти перед началом скачки вон к тем конюшням и посмотреть, как будут седлать вашу лошадь. Потом вы вместе с Питом пройдете в паддок и будете там стоять и делать интеллигентные замечания насчет погоды до тех пор, пока не подойду я. Потом я сяду на лошадь и отправлюсь на скачку.
— А что мне делать, если мой Поднебесный выиграет скачку?
— А вы надеетесь, что он выиграет? — спросил я. Я не был уверен, что она хоть что-нибудь знает о своей лошади.
— Мистер Грегори сказал, что он не выиграет. Я почувствовал облегчение. Мне не хотелось ее разочаровывать.
— Мы будем знать о нем гораздо больше после скачки. Но если он придет в числе первых трех, его будут расседлывать вон там — напротив весовой. Если нет — вы найдете нас тут, на траве.
Близилось начало первой скачки. Я проводил прелестную мисс Эллери Пенн к трибунам и, исполняя план дяди Джорджа, познакомил ее с несколькими отважными и очаровательными молодыми людьми. К несчастью, я понял, что, когда я вернусь со скачки для новичков, я буду в глазах мисс Эллери Пенн уже только одним из тех, которые «тоже скачут».
Я наблюдал, как она взяла в плен группу моих друзей. Она была такая веселая, такая живая.
Мне казалось, что внутри у нее пылает скрытый неугасимый огонь, и тепло от него прорывается наружу только в ее удивленном, низком голосе. Кэт должна остаться привлекательной и в пожилом возрасте, подумал я неожиданно, и мне пришло в голову, что, если бы Сцилла обладала этой бьющей через край жизненной силой, а :не своей кроткой, уступчивой пассивностью, — подозрения инспектора Лоджа могли бы быть близки к истине.
После того как мы посмотрели первую скачку, я предоставил Кэт решать, кому из ее новых знакомых она окажет честь угостить ее кофе, а сам пошел взвеситься перед скачкой молодняка. Обернувшись на ходу, я увидел, как она отправилась к бару, сопровождаемая хвостом поклонников, будто комета. Сверкающая, зачаровывающая комета.
В первый раз в жизни я пожалел, что должен участвовать в скачке.
Глава 4
В раздевалке Сэнди Мэйсон стаял, уперев руки в бока, н непрерывно работал языком. У него били крутые рыжие кудри, а его широко расставленные ноги стояли прочно, как столбы. Он весь, от макушки до пяток, словно вибрировал от полноты жизненных сил. Это был плотный здоровяк лет тридцати с небольшим, очень сильный, с темно-карими глазами, опушенными поразительно бледными, красноватыми ресницами.
Как профессиональный жокей, он не состоял в дюжине лучших, но часто добивался успеха благодаря своей бравой езде. Он был неустрашим. Он посылал своих сопротивлявшихся лошадей в самые узкие интервалы между другими лошадьми, причем иногда в такие интервалы, которых вообще не существовало, покуда он не создавал их с помощью грубой силы. Агрессивность не раз приводила его к жарким схваткам с распорядителями на скачках, но другие жокеи не особенно сердились на него, так как любили за несокрушимую, заразительную жизнерадостность.
Его чувство юмора было таким же могучим, как он сам, и если я лично считал, что его розыгрыши были иногда чересчур жестокими или слишком неприличными, то я оставался в явном меньшинство.
— Эй, вы, подонки, кто из вас спер мой шест для баланса? — гремел он, и голос его великолепно перекрывал деловые разговоры во всех уголках раздевалки. На этот вопрос о местопребывании его хлыста ответа не последовало.
— Вы что, шпана, не можете приподнять свои зады и поглядеть, не сидите ли на нем? — сказал он трем или четырем жокеям, натягивавшим сапоги на скамейке рядом с ним. Они подняли глаза и с удовольствием ожидали конца его тирады. Сэнди продолжал изрыгать поток ругательств, ни разу не повторившись, пока один из служителей не нашел его хлыст.
— Где ты его нашел? — спросил Сэнди. — У кого он был? Я ему оторву его чертову руку!
— Он был на полу, под скамейкой, возле вас.
Но Сэнди никогда не смущали его промахи. Он оглушительно захохотал и взял свой хлыст.
— На этот раз я вас всех прощаю.
Он прошел в весовую, неся свое седло и рассекая воздух хлыстом, словно желая убедиться, что он остался таким же гибким. Он постоянно пользовался хлыстом во время скачки.
Проходя милю меня в дверях раздевалки, он окинул меня своим быстрым, смеющимся взглядом, который делал его всеобщим любимцем, несмотря на все его недостатки. Я обернулся и посмотрел, как он садится на весы, положив хлыст на стол рядом с собой. Он что-то сказал, чего я не расслышал, и оба — служитель у весов и судья, который запоминал цвета жокейских камзолов, чтобы распознать их на финише, — захохотали, отмечая его в своих списках и пропуская его на скачку.
Незадолго перед тем прошел слух, что Сэнди «придержал» нескольких лошадей, на которых он скакал, и был щедро вознагражден букмекерами за свои услуги. Официальное расследование велось всего один час, ничего не было доказано. Те, кто бывали жертвами его розыгрышей, считали, что Сэнди способен на все. Но остальные в один голос уверяли, что придерживать лошадь вовсе не в характере человека, который применяет такие жестокие способы, лишь бы прийти первым.
Наблюдая его свободную и беспечную мадеру общения с администрацией ипподрома, я мог понять, что, видя эту открытую, дружескую манеру держать себя, начальство ипподрома, которое вело расследование, должно было за отсутствием веских доказательств поверить в его невиновность. Среди жокеев осталось общее убеждение, что Сэнди все-таки «придавил» когда-то парочку лошадей, но только не в течение последних месяцев.
«Придержать» лошадь можно, например, пропустив старт, или отодвинувшись в седле назад, или встав на стремена. После этого жокей-жулик, начиная с последнего препятствия, когда он уже на виду у толпы, совершенно честно скачет к финишу, притворяясь, будто заставил лошадь сделать все, что она могла, но выиграть, вероятно, не сумеет.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Фаворит'
1 2 3 4 5
Тяжелая рука легла мне на плечо. Я хорошо знал ее. Это была рука Пита Грегори, скакового тренера, дородного мужчины примерно шести футов ростом, начинавшего уже жиреть и лысеть, но в свое время, как мне говорили, самого великого человека, когда-либо вдевавшего ногу в стремя скакового седла.
— Хелло, Аллан, мой мальчик, рад тебя видеть! Я уже объявил тебя с твоей лошадью на вторую скачку.
— Ну, как она? — спросил я.
— Порядок. Правда, еще мало наработана. — Безнадежный стоял в его конюшне только месяц. — Я бы на твоем месте не стал ее особенно гнать в гору на первый раз, а то она выдохнется еще до финиша. Понадобится немало времени, пока от нее можно будет ждать чего-нибудь путного.
— О'кей, — сказал я.
— Пойдем поговорим. Мне надо тебе кое-что сказать. — Он подтянул повыше ремешок от бинокля, висевшего у него на плече.
Мы вышли через ворота на скаковую дорожку и попробовали почву каблуками, они уходили в землю на дюйм.
— Неплохо, если учесть, сколько снегу здесь натаяло две недели назад, — сказал я.
— Тебе будет мягко падать, — сказал Пит со своим примитивным юмором.
Мы поднялись до ближайшего препятствия. Сторона, где приземлялись, была слишком податливая, но мы знали, что почва на другом конце ипподрома была осушена лучше. Все было в порядке.
Внезапно Пит спросил:
— Ты видел, как упал Адмирал в Мейденхеде? — Он сам, когда это случилось, был в Ирландии, покупал там лошадь, и только что вернулся.
— Да. Я был примерно на десять корпусов позади него, — ответил я, глядя вдоль скаковой дорожки и стараясь сосредоточиться на том, как расположены препятствия.
— Ну?
— Что ну?
— Что случилось? Почему он упал? — В его голосе была настойчивость, которой трудно было ожидать при таких обстоятельствах. Я взглянул на него. В его серые, неулыбающиеся, упорные глаза. Подчиняясь какому-то непонятному инстинкту, я притворился, что ничего не знаю.
— Ну, просто упал, — сказал я. — Когда я брал это препятствие, Адмирал лежал на земле, а Билл под ним.
— Выходит, Адмирал неправильно взял препятствие? — сказал он испытующе.
— Этого я не видел. Должно быть, он зацепился за верхний край барьера. — Это было достаточно близко к истине.
— А не было там чего-нибудь еще? — Глаза Пита глядели так пронзительно, словно старались проникнуть в мой мозг.
— О чем это ты? — Я уклонился от прямого ответа.
— Да так. — Его напряженное ожидание исчезло. — Ну, если ты ничего не видел... — Мы повернули назад. Мне было неприятно, что я не сказал Питу правды. Но уж слишком он был настойчивым и настороженным. Конечно, я был убежден, что Пит не такой человек, чтобы рискнуть искалечить лошадь, а уж тем более собственного друга, но почему он так явно обрадовался, когда поверил, что я ничего не заметил?, Я решил было спросить его, а он как считает, и потом рассказать ему все, как было, когда он вдруг заговорил:
— Ты не собираешься участвовать в любительской скачке, Аллан? — Он стал таким, как всегда, насмешливым и улыбающимся, — Не собираюсь, — ответил я. — Послушай, Пит... Но он прервал меня.
— Тут мне поставили лошадь в мою конюшню дней пять-шесть тому назад. Записали на сегодня. Гнедой жеребец. Славное животное, на мой взгляд. Его привели из маленькой конюшни откуда-то с запада, и его новый владелец очень хочет, чтоб лошадь сегодня участвовала в скачке. Я пробовал тебе звонить сегодня утром, но ты уже ушел.
— Как его зовут? — спросил я, так как знал, что все эти предисловия были у Пита способом втянуть меня в какую-нибудь авантюру.
— Поднебесный.
— Не слыхал о таком. Что он натворил?
— Да ничего особенного. Конечно, он еще молодой...
— Ну, выкладывай, что он сделал? Пит вздохнул и сдался.
— Он скакал только два раза в Девоне, в прошлую осень. Он не упал, но... оба раза он сбросил наездника. Вообще-то он неплохо прыгал у меня через учебное препятствие сегодня утром. Я думаю, ты легко с ним сладишь, а сейчас это главное.
— Пит, мне не хочется тебе отказывать... — начал я.
— А его владелица так надеялась, что ты будешь скакать на нем! Это ее первая лошадь, и наездник должен в первый раз скакать в новой с иголочки форме. Она так нервничает! Я сказал, что попрошу тебя...
— Нет, не думаю... — начал я опять.
— Ну поговори с ней по крайней мере, — сказал Пит.
— Ты же понимаешь, если я поговорю с ней, мне будет гораздо труднее отказаться. Пит этого не отрицал.
— Опять какая-нибудь бедная старая дама, которая должна навсегда лечь в больницу и которая хочет получить последнее удовольствие перед своим печальным концом? — спросил я.
Это была трогательная история, с помощью которой Пит незадолго до этого убедил меня скакать на лошади, которая мне жестоко не нравилась. Старую даму я часто видел после этого на скачках. Очевидно, ее больница и ее печальный конец все еще дожидались ее.
— Нет, это совсем не бедная старая дама, — сказал Пит.
Мы подошли к загону, и Пит, оглядевшись, кивнул кому-то. Краем глаза я увидел, что к нам приближается женщина. Теперь, не совершая непростительной грубости, удирать было уже поздно. У меня хватило времени только шепотом от всего сердца выругать Пита, прежде чем я обернулся и был представлен новой владелице гнедого жеребца Поднебесного, мастера сбрасывать наездников.
— Мисс Эллери Пенн, это Аллан Йорк, — представил меня Пит.
Я погиб прежде, чем она успела произнести хоть одно слово. Первое, что я сказал, было:
— Я буду счастлив скакать на вашей лошади.
Пит откровенно смеялся надо мной.
Это была красавица. У нее были правильные черты лица, чудесная кожа, смеющиеся серые глаза, блестящие черные волосы, падавшие почти до плеч. И она привыкла к впечатлению, которое она производила. Но разве она была виновата в этом?
Пит сказал:
— Тогда порядок. Я объявлю тебя на любительскую. Это будет четвертая скачка. Форму я передам Клему. И он пошел к весовой.
— Я так рада, что вы согласились скакать на моей лошади, — сказала девушка. Она говорила неторопливо, низким голосом. — Мне подарили ее ко дню рождения. Вечная проблема — подарки ко дню рождения, правда? Мой дядя Джордж — он прелестный человек, но немножко со странностями — поместил объявление в «Таймсе», что купит скаковую лошадь. Тетя говорит, что он получил пятьдесят предложений и купил именно эту лошадь потому, что ему понравилось имя. Он сказал, что мне будет забавнее получить ко дню рождения лошадь вместо традиционного жемчужного ожерелья.
— Ваш дядя Джордж очаровательный человек!
— Да, но жить с ним трудновато. — У нее была особая манера повышать голос на последних словах каждой фразы так, что она звучала вопросительно. Как будто к каждому своему замечанию она добавляла: вы не согласны?
— А вы живете вместе с ним? — спросил я.
— Ну да. Мои родители разошлись в незапамятные времена, ну, разлетелись в разные стороны и все такое.
— Простите.
— Не нужно никаких соболезнований. Я совершенно не помню ни отца, ни мать. Образно выражаясь, они подкинули меня к дверям дяди Джорджа в нежном возрасте — двух лет от роду.
— Дядя Джордж хорошо выполнил свою задачу, — сказал я, глядя на нее с самым откровенным восхищением.
Она приняла это без всякой неловкости, почти как нечто само собой разумеющееся.
— Вернее, тетя Дэб. Она немножко практичнее. А вообще они оба очаровательны.
— Они здесь сегодня? — спросил я.
— Нет, — сказала мисс Эллери Пенн. — Дядя Джордж сказал, что, если уж он дал мне путевку в новый чудесный мир, сплошь населенный отважными и очаровательными молодыми людьми, не нужно, чтобы под ногами путались какие-то старые родичи.
— Я с каждой минутой все больше люблю дядю Джорджа, — сказал я.
Мисс Эллери Пенн одарила меня божественной улыбкой, которая, впрочем, ничего не обещала.
— Вы видели моего Поднебесного? Правда, симпатичный? — спросила она.
— Не видал. И боюсь, что пять минут тому назад я и не подозревал о его существовании. Как это случилось, что дядя Джордж послал его в конюшню Грегори? Выбрал первую попавшуюся?
Она засмеялась.
— Не думаю, чтобы он действовал наугад. Он выбрал конюшню вполне сознательно. Он сказал, что, если лошадь попадет в конюшню Грегори, я смогу заполучить майора Дэвидсона на мою лошадь. — Она нахмурила лоб. — Дядя был страшно потрясен, когда прочел в понедельник в газете, что майор Дэвидсон разбился.
— Он знал майора Дэвидсона? — спросил я, чтобы что-то сказать, любуясь пленительным изгибом уголков ее алого рта.
— Нет, я думаю, что он не знал его лично. Вероятно, он знал его отца. Мне кажется, он знал отцов всех молодых людей на свете. Он только сказал: «Боже милостивый, майор Дэвидсон умер!» И продолжал есть свой гренок. Но он не слышал, как я и тетя Дэб четыре раза просили его передать мармелад!
— И это все?
— Да, а почему вы спрашиваете? — сказала мисс Эллери Пенн с любопытством.
— Да ничего особенного, — сказал я. — Мы были большими друзьями с Биллом Дэвидсоном.
Она кивнула:
— А, понимаю, — и помолчала. — Но что я должна теперь делать в моей новой роли владелицы скаковой лошади? Мне не очень хочется в первый же день совершить какой-нибудь нелепый промах. Буду благодарна вам за советы или замечания с вашей стороны, мистер Йорк.
— Меня зовут Аллан, — сказал я.
Она поглядела на меня оценивающим взглядом. Это лучше всяких слов сказало мне, что, несмотря на свою молодость, она уже научилась отгораживаться от навязчивых знаков внимания и не вступать во взаимоотношения с незнакомыми людьми.
Но наконец она улыбнулась и сказала:
— Меня зовут Кэт.
Она удостоила меня своим именем, словно подарком, который я с удовольствием принял.
— Что вы знаете о скачках? — спросил я.
— Абсолютно ничего. В жизни не была на ипподроме. — Она иронически подчеркнула, что с уважением говорит об ипподроме.
— Вы сами ездите верхом?
— Ни разу не пробовала.
— Наверно, ваш дядя Джордж любит лошадей? Может быть, он охотник?
— Дядя Джордж абсолютно равнодушен к лошадям. Он говорит, что у лошади один конец кусается, а другой лягается. А что касается охоты, он говорит, что у него есть более уютные занятия, чем носиться зимой по замерзшим болотам за каким-то хвостатым млекопитающим, испытывая страшные неудобства.
Я засмеялся.
— Может быть, он играет в тотализатор? Делает ставки в букмекерских конторах, без того чтобы самому появляться на ипподроме?
— Все знают, что дядя Джордж в день кубка по футболу спросил, кто выиграл дерби.
— При чем же тогда Поднебесный?
— Чтобы расширить мой горизонт, так сказал дядя Джордж. Мое воспитание шло по избитому пути: училась в закрытой школе, окончила школу, путешествовала по Европе под самым строгим присмотром. Дядя Джордж говорит, что нужно, чтобы из моего носа выветрился запах музеев.
— И он подарил вам скаковую лошадь, когда вам исполнился двадцать один год? — спросил я самым деловым тоном.
— Да, — сказала она и пристально поглядела на меня. Я улыбнулся. На этот раз мне удалось преодолеть поставленный ею барьер.
— Как владелице лошади, вам не придется делать ничего особенного, — сказал я, — надо только пойти перед началом скачки вон к тем конюшням и посмотреть, как будут седлать вашу лошадь. Потом вы вместе с Питом пройдете в паддок и будете там стоять и делать интеллигентные замечания насчет погоды до тех пор, пока не подойду я. Потом я сяду на лошадь и отправлюсь на скачку.
— А что мне делать, если мой Поднебесный выиграет скачку?
— А вы надеетесь, что он выиграет? — спросил я. Я не был уверен, что она хоть что-нибудь знает о своей лошади.
— Мистер Грегори сказал, что он не выиграет. Я почувствовал облегчение. Мне не хотелось ее разочаровывать.
— Мы будем знать о нем гораздо больше после скачки. Но если он придет в числе первых трех, его будут расседлывать вон там — напротив весовой. Если нет — вы найдете нас тут, на траве.
Близилось начало первой скачки. Я проводил прелестную мисс Эллери Пенн к трибунам и, исполняя план дяди Джорджа, познакомил ее с несколькими отважными и очаровательными молодыми людьми. К несчастью, я понял, что, когда я вернусь со скачки для новичков, я буду в глазах мисс Эллери Пенн уже только одним из тех, которые «тоже скачут».
Я наблюдал, как она взяла в плен группу моих друзей. Она была такая веселая, такая живая.
Мне казалось, что внутри у нее пылает скрытый неугасимый огонь, и тепло от него прорывается наружу только в ее удивленном, низком голосе. Кэт должна остаться привлекательной и в пожилом возрасте, подумал я неожиданно, и мне пришло в голову, что, если бы Сцилла обладала этой бьющей через край жизненной силой, а :не своей кроткой, уступчивой пассивностью, — подозрения инспектора Лоджа могли бы быть близки к истине.
После того как мы посмотрели первую скачку, я предоставил Кэт решать, кому из ее новых знакомых она окажет честь угостить ее кофе, а сам пошел взвеситься перед скачкой молодняка. Обернувшись на ходу, я увидел, как она отправилась к бару, сопровождаемая хвостом поклонников, будто комета. Сверкающая, зачаровывающая комета.
В первый раз в жизни я пожалел, что должен участвовать в скачке.
Глава 4
В раздевалке Сэнди Мэйсон стаял, уперев руки в бока, н непрерывно работал языком. У него били крутые рыжие кудри, а его широко расставленные ноги стояли прочно, как столбы. Он весь, от макушки до пяток, словно вибрировал от полноты жизненных сил. Это был плотный здоровяк лет тридцати с небольшим, очень сильный, с темно-карими глазами, опушенными поразительно бледными, красноватыми ресницами.
Как профессиональный жокей, он не состоял в дюжине лучших, но часто добивался успеха благодаря своей бравой езде. Он был неустрашим. Он посылал своих сопротивлявшихся лошадей в самые узкие интервалы между другими лошадьми, причем иногда в такие интервалы, которых вообще не существовало, покуда он не создавал их с помощью грубой силы. Агрессивность не раз приводила его к жарким схваткам с распорядителями на скачках, но другие жокеи не особенно сердились на него, так как любили за несокрушимую, заразительную жизнерадостность.
Его чувство юмора было таким же могучим, как он сам, и если я лично считал, что его розыгрыши были иногда чересчур жестокими или слишком неприличными, то я оставался в явном меньшинство.
— Эй, вы, подонки, кто из вас спер мой шест для баланса? — гремел он, и голос его великолепно перекрывал деловые разговоры во всех уголках раздевалки. На этот вопрос о местопребывании его хлыста ответа не последовало.
— Вы что, шпана, не можете приподнять свои зады и поглядеть, не сидите ли на нем? — сказал он трем или четырем жокеям, натягивавшим сапоги на скамейке рядом с ним. Они подняли глаза и с удовольствием ожидали конца его тирады. Сэнди продолжал изрыгать поток ругательств, ни разу не повторившись, пока один из служителей не нашел его хлыст.
— Где ты его нашел? — спросил Сэнди. — У кого он был? Я ему оторву его чертову руку!
— Он был на полу, под скамейкой, возле вас.
Но Сэнди никогда не смущали его промахи. Он оглушительно захохотал и взял свой хлыст.
— На этот раз я вас всех прощаю.
Он прошел в весовую, неся свое седло и рассекая воздух хлыстом, словно желая убедиться, что он остался таким же гибким. Он постоянно пользовался хлыстом во время скачки.
Проходя милю меня в дверях раздевалки, он окинул меня своим быстрым, смеющимся взглядом, который делал его всеобщим любимцем, несмотря на все его недостатки. Я обернулся и посмотрел, как он садится на весы, положив хлыст на стол рядом с собой. Он что-то сказал, чего я не расслышал, и оба — служитель у весов и судья, который запоминал цвета жокейских камзолов, чтобы распознать их на финише, — захохотали, отмечая его в своих списках и пропуская его на скачку.
Незадолго перед тем прошел слух, что Сэнди «придержал» нескольких лошадей, на которых он скакал, и был щедро вознагражден букмекерами за свои услуги. Официальное расследование велось всего один час, ничего не было доказано. Те, кто бывали жертвами его розыгрышей, считали, что Сэнди способен на все. Но остальные в один голос уверяли, что придерживать лошадь вовсе не в характере человека, который применяет такие жестокие способы, лишь бы прийти первым.
Наблюдая его свободную и беспечную мадеру общения с администрацией ипподрома, я мог понять, что, видя эту открытую, дружескую манеру держать себя, начальство ипподрома, которое вело расследование, должно было за отсутствием веских доказательств поверить в его невиновность. Среди жокеев осталось общее убеждение, что Сэнди все-таки «придавил» когда-то парочку лошадей, но только не в течение последних месяцев.
«Придержать» лошадь можно, например, пропустив старт, или отодвинувшись в седле назад, или встав на стремена. После этого жокей-жулик, начиная с последнего препятствия, когда он уже на виду у толпы, совершенно честно скачет к финишу, притворяясь, будто заставил лошадь сделать все, что она могла, но выиграть, вероятно, не сумеет.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Фаворит'
1 2 3 4 5