И только через три часа, когда уже стемнело, Фрост ушел. Я наблюдал за ним с верхнего этажа через окно на лестничной площадке. Сразу же возле двери к инспектору и переодетому в гражданскую одежду констеблю бросился патлатый молодчик с микрофоном. И еще прежде, чем им удалось ускользнуть от него и добраться до машины, стая репортеров с дороги ринулась со всех ног в сад через ограду. Я методично обошел весь дом, зашторил окна, проверил, хорошо ли они закрыты, и задвинул на засовы все двери. Все еще сидевший в кухне Дональд спросил:
— Что ты делаешь?
— Поднимаю крепостные мосты.
Несмотря на длительную беседу с инспектором, он выглядел намного спокойнее. И когда я закончил блокировать кухонную дверь, которая вела прямо в сад, он заговорил:
— Полиция хочет иметь список всего пропавшего. Ты поможешь составить такой?
— Разумеется.
— И мы хоть чем-нибудь займемся…
— Конечно. У нас была опись имущества, но она лежала в письменном столе. Ее забрали грабители.
— Худшего места для хранения такой бумаги и не придумаешь, — заметил я.
— Примерно так же выразился инспектор Фрост.
— А в страховой компании нет списка?
— Есть. Но там перечень только самых ценных вещей. Ну, скажем, картин, драгоценностей… — Он вздохнул. — Все остальное записано просто как имущество.
Мы начали со столовой. Засовывая в сервант пустые ящики, мы одновременно старались вспомнить, что находилось в каждом из них, и я с его слов записывал. Раньше здесь лежало немало массивного столового серебра, приобретенного еще в прошлом веке предками Дональда. Дональд любил старинные вещи и пользовался ими прямо-таки с наслаждением. Но теперь он нисколько не горевал о пропаже, словно вместе с имуществом исчезли и все его эмоции. Голос его звучал равнодушно, а к тому времени, когда мы справились с сервантом, — даже скучающе. Он смотрел на пустые полки, где хранилась великолепная коллекция фарфора XIX столетия, и лицо его ничего не выражало.
— Не все ли равно, — бросил он хмуро, поймав мой взгляд. — У меня уже нет сил огорчаться.
— А как же быть с картинами?
Отсутствующим взглядом он обвел голые стены. Там, где висели картины, четко виднелись светлые пятна оливковой краски. В этой комнате были собраны работы современных британских художников. Дональд не любил эти картины, считая, что они созданы не в лучшие для этих художников дни, режут глаз и вызывают отрицательные эмоции.
— Ты, наверное, помнишь их лучше, чем я, — предположил он.
— Кое-что припоминаю.
— Хорошо бы что-нибудь выпить.
— Только бренди, — ответил я.
— Мы можем выпить вина.
— Какого вина?
— В подвале… — Он вдруг широко раскрыл глаза. — Бог мой! Я забыл о подвале!
— Я даже не знал, что он у тебя есть.
— В нем идеальные влажность и температура для длительного хранения вина. В бордо и в портвейн, которые там стоят, вложено немало денег.
В подвале, конечно, ничего не оказалось. Только три ряда пустых стеллажей от пола до потолка и одна-единственная картонная коробка на простом деревянном столе.
Дональд лишь передернул плечами:
— Ну вот… Вот, значит, как…
Я снял крышку с коробки и увидел изящно закупоренные горлышки бутылок.
— Хоть это в спешке не взяли, — сказал я.
— А может, сознательно, — криво усмехнулся Дон. — Австралийское вино. Мы привезли его с собой из поездки.
— Лучше, чем ничего, — сказал я небрежно, вытаскивая бутылку и читая этикетку.
— Оно лучше многих сортов. Большинство австралийских вин не имеют себе равных.
Я отнес ящик наверх и поставил на стол. Ступеньки из погреба вели в подсобное помещение, где стояли стиральные машины, пылесосы и прочая домашняя утварь. Я всегда принимал дверь погреба за обычный стенной шкаф и теперь задумчиво смотрел на нее — ничем не приметную, выкрашенную в белый цвет панель, совершенно не выделявшуюся на общем фоне.
— Как ты думаешь, грабителям было известно, что в доме хранится вино? — спросил я.
— Не знаю.
— Я никогда бы не нашел его.
— Потому что ты не грабитель. — Он достал штопор, откупорил бутылку и наполнил два стакана темно-красной жидкостью.
Я попробовал. Вино было чудесным, даже на мой непрофессиональный вкус.
Дональд пил вино не смакуя, как воду. Стакан раз или два звякнул о его зубы. В его движениях ощущалась неуверенность, будто он никак не мог вспомнить, как что делается. А все потому, что его мысли были поглощены Региной, и это буквально парализовывало его.
Тот, прежний, Дональд был человеком, уверенным в себе. Он умело вел свой бизнес, перешедший к нему по наследству, постепенно расширяя его географию. У него было волевое лицо, улыбчивые, с янтарным отблеском глаза. И он не жалел денег на модные прически.
Теперешний Дональд был растерян, раздавлен несчастьем, хотя и старался держаться, но слишком неверной была его походка, когда он шел по лестнице.
Мы провели вечер на кухне. Говорили о всякой всячине, выпили, что-то съели и снова разложили по полкам съестные припасы. Дональд старался вовсю, но половину банок поставил вверх дном.
У парадной двери за вечер звонили трижды, однако не так, как было условлено с полицией. Телефон не звонил совсем — я отключил его. Дональд отклонил предложение друзей пожить у него. Он буквально содрогался при мысли, что ему придется говорить с кем-то, кроме меня и Фроста.
— Почему они не убираются прочь? — спросил он в отчаянии, после того как в парадную дверь позвонили в третий раз.
— Они уберутся только после того, как увидят тебя, — сказал я и мысленно добавил: «…выжмут все, что им надо, и отшвырнут за ненадобностью».
— У меня на это нет сил, — устало сказал он. Ситуация напоминала осаду.
Потом мы отправились наверх, чтобы хоть немного поспать. Хотя было не похоже, что Дональд проспит дольше, чем в прошлую ночь, когда он почти не сомкнул глаз. Полицейский врач еще накануне оставил снотворное, но Дональд к нему не притронулся. Я силой пытался заставить его принять лекарство, однако безрезультатно.
— Нет, Чарльз. Это было бы изменой. Забочусь только о себе, а не о… Какой ужас пережила она, не видя рядом никого из тех, кто мо… кто любил ее…
Он словно старался найти утешение в собственных страданиях. Я кивнул и больше не приставал к нему со снотворным.
— Ты не будешь возражать, — начал он несмело, — если я лягу в отдельной комнате?
— Разумеется, нет.
— Можно постелить тебе в соседней?
— Конечно.
Он открыл шкаф и показал, где белье.
— Ты справишься сам?
— Не беспокойся, — ответил я.
Он повернулся и вдруг замер, заметив светлое пятно на голой стене.
— Они взяли Маннинга! — вскрикнул он.
— Какого Маннинга?
— Которого я купил в Австралии. Я повесил картину здесь всего неделю назад. Хотел показать ее тебе. Почему и попросил приехать.
— Жаль…
Нет, это не то слово.
— Все, — сказал он безнадежно. — Все пропало!
Глава 2
В воскресенье Фрост прибыл снова — такой же энергичный, со спокойными, все замечающими глазами и сдержанными манерами. Я открыл парадную дверь после его условного звонка, и он прошел за мной в кухню, где мы с Дональдом обосновались, видимо, надолго. Я молча показал на табуретку.
— У меня есть для вас две новости, — сказал он официальным тоном. — Во-первых, несмотря на то что мы тщательным образом осмотрели весь дом, нам не удалось обнаружить никаких отпечатков пальцев.
— И нет никакой надежды?
— Нет, сэр. Профессиональные грабители всегда надевают перчатки.
Дональд терпеливо ждал с безразличным выражением на своем посеревшем лице, казалось, то, о чем говорил Фрост, совсем его не касалось. Ничто, подумал я, не имеет теперь для него значения.
— Во-вторых, мы выяснили, что в пятницу после обеда возле вашей парадной двери стоял фургон.
Дональд тупо посмотрел на него.
— Темного цвета и весь в пыли, сэр.
— О-о! — произнес Дональд равнодушно.
— Так, — вздохнул Фрост. — А что вы знаете о бронзовой статуэтке коня, мистер Стюарт? Коня, вставшего на дыбы?
— Она в холле, — машинально ответил он и добавил, нахмурив брови: — Я хотел сказать, что она была там. Сейчас ее нет.
— Откуда вы о ней узнали? — спросил я Фроста и, еще не закончив вопроса, догадался, каким будет ответ. — О нет!.. — У меня перехватило горло. — Я подумал, может, вы нашли ее… Может, она выпала из фургона?
— Нет, сэр. — Его лицо оставалось невозмутимым. — Мы нашли ее возле миссис Стюарт.
Дональд тоже сразу понял, о чем идет речь. Он резко поднялся, подошел к окну и стал смотреть на опустевший сад.
— Тяжелая, — выговорил он наконец.
— Да, сэр.
— Все произошло… быстро?
— Да, сэр, — повторил Фрост, и слова его прозвучали скорее как констатация факта, чем утешение Дональду.
— Бедная Регина!.. — еле слышно прошептал Дональд. Горе совершенно подкосило его. Он тяжело опустился в кресло и отсутствующим взглядом уставился в пространство.
Фрост осторожно перевел разговор на другое: попросил, чтобы никто из нас не входил в гостиную, которую полиция опечатала.
А вообще они закончили обследование дома, и можно смести с полированных поверхностей серо-белый порошок для определения отпечатков пальцев.
Дональд никак не отреагировал на эти слова.
Подготовил ли мистер Стюарт список украденных вещей?
Я подал ему лист с перечислением столового серебра и картин, которые смог вспомнить. Фрост неодобрительно поднял брови и сказал:
— Нам нужен более подробный список, сэр!
— Попробуем вспомнить сегодня еще что-нибудь, — пообещал я. — Кстати, украдено также большое количество вина.
— Вина? — переспросил инспектор. Я показал ему пустой подвал. Он осмотрел его и надолго задумался.
— Нужно было порядочно времени, чтобы вывезти все дочиста, — заметил я.
— Похоже, что так, — протянул он. Он посоветовал Дональду подготовить короткое заявление и зачитать его перед репортерами, которые еще стоят во дворе, пусть уж лучше убираются…
— Нет, — резко ответил Дональд.
— Всего лишь короткое заявление, — продолжал настаивать Фрост. — Мы можем подготовить его вместе, если вы не против.
В сущности, Фрост все написал сам. Он не меньше Дональда был заинтересован спровадить докучливых репортеров, от которых ему приходилось постоянно отбиваться. Мой кузен в конце концов согласился выступить с этим заявлением перед репортерами. Составленное в виде полицейского акта, оно было так далеко от пережитого им, что позволило бы ему зачитать его более или менее спокойно.
— Но чтобы не было фотографов, — предупредил Дональд.
Они заполнили холл — толпа искателей сенсаций с голодными глазами, настоящие зубры своей вездесущей профессии, лишенные эмоций сотнями подобных вторжений в человеческие трагедии. Конечно, им жаль парня, у которого убили жену. Но новости есть новости, а газеты продаются благодаря уголовной хронике, и если репортеры не будут поставлять хозяевам нужный товар, то потеряют работу и их место займут менее щепетильные конкуренты. Совет печати в последнее время запретил подобные бесцеремонные вторжения в жизнь сограждан, но лазейки, которые еще оставались, причиняли немало неприятностей потерпевшим.
Дональд стоял на лестнице, мы с Фростом — внизу. Дон читал без всякого выражения, будто это касалось кого-то другого.
— Я возвратился домой приблизительно в семнадцать часов и заметил, что за время моего отсутствия исчезло значительное количество ценных вещей… Я немедленно позвонил в полицию… Моя жена, которая по пятницам обычно не бывала дома, неожиданно вернулась и, очевидно, нарушила планы преступников…
Он закончил. Репортеры старательно записали этот набор стандартных фраз и разочарованно переглянулись. Один из них, явно выбранный заранее, начал вкрадчиво, тоном, полным сочувствия, задавать вопросы:
— Скажите, пожалуйста, какая из дверей ведет в комнату, где убили вашу жену?
Дональд невольно бросил взгляд в сторону гостиной. Все повернули головы и уставились на белую панель, что-то записывая.
— Скажите, что именно было украдено?
— Серебро… картины…
— Какие картины?
Дональд покачал головой и стал бледнеть.
— Не могли бы вы назвать их цену?
— Я не знаю, — наконец ответил он.
— Они были застрахованы?
— Да.
— Сколько спален в вашем доме?
— Что?
— Сколько здесь спален?
— Кажется… да, пять.
— Что вы можете рассказать нам о вашей жене? Характер, работа? И не могли бы вы дать ее фотографию?
Дональд умоляюще помотал головой, пробормотал:
— Простите! — повернулся и ринулся вверх по лестнице.
— Все! — решительно заявил Фрост.
— Не густо, — послышался ропот в толпе.
— А вы чего хотели? Крови? — спросил инспектор, приглашая их к выходу. — Поставьте себя на его место.
— Ладно, — протянул кто-то, и они ушли.
— Беседа у нас получилась короткой, — усмехнулся Фрост, — но они и из этой малости сумеют настрочить предлинные репортажи.
Во всяком случае, положительный эффект был налицо — большая часть машин разъехалась немедленно, да и остальные, подумал я, скоро последуют за ними.
— Зачем они спрашивали о спальнях?
— Чтобы оценить стоимость всего дома.
— Бог мой…
— Во всех газетах все будет подано по-разному. — В голосе Фрос-та прозвучала веселая нотка. — Они всегда так. — Он посмотрел в сторону лестницы, по которой поднялся Дональд, и вроде бы ненароком спросил у меня: — У вашего кузена финансовые затруднения?
Я знал его манеру ловить человека на слове.
— Не думаю, — неторопливо ответил я. — Вы бы лучше прямо спросили у него.
— Обязательно, сэр! — окинул он меня внимательным взглядом. — А что знаете вы лично?
— Только то, что у полиции есть какие-то подозрения, — ответил я спокойно.
Он пропустил мои слова мимо ушей.
— У мистера Стюарта дела идут нормально? В наши дни многие предприниматели средней руки становятся банкротами…
— Наверное, вы правы, — согласился я.
— И из-за затруднений с наличными.
— Боюсь, что не смогу быть вам полезным. Вам придется проверить бухгалтерию.
— Мы так и сделаем, сэр.
— И если даже окажется, что фирма близка к банкротству, это еще не значит, что Дональд инсценировал ограбление.
— Такое уже бывало, — сухо сказал инспектор.
— Если бы ему были нужны наличные, он мог бы просто все продать, — заметил я.
— Возможно, он так и сделал.
У меня перехватило дыхание, и я ничего не ответил. — Что же касается вина… то, как вы сами заметили, чтобы вынести его из дома, потребовалось бы много времени.
— Это фирма с ограниченной ответственностью, и ее банкротство не затронуло бы ни его дома, ни личного капитала.
— А вы кое-что смыслите. Разве не так?
— Жизнь учит, — уклонился я от ответа.
— Я думал, что художники далеки от мирских дел.
— Некоторые и в самом деле далеки.
Он поглядывал на меня узенькими щелками глаз, словно прикидывал, какое участие я мог принимать в инсценировании кражи.
— Мой кузен, Дональд Стюарт, благородный человек, — тихо произнес я.
— Этот эпитет вышел из употребления.
— И все же осталось немало таких людей.
Он недоверчиво поглядел на меня. Всю свою трудовую жизнь он изо дня в день сталкивался с воровством и обманом. Благородством в мире преступников не пахло.
Дональд нерешительно спустился по лестнице, и Фрост незамедлительно забрал его в кухню, чтобы еще раз потолковать один на один. Я подумал, что если вопросы Фроста окажутся такими же въедливыми, как и обращенные ко мне, то бедняге Дону придется туго. Пока они разговаривали, я от нечего делать бродил по дому, заглядывая в ящики шкафов и открывая буфеты, стараясь себе представить жизнь моего кузена.
Кто-то из них, он или Регина, припас множество пустых коробок — разных форм и размеров. Они были рассованы по углам полок и ящиков — коричневые картонные, яркие подарочные, коробки из-под конфет и шоколада. Наверное, хозяева дома думали найти им какое-то применение или просто рука не поднималась выбросить красивые коробки. Грабители часть из них открыли и швырнули на пол. «Чтобы проверить их все, — подумал я, — потребовалось бы много времени».
Они почему-то пренебрегли большим солярием, где хранилось кое-что из антиквариата, но не было картин, Я сидел там в бамбуковом кресле и смотрел на сад. Ветер срывал пожелтевшие листья с деревьев, а несколько запоздалых роз изо всех сил держались на колючих стеблях. Было холодно и неуютно.
Я ненавижу осень — пору меланхолии, пору умирания. Каждый год мое настроение падает при виде мокрых листьев и улучшается с наступлением морозов. Статистика в психиатрии утверждает, что наибольшее число самоубийств приходится на весну, пору возрождения природы, когда все растет и тянется к солнцу. Я никак не могу понять такой зависимости. И если бы я решил броситься с утеса в море, то такое могло бы случиться только осенью.
Я пошел наверх, забрал свой чемодан и перенес его вниз. За годы путешествий я несколько усовершенствовал традиционный багаж художника. Большой твердый чемодан по существу превратился в портативную мастерскую, куда помещались кроме набора красок и кистей легкий складной металлический Мольберт, запас льняного масла и скипидара в небьющейся посуде и штатив, на котором можно было укрепить четыре непросохших холста так, чтобы они не касались друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21