Игорь двинулся бодрой, пружинящей походкой, думая то о Ларисе, то об игре с «Локомотивом», о той, что была и которая будет. Вблизи дома почувствовал себя нетвердо, сел на скамеечку переждать, но хорошего самочувствия не прибавлялось. Тогда он свернул в переулок, к водоразборной колонке, нажал на рычаг, неудобно согнулся и сунул голову под струю. Потом он долго вытирался, сняв рубашку, и стряхивал воду с брюк. Впрочем, родителей дома не оказалось, он благополучно улегся и, засыпая, удовлетворенно подумал: «А здорово, что игра не завтра…».
12
Первый тайм
Поле городского стадиона у реки, где он ни разу еще по-настоящему не играл, а лишь прежде пролезал иногда с ребятами постучать, пока не погонят, было ровно-зеленого приятного цвета, только на штрафной трава была заметно повыбита, а у ворот, на которые уже навесили сетки, темнела совсем голая земля. Он оглянулся на пеструю трибуну и, конечно, не увидел Ларису, но остро ощутил, что она здесь и будет смотреть игру. Где-то на трибуне был, наверное, и отец. У самой бровки, как всегда, разобрались: Барабанов первым, за ним Евтеев, потом, по росту, но не строго, Коляда, Сухов, сам Игорь шестым или седьмым, следующий Хмель, а последним маленький Полунин. Потрусили поперек поля и у начала свеженаведенного круга пошли по дуге влево. «Локомотив», блистая формой, уже вставал напротив.
Стройно, но не надрываясь выкрикнули «Физкультпривет!», Барабанов с их раскосым капитаном подали друг другу руки. Все! Напряжение, так и звеневшее в нем, разом отпустило.
«Локомотив» наступал правым краем. Оттуда навесили в штрафную, но длинный Коляда головой выбил мяч чуть не к центру. Хмель подобрал его, но тут же потерял снова. И вот уже из вратарской, «ножницами», через себя, отбивает Паша Сухов. Что же, и ветра нет, а опять в одни ворота? Железнодорожники давят. Баба, сам как паровоз, проходит защиту, но чуть отпускает мяч, и Евтеев беззаветно, лицом вперед, кидается ему под ноги. Если уж он взял мяч, значит, взял, не выпустит. А через минуту их правый крайний наносит удар в самый угол. Евтеев, как бы лежа на боку, стелется над землей, прогнув спину, до предела вытянув руки, и достает самыми кончиками пальцев. Мяч от его перчаток попадает в штангу, отскакивает в поле, но Евтеев опередив всех, упавший, взлетает, как на пружинах, и накрывает его.
А вскоре они прорываются втроем, и Баба с пяти метров бьет в «девятку». Ничего поделать невозможно.
И тут игра неожиданно изменилась. Причину не каждый мог объяснить, они ее и не доискивались, но это сразу почувствовали все – и обе команды, и зрители.
Раз за разом Игорь стал получать мяч. И пошли в ход его опасные пасы. Вот он, обыграв хава, бросил в прорыв Полунина, тот покатился по самой ленточке и хлестко подал на ворота. Витька Хмель завис в высоком прыжке, склонил голову к плечу и, резко мотнув ею, послал мяч в верхний угол, но вратарь угадал и взял его. Теперь Игорь пошел прямо на их капитана и поймал его на финт – выпад вправо, ложный рывок влево и уход опять вправо. Второго защитника, бросившегося наперерез, он пропустил, внезапно притормозив, и с новым ускорением вышел на ворота. Осталось точно пробить, но помешала неприметная неровность поля, способная обмануть хитрее всякого ловкача, – мяч не так отскочил, сорвался с подъема, пошел мимо. Потом Игорь щечкой, через головы защитников, мягко и точно выдал пас-ватерпас Барабанову, и тот нанес свой излюбленный, прямой как стрела удар. Мяч смачно влепился в перекладину, Барабанов обернулся к Алтынову и развел руками, что должно было означать: «Извини, сделал, что мог».
Свистка на перерыв Игорь не расслышал, только увидал, что все пошли к раздевалке. Там, стянув с себя майки, сели на скамью и слушали, что говорил Кубасов, – Игорь ничего не понимал, кроме отдельных слов: «Правильно!», «Так и надо!» – но сам вид Кубасова его ободрял.
Второй тайм
Опять пошли вперед, но случилось то, что уже было в первом тайме, – «Локомотив» начал давить, и минуте примерно к десятой – часов на стадионе не было – произошло самое неприятное: чапаевцы пропустили второй гол. Баба, за которым смотрели теперь в оба, получил слева пас, раскачивая широкими бедрами, вошел в штрафную, изготовился бить и, когда его закрыли, отбросил центру, а тот без сопротивления вколотил мяч в ворота.
Воцарилась тишина. Стадион понимал, что либо все уже решено, либо, если это не так, сейчас, на его глазах, должно случиться необыкновенное. Многие обратили внимание на то, что сразу после гола Игорь подбежал к Коляде и что-то сказал ему. Что это могло быть: упрек? утешение? Нет, это были вполне деловые слова: «Толя, ну, ты дашь мне на выход?»
И Толя дал. «Локомотив» продолжал уверенно напирать, желая поскорее дожать противника, лишить его малого шанса, самой слабой надежды. И тут от своей штрафной, вдоль по центру, в открывшийся на мгновенье коридор между игроками, словно опомнившись, Коляда выделил ему длинный, как удар бича, снайперский пас. Алтынов рванулся вовремя, ловко пропуская мяч у себя под ногой, подстраиваясь к нему и как бы на несколько секунд составляя с ним нечто единое. Это было сделано так быстро и точно, и он миновал всех с той поразительной легкостью, когда кажется, что это не стоит труда. Перед ним был только их капитан, рослый защитник с черными раскосыми глазами. Игорь пустился на старую уловку: сделал вид, что слишком отпустил мяч, что теряет над ним контроль, и защитник почти остановился, посчитав его своей верной добычей. Он просто не сознавал, какая у Алтынова скорость. В тот же миг Игорь молниеносным рывком достал мяч и, бросив его себе вперед, оставил защитника позади, только чиркнуло по подошве, по шипам, – это раскосый бил ему по ногам, но не дотянулся.
Вратарь бросился навстречу, ему тоже показалось, что он успеет к мячу раньше, но тут же запоздало попятился в ворота. И пока он пятился, Игорь низом ударил в угол.
Но «Локомотив» не выказал никакого смущения, Это снова была сильная и уверенная в себе команда, отчего она делалась еще сильнее. Она заработала, как машина, и то, что это случилось после пропущенного гола, говорило о ее здоровье и несокрушимости. И не в «Локомотиве», а в «Чапаевце», который уже было подумал, что игра переломлена, вдруг что-то дрогнуло. Его растерянность была мимолетной, но ее оказалось достаточно. В течение двух минут железнодорожники несколько раз не забивали только чудом. И вот Евтеев непостижимым образом отразил сильнейший мяч, пробитый почти в упор, и не успел вскочить к повторному удару. Мяч пошел под самую планку, и Паша Сухов в прыжке, не доставая головой, на всякий случай поймал его руками.
Огорчение трибун было столь глубоко, что даже пацаны не осмелились понестись к воротам.
Одиннадцатиметровый. Кто же у них бьет? Баба, что ли? Нет, к мячу со своей половины поля бежал капитан. Игорь понял, что он из тех, кому не нужно обманывать вратаря, нужно только попасть в ворота. И правда, в жуткой тишине, которую Игорь не слышал – как, впрочем, и шум, – тот разбежался и пустил свое ядро в метре от пригнувшегося Евтеева. Удар был настолько могуч, что Евтеев не успел схватить мяч или даже коснуться его руками. Но, как истинный голкипер, он успел инстинктивно метнуться в ту сторону. Мяч попал ему в плечо, – у многих создалось впечатление, что Евтеев оказался на земле не сам, а сбитый с ног этим ударом. Но мяч отскочил от него за линию ворот. Не в ворота!
И опять произошла перемена. Теперь преобразился «Чапаевец». Это была другая команда. Исчезли беспомощность, скованность, и это ощущение было прекрасно. Теперь отбивался уже «Локомотив». Игорь опять бросил в прорыв Полунина, тот не подал, как делал чаще всего, а, срезав угол, вошел в штрафную, отдал Хмелю, а Витька со своим хавом и краем раскрутил локомотивскую защиту, как на карусели, и кинул мяч под удар Барабанову. Он пробил с левой с поворотом, мяч по пути кого-то еще задел, попал в штангу и от нее в сетку. 2:2!
Теперь они уже знали, что выиграют, хотя сами пропустили вскоре еще один гол. Баба сильно пробил издали, Евтеев бросился, но Коляда, желая перехватить мяч, вытянул длинную ногу и всадил мяч в другой угол. Но и это их не сломило. Атаки их нарастали. Вот Игорь получил мяч из глубины, от Паши Сухова, и сразу, будто кто ему подсказал, увидел бегущего вдали слева Барабанова. Между ними словно прошла искра. Верховая передача Алтынова была – как вольтова дуга. А тот с правой, с ходу, влепил в верхний угол. Здорово у него работали обе его колотушки.
Чапаевцы продолжали наступать. Раз за разом, желая искупить вину, неосмотрительно шел вперед Коляда, вызывая, однако, всеобщее одобрение. Вот он послал мяч в штангу, тут же ударил Барабанов, попал в защитника, и мяч отскочил к Игорю. Прямо перед ним были двое, плечо к плечу, можно было их обходить справа или слева, но он с мячом нырнул между ними, произведя корпусом два таких правдоподобных финта что они потеряли ориентировку и развалились, пропуская его. Вратарь бросился в ноги, под удар, но Алтынов ударил чуть позже, когда тот уже лежал.
4:3! – они впервые вышли вперед. Они очень устали. Им что-то кричали, с трибун и с дорожки, но они не понимали, сколько осталось до конца. «Локомотив» еще попытался отыграться, но это уже не было прежним давлением, просто железнодорожники шли на чужую половину и старались ударить. Один из таких высоких навесов выбил из штрафной Коляда. Игорь подхватил мяч и заметил впереди, на обычном его месте, чуть левей, Полунина. Игорь дал ему пас далеко за защитников, на ход. Полунин рванулся, мяч догонял его, показалось, что он попадет ему в спину или в затылок, но нет, мяч, как по заказу, пролетел над плечом и покатился перед ногами. Полунин чисто выходил на ворота. Вратарь обреченно выбежал вперед, все же надеясь испугать, сбить с толку, но Полунин еще уклонился влево и пустил мяч по земле. И они оба, он и вратарь, остановились и смотрели, как мяч вкатывается в ворота.
Это была победа.
Потом неожиданно многие зрители повалили на поле, – оказалось, что кончилась игра. Кругом были улыбающиеся, радостные лица, но Игорь догадывался, что по-настоящему счастливы они сами будут потом, что сейчас они для этого слишком устали.
– Где же у вас мешок, голы складывать? – кричали мальчишки «Локомотиву».
– Молодцы! – сказал Кубасов в раздевалке. – Нам бы завтра так!
Это была высшая похвала.
13
Они немного остыли, очень медленно оделись.
– Искупаемся? – позвал Барабанов.
Публика уже растеклась, лишь самые отъявленные любители ждали их и пошли к реке вслед за ними. Был уже вечер, но он почти ничем не отличался от дня; солнце стояло еще высоко, было светло и лишь не так жарко. Но река была вечерняя, тусклая, с красноватолиловым подсветом.
Толпа смотрела, как они раздеваются – длинный, как верста, Коляда, широкий в кости Барабанов, мальчишески легкий Алтынов. Сами зрители деликатно не купались.
Игорь, вытянув вперед руки, нырнул в прогретую за день воду, с открытыми глазами пошел вниз, видя перед собой увеличенные пальцы рук, а потом гладкие камни на песчаном дне. Тело охватило холодом, но это было только приятно. Он резко оттолкнулся руками от дна, перевернулся и полетел в стремительно светлеющую высоту. Теперь наверху было еще теплей, чем раньше, он, раскинув руки, блаженствуя, немного полежал на воде и саженками быстро вернулся к берегу.
Он опять был свеж, как когда-то после мытья ног под краном, – хоть снова на игру.
Утереться было нечем, переодеться негде, да и не во что. Они сильно отжали трусы прямо на себе, это, правда, сделалось заметно вскоре после того, как они натянули брюки, – особенно сзади, – но самим им не стало холодно.
Толпа почти разошлась, и тут он увидел Ларису, и как бывает во сне или в кино, она была только что в отдалении и вдруг приблизилась, заполнила весь экран, – так радостно он к ней бросился.
– Здравствуй! – Он совершенно забыл про нее!
– Это называется: буду ждать? – поинтересовалась она снисходительно.
– Я и жду! В порядок себя немножко привел, – он посмотрел на свои брюки, и она засмеялась:
– Ладно, первый раз прощается… – и взглянула через его плечо.
Он обернулся: в двух шагах стоял Барабанов.
– Познакомьтесь! – предложил Игорь.
Она довольно безразлично подала ему руку, а он разве что рот не раскрыл. Игорь усмехнулся про себя, но все же его запоздало кольнуло: «Зря познакомил!»
– Пошли? – обратилась она к Игорю, но Барабанов сделал вид, что это и его касается, и они вышли со стадиона втроем. На улице она неожиданно взяла их обоих под руки.
Над районным городком все длился, светлел вечер. В городском саду заиграла радиола, там, в аллеях, было, наверно, уже сумеречно и зажгли фонари. Над рекой пластами висел туман, меж домами лиловел воздух.
Они оба были в белых рубашках, в слегка намокших брюках, которые, впрочем, уже высыхали, она в синем платье шла между ними. Когда Игорь косился вниз, он видел, как она стройно выносит вперед ноги в белых носочках. Он по-прежнему остро чувствовал сквозь рубашку ее руку, – полному счастью мешало то, что она так же держит Барабанова.
Они степенно, в ногу, двигались по щербатому тротуару. И вдруг она сквозь рукав захватила пальцами его кожу и несильно ущипнула. Его, как током, пронзило нежностью. Она ущипнула снова, больнее, он не подал виду. Она, спокойно разговаривая, очень больно, словно с негодованием, скручивала ему кожу, а он испытывал сладкое удовлетворение, что этого не знает никто, кроме них. Он был уверен, что Барабанова-то уж она не щиплет.
На углу одноэтажной, уже вечерней под старыми липами, улицы Робеспьера она остановилась, отпустила Барабанова и сказала ему вежливо:
– До свидания. А нам сюда…
Он опешил, а они пошли вдвоем под старыми, еще не зацветшими липами, разом оглянулись – его уже не было, – она рассмеялась коротким нервным смешком и убрала ладошку с его согнутой в локте руки.
– Это разве твоя улица? – спросил он, чтобы чтото сказать.
– Нет.
Прошли несколько шагов, он сам скованно взял ее под руку, пообещав тихо:
– Я щипаться не буду.
В тени лип было почти темно, они сели на пустую лавочку под чьим-то глухим серым забором. Она, словно всматриваясь, приблизила лицо:
– Помнишь, ты спросил, чего я смеюсь? У тебя глаза такие смешные, я все смотрю: не то серые, не то зеленые…
– А у тебя, – и задохнулся, не смог договорить, коснулся губами ее лица, а она, закрыв глаза, мягко и длительно поцеловала его в губы. У него словно молния ударила перед глазами.
– Ты зачем его с нами повел, – отрываясь, быстро и ласково сказала она, – Игорище поганое?…
Договорились встретиться завтра, когда стемнеет, около городского сада.
14
Утро было ясное, солнечное. Он проснулся с ощущением полного счастья и лежа стал вспоминать, перебирать весь вчерашний бесконечный день, все более радуясь и изумляясь. И среди многого, что захлестывало его – и игра, и как они шли втроем по улице, и скамеечка под липами, – волновало больше всего то, что они встретятся сегодня.
Это не было лишь воспоминанием о прошедшем дне. Наоборот, все только начиналось!
Он опустил на пол ноги и начал рассматривать полученные вчера ссадины и царапины – ему немало досталось. Вывернув наружу правую руку и легко напрягая небольшой, но твердый, как камень, бицепс, потрогал пальцами левой руки еще бледный, желто-зеленый синяк.
После завтрака он спустился во двор. Посреди двора, на солнышке, бросали ножичек пацаны, и Щучка одобрительно крикнул ему издали:
– Здорово вчера сыграл, Алтын! А потом бабу в кусты повел!…
Игоря мгновенно охватило такое бешеное возмущение, такая ненависть, что у него раздулись ноздри. Лет уже, наверно, тринадцать, а все как дурачок! Но откуда он знает? Особенно задело и покоробило, что он назвал ее бабой.
Едва сдерживаясь, Игорь медленно пошел в сторону мальчишек, Щучка поднялся с колен, готовый к бегству. И тут Игорь рванулся, прыгнул через спинку скамьи, Щучка побежал, но, видя, что это бесполезно, повалился навзничь, поджал ноги:
– Не буду, Алтын, не буду!…
Игорь, бледный, нагнулся над ним и сказал шепотом:
– Если еще раз услышу, удавлю! Понял? – а пока дал ему шалобан.
Потом он, успокоившись, прошелся по переулку. Впереди был длинный летний день, нужно было чем-то заняться. Он вернулся домой, сел на диван, раскрыл книгу Чехова «Рассказы». Он ее читал уже несколько раз, поэтому взял снова. Отец был в смене, мать убиралась на кухне. А по радио повторили несколько раз: «Слушайте выступление главы Советского правительства…». Но пока Молотов не начал говорить, Игорь ничего плохого не подумал.
Вечером, как договорились, он пришел к городскому саду. Весь этот длинный день, с речами и маршами по радио, с решительной хмуростью мужчин и слезами женщин, весь этот день пролетел в незнании, в напряженной надежде, что все повернется как надо. Но по первой сЕодке Командования не чувствовалось, что уже наступил перелом.
1 2 3 4 5 6
12
Первый тайм
Поле городского стадиона у реки, где он ни разу еще по-настоящему не играл, а лишь прежде пролезал иногда с ребятами постучать, пока не погонят, было ровно-зеленого приятного цвета, только на штрафной трава была заметно повыбита, а у ворот, на которые уже навесили сетки, темнела совсем голая земля. Он оглянулся на пеструю трибуну и, конечно, не увидел Ларису, но остро ощутил, что она здесь и будет смотреть игру. Где-то на трибуне был, наверное, и отец. У самой бровки, как всегда, разобрались: Барабанов первым, за ним Евтеев, потом, по росту, но не строго, Коляда, Сухов, сам Игорь шестым или седьмым, следующий Хмель, а последним маленький Полунин. Потрусили поперек поля и у начала свеженаведенного круга пошли по дуге влево. «Локомотив», блистая формой, уже вставал напротив.
Стройно, но не надрываясь выкрикнули «Физкультпривет!», Барабанов с их раскосым капитаном подали друг другу руки. Все! Напряжение, так и звеневшее в нем, разом отпустило.
«Локомотив» наступал правым краем. Оттуда навесили в штрафную, но длинный Коляда головой выбил мяч чуть не к центру. Хмель подобрал его, но тут же потерял снова. И вот уже из вратарской, «ножницами», через себя, отбивает Паша Сухов. Что же, и ветра нет, а опять в одни ворота? Железнодорожники давят. Баба, сам как паровоз, проходит защиту, но чуть отпускает мяч, и Евтеев беззаветно, лицом вперед, кидается ему под ноги. Если уж он взял мяч, значит, взял, не выпустит. А через минуту их правый крайний наносит удар в самый угол. Евтеев, как бы лежа на боку, стелется над землей, прогнув спину, до предела вытянув руки, и достает самыми кончиками пальцев. Мяч от его перчаток попадает в штангу, отскакивает в поле, но Евтеев опередив всех, упавший, взлетает, как на пружинах, и накрывает его.
А вскоре они прорываются втроем, и Баба с пяти метров бьет в «девятку». Ничего поделать невозможно.
И тут игра неожиданно изменилась. Причину не каждый мог объяснить, они ее и не доискивались, но это сразу почувствовали все – и обе команды, и зрители.
Раз за разом Игорь стал получать мяч. И пошли в ход его опасные пасы. Вот он, обыграв хава, бросил в прорыв Полунина, тот покатился по самой ленточке и хлестко подал на ворота. Витька Хмель завис в высоком прыжке, склонил голову к плечу и, резко мотнув ею, послал мяч в верхний угол, но вратарь угадал и взял его. Теперь Игорь пошел прямо на их капитана и поймал его на финт – выпад вправо, ложный рывок влево и уход опять вправо. Второго защитника, бросившегося наперерез, он пропустил, внезапно притормозив, и с новым ускорением вышел на ворота. Осталось точно пробить, но помешала неприметная неровность поля, способная обмануть хитрее всякого ловкача, – мяч не так отскочил, сорвался с подъема, пошел мимо. Потом Игорь щечкой, через головы защитников, мягко и точно выдал пас-ватерпас Барабанову, и тот нанес свой излюбленный, прямой как стрела удар. Мяч смачно влепился в перекладину, Барабанов обернулся к Алтынову и развел руками, что должно было означать: «Извини, сделал, что мог».
Свистка на перерыв Игорь не расслышал, только увидал, что все пошли к раздевалке. Там, стянув с себя майки, сели на скамью и слушали, что говорил Кубасов, – Игорь ничего не понимал, кроме отдельных слов: «Правильно!», «Так и надо!» – но сам вид Кубасова его ободрял.
Второй тайм
Опять пошли вперед, но случилось то, что уже было в первом тайме, – «Локомотив» начал давить, и минуте примерно к десятой – часов на стадионе не было – произошло самое неприятное: чапаевцы пропустили второй гол. Баба, за которым смотрели теперь в оба, получил слева пас, раскачивая широкими бедрами, вошел в штрафную, изготовился бить и, когда его закрыли, отбросил центру, а тот без сопротивления вколотил мяч в ворота.
Воцарилась тишина. Стадион понимал, что либо все уже решено, либо, если это не так, сейчас, на его глазах, должно случиться необыкновенное. Многие обратили внимание на то, что сразу после гола Игорь подбежал к Коляде и что-то сказал ему. Что это могло быть: упрек? утешение? Нет, это были вполне деловые слова: «Толя, ну, ты дашь мне на выход?»
И Толя дал. «Локомотив» продолжал уверенно напирать, желая поскорее дожать противника, лишить его малого шанса, самой слабой надежды. И тут от своей штрафной, вдоль по центру, в открывшийся на мгновенье коридор между игроками, словно опомнившись, Коляда выделил ему длинный, как удар бича, снайперский пас. Алтынов рванулся вовремя, ловко пропуская мяч у себя под ногой, подстраиваясь к нему и как бы на несколько секунд составляя с ним нечто единое. Это было сделано так быстро и точно, и он миновал всех с той поразительной легкостью, когда кажется, что это не стоит труда. Перед ним был только их капитан, рослый защитник с черными раскосыми глазами. Игорь пустился на старую уловку: сделал вид, что слишком отпустил мяч, что теряет над ним контроль, и защитник почти остановился, посчитав его своей верной добычей. Он просто не сознавал, какая у Алтынова скорость. В тот же миг Игорь молниеносным рывком достал мяч и, бросив его себе вперед, оставил защитника позади, только чиркнуло по подошве, по шипам, – это раскосый бил ему по ногам, но не дотянулся.
Вратарь бросился навстречу, ему тоже показалось, что он успеет к мячу раньше, но тут же запоздало попятился в ворота. И пока он пятился, Игорь низом ударил в угол.
Но «Локомотив» не выказал никакого смущения, Это снова была сильная и уверенная в себе команда, отчего она делалась еще сильнее. Она заработала, как машина, и то, что это случилось после пропущенного гола, говорило о ее здоровье и несокрушимости. И не в «Локомотиве», а в «Чапаевце», который уже было подумал, что игра переломлена, вдруг что-то дрогнуло. Его растерянность была мимолетной, но ее оказалось достаточно. В течение двух минут железнодорожники несколько раз не забивали только чудом. И вот Евтеев непостижимым образом отразил сильнейший мяч, пробитый почти в упор, и не успел вскочить к повторному удару. Мяч пошел под самую планку, и Паша Сухов в прыжке, не доставая головой, на всякий случай поймал его руками.
Огорчение трибун было столь глубоко, что даже пацаны не осмелились понестись к воротам.
Одиннадцатиметровый. Кто же у них бьет? Баба, что ли? Нет, к мячу со своей половины поля бежал капитан. Игорь понял, что он из тех, кому не нужно обманывать вратаря, нужно только попасть в ворота. И правда, в жуткой тишине, которую Игорь не слышал – как, впрочем, и шум, – тот разбежался и пустил свое ядро в метре от пригнувшегося Евтеева. Удар был настолько могуч, что Евтеев не успел схватить мяч или даже коснуться его руками. Но, как истинный голкипер, он успел инстинктивно метнуться в ту сторону. Мяч попал ему в плечо, – у многих создалось впечатление, что Евтеев оказался на земле не сам, а сбитый с ног этим ударом. Но мяч отскочил от него за линию ворот. Не в ворота!
И опять произошла перемена. Теперь преобразился «Чапаевец». Это была другая команда. Исчезли беспомощность, скованность, и это ощущение было прекрасно. Теперь отбивался уже «Локомотив». Игорь опять бросил в прорыв Полунина, тот не подал, как делал чаще всего, а, срезав угол, вошел в штрафную, отдал Хмелю, а Витька со своим хавом и краем раскрутил локомотивскую защиту, как на карусели, и кинул мяч под удар Барабанову. Он пробил с левой с поворотом, мяч по пути кого-то еще задел, попал в штангу и от нее в сетку. 2:2!
Теперь они уже знали, что выиграют, хотя сами пропустили вскоре еще один гол. Баба сильно пробил издали, Евтеев бросился, но Коляда, желая перехватить мяч, вытянул длинную ногу и всадил мяч в другой угол. Но и это их не сломило. Атаки их нарастали. Вот Игорь получил мяч из глубины, от Паши Сухова, и сразу, будто кто ему подсказал, увидел бегущего вдали слева Барабанова. Между ними словно прошла искра. Верховая передача Алтынова была – как вольтова дуга. А тот с правой, с ходу, влепил в верхний угол. Здорово у него работали обе его колотушки.
Чапаевцы продолжали наступать. Раз за разом, желая искупить вину, неосмотрительно шел вперед Коляда, вызывая, однако, всеобщее одобрение. Вот он послал мяч в штангу, тут же ударил Барабанов, попал в защитника, и мяч отскочил к Игорю. Прямо перед ним были двое, плечо к плечу, можно было их обходить справа или слева, но он с мячом нырнул между ними, произведя корпусом два таких правдоподобных финта что они потеряли ориентировку и развалились, пропуская его. Вратарь бросился в ноги, под удар, но Алтынов ударил чуть позже, когда тот уже лежал.
4:3! – они впервые вышли вперед. Они очень устали. Им что-то кричали, с трибун и с дорожки, но они не понимали, сколько осталось до конца. «Локомотив» еще попытался отыграться, но это уже не было прежним давлением, просто железнодорожники шли на чужую половину и старались ударить. Один из таких высоких навесов выбил из штрафной Коляда. Игорь подхватил мяч и заметил впереди, на обычном его месте, чуть левей, Полунина. Игорь дал ему пас далеко за защитников, на ход. Полунин рванулся, мяч догонял его, показалось, что он попадет ему в спину или в затылок, но нет, мяч, как по заказу, пролетел над плечом и покатился перед ногами. Полунин чисто выходил на ворота. Вратарь обреченно выбежал вперед, все же надеясь испугать, сбить с толку, но Полунин еще уклонился влево и пустил мяч по земле. И они оба, он и вратарь, остановились и смотрели, как мяч вкатывается в ворота.
Это была победа.
Потом неожиданно многие зрители повалили на поле, – оказалось, что кончилась игра. Кругом были улыбающиеся, радостные лица, но Игорь догадывался, что по-настоящему счастливы они сами будут потом, что сейчас они для этого слишком устали.
– Где же у вас мешок, голы складывать? – кричали мальчишки «Локомотиву».
– Молодцы! – сказал Кубасов в раздевалке. – Нам бы завтра так!
Это была высшая похвала.
13
Они немного остыли, очень медленно оделись.
– Искупаемся? – позвал Барабанов.
Публика уже растеклась, лишь самые отъявленные любители ждали их и пошли к реке вслед за ними. Был уже вечер, но он почти ничем не отличался от дня; солнце стояло еще высоко, было светло и лишь не так жарко. Но река была вечерняя, тусклая, с красноватолиловым подсветом.
Толпа смотрела, как они раздеваются – длинный, как верста, Коляда, широкий в кости Барабанов, мальчишески легкий Алтынов. Сами зрители деликатно не купались.
Игорь, вытянув вперед руки, нырнул в прогретую за день воду, с открытыми глазами пошел вниз, видя перед собой увеличенные пальцы рук, а потом гладкие камни на песчаном дне. Тело охватило холодом, но это было только приятно. Он резко оттолкнулся руками от дна, перевернулся и полетел в стремительно светлеющую высоту. Теперь наверху было еще теплей, чем раньше, он, раскинув руки, блаженствуя, немного полежал на воде и саженками быстро вернулся к берегу.
Он опять был свеж, как когда-то после мытья ног под краном, – хоть снова на игру.
Утереться было нечем, переодеться негде, да и не во что. Они сильно отжали трусы прямо на себе, это, правда, сделалось заметно вскоре после того, как они натянули брюки, – особенно сзади, – но самим им не стало холодно.
Толпа почти разошлась, и тут он увидел Ларису, и как бывает во сне или в кино, она была только что в отдалении и вдруг приблизилась, заполнила весь экран, – так радостно он к ней бросился.
– Здравствуй! – Он совершенно забыл про нее!
– Это называется: буду ждать? – поинтересовалась она снисходительно.
– Я и жду! В порядок себя немножко привел, – он посмотрел на свои брюки, и она засмеялась:
– Ладно, первый раз прощается… – и взглянула через его плечо.
Он обернулся: в двух шагах стоял Барабанов.
– Познакомьтесь! – предложил Игорь.
Она довольно безразлично подала ему руку, а он разве что рот не раскрыл. Игорь усмехнулся про себя, но все же его запоздало кольнуло: «Зря познакомил!»
– Пошли? – обратилась она к Игорю, но Барабанов сделал вид, что это и его касается, и они вышли со стадиона втроем. На улице она неожиданно взяла их обоих под руки.
Над районным городком все длился, светлел вечер. В городском саду заиграла радиола, там, в аллеях, было, наверно, уже сумеречно и зажгли фонари. Над рекой пластами висел туман, меж домами лиловел воздух.
Они оба были в белых рубашках, в слегка намокших брюках, которые, впрочем, уже высыхали, она в синем платье шла между ними. Когда Игорь косился вниз, он видел, как она стройно выносит вперед ноги в белых носочках. Он по-прежнему остро чувствовал сквозь рубашку ее руку, – полному счастью мешало то, что она так же держит Барабанова.
Они степенно, в ногу, двигались по щербатому тротуару. И вдруг она сквозь рукав захватила пальцами его кожу и несильно ущипнула. Его, как током, пронзило нежностью. Она ущипнула снова, больнее, он не подал виду. Она, спокойно разговаривая, очень больно, словно с негодованием, скручивала ему кожу, а он испытывал сладкое удовлетворение, что этого не знает никто, кроме них. Он был уверен, что Барабанова-то уж она не щиплет.
На углу одноэтажной, уже вечерней под старыми липами, улицы Робеспьера она остановилась, отпустила Барабанова и сказала ему вежливо:
– До свидания. А нам сюда…
Он опешил, а они пошли вдвоем под старыми, еще не зацветшими липами, разом оглянулись – его уже не было, – она рассмеялась коротким нервным смешком и убрала ладошку с его согнутой в локте руки.
– Это разве твоя улица? – спросил он, чтобы чтото сказать.
– Нет.
Прошли несколько шагов, он сам скованно взял ее под руку, пообещав тихо:
– Я щипаться не буду.
В тени лип было почти темно, они сели на пустую лавочку под чьим-то глухим серым забором. Она, словно всматриваясь, приблизила лицо:
– Помнишь, ты спросил, чего я смеюсь? У тебя глаза такие смешные, я все смотрю: не то серые, не то зеленые…
– А у тебя, – и задохнулся, не смог договорить, коснулся губами ее лица, а она, закрыв глаза, мягко и длительно поцеловала его в губы. У него словно молния ударила перед глазами.
– Ты зачем его с нами повел, – отрываясь, быстро и ласково сказала она, – Игорище поганое?…
Договорились встретиться завтра, когда стемнеет, около городского сада.
14
Утро было ясное, солнечное. Он проснулся с ощущением полного счастья и лежа стал вспоминать, перебирать весь вчерашний бесконечный день, все более радуясь и изумляясь. И среди многого, что захлестывало его – и игра, и как они шли втроем по улице, и скамеечка под липами, – волновало больше всего то, что они встретятся сегодня.
Это не было лишь воспоминанием о прошедшем дне. Наоборот, все только начиналось!
Он опустил на пол ноги и начал рассматривать полученные вчера ссадины и царапины – ему немало досталось. Вывернув наружу правую руку и легко напрягая небольшой, но твердый, как камень, бицепс, потрогал пальцами левой руки еще бледный, желто-зеленый синяк.
После завтрака он спустился во двор. Посреди двора, на солнышке, бросали ножичек пацаны, и Щучка одобрительно крикнул ему издали:
– Здорово вчера сыграл, Алтын! А потом бабу в кусты повел!…
Игоря мгновенно охватило такое бешеное возмущение, такая ненависть, что у него раздулись ноздри. Лет уже, наверно, тринадцать, а все как дурачок! Но откуда он знает? Особенно задело и покоробило, что он назвал ее бабой.
Едва сдерживаясь, Игорь медленно пошел в сторону мальчишек, Щучка поднялся с колен, готовый к бегству. И тут Игорь рванулся, прыгнул через спинку скамьи, Щучка побежал, но, видя, что это бесполезно, повалился навзничь, поджал ноги:
– Не буду, Алтын, не буду!…
Игорь, бледный, нагнулся над ним и сказал шепотом:
– Если еще раз услышу, удавлю! Понял? – а пока дал ему шалобан.
Потом он, успокоившись, прошелся по переулку. Впереди был длинный летний день, нужно было чем-то заняться. Он вернулся домой, сел на диван, раскрыл книгу Чехова «Рассказы». Он ее читал уже несколько раз, поэтому взял снова. Отец был в смене, мать убиралась на кухне. А по радио повторили несколько раз: «Слушайте выступление главы Советского правительства…». Но пока Молотов не начал говорить, Игорь ничего плохого не подумал.
Вечером, как договорились, он пришел к городскому саду. Весь этот длинный день, с речами и маршами по радио, с решительной хмуростью мужчин и слезами женщин, весь этот день пролетел в незнании, в напряженной надежде, что все повернется как надо. Но по первой сЕодке Командования не чувствовалось, что уже наступил перелом.
1 2 3 4 5 6