Теперь, кажется, пришло похмелье… В обоих смыслах — прямом и переносном.Я обвел комнату взглядом, и вдруг меня охватила холодная оторопь. Давно не убирал в квартире — не до того стало, как с работы уволился, руки опустились. Так что в комнате царил основательный кавардак. Но сейчас я неожиданно обнаружил, что это не мой кавардак! Грязные рубашки перекочевали со стула на кресло, тапочки оказались в разных углах комнаты, да и бумаги на столе, кажется, лежали не в том беспорядке. Но самое главное — на компьютере не было пыли! Это на том самом компьютере, который я второй месяц обходил десятой дорогой!«Может быть, Алла заходила?» — пронеслась спасительная мысль, но я ее сразу отбросил. Нужен я Алле! Честно говоря, жила она со мной из-за денег. А как только узнала, что я бросил работу и не собираюсь в ближайшее время ничем заниматься, развернулась и ушла. «Мне такие мужики не нужны», — сказала как отрезала и вернула ключи. Странно, но я к ее уходу отнесся равнодушно. Правда, в тот же вечер напился, но совсем по другому поводу. И ее не вспоминал. Так что не Алла похозяйничала в квартире — не стала бы она в грязном белье копаться. Да и чего ей приходить? Было нам вместе хорошо, но люди сходятся не только из-за секса и денег: Расстались мы в общем-то без претензий друг к другу…Было и еще одно объяснение моему беспорядку в комнате, но и в него я не очень-то верил. По слухам, позавчера госпожу Популенкову выписали из больницы — может, опять за старое взялась? Сдвиг у нее в голове случился основательный — рядом стояла, когда я заорал, что ее муж сейчас погибнет. Настолько поверила в мою вину, что частного детектива наняла. Ходил он какое-то время за мной по пятам, правда, потом исчез. Как подозреваю, когда вдова в психбольницу попала, ему перестали платить за работу. Но теперь, когда работодатель вновь объявился, сыщик мог возобновить свою деятельность. Однако зачем все это нужно? Если уж вдова так уверена в моей вине, куда проще нанять киллера. Грохнул бы он меня к чертовой матери — и всех делов! Хотя, наверное, вдове такая месть не по душе, хочется торжество испытать, меня увидеть униженного, растоптанного на скамье подсудимых! Поди пойми этих сумасшедших дамочек…Так и не решив, кто мог обыскивать квартиру, я махнул рукой. Бог с ней, с этой загадкой. Хорошо, что деньги не взяли.Сунув купюры в карман рубашки, я вышел из дома. Месяц, не особо роскошествуя, на двести долларов можно прожить, но на оплату лечения тяжело раненного Владика явно маловато. Одна надежда, что Люся кое-что добавит. Глава 2
Вопреки названию центральная травматологическая больница располагалась у черта на куличках — на окраине Алычевска, в микрорайоне Солнечном. Впрочем, микрорайон со столь знойным названием существовал лишь в официальных бумагах, а в народе до сих пор носил имя некогда слившегося с городом поселка Хацапетовка. Почему поселок так назывался и что означает это слово, никто не знал, но местные парни, несмотря на некоторую неблагозвучность, с гордостью именовали себя хацапетовскими. Вероятно, не хотели быть «в тени» знаменитых подмосковных солнцевских. Молодежь вообще не любит быть на вторых ролях, особенно, если ничего другого, кроме мордобития, не умеет. А хацапетовская молодежная группировка долгое время терроризировала весь город и лишь в последние пару лет немного утихомирилась. То ли их вожаки остепенились, обросши жирком приватизированных на почве рэкета мелких лавочек, то ли более серьезные криминальные «авторитеты» прибрали группировку к рукам. Но все равно поздно вечером соваться в Хацапетовку никому не советовалось, да и ни один таксист не согласился бы везти туда клиентов. Поэтому добраться в микрорайон можно было лишь на троллейбусе. Ну а дальше — три квартала до центральной травматологической клиники — либо своим ходом, либо на носилках в машине «Скорой помощи». Как повезет.Мне повезло в сомнительно хорошем смысле, когда находят счастье в том, что никто по голове не стукнул. С душком такое счастье… Но благодаря ему добрался до клиники без приключений, если не считать почти часовую поездку в троллейбусе, больше похожую на парилку в бане.Выйдя на конечной остановке, я прошел до конца переулка и оказался на окраине города, где на небольшом пологом холме за решетчатой бетонной оградой возвышалась девятиэтажная коробка больницы. Далее, за больницей, не было ничего — голая холмистая степь. Вот тебе и центральная клиника…На девятый этаж, где находилось отделение реанимации, пришлось подниматься пешком — почему-то работал только грузовой лифт, но меня в его кабину, естественно, не пустили. Похмельный синдром, жара на улице, парилка в троллейбусе сделали свое гнусное дело — я плелся по лестнице, как распоследний доходяга, страдающий острой сердечной недостаточностью. При столь паршивом самочувствии обычно и приходили видения. Дойти бы без эксцессов до отделения реанимации и в качестве пациента попроситься на свободную койку.На площадке между вторым и третьим этажом я остановился отдышаться. Вытирая платком испарину с лица, заглянул вверх между перилами и с тоской увидел уходящую в бесконечность череду лестничных пролетов. Определенно альпиниста из меня бы не получилось. Не дойти мне до вершины.И вот тогда из выкрашенной синей масляной краской стены высунулась Рыжая Харя и сочувственно предложила:— Тебя подвезти?Я оторопел. Да что же это творится?! Уже и здесь она меня достает! Если так дальше будет продолжаться, глядишь, скоро со мной по улицам под ручку прохаживаться начнет.— Не-ет… — отчаянно зашипел я, стараясь не сорваться на крик. — Сгинь!— Как хочешь, — ухмыльнулась Рыжая Харя, оголяя громадные клыки. — Тогда поезжай сам.Я и охнуть не успел, как ступеньки под ногами дернулись и понесли меня вверх со скоростью взбесившегося эскалатора. Хорошо, в перила вцепился мёртвой хваткой, а то от такой скорости точно бы по ступенькам закувыркался.Где-то на площадке пятого-шестого этажа передо мной мелькнули насмерть перепуганные лица двух пациентов, на свою беду вышедших на лестницу покурить, и вот уже я очутился на девятом этаже перед дверью в реанимационное отделение.От головокружительного скоростного подъема меня замутило, и я, продолжая крепко держаться за перила, выругался сквозь зубы.— Нехорошо, — укоризненно пожурил сзади голос Рыжей Хари.Я было открыл рот, чтобы, уже не стесняясь, выругаться по-настоящему, как тотчас волосатая лапа накрепко запечатала его, и я ощутил на языке холодный, склизкий, подрагивающий комочек. По-моему, живой.— Глотай, легче станет, — посоветовала Рыжая Харя.Вопреки совету рвотный спазм подкатил к горлу, но исторгнуть из себя омерзительное «угощение» я не успел. Последовал ошеломляющий подзатыльник, и склизкий комочек лягушонком скользнул в горло.Будто искры вспыхнули в глазах от подзатыльника, и в то же мгновение все изменилось. Рыжая Харя исчезла, и вместе с ней канули в неизвестность похмельный синдром, одышка, испарина, сердечная аритмия. Я стоял на площадке девятого этажа, свежий и бодрый, как никогда. Разве что в горле осталось неприятное ощущение от скользнувшего внутрь «лягушонка». Да уж, не «Martell» в этот раз глотал…Зябко передернув плечами, я икнул, но, к счастью, на этом неприятный инцидент и закончился. Тогда я взялся за ручку и решительно распахнул дверь.— Вы к кому? — встретила меня строгим голосом миловидная медсестра, сидевшая за столиком у входа в отделение.— К Владиславу… — сказал я и вдруг понял, что не знаю фамилии Владика. Ничего другого не оставалось, как напустить на лицо официальное выражение и посмотреть в глаза медсестре непререкаемым взглядом. — Тяжело раненному бармену из погребка «У Еси».Запоздало вспомнив, что фальшивое удостоверение внештатного сотрудника милиции, сделанное на цветном принтере и не раз выручавшее меня в подобных ситуациях, забыл дома, я тем не менее продолжал гнуть свою линию.— Он в какой палате?Нахрапистость тона сработала не хуже фальшивого удостоверения.— В шестой… — смешалась молоденькая медсестра и неуверенно заметила: — Так из милиции уже были…— И еще не раз будут, — отрезал я и повернулся, чтобы идти по коридору.— Погодите… — остановила медсестра. — Наденьте, пожалуйста… — Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки белую накидку и протянула мне. — Доктора позвать?— Сам к нему зайду, — хмуро сказал я, набрасывая на плечи накидку и завораживая медсестру строгим взглядом. — В палате кто-нибудь из родственников есть?— Да… То есть нет. Девушка с его работы… Всю ночь с ним просидела.— Она-то мне и нужна, — кивнул я, развернулся и зашагал по коридору, отыскивая взглядом шестую палату.Палата оказалась маленькой, на одного пациента. Широкое окно, занавешенное желтыми легкими шторами, тумбочка, умывальник и высокая реанимационная койка, на которой под капельницей лежал Владик. Голова забинтована, лицо серое, глаза закрыты.У койки на стуле дремала, подергивая склоненной головой, официантка Люся. Услышав звук открывшейся двери, она порывисто вскочила и, хлопая спросонья ресницами, уставилась на меня.— Вы… Вы кто? — испуганно пролепетала она, словно увидела перед собой киллера, пришедшего добивать раненого свидетеля.— Роман Челышев, — успокоил я ее.Откуда ей знать одного из многочисленных посетителей погребка? Я хоть и любил заглянуть в погребок, но делал это нечасто, завсегдатаем не был, за столиком никогда не сидел, а только за стойкой бара. Это с Владиком мы были приятелями, а с официанткой я словом никогда не перебросился — не было нужды.Все же, видимо, мое лицо примелькалось, и Люся меня узнала.— Роман… — Губы у нее задрожали. — Значит, это вы…Неожиданно она порывисто бросилась ко мне и, уткнувшись носом в больничную накидку, беззвучно зарыдала. Я на мгновение оторопел. Надо же, какая чувствительная девица! По ее строгому обхождению с посетителями погребки никак не скажешь. А тут, можно сказать, первому встречному-поперечному на грудь бросается.— Ну-ну… — пробормотал я и, аккуратно взяв девушку за плечи, отстранил от себя. — Слезами горю не поможешь.Люся, закрывая кулачками рот, продолжала всхлипывать. низко наклонив голову. Я усадил ее на стул и посмотрел на Владика. Он по-прежнему лежал неподвижно и, казалось, не дышал. Черты лица обострились, вокруг закрытых глаз расплылись темные круги.— Он вас в бреду звал… — плаксиво протянула Люся. «Почему меня, а не тебя? — отстранение подумал я, с недоумением вглядываясь в застывшее лицо Владика. — Кто я ему такой?»В голову ударила жаркая волна, и я понял, кто я такой. Тело Владика дрогнуло и как бы раздвоилось: причем один Владик продолжал неподвижно лежать под простыней на койке, а второй приподнялся сквозь простыню, открыл глаза и посмотрел на меня с укором.«Почему ты меня не предупредил о перестрелке в погребке? — беззвучно спросил второй Владик. — Ведь ты знал…»Я крепко зажмурился, заскрипел зубами и замотал головой. Кровь прилила к лицу, в ушах шумело, но постепенно жаркая волна схлынула, и я отважился открыть глаза. Раздвоение Владика закончилось, он снова неподвижно лежал на койке под простыней.Да уж, виноват перед Владиком я на все сто процентов. И вину эту ни загладить, ни измерить.— Как он? — тихо спросил я.— П-плохо… —через силу выдавила Люся.— Когда была операция?— Не… не было операции…— Как так? — возмутился я. — Почему?Люся судорожно перевела дыхание, выпрямилась на стуле и принялась кулачками вытирать слезы, размазывая тушь по лицу.— Она больших денег стоит… Пять тысяч… долларов…Я непроизвольно присвистнул. Аппетит у хирургов был чрезмерным. Что им по нынешним временам клятва Гиппократа, когда во вроде бы цивилизованном обществе вновь, как в животном мире, воцарился биологический закон естественного отбора? А посему выживать должен сильнейший. То есть богатый. Есть деньги — живи, нет — помирай.— У меня только две тысячи… — продолжала всхлипывать Люся.—Вы не займете еще три?Я молчал, глядя в сторону. Моих двухсот долларов оказалось не просто маловато, а смехотворно мало.— Умрет ведь… — потерянно протянула Люся.— Разве Еся не поможет? — тихо спросил я и почувствовал, что краснею. Тоже, называется, нашел выход.— А что Еся? — Люся безнадежно махнула рукой. — Еся, как всегда, был в своем амплуа… «Понимаешь, Люсечка, я бы Владику на опе'ацию с до'огой душой и десять тысяч дал, да нет сейчас у мине…» — с горькой усмешкой передразнила она владельца погребка.— Плохо дело… — покачал я головой и честно признался: — А у меня только двести долларов. Все мои сбережения.Сказал, словно гордиев узел разрубил. И будто гора с плеч свалилась.Ни тени недоверия не мелькнуло на лице Люси. Она понимающе закивала, и вновь по щекам побежали слезы.— Я почему-то так и думала… — безотрадно прошептала она. Сил, чтобы вытереть слезы, у нее уже не было.У меня не нашлось слов утешения. Да и что можно сказать в таком случае — авось обойдется? Не та ситуация…Тягостное молчание прервал вошедший в палату врач. Вошел по-хозяйски, широко распахнув двери, быстрым шагом. Молодой, крепко сбитый, розовощекий, в хорошо выглаженном белом халате и накрахмаленном колпаке.— Здравствуйте, — обратился он ко мне, не вынимая рук из карманов халата. — Вы из милиции?От его фигуры, позы, манеры говорить сквозило непоколебимой не по годам уверенностью опытного хирурга. Такому доктору даже абсолютно здоровый человек без колебаний доверит резекцию собственного желудка. На всякий случай, так сказать, в качестве превентивной меры — уж очень располагает прямота голубых глаз.Я покачал головой. Такому не соврешь, да и к чему? В палату я уже проник.— Нет.—Как?—удивился врач.—Сестра-хозяйка сказала…Он оглянулся на открытую дверь, в проем которой заглядывала симпатичная медсестра, встретившая меня у входа в отделение.— Это она решила, что из милиции, — сказал я. — А я ни стал разубеждать.Лицо врача посуровело. Он вынул руки из карманов, и я увидел громадные кулаки. Ну почему все хирурги так похожи на мясников? Поставь их рядом — не различишь.— Значит, вы обманом проникли в палату? — не спросил, а констатировал он и резко закончил: — Посторонним у нас находиться не положено.Сказал как отрубил. Похоже, ему что со скальпелем у операционного стола стоять, что у мясного прилавка топором махать — все едино.Во мне вдруг взыграло самолюбие. Но взыграло не просто так, безосновательно. Откуда-то появилась уверенность, что к вечеру у меня будут деньги, и я оплачу операцию. Рыжая Харя, что ли, в голове покопалась и подсказала?— Понятно, — кивнул я. — Но если посторонним находиться не положено, кто тогда оплатит операцию?Врач опять преобразился. Сколько метаморфоз за считанные минуты! Черты лица смягчились, он располагающе улыбнулся.— Лидочка, прикройте, пожалуйста, дверь, сквозит, — обернулся он к медсестре и, когда дверь закрылась, продолжил, вновь изменив выражение лица на сочувственно скорбное: — Если не провести операцию сегодня, можем опоздать.— Летальный исход?— Нет, зачем же, — спокойно возразил он. — В любом случае мы сделаем все возможное, чтобы пациент остался жив. Но без операции он может оказаться парализованным, и мы не гарантируем, что в полной мере восстановятся умственные способности. Кроме того…Объяснял врач возможные последствия лечения без оперативного вмешательства обстоятельно, вдумчиво и весьма доходчиво. Вместе с тем настолько завораживающе, что я практически не улавливал смысла, зато помимо воли росла твердая убежденность, что операцию просто-таки необходимо оплатить. Немедленно! Рука сама потянулась к карману, и если бы там была нужная сумма, я бы без лишних слов ее отдал и долго потом благодарил врача за согласие провести операцию.— Оплата в восемь вечера вас устроит? — прервал я терминологические объяснения молодого врача, с трудом стряхнув с сознания обволакивающее наваждение его речи.Он осекся, но сориентировался мгновенно.— Да. В таком случае мы начнем готовить пациента к операции на двадцать один час.Врач кивнул на прощание и таким же твердым, хозяйским шагом удалился из палаты. Весьма деловой молодой человек. Удивительно, как он умудряется совмещать нейрохирургическую практику с бизнесом. Мне всегда казалось, что интеллигенция и бизнес — вещи несовместимые. У меня, например, так никогда не получалось — чаще сумму называл клиент, а мне оставалось лишь соглашаться.
— Роман… — услышал я сдавленный голос Люси. — У вас же денег нет… Где вы их возьмете?Люся сидела на стуле и смотрела на меня во все глаза. Страх, недоверие и в то же время надежда плескались в ее взгляде. Красивые, надо сказать, оказались у нее глаза — большие, зеленовато-карие. И как я раньше в погребке не заметил? Впрочем, я на женщин обычно не заглядываюсь, да и она на меня в погребке т а к не смотрела.
1 2 3 4 5
Вопреки названию центральная травматологическая больница располагалась у черта на куличках — на окраине Алычевска, в микрорайоне Солнечном. Впрочем, микрорайон со столь знойным названием существовал лишь в официальных бумагах, а в народе до сих пор носил имя некогда слившегося с городом поселка Хацапетовка. Почему поселок так назывался и что означает это слово, никто не знал, но местные парни, несмотря на некоторую неблагозвучность, с гордостью именовали себя хацапетовскими. Вероятно, не хотели быть «в тени» знаменитых подмосковных солнцевских. Молодежь вообще не любит быть на вторых ролях, особенно, если ничего другого, кроме мордобития, не умеет. А хацапетовская молодежная группировка долгое время терроризировала весь город и лишь в последние пару лет немного утихомирилась. То ли их вожаки остепенились, обросши жирком приватизированных на почве рэкета мелких лавочек, то ли более серьезные криминальные «авторитеты» прибрали группировку к рукам. Но все равно поздно вечером соваться в Хацапетовку никому не советовалось, да и ни один таксист не согласился бы везти туда клиентов. Поэтому добраться в микрорайон можно было лишь на троллейбусе. Ну а дальше — три квартала до центральной травматологической клиники — либо своим ходом, либо на носилках в машине «Скорой помощи». Как повезет.Мне повезло в сомнительно хорошем смысле, когда находят счастье в том, что никто по голове не стукнул. С душком такое счастье… Но благодаря ему добрался до клиники без приключений, если не считать почти часовую поездку в троллейбусе, больше похожую на парилку в бане.Выйдя на конечной остановке, я прошел до конца переулка и оказался на окраине города, где на небольшом пологом холме за решетчатой бетонной оградой возвышалась девятиэтажная коробка больницы. Далее, за больницей, не было ничего — голая холмистая степь. Вот тебе и центральная клиника…На девятый этаж, где находилось отделение реанимации, пришлось подниматься пешком — почему-то работал только грузовой лифт, но меня в его кабину, естественно, не пустили. Похмельный синдром, жара на улице, парилка в троллейбусе сделали свое гнусное дело — я плелся по лестнице, как распоследний доходяга, страдающий острой сердечной недостаточностью. При столь паршивом самочувствии обычно и приходили видения. Дойти бы без эксцессов до отделения реанимации и в качестве пациента попроситься на свободную койку.На площадке между вторым и третьим этажом я остановился отдышаться. Вытирая платком испарину с лица, заглянул вверх между перилами и с тоской увидел уходящую в бесконечность череду лестничных пролетов. Определенно альпиниста из меня бы не получилось. Не дойти мне до вершины.И вот тогда из выкрашенной синей масляной краской стены высунулась Рыжая Харя и сочувственно предложила:— Тебя подвезти?Я оторопел. Да что же это творится?! Уже и здесь она меня достает! Если так дальше будет продолжаться, глядишь, скоро со мной по улицам под ручку прохаживаться начнет.— Не-ет… — отчаянно зашипел я, стараясь не сорваться на крик. — Сгинь!— Как хочешь, — ухмыльнулась Рыжая Харя, оголяя громадные клыки. — Тогда поезжай сам.Я и охнуть не успел, как ступеньки под ногами дернулись и понесли меня вверх со скоростью взбесившегося эскалатора. Хорошо, в перила вцепился мёртвой хваткой, а то от такой скорости точно бы по ступенькам закувыркался.Где-то на площадке пятого-шестого этажа передо мной мелькнули насмерть перепуганные лица двух пациентов, на свою беду вышедших на лестницу покурить, и вот уже я очутился на девятом этаже перед дверью в реанимационное отделение.От головокружительного скоростного подъема меня замутило, и я, продолжая крепко держаться за перила, выругался сквозь зубы.— Нехорошо, — укоризненно пожурил сзади голос Рыжей Хари.Я было открыл рот, чтобы, уже не стесняясь, выругаться по-настоящему, как тотчас волосатая лапа накрепко запечатала его, и я ощутил на языке холодный, склизкий, подрагивающий комочек. По-моему, живой.— Глотай, легче станет, — посоветовала Рыжая Харя.Вопреки совету рвотный спазм подкатил к горлу, но исторгнуть из себя омерзительное «угощение» я не успел. Последовал ошеломляющий подзатыльник, и склизкий комочек лягушонком скользнул в горло.Будто искры вспыхнули в глазах от подзатыльника, и в то же мгновение все изменилось. Рыжая Харя исчезла, и вместе с ней канули в неизвестность похмельный синдром, одышка, испарина, сердечная аритмия. Я стоял на площадке девятого этажа, свежий и бодрый, как никогда. Разве что в горле осталось неприятное ощущение от скользнувшего внутрь «лягушонка». Да уж, не «Martell» в этот раз глотал…Зябко передернув плечами, я икнул, но, к счастью, на этом неприятный инцидент и закончился. Тогда я взялся за ручку и решительно распахнул дверь.— Вы к кому? — встретила меня строгим голосом миловидная медсестра, сидевшая за столиком у входа в отделение.— К Владиславу… — сказал я и вдруг понял, что не знаю фамилии Владика. Ничего другого не оставалось, как напустить на лицо официальное выражение и посмотреть в глаза медсестре непререкаемым взглядом. — Тяжело раненному бармену из погребка «У Еси».Запоздало вспомнив, что фальшивое удостоверение внештатного сотрудника милиции, сделанное на цветном принтере и не раз выручавшее меня в подобных ситуациях, забыл дома, я тем не менее продолжал гнуть свою линию.— Он в какой палате?Нахрапистость тона сработала не хуже фальшивого удостоверения.— В шестой… — смешалась молоденькая медсестра и неуверенно заметила: — Так из милиции уже были…— И еще не раз будут, — отрезал я и повернулся, чтобы идти по коридору.— Погодите… — остановила медсестра. — Наденьте, пожалуйста… — Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки белую накидку и протянула мне. — Доктора позвать?— Сам к нему зайду, — хмуро сказал я, набрасывая на плечи накидку и завораживая медсестру строгим взглядом. — В палате кто-нибудь из родственников есть?— Да… То есть нет. Девушка с его работы… Всю ночь с ним просидела.— Она-то мне и нужна, — кивнул я, развернулся и зашагал по коридору, отыскивая взглядом шестую палату.Палата оказалась маленькой, на одного пациента. Широкое окно, занавешенное желтыми легкими шторами, тумбочка, умывальник и высокая реанимационная койка, на которой под капельницей лежал Владик. Голова забинтована, лицо серое, глаза закрыты.У койки на стуле дремала, подергивая склоненной головой, официантка Люся. Услышав звук открывшейся двери, она порывисто вскочила и, хлопая спросонья ресницами, уставилась на меня.— Вы… Вы кто? — испуганно пролепетала она, словно увидела перед собой киллера, пришедшего добивать раненого свидетеля.— Роман Челышев, — успокоил я ее.Откуда ей знать одного из многочисленных посетителей погребка? Я хоть и любил заглянуть в погребок, но делал это нечасто, завсегдатаем не был, за столиком никогда не сидел, а только за стойкой бара. Это с Владиком мы были приятелями, а с официанткой я словом никогда не перебросился — не было нужды.Все же, видимо, мое лицо примелькалось, и Люся меня узнала.— Роман… — Губы у нее задрожали. — Значит, это вы…Неожиданно она порывисто бросилась ко мне и, уткнувшись носом в больничную накидку, беззвучно зарыдала. Я на мгновение оторопел. Надо же, какая чувствительная девица! По ее строгому обхождению с посетителями погребки никак не скажешь. А тут, можно сказать, первому встречному-поперечному на грудь бросается.— Ну-ну… — пробормотал я и, аккуратно взяв девушку за плечи, отстранил от себя. — Слезами горю не поможешь.Люся, закрывая кулачками рот, продолжала всхлипывать. низко наклонив голову. Я усадил ее на стул и посмотрел на Владика. Он по-прежнему лежал неподвижно и, казалось, не дышал. Черты лица обострились, вокруг закрытых глаз расплылись темные круги.— Он вас в бреду звал… — плаксиво протянула Люся. «Почему меня, а не тебя? — отстранение подумал я, с недоумением вглядываясь в застывшее лицо Владика. — Кто я ему такой?»В голову ударила жаркая волна, и я понял, кто я такой. Тело Владика дрогнуло и как бы раздвоилось: причем один Владик продолжал неподвижно лежать под простыней на койке, а второй приподнялся сквозь простыню, открыл глаза и посмотрел на меня с укором.«Почему ты меня не предупредил о перестрелке в погребке? — беззвучно спросил второй Владик. — Ведь ты знал…»Я крепко зажмурился, заскрипел зубами и замотал головой. Кровь прилила к лицу, в ушах шумело, но постепенно жаркая волна схлынула, и я отважился открыть глаза. Раздвоение Владика закончилось, он снова неподвижно лежал на койке под простыней.Да уж, виноват перед Владиком я на все сто процентов. И вину эту ни загладить, ни измерить.— Как он? — тихо спросил я.— П-плохо… —через силу выдавила Люся.— Когда была операция?— Не… не было операции…— Как так? — возмутился я. — Почему?Люся судорожно перевела дыхание, выпрямилась на стуле и принялась кулачками вытирать слезы, размазывая тушь по лицу.— Она больших денег стоит… Пять тысяч… долларов…Я непроизвольно присвистнул. Аппетит у хирургов был чрезмерным. Что им по нынешним временам клятва Гиппократа, когда во вроде бы цивилизованном обществе вновь, как в животном мире, воцарился биологический закон естественного отбора? А посему выживать должен сильнейший. То есть богатый. Есть деньги — живи, нет — помирай.— У меня только две тысячи… — продолжала всхлипывать Люся.—Вы не займете еще три?Я молчал, глядя в сторону. Моих двухсот долларов оказалось не просто маловато, а смехотворно мало.— Умрет ведь… — потерянно протянула Люся.— Разве Еся не поможет? — тихо спросил я и почувствовал, что краснею. Тоже, называется, нашел выход.— А что Еся? — Люся безнадежно махнула рукой. — Еся, как всегда, был в своем амплуа… «Понимаешь, Люсечка, я бы Владику на опе'ацию с до'огой душой и десять тысяч дал, да нет сейчас у мине…» — с горькой усмешкой передразнила она владельца погребка.— Плохо дело… — покачал я головой и честно признался: — А у меня только двести долларов. Все мои сбережения.Сказал, словно гордиев узел разрубил. И будто гора с плеч свалилась.Ни тени недоверия не мелькнуло на лице Люси. Она понимающе закивала, и вновь по щекам побежали слезы.— Я почему-то так и думала… — безотрадно прошептала она. Сил, чтобы вытереть слезы, у нее уже не было.У меня не нашлось слов утешения. Да и что можно сказать в таком случае — авось обойдется? Не та ситуация…Тягостное молчание прервал вошедший в палату врач. Вошел по-хозяйски, широко распахнув двери, быстрым шагом. Молодой, крепко сбитый, розовощекий, в хорошо выглаженном белом халате и накрахмаленном колпаке.— Здравствуйте, — обратился он ко мне, не вынимая рук из карманов халата. — Вы из милиции?От его фигуры, позы, манеры говорить сквозило непоколебимой не по годам уверенностью опытного хирурга. Такому доктору даже абсолютно здоровый человек без колебаний доверит резекцию собственного желудка. На всякий случай, так сказать, в качестве превентивной меры — уж очень располагает прямота голубых глаз.Я покачал головой. Такому не соврешь, да и к чему? В палату я уже проник.— Нет.—Как?—удивился врач.—Сестра-хозяйка сказала…Он оглянулся на открытую дверь, в проем которой заглядывала симпатичная медсестра, встретившая меня у входа в отделение.— Это она решила, что из милиции, — сказал я. — А я ни стал разубеждать.Лицо врача посуровело. Он вынул руки из карманов, и я увидел громадные кулаки. Ну почему все хирурги так похожи на мясников? Поставь их рядом — не различишь.— Значит, вы обманом проникли в палату? — не спросил, а констатировал он и резко закончил: — Посторонним у нас находиться не положено.Сказал как отрубил. Похоже, ему что со скальпелем у операционного стола стоять, что у мясного прилавка топором махать — все едино.Во мне вдруг взыграло самолюбие. Но взыграло не просто так, безосновательно. Откуда-то появилась уверенность, что к вечеру у меня будут деньги, и я оплачу операцию. Рыжая Харя, что ли, в голове покопалась и подсказала?— Понятно, — кивнул я. — Но если посторонним находиться не положено, кто тогда оплатит операцию?Врач опять преобразился. Сколько метаморфоз за считанные минуты! Черты лица смягчились, он располагающе улыбнулся.— Лидочка, прикройте, пожалуйста, дверь, сквозит, — обернулся он к медсестре и, когда дверь закрылась, продолжил, вновь изменив выражение лица на сочувственно скорбное: — Если не провести операцию сегодня, можем опоздать.— Летальный исход?— Нет, зачем же, — спокойно возразил он. — В любом случае мы сделаем все возможное, чтобы пациент остался жив. Но без операции он может оказаться парализованным, и мы не гарантируем, что в полной мере восстановятся умственные способности. Кроме того…Объяснял врач возможные последствия лечения без оперативного вмешательства обстоятельно, вдумчиво и весьма доходчиво. Вместе с тем настолько завораживающе, что я практически не улавливал смысла, зато помимо воли росла твердая убежденность, что операцию просто-таки необходимо оплатить. Немедленно! Рука сама потянулась к карману, и если бы там была нужная сумма, я бы без лишних слов ее отдал и долго потом благодарил врача за согласие провести операцию.— Оплата в восемь вечера вас устроит? — прервал я терминологические объяснения молодого врача, с трудом стряхнув с сознания обволакивающее наваждение его речи.Он осекся, но сориентировался мгновенно.— Да. В таком случае мы начнем готовить пациента к операции на двадцать один час.Врач кивнул на прощание и таким же твердым, хозяйским шагом удалился из палаты. Весьма деловой молодой человек. Удивительно, как он умудряется совмещать нейрохирургическую практику с бизнесом. Мне всегда казалось, что интеллигенция и бизнес — вещи несовместимые. У меня, например, так никогда не получалось — чаще сумму называл клиент, а мне оставалось лишь соглашаться.
— Роман… — услышал я сдавленный голос Люси. — У вас же денег нет… Где вы их возьмете?Люся сидела на стуле и смотрела на меня во все глаза. Страх, недоверие и в то же время надежда плескались в ее взгляде. Красивые, надо сказать, оказались у нее глаза — большие, зеленовато-карие. И как я раньше в погребке не заметил? Впрочем, я на женщин обычно не заглядываюсь, да и она на меня в погребке т а к не смотрела.
1 2 3 4 5