Остановились в общежитии порта, где съехались семьи и других моряков из команды теплохода. Корабль возвращался из заграничного плавания. Из такой дальней дали, из тех стран и морей плыл отец, что и Ваня Гриценко еще не учил по географии, а Валентина хотя и учила, но знала еще нетвердо… Теплоход ждали со дня на день. И вот наконец в конторе порта сообщили, что «Леонид Красин» прибывает завтра в полдень.Уже с утра в порту на стенке, где швартуются для выгрузки суда, возвращающиеся из дальнего плавания, собрались семьи моряков, местные и те, что приехали издалека, чтобы провести вместе со своими мужьями, отцами и сыновьями короткие дни моряцкого берегового роздыха.Володя продрог на ветру, хотя одет он был тепло и старался укрыться от порывов нордового ветра за спиной матери. Уже год почти не виделся он с отцом. Мальчик и прежде всегда скучал по отцу, когда долго не видел его, а уж теперь было о чем поговорить с ним. Володя твердо решил, что непременно попросит отца рассказать ему о гражданской войне, о партизанах старокарантинского подземелья. Да и кроме этого, у Володи накопилось немало вопросов, которые он мог разрешить только с отцом.Теплохода все не было. Володя уже давно приставал к матери, чтобы она еще раз сходила в контору и узнала, почему до сих пор нет «Красина». Он вставал на цыпочки, вытягивая шею, чтобы первым увидеть, когда появится мачта корабля за сопками.В порту шла обычная работа: маленький широкотрубый, очень петушившийся и все время покрикивавший паровозик, подталкивая вагоны сзади, осторожно загонял их за ограду порта. У берега старательно стучали, выхлопывая из труб колечки дыма, буксирные катера. Все было занято своим делом. Словно и не касалось никого то, чего так ждал Володя. Только высокие портовые краны вытягивали свои длинные стальные шеи, будто пытались вместе с Володей заглянуть за те сопки, где должен был показаться флаг корабля.И вот он показался! И под этим флагом плыл отец.А потом из-за поворота медленно выполз высокий черный корпус корабля. И вот стал виден он весь: от носа, где, надвое разваленный, вскипал белый бурун, до красиво выгнутой кормы, за которой разбегались торопливые волны и три струи сплетались, как три пряди в косе. Низкое северное солнце осветило белую надстройку, черную трубу с красным перехватом, красный кормовой флаг, алый узкий вымпел торгового флота на мачте. Блеснули на носу золотые буквы: «Леонид Красин». Белые чайки, распластав чуть подрагивающие крылья, то падали плашмя на воду, едва касаясь поверхности ее, то вдруг возносились над кораблем, наискось пересекая ветреное пространство бухты. Они, казалось, высматривали сверху теплоход и потом вели его за собой, кружась под его носом. Могучий, густого, низкого тона рев внезапно огласил всю округу, отозвался в пакгаузах, пронесся меж строений порта, над городом, вернулся из-за сопок, повторенный эхом, и уплыл туда же, замирая.Это «Леонид Красин» могучим своим тифоном дал подходный гудок.Уже махали с берега платками, шапками и отвечали тем же с борта теплохода, который был теперь совсем близким и оказался очень высоким, как стена большого дома. Стена эта надвигалась. Между ней и пирсом клокотала вода, пролетали со свистом тросы, которыми притягивали теплоход к берегу. Глаза Володи, полные жадного нетерпения, обегали палубу корабля, иллюминаторы, надстройку, мостик. Наконец Володя увидел и сразу признал: на мостике, перегнувшись через поручни, что-то крича матросам, которые подтягивали канат, перехватывая его руками, в кожаном черном пальто с меховым воротником, в шапке-ушанке с гербом торгового флота стоял отец его — Никифор Семенович.— Вон папа… смотря, мама!.. Вон, на самом верху, выше всех! — обрадовался Володя и крикнул: — Папа!..— Да тише ты! — остановила его Евдокия Тимофеевна. — Ну, где ты увидал? Разве можно так кричать? Ведь не один ты тут…Володя сконфуженно огляделся. Да, он был не один, кругом было много народу, но все, не стесняясь нисколько, кричали что-то, и трудно было разобрать, кто и что кричит в этом шуме.— Здорово, Семен Тарасыч!..— Коленька, родной, глянь сюда!..— Подтрави носовой!— Кранцы давай!— Маша, здравствуй!..— Э-гей, Васюха!..— С благополучным прибытием!— Как погодка?Потом черная железная стена с круглыми иллюминаторами совсем нависла над головами встречающих. Завизжали блоки, и большая лестница-трап медленно опустилась сверху вдоль борта, и пеньковые леера, пропущенные через металлические стойки, протянулись как перила этой корабельной лестницы. Начальник порта и сопровождавшие его моряки и военные в зеленых фуражках (Володя знал, что это были пограничники) поднялись по трапу на палубу корабля. Володя стоял под самым бортом на пирсе, закинув голову. Там, наверху, над ним, все козыряли и здоровались. Отца сейчас уже не было видно на мостике; он скоро появился немного пониже, на палубе, перевесился через борт, закричал:— Дуся, здравствуй!.. Приехала? Здорово, Вовка! Ну, как ты там?..Мать молчала, подняв голову, держась обеими руками за воротник пальто, не сводя с Никифора Семеновича устремленных вверх истосковавшихся глаз, а Володя закричал:— Папа! А я тебя первый увидал и сразу узнал. Ты на мостике командовал. Папа, можно к тебе?.. Папа, а Валя не приехала: она учится, у них еще занятия не кончились!И кругом все тоже переговаривались с моряками, стоявшими на борту корабля, и кричали что-то. Поэтому ответа отца не было слышно. Он помахал рукой и исчез. «Должно быть, его позвал сам капитан», — подумал Володя. Потому что кто же мог быть главнее, чем папа, плававший на «Леониде Красине», как известно, помощником капитана по политической части.Немало времени прошло, пока наконец отец показался снова на палубе, и решетчатые ступени парадного трапа, окованные медными плашками, прострекотали звонко и коротко под его быстрыми каблуками, словно клапаны баяна под пальцами гармониста. И прежде чем Володя успел разглядеть вблизи отца, он вдруг увидел себя на мгновение отразившимся в круглом стекле бортового иллюминатора — так высоко подбросили его сильные руки отца. У него зашлось дыхание, и он изо всех сил обхватил руками твердую отцовскую шею, ни за что не желая больше расставаться с папой и отказываясь повторить полет свой. Не спуская его с рук, Никифор Семенович наклонился к жене, расцеловался с вей. А Володя, озорничая, чтобы скрыть ту внезапную застенчивость, которая вдруг сковала его, потому что он уже немножко отвык от папы, совался головой между щекой отца и головой матери и чмокал их обоих — то одного, то другого…Вскоре все трое уже сидели на высокой, аккуратно прибранной койке в каюте Никифора Семеновича. Койка была просторная, у изголовья ее ограждал деревянный бортик. Володя уже не раз бывал на морских судах, но никогда еще не попадал на такой большой корабль. Он с интересом разглядывал красивую каюту, где все сверкало, все казалось гладким, чистым, носившим отпечаток того особого, скромного, строго выверенного, расчетливого уюта, который свойствен всем помещениям и суровым предметам на большом современном корабле. Где-то внизу, под ковриком, постеленным перед койкой, стучал движок, и свет в электрической лампе под потолком каюты слегка подрагивал в такт этому звуку. На стене каюты была укреплена полочка. Там в особом гнезде, как клушка, сидел толстобокий графин; из соседнего маленького гнезда высовывался стакан. Тяжелая медная пепельница стояла на столе против стопки книг. Книги были тоже толстые, в крепких переплетах; вертящееся кресло перед столом выглядело тяжелым и очень прочным. Все было солидным, надежным, ладно пригнанным, крепко сработанным, готовым служить моряку на совесть. Все напоминало о том, что рядом, отделенная всего лишь тонкой стенкой борта, плескалась сила, с которой надо было считаться… И неожиданной, совсем уж никак не вяжущейся с корабельной обстановкой, показалась Володе хорошо ему знакомая домашняя фотография. На ней были сняты мать, сестра Валя и он сам, крепко прижавшийся к отцу. И ему сейчас же захотелось повторить в жизни то, что было изображено на карточке.— Ну, барабулька керченская, как дела двигаются? — спросил Никифор Семенович, прихватив сынишку крепко рукой за затылок и оттягивая его голову назад. — Растешь ты, брат; гляди, какой парень стал!..— Я уже маме даже выше самого локтя, — поспешил сообщить Володя, который на самом деле рос медленно, отставал от сверстников и относился к этому очень болезненно. — Ты, мама, встань, покажи папе, до чего я дорос.— Очень уже самостоятельный стал, — пожаловалась мама. — Знаешь, Никиша, как он с детский садиком сообразил…— Мама!.. Ну тебя… — Володя решил, что мать собирается рассказать про градусник.— А ты не мешайся!.. Ты слушай, Никиша… Увидел он в прошлом году, что мимо нас руководительница детей водит на площадку. Он туда — раз-раз через забор и прямым манером становится в пару. «Ты кто такой? Чей это, откуда взялся?» А наш не сконфузился: так, мол, и так, Володя, мол, Дубинин.— Я сказал: сын товарища Дубинина Никифора Семеновича.— Да… Маряка, мол, дальнего плавания. И хочу заниматься в вашем садике. Ему, конечно, велели мне передать, чтобы я заявление написала, так он сейчас же домой и говорит: «Мама, тебе руководительница в детском садике велела про меня заявление писать». Что ты думаешь, так ведь и устроился! Целый год ходил. Озорной только, сил у меня нет справиться с ним.— Я уж читать умею и писать знаю печатными буквами! — похвастал Володя.— Да ну! — изумился Никифор Семенович. — Это здорово, если не загибаешь.— Ну вели мне, чтоб я почитал чего-нибудь…И Володя стал искать глазами вокруг. Он соскочил с койки отца, схватил со стола красивую цветную книжку, в один прыжок вернулся с ней назад и поднес ее к глазам.— «Мы… А…» — прочел он и замолчал.— Ну, что же ты, грамотей?.. — насмешливо протянул отец.— А тут буква какая-то шиворот-навыворот… Это «Я»? — Он ткнул пальцем в жирно напечатанное на глянцевитой обложке латинское «R». — О, догадался, это «Я» оборотное!— Весь свет обошел, такой буквы еще не слыхал, — засмеялся отец. И ткнул пальцем в обложку книги: — Ну, а это?— Это?..Володя растерянно уставился в незнакомую, изогнувшуюся змеей букву, в точности похожую на рыболовный крючок.— Это?.. У нас такой не учили.— Эх ты, читатель! Вот не надо иметь привычки со стола без спросу книжки хватать. Тут же не по-нашему написано. Это книжка английская, морской справочник. Я в Лондоне купил. Сначала, друг, спросить надо, а потом уж за книжку браться.Отец взял из рук Володи английскую книжку, бросил ее на стол, вынул из стопки толстый том в красном переплете и протянул Володе:— Ну-ка, прочитай, что тут написано.— «В… И… Ле… ни… н…» Знаю! «В. И. Ленин… Сочи… сочине… сочинения».— Грамотный… ей-богу, грамотный!.. — закричал, подхватывая его на руки, отец. — Ты подумай, Дуся, до чего дожили: уже Вовка в грамоте разбирается. Вот время-то идет!Едва только речь зашла о грамоте, Володя мгновенно вспомнил надпись в каменоломне. Но, конечно, сразу спросить отца о ней он считал неуместным. Этот разговор надо было отложить до более подходящего случая. Тогда же следовало бы спросить и про градусник: действительно ли в гражданскую войну отец сражался из-за градусника, как утверждала мама… Для такого разговора надо было остаться с отцом вдвоем, с глазу на глаз.И отец, словно чувствуя, что сыну хочется побыть вдвоем с ним, открыл шкаф, снял с полки форменную фуражку, бросил в шкаф походный треух, поправил китель и наклонился, чтобы глянуть в зеркало.— Смотри, Дуся, похож на меня делается, ей-богу же! Не находишь?— Да, это всем заметно. Глаза-то сравни: один в один!— Ну что таращишься, пучеглазый, гляди сморгнешь! — пошутил отец и легонько шлепнул Володю по лбу. — Хочешь со мной по судну пройти, теплоход наш посмотреть?.. Отпустишь его со мной, Дуся?— Да конечно, пусть идет, ему небось интересно. А я тут побуду, вещи разберу твои.— Ну и хорошо! — воскликнул Никифор Семенович. — И в баньке помоемся. Никогда, верно, на корабле не парился? Знаешь, как моряки парятся? Семь шкур спустят, семь потов сгонят. Пойдем, сынок!Никифор Семенович долго водил Володю по теплоходу, показал ему все судовые помещения. Он поднялся с ним на мостик, познакомил со старшим помощником. Сам капитан съехал на берег и отправился в город. И Володя был нескрываемо разочарован, узнав, что у капитана, кроме папы, имелся еще другой помощник, да к тому же еще старший. Потом, придерживаемый отцом, скользя подошвами с железных ступеней почти вертикального трапа, хватаясь за толстые стальные скобы, Володя спустился вместе с Никифором Семеновичем в нижнее помещение теплохода. Тут было самое интересное — машина. Сейчас громада ее была неподвижна. Люди в промасленных темных куртках ходили по скользким железным мостикам, что-то перевинчивали, мазали, вытирали тряпками. Все здесь было железным и скользким. Ярко горели сильные лампы в железных сетках, напоминающих намордники. И хотя машина была сейчас молчалива и неподвижна, Володе казалось, что она каждую минуту готова встрепенуться, ожить и проявить свою чудовищную подспудную силу, которой следовало остерегаться: недаром она была везде ограждена стальными поручнями и решетками.— Вот, Володя, знакомься, это главный над всеми духами начальник, дядя Вилюй, — сказал Никифор Семенович, подводя Володю к огромному пожилому машинисту, который возился у какого-то механизма.Дядя Вилюй разогнулся, выпрямился и оказался на полторы головы выше Никифора Семеновича. Потом он вытер замасленные руки веретьем очень тщательно и протянул Володе широкую мясистую ладонь с резко вычерченными линиями, в которых темнело неоттертое масло.— Сынок? — пробасил он. — Встретились, значит? Машину показать привели, Никифор Семенович? Интересуется? Звать как?.. Вова? Володя, значит. Ну, Владимир Никифорович, идем, я тебе все наше хозяйство покажу.И дядя Вилюй повел Володю по узким железным мосткам, по скользким вертикальным лесенкам и решетчатым настилам, объясняя устройство машины.— Вот это, видишь, у нас дизеля стоят. Потому что, что мы тут имеем? Теплоход. Коли был бы пароход, так тут бы котлы стояли, а у нас дизеля. Понятно тебе это слово? Так вот, стало быть, как! Ты, как большой будешь, кем стать собираешься? Моряком небось?Это был нелегкий вопрос. Когда-то Володя мечтал быть моряком. Потом, когда его спас рыбак, искусно вернувший маленького утопленника к жизни, и после истории с градусником ему захотелось стать доктором. Узнав происхождение таинственной надписи в каменоломнях, Володя стал мечтать о партизанской жизни, и каждое воскресенье они с Ваней Гриценко играли в «партизан». Но сегодня, после встречи с отцом на этом громадном и дивном корабле, он опять вернулся к своим первоначальным намерениям, решив про себя, что сперва можно стать моряком, а потом, на земле, выучиться и на партизана.— Моряком, значит?.. Хорошее дело. Папаша у тебя моряк справный. Давай и ты в эту линию… Ну, а вот у нас тоже не хуже, чем на пароходе, и котел имеется.Они остановились у черной железной громады, от которой шел жар. Внутри нее что-то гудело, и казалось, железный пол возле дрожит.— А для чего нам котел, спрашивается? А очень просто: для всяких хозяйственных нужд. Горячую воду в камбуз подаем, на кухню. Вот видишь, краники всякие — синие, красные… И в душевую, в баню. У нас, между прочим, и баня имеется. Русская, настоящая. За границей таких нет. Так что живем, видишь, прилично. Вот сейчас как раз вахта мыться пойдет.А сверху уже доносился голос отца, звавшего Володю в баню.В бане пахло так, как пахнет во всех обыкновенных банях, — мокрым пареным деревом, мочалкой, щелоком, душным паром. Отец снял с себя китель и оказался в тельняшке, которую носил по старой краснофлотской привычке. Он нагнулся, закинул за плечи руки, выставив вперед локти, и стащил с себя фуфайку. Володя с уважением и восторгом посмотрел на его мускулистую спину, на шарообразные мускулы, катавшиеся под кожей рук.— Ну, давай, давай, чего же ты? Разоблачайся! Клади вот сюда, — говорил отец, растирая сильную и выпуклую грудь. — Идем, я тебя поскребу как следует. Давно я тебя не мыл… А ты ничего, масластенький. Это у тебя отчего тут?.. Дрался, что ли?.. А это?.. Э-э, да ты, видно, тертый калач! Бывал в деле. Доставалось не раз, гляжу!..Пахнуло прохладным воздухом, и в баню, на ходу стремительно сдирая с себя спецовки, пропахшие мазутом и маслом, с грохотом бросая под лавки тяжелую обувь, ворвались какие-то черные люди, со сверкающими белыми глазами и блестящими зубами. Володя оторопело глядел на них и на всякий случай подвинулся к отцу.— Машинная вахта мыться пришла, — объяснил отец.Моряки сразу напустили горячего пару в бане, стали обдавать друг друга водой, с размаху пускать из рук в руки летящие по скользкой скамье шайки. Они шумели, фыркали, отплевывались, громко разговаривали, стараясь перекричать ими же поднятый шум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60